ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

ОЛЬГА ЕРМОЛАЕВА

* * *

Вот наконец пробила ватную глухоту!

Слышно: в железной печке — бешеные дрова…

Всё от воздушной тяги в сэндвичевой трубе,

штрейфлинга выше, к туче всходит кудрявый дым.

Я люблю телогрейку, еще армейский бушлат.

(От бессердечных виршей, Господи, огради!)

В снежный денек ноябрьский думая: «Сирота!» —

вытащи Парацельса «Ботанику» да не плачь.

…Запотевают ружья, взятые в дом в мороз,

мигом в стволах зеркальных — слезками! — конденсат.

Досками и фанерой про`руби на реке

нынче позакрывают: всё не долбить пешней!

От подколодных мыслей грозно смела` душа.

Град в грандиозном снеге, в стаях отважных птиц.

Как я люблю селиться в гостиницах (хоть каких!) —

всюду развешать платья, запарить зеленый чай…

Думала, что пропала, так не писать стихов

в ошеломленье страшном, в двадцать втором году!

Мир, хоть и с ног сшибает, так же все юн и свеж,

в локоть толкает: что ты, в рифму, в рифму пиши!

Что ж, хоть об стенку бейся, хоть обмирай в тоске, —

не совместить мильоны разноголосых правд,

не отвратить летящих пуль, не закрыть рукой,

не залечить ушибов, ран не зарубцевать…

Смотрит из поднебесья в нас незнакомка-Жизнь.

Как на затменье солнца мы на нее глядим.

* * *

Посвящается Колонелю Штопорилло

В быту одиноком я только словам госпожа —

спасибо за то, что задумано так изначально! —

я знала, что жизнь одуряюще будет свежа,

но не представляла, насколь она станет печальна…

О, вещи домашние, в вашем пространстве парю,

и малым предметом нисколько не пренебрегаю,

и микроволновке спасибо всегда говорю,

один телевизор, как правило, вечно ругаю…

Теперь не прельщает тибетских небес бирюза,

и страсть моя, прыть моя, видно, уже не в зените…

«Не надо брехать! — говорю я. — Глядеть мне в глаза!» —

и лгущий мне в кадре смешался, сказав: «Извините!»

Ни складчатых даже, как нэцке, оранжевых тыкв

не нужно; пусть волны морей не играют со мною,

но рада корявым (как курица лапой!) собраниям букв,

еще аметистовым вспышкам грозы над Москвою.

Везде бродит ЭТА, небрежно накинув шинель,

все черные борза`я держит мешки наготове;

ах, острый как бритва появится вдруг Колонель,

армейский полковник, вот именно, пане-панове…

^{........................................................}

Как перед лавиной воздушная мчится волна,

случайному путнику легкие вмиг разрывая,

так ухнет в бездонную пропасть война — не война,

пока что сокрытые свитки небес раскрывая…

КОШКИ НЕ КУРЯТ

Вдруг Латаки`я или Алеппо —

что-то из Свифта?

…о как! — безумно тяжелые в кадре

очи султана…

Это молельные коврики, сейфы,

древний фарсийский,

это отличье от вежливой речи,

непринужденной…

Это монеты, печати и перстни,

блюда, кувшины,

страсть и безумье веселое рынков,

их театральность.

Буквы-подковы, и змеи, и серьги,

буквы-кальяны,

буквы — сидящие женщины, лодки,

буквы-самумы…

Буквы-павлины, серпы —  о, изделья

кузни, пекарни…

Вагнер — имею в виду композитор —

не при делах здесь.

Я, без ножных кандалов, без наручных

(рифмы, да, рифмы!),

к недоуменью иных, к возмущенью,

праздно гуляю.

Всё что желаю — то наблюдаю

здраво и живо,

лишь бы отчаяньем или печалью

не подавиться.

Нет, я не пью, не курю, не рыдаю,

только труждаюсь,

а за поддержку спасибо вам, братья

Сема и Коля.

Кошки не курят, собаки не курят,

деревья не курят…

Стихотворенье, из воздуха взято,

в воздух вернется.

КИНО «НЕНАСТЬЕ»

Синеглазый тихоня решил преступить и посметь

(с этим именем оперным, надо же, как иностранец!):

«Не скобли изоляцию!» (в смысле: «Довольно трындеть!») —

говорит в этом фильме другому «афганцу» «афганец».

Жутковата нарядная ночь, когда солнце на месте стоит,

Недотыкомки, также утырки в TV барагозят.

Что-то звякалка, чайная крышка, лепечет навзрыд:

бэтээры, «вертушки» «двухсотых», «трехсотых» увозят…

Как ты, мальчик, лежишь неудобно, неладно упал,

недоступен и хмур на развешенных всюду портретах,

с дорогой кинокамерой — век бы снимал и снимал! —

с зарубежной эстрадою на допотопных кассетах…

И Кундуз, и Баграм, и Шинданд, где ступала мило`ва нога,

не стереть, не соскресть, как с предплечия татуировку…

Согдианский идальго при школе ускрёб все снега

и в подсобку ушел досыпа`ть, на ходу отряхая ветровку.