ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

ЕВГЕНИЙ ЧИГРИН

КИНОСЪЕМКА

Снег начинает плакать... Зачем? Не знаю.

Кажется, под сугробом лежит покойник,

Птицы из черной сказки собрались в стаю,

Ворон глазами в вечность, как есть разбойник.

Смятые люди мимо, над ними ветры,

Мойры в дубленках цвета жилетки гнома,

Стены раздвину взглядом, увижу, где ты —

В синем, прозрачном, нежном — другим влекома.

Панночкой возле гроба, а гроб как новый,

Ну полетай над прахом, над силой веры,

Плакать никто не станет, не те мы совы,

Сердце ушло на Север, блуждать в метели.

«Пощекочи мне пятки», — промолвил дьявол,

В «Omen»^[1] воткнувши бельма. «Пошел ты лесом!»

Кто за меня ответил, какой там Павел,

В рай улетевший срочно последним рейсом?

Вот на софе сижу я. Мертвец всего лишь.

Время колышет штору, а в центре кадра

Вижу, как в преисподней ты быстро тонешь.

Лед на лице кусками… Развязка. Снято.

* * *

Вот — голову его на блюде

Царю плясунья подает…

Александр Блок

Закурим розу (знаю, что нельзя),

И все-таки давай закурим розу.

Листвой луны засыпаны леса,

Поддавшись занебесному гипнозу.

А в темном небе курит старый Бог,

Вздыхает доктор-ангел: как Он курит!

У ангелят намедни был звонок

Последний школьный. Днесь температурит

Учитель-ангел, перепились все.

Кто целовался в ратуше «Созвездье»?

На чертовом катался колесе?..

Всех посчитайте, все сейчас на месте?

Закурим розу под бессмертный снег,

Под птичий снег и розоватый как бы,

Под уходящий в лед и смерть четверг,

Под облака-мечтанья-дирижабли…

Докурим розу в яблочном саду

Воображенья на волне Эдема,

Среди деревьев заприметив ту,

Что с вечностью рассталась ради тела.

Последняя затяжка перед тем,

Как ты закроешь дверь воображенья,

Где светлячки на донышке поэм,

На лапках муравьиных привиденья.

Последняя затяжка потому,

Что облака уходят понемногу

Под землю (не разливши перламутр).

…А голову певца приносят к Богу.

* * *

Старики молчат до самой смерти,

Точно за всю жизнь наговорились,

Что им ваши красочные селфи?

Дети им в который раз приснились,

Те, что не родились, а могли бы…

Кофе пьет и ходит в мыслях тигром

Старикан, надел очки-магрибы,

Лишь они и примиряют с миром.

Хорошо, что свет не гасят гады,

И тепло, спасибо батареям.

А ночами ад включает чаты,

Пошутил: всего лишь тени змеем.

Что ты? Ядовитых нет в помине,

Я бы сам подставил руку змею.

В зеркале мы выглядим гнилыми,

Скоро ласты, или что там, склею.

Старики молчат, как будто в фильме

Штирлиц, что засел на съемной даче.

Нечто есть во взгляде крокодилье

Старика, когда он ночью плачет.

Старики молчат, летает что-то

В мыслях незавидных в виде гроба…

В кухне запах сыра, запах меда,

Фотка в рамке с фейсом эфиопа.

Их небесный обманул букмекер,

Все давно им выдано по смете,

По системе действует конвейер,

Некому компот подать на третье…

* * *

…В чистилище светлеют олеандры

И тянется зеленое к заре,

Не от любви сгорают саламандры:

Весь бестиарий съежился в костре.

За мантикору Тартар держит мазу?

Про это Ктесий Книдский^[2] промолчал.

Приматы смотрят в зазеркалье «Ассу»

И ходят пить отраву в местный бар.

Не там ли твой отец? Отца не видел

С тех пор, как он смотался за порог,

Я облака сухою тряпкой вытер,

И стер закат подсолнухом Ван Гог.

Отец, ты слышишь? Ничего не слышит.

Давно в земле. Давно землею стал.

Глубокими созвездиями вышит

Небесный мир — мерцающий коралл.

Я был тебе до лампочки, но, впрочем,

Такие идиомы не в ходу

Тогда бывали. Это между прочим?

Конечно, между. Не сорвать звезду

С таких небес. Ну ладно. Ладно. Ладно.

Опять зима на станции NN.

Под фонарем стоит и дышит жадно

В пальто широкополом друг камен.

Так где здесь триггер, если кот наплакал

Воспоминаний, кто нас слышит там,

Где вниз лицом простерт презренный варвар,

Огонь идет по всем семи кругам?

1. Здесь: мистический триллер (2006) кинорежиссера Джона Мура.

2. Ктесий Книдский (вт. пол. V — нач. VI в. до н. э.) — древнегреческий историк; одним из первых записал сведения о мантикоре.