ГОРИЗОНТЫ НАУКИ

Станислав Яржембовский

Номогенез против дарвинизма

К столетию термина

Термин «номогенез» был предложен Л. С. Бергом в работе «Номогенез, или Эволюция на основе закономерностей», вышедшей в 1922 году. Предтечей теории закономерной эволюции можно считать Ламарка, а ее философские основы были заложены Бергсоном («Творческая эволюция»). Близкие идеи исповедовали Вернадский (учение о ноосфере) и Тейяр де Шарден («Феномен человека»). В настоящее время этот подход разрабатывается на Западе в рамках гипотез «Живой Земли» и «Разумного Замысла».

В чем суть учения Дарвина?

Сложные организмы возникли из простых под воздействием всего лишь трех факторов: избыточности, случайных мутаций и давления внешней среды — таково основное положение дарвинизма. Столь незатейливое объяснение таинственнейшего из природных процессов так поразило научную общественность XIX века своей подкупающей простотой, что дарвинизм из частной биологической теории почти сразу же превратился в идейный фундамент естественно-научного мировоззрения вообще. Викторианский атеизм праздновал победу: Дарвину удалось одним решительным взмахом бритвы Оккама раз и навсегда отсечь религию от науки: всем стало до очевидности ясно, что мировые процессы представляют собой лишь слепую игру случая и нет в мире ничего такого, что было бы «не от мира сего» — один лишь случайный процесс в себе и для себя. И хотя при более внимательном рассмотрении объяснительная способность дарвиновской теории оказалась весьма проблематичной, это уже не имело особого значения: превратившись в идеологию, дарвинизм стал неуязвим для критики. Научная общественность до сих пор относится к этой теории необъяснимо благожелательно, с беспечной снисходительностью закрывая глаза на целый арсенал буквально убийственных аргументов против нее.

Подтверждено ли учение Дарвина
экспериментально?

Начать с того, что эта теория так и не была подтверждена экспериментально. Селекция на бактериях и дрозофилах ведется уже более ста лет, при этом используются мощнейшие факторы мутагенеза, такие как УФ-излучение и радиоактивность. По числу сменившихся поколений это столетие эквивалентно миллионам лет эволюции, однако до сих пор так и не удалось создать ни одного нового вида, тогда как в процессе реальной эволюции за эквивалентный (по количеству поколений) промежуток времени у высших организмов появились не только новые виды, но и роды, и семейства, и даже отряды. Несомненны успехи искусственного отбора, однако они скорее опровергают, нежели подтверждают, дарвинизм: такой отбор ведется ведь целенаправленно, отнюдь не на случайной основе. При этом новообразования чаще всего наследственно не закрепляются: как только прекращается насильственное скрещивание, гибриды начинают расходиться на первоначальные чистые линии.

Какова роль массовости в конкурентной борьбе?

То, что механизм случайности конструктивно работать не может, ясно уже потому, что на одну благоприятную мутацию должны приходиться тысячи неблагоприятных. А это означает, что редкие благоприятные мутации непременно утонут в океане неблагоприятных. В то же время селекционной практикой показано, что отбор эффективно действует лишь в тех случаях, когда свободно размножается только один мутант, для чего конкурентов надо устранять, а не состязаться с ними. Даже будучи приспособленными хуже эволюционного передовика, более отсталые конкуренты непременно задавят его числом.

Всегда ли новые формы жизни
эффективнее прежних?

Казалось бы, высокоорганизованные организмы, в меньшей степени зависящие от влияния среды, должны иметь весомое преимущество в приспособлении к внешним условиям. Жизнь, однако, показывает, что они не вытесняют своих предшественников: наряду с новыми видами продолжают как ни в чем не бывало существовать архаичные формы, которые вполне успешно конкурируют с новичками. Акулам, например, уже более четверти миллиарда лет, а приспособлены они к водной стихии едва ли не лучше своей новоявленной родни — более поздних и, соответственно, более прогрессивных видов рыб. Более того, многие новообразованные виды прекрасно устроились в мире сем, не только не прогрессируя, но даже и регрессируя — вплоть до паразитизма, — хотя для этого им пришлось не усложняться, а, наоборот, упрощаться. Если попытаться оценить, кто оказался наиболее успешным с точки зрения приспособления к среде обитания, то по части выживания в экстремальных условиях абсолютными чемпионами окажутся бактерии: они выживают и при температуре выше точки кипения воды, и в ледяном безвоздушном пространстве. По части разнообразия форм несомненное первенство за насекомыми. По количеству биомассы никто не сравнится с микроорганизмами и растениями. В целом можно с уверенностью сказать, что с точки зрения приспособления к внешней среде никаких преимуществ у более прогрессивных форм жизни по отношению к более низким формам не существует, так что возрастание сложности никак нельзя считать сутью эволюции как борьбы за место под солнцем.

Что такое преадаптация и постадаптация?

По логике Дарвина, случайно возникший новый признак может закрепиться лишь в том случае, если он востребован. На самом же деле эволюционное древо изобилует случаями преадаптации, когда закрепляется признак, не дающий в момент своего появления никакого преимущества в борьбе за существование, хотя через какое-то время он может неожиданным образом оказаться полезным. Единственное объяснение, которое могут предложить дарвинисты, заключается в том, что такой признак первоначально возникает для какой-то надобности, которая затем по неизвестной причине отпадает, но через некоторое время этот уже никому не нужный признак оказывается совершенно случайно востребованным для какой-то иной функции. Голословная бездоказательность (перемножение редких случайностей) такого «объяснения» очевидна. Тем более что нередки случаи и постадаптации, когда полезный признак появляется после того, как соответствующий вид уже прочно укоренился в своей экологической нише.

Что такое игра «Найди пользу»?

Часто закрепляются признаки не просто нейтральные в отношении выживания, но даже вредные для него: например, ветвистые рога у оленей — неудобные, тяжелые и просто опасные для самого рогоносца. Часто приводимое возражение «рога нужны быку для самозащиты, а северному оленю — для откапывания ягеля» ничего не объясняют: олень откапывает ягель не рогами, а копытами, бык защищается рогами потому, что они у него есть, те животные, у которых рогов нет, находят иные способы защиты. Эти два примера типичны для игры «Найди пользу», которой дарвинисты развлекаются уже сто пятьдесят лет. Разумеется, при достаточной изворотливости ума придумать виртуальную пользу для любого признака не так уж трудно, но кому нужна такая притянутая за уши «польза»?

В чем «родовое проклятье» дарвинизма?

Одним из наиболее сильных аргументов против дарвинизма является отсутствие промежуточных звеньев в эволюционной иерархии. За все время своего существования дарвиновская теория так и не смогла внятно объяснить дискретного характера эволюции, с очевидностью проявляющегося уже в самой классификации как существующих, так и вымерших видов. Отсутствие переходных форм, недостающие эволюционные звенья — родовое проклятье дарвинизма. Ясно ведь, что непрерывность процесса естественного отбора, идущего крайне малыми шажками, — это один из постулатов теории — никак не может привести к столь ярко выраженной дискретности формообразования. Сам Дарвин объяснял это вопиющее противоречие своей теории неполнотой палеонтологического материала. Когда после широчайших многолетних исследований аргумент неполноты потерял свою убедительность, было выдвинуто иное предположение: переходные формы не встречаются потому, что в силу своей малочисленности они просто не успели растиражироваться настолько, чтобы повсюду оставить свои следы. Однако в настоящее время и эта аргументация уже мало кого убеждает. Постепенно всем становится ясно, что переходные формы не удается отыскать по той простой причине, что их просто-напросто никогда не было.

В чем истинная роль отбора?

Упорно придерживаясь представления о непрерывном течении эволюции, Дарвин выражал свою идею века: существование как баланс средних, эволюция как сдвиг средних. Однако, как показал Де Фриз, эволюция — это не сдвиг средних, а смена кластеров: новый вид возникает в результате «видовой мутации», скачком, а не накоплением мелких вариаций. Роль отбора заключается в изъятии неудачных видов, а не отдельных оплошавших особей.

Какую роль играет принцип квантования?

Не любые комбинации генов реализуемы, имеются «разрешенные» наборы генов, тогда как промежуточные запрещены, — нечто вроде принципа Паули в физике. Именно благодаря принципу квантования и возможно внезапное появление новых видов.

Почему идеальное приспособление к среде
нежелательно?

Дарвинизм исходит из того, что во время эволюционного процесса внешние условия изменяются очень и очень постепенно, так что становящийся вид всегда успевает приспособиться к ним. Дарвин полностью игнорировал геологические и климатические катаклизмы, вызывавшие катастрофические перерывы в плавном течении эволюции. А ведь это радикально меняет самую суть приспособления: слишком хорошо приспособленные организмы в резко изменившихся условиях почти наверняка погибнут. Говоря на языке аттракторов, в дарвинизме учитывается действие только самого близкого эволюционного аттрактора и совершенно не учитывается действие дальних аттракторов. Для успешной эволюции в долгосрочной перспективе организм в каждый момент должен быть приспособлен к среде не в максимальной (как того требует дарвинизм), а в минимальной степени: в резерве должны иметься невостребованные потенции — некие свойства, совершенно ненужные (может быть, даже и вредные) для приспособления к актуальной реальности. Как говорил Заратустра, «все, что только меня не убивает, делает меня сильнее».

Что такое аттрактор «по горизонтали»?

На языке аттракторов удобно выразить еще одну важнейшую особенность эволюционного процесса. Можно себе представить, что наряду с дальними аттракторами «по вертикали» — во временной перспективе — существуют и дальние аттракторы «по горизонтали» — взаимное приспособление одновременно существующих организмов.

Что такое редукционизм?

По Дарвину, взаимная «притирка» различных организмов друг к другу — симбиозы, трофические цепи, иммунные системы и пр. — дело чистого случая: тот, кто «притерся», тот выжил, кто промахнулся — выбыл из игры. Здесь дарвинизм опирается на принцип редукционизма, с точки зрения которого организм представляет собой сумму признаков, каждый из которых в рамках естественного отбора формируется независимо от других. Реальная же биосистема всегда представляет собой сложную целостность. Всякое животное имеет не только индивидуальные, но и видовые принаки, и состоят они не в параметрах, а в совокупности жестко взаимосвязанных между собой конструктивных принципов, образующих идею вида.

Что такое нередуцируемая сложность?

Сложные системы не сводятся к сумме своих составных частей. Даже молекула не является простой суммой входящих в нее атомов: для возникновения молекулы атомы должны полностью перестроиться, перестав быть тем, чем они были, когда существовали изолированно, сами по себе: для того чтобы атомы образовали молекулу, должна произойти гибридизация атомных орбиталей, иначе они просто не смогут соединиться друг с другом. Тем более живые организмы, которые обладают свойством нередуцируемой сложности: их сложность не сводится к совокупности свойств их составных частей. Наиболее поразительным примером нередуцируемой сложности служит адаптивная иммунная система у высших животных. Этот механизм совершенно однозначно указывает на то, что программы синтеза белков в клетках какого-то определенного организма должны быть не только согласованы между собою, но и учитывать программы синтеза белков всех тех организмов, которые входят в цепочку питания данного организма. И тут мы приходим к важнейшему обобщению, к которому пришел в свое время Вернадский, а в наше время исповедуют сторонники гипотезы «Живой Земли». Это обобщение выражается формулой: «Стопроцентно жизнеспособным является только геобиоценоз, обладающий необходимой полнотой, а всякая меньшая экосистема, если ее изолировать, обречена на вымирание».

Что противостоит борьбе за существование?

Борьба за существование не может быть сутью эволюции, суть ее в противоположном: в сотрудничестве и кооперации. Борьба за существование — это лишь эпифеномен эволюционного процесса, она возникает при нехватке ресурсов и имеет относительное и преходящее значение. Эволюция же по своему содержанию заключается в последовательном усложнении взаимодействующих элементов с одновременным усилением связывающего их единства: целостность характеризует процесс эволюции во все более возрастающей степени. Дарвинизм не способен объяснить наблюдаемого на каждом шагу феномена кооперации, порой даже альтруизма в животном мире.

Возможен ли в природе альтруизм?

Наиболее удивительный пример природного альтруизма дали в свое время архебактерии. Некогда они безраздельно господствовали в восстановительной атмосфере первобытной Земли и при этом в течение миллиарда лет упорно вырабатывали кислород, постепенно превращая среду своего обитания в окислительную, которая в конце концов создала условия для развития будущих, намного более совершенных форм жизни. При этом для них самих кислород был ядовит. Миллиард лет упорно приносить себя в жертву ради процветания неведомых потомков! Неслыханное даже по нынешним гуманным временам благородство, всем борцам за экологию должно стать бесконечно стыдно! Но об этом героическом подвиге одноклеточных дарвинисты вспоминать не любят, поскольку альтруизм как таковой, даже в самых скромных масштабах, никак не вписывается в их концепцию: какая мне как индивиду польза от того, что я пожертвую собой ради другого? Более близкий нам пример: самка самоотверженно защищает своих детенышей, подвергая свою жизнь смертельной опасности. Ясно, что она действует в интересах не своей индивидуальности, а в интересах вида. Но для такого поведения в программу ее наследственности должен быть вписан интерес вида, что противоречит исходной предпосылке теории Дарвина, согласно которой борьба за существование ведется исключительно на индивидуальном уровне. Альтруизм самки противоречит теории Дарвина: если погибнет она, прервется вся цепь накопленных в ней полезных признаков, и в этом смысле она незаменима. Тогда как любой ее детеныш взаимозаменяем, погибнет этот — она выведет других: их много, она одна.

Какова роль времени в эволюционном процессе?

Дарвинизм исходит из представления о том, что у эволюции в запасе имеются бесконечные возможности перебора всех мыслимых комбинаций и ненаправленная изменчивость может породить любые требуемые изменения — поскольку материала и времени у эволюции сколько угодно. На самом же деле это только кажется, что миллионы лет — это очень много: для эволюции на основе случайного перебора с выживанием приспособленных этих промежутков времени совершенно недостаточно. Впрочем, гораздо важнее другое: принципиальное отличие случайности в математической модели и в реальном мире. В математическом эксперименте случайные события не связаны временем: в промежутке между каждыми двумя из таких событий (выпадение той или иной грани игральной кости, вынимание того или иного шара из урны и т. п.) ничего не происходит. Тогда как в реальном мире между следующими друг за другом событиями проходит время, которое отнюдь не нейтрально: оно действует весьма активно и притом разрушительно (закон возрастания энтропии). Поэтому во всех случаях, если в эволюционном процессе совершенно случайно возникнет некая желательная мутация, она не останется неизменной в ожидании столь же случайного усиления в благоприятном направлении: за время ожидания она непременно будет разрушена нежелательными воздействиями — в силу, как уже было указано, их подавляющего численного превосходства. В реальном физическом мире деструктивные процессы идут быстрее конструктивных: ломать — не строить.

В чем истинная роль эволюционного процесса?

Все это означает, что нечто принципиально новое возникает не постепенно, а сразу. Естественный отбор не может создать сложную систему, так как ее функция возникает только после того, как все ее части уже будут в сборке. И это относится не только к отдельным органам, а ко всему плану организма. Таким образом, естественный отбор не может являться фактором прогресса, его роль противоположная: он охраняет сложившуюся норму, отбраковывая отклонившихся от нормы мутантов — уже по той причине, что практически все мутации деструктивны. Функция естественного отбора заключается не в том, чтобы создать что-то новое, лучшее, а в том, чтобы сохранить уже достигнутый уровень. Для возникновения новизны нужны внутренние закономерности, нужна некая внутренняя пружина.

В чем суть теории номогенеза?

Суть ее в том, что развитие от простого к сложному происходит не под воздействием случая, а закономерно (номос — закон). Увеличение сложности в результате эволюции — это не прихоть случая, а фундаментальный принцип природы, действие которого направлено противоположно действию второго начала термодинамики — возрастанию энтропии. Самоорганизация материи, ее структурное самоусовершенствование происходит под воздействием некой внутренней «пружины», действие которой проявляется в заложенном во все живые организмы стремлении к прогрессу, о чем говорил еще Ламарк. Именно эта творческая эволюционная пружина (бергсоновский élan vital — жизненный порыв) является истинным творцом эволюции, тогда как дарвиновская эволюция лишь отшлифовывает второстепенные детали.

Каково происхождение эволюционной «пружины»?

Бергсоновский «жизненный порыв» как эволюционная пружина имеет небесное происхождение — это то, что Плотин называл «божественной эманацией». Если провести современную физическую аналогию, это первичная энергия Большого взрыва, приводящая в движение все мировые процессы. Только понимать этот обобщенный «Большой взрыв» следует не в привычном физическом смысле, а максимально широко — онтологически. Жизнь стремится не только к количественному росту, но и к качественному самообогащению — умножаясь в пространстве, распространяясь во времени и совершенствуясь внутренне. Первоначальный взрыв жизненной энергии послужил источником бесконечной серии вторичных взрывов, как если бы (пример Бергсона) осколки разорвавшейся гранаты сами разрывались на более мелкие осколки, а те, в свою очередь, на еще более мелкие и т. д.

Что такое законы природы?

Для того чтобы понять существо эволюционной «пружины» как закона саморазвития живых организмов, необходимо вникнуть в смысл законов природы вообще. Начать надо с того, что наше знание представляет собой, в сущности, разрозненную (пустот больше, чем заполненных фрагментов) мозаику ответов на заданные по случайным поводам вопросы «почему?». Начиная от наивного «почему солнце всходит и заходит?» до глубокомысленного «почему солнце всходит и заходит, а в душе моей темно?». Вопрос «почему» — это лопата, с помощью которой мы пытаемся добраться до корней явлений. И чем глубже мы копаем, тем больше выясняется, что все наши попытки объяснения упираются в конце концов в некие краеугольные камни — постулаты, так называемые «законы природы». Сами же эти первичные законы никакого обоснования в мире явлений не имеют, они появляются откуда-то извне, из мира иного: Ньютон полагал, что законы природы находятся в «божественном восприятии». Это и понятно: закон не должен иметь своего основания в том, к чему он прилагается, это недостойно его статуса именно как закона, не царское это дело. Закон не слуга явлений, он их хозяин, именно он управляет процессами, происходящими в мире явлений. Это хорошо понимали древние римляне: fiat iustitia, pereat mundis. Законы же, хотя по видимости и прячутся от нас в глубине явлений, на самом же деле приходят из некой высшей по отношению к земному миру инстанции — из мира идей: эти краеугольные «камни» упали с неба. Законы — это семена вещей, посеянные свыше, это божественное вдохновение, о чем говорил Аполлон Майков: «Вдохновенье — дуновенье Духа Божья — пронеслось, и бессмертного творенья семя бросило в хао`с».

В чем самая первая особенность
законов природы?

Первая их особенность — специфичность. На каждом структурном уровне мироздания существуют свои собственные взаимодействия: каждый структурный уровень бытия, от звезды как фабрики синтеза химических элементов до Земли как колыбели жизни, имеет свои собственные законы. Точно так же существуют специфические законы развития живой клетки, которых не было на предшествующих этапах эволюции материи. Эти новые законы возникают в моменты прерывания эволюции существующего структурного уровня бытия при вторжении в него «ненаблюдаемой онтологии».

Что такое вариационные принципы?

Впрочем, несмотря на различия в характере законов, управляющих каждым структурным уровнем бытия, всех их объединяет общий телеологический принцип, именуемый в физике вариационным: всякая система ведет себя так, что некая описывающая ее величина обладает экстремумом (максимумом или минимумом). В самом простом случае это принцип наименьшего действия, частным проявлением которого является стремление механической системы к состоянию с минимальной потенциальной энергией. В приложении к живому организму телеологический принцип формулируется как «максимальная взаимная информация организма и окружающей среды». То есть организм должен знать о своей окружающей среде как можно больше: чем лучше он ее знает, тем больше у него шансов выжить. Эта взаимная информация столь существенна, что, зная физиологию организма, можно с высокой точностью определить ареал его обитания.

В чем особенность вариационных принципов
в неживой природе?

В каком-то смысле даже простейший из вариационных принципов — принцип наименьшего действия, распоряжающийся ходом процессов в неживой природе, — тоже предполагает информационный обмен: если некая структура приспосабливается к своему окружению, то она каким-то образом «знает», как это сделать. Впрочем, вряд ли это можно назвать знанием в настоящем смысле этого слова. Знание — это ведь не сама информация, это владение информацией, способность ее использовать для каких-то целей. Однако в случае процессов, происходящих в неживой природе, знание как возможность отсутствует, там имеется лишь «знание» как необходимость, там в чистом виде действует естественный отбор как автоматическое приспособление к граничным условиям: случайные, хаотические движения структуры или отдельных ее частей приводят к тому, что она быстро проходит через все неустойчивые состояния, с неизбежностью «успокаиваясь» в наиболее устойчивом состоянии с минимальной энергией. То есть в неживой природе «приспособление» носит исключительно пассивный характер, здесь нет взаимности, информационный поток направлен в одну сторону: от внешней среды к системе. Например, процессы на Земле в значительной степени определяются воздействием Солнца, тогда как никакого ощутимого обратного воздействия Земли на Солнце нет.

В чем особенность живых организмов?

В живой природе это не так: живые организмы активно меняют среду своего обитания — хотя бы уже тем, что «унавоживают» или окультуривают ее (ср. розановскую концепцию культуры как перегноя «опавших листьев»). Необходимость взаимной информационной связи организма со своим природным окружением вытекает из первого закона жизни — закона самосохранения. Если механическая система стремится сохранить свои обобщенные характеристики — импульс и энергию, жертвуя своей первоначальной конфигурацией, то есть поступаясь своей индивидуальностью, то живая система стремится сохранить именно свою индивидуальность — вопреки давлению внешней среды.

Что такое диссипативная структура?

Столь сложная структура, как живая клетка, не в состоянии сохранять себя статично, то есть не изменяясь, поскольку она весьма быстро разрушается внешними воздействиями, и прежде всего окружающим ее тепловым хаосом. Существовать живая клетка может только парадоксальным образом — как диссипативная структура (термин Пригожина), такая, которая под воздействием внешней среды непрерывно разрушается (все сложное самопроизвольно разрушается, это следствие закона возрастания энтропии), но одновременно и непрерывно возрождается. Диссипативные структуры существуют и на до-живых структурных уровнях — например, упорядоченные структуры потока при критических числах Рейнольдса, проявляющиеся, в частности, в характерных особенностях циркуляции атмосферы и океана (вихри, конвективные ячейки и др.). Однако ограничиться такой элементарной самоорганизацией живая клетка позволить себе не может — в силу своей глубочайшей уязвимости. Продолжительность ее жизни столь мала, что у нее остается лишь одна возможность для выживания — воспроизводство самой себя размножением. Если в качестве символа до-живой природы когда-то была избрана черепаха — инертный «живой камень», положенный в основание мира, то в качестве символа биосферы больше всего подошел бы пугливый кролик — совершенно беззащитное существо, способное выжить исключительно за счет интенсивного размножения. В отличие от до-живых диссипативных структур живая клетка не только самоподдерживается, но и, размножаясь, воспроизводит себя, тиражируясь во множестве идентичных экземпляров.

В чем заключается принцип активизма?

Объекты до-живой природы могут позволить себе безучастно и терпеливо ждать, пока не пройдут все случайные их видоизменения и будет наконец достигнуто то устойчивое состояние, которое только и возможно при данных граничных условиях. Живая клетка так долго ждать позволить себе не может, на это ей просто не хватит ее весьма короткой жизни. Здесь патернализм внешней среды не спасает, в силу вступает другой принцип: «хочешь жить — умей вертеться» (часто — в буквальном смысле) — принцип активизма. Если объекты до-живой природы пассивно и покорно приспосабливаются к окружающей среде, то живая клетка в условиях жесточайшего цейтнота вынуждена взаимодействовать с внешней средой активно, селективно вбирая в себя извне все в данный момент нужное (причем прицельно — в нужной точке, в нужное время, в нужном количестве и качестве), перемещаясь в определенном направлении и даже целесообразно меняя свою собственную конфигурацию (вытягивающиеся ложноножки у амеб, вращающиеся реснички у вортицелл, извивающиеся жгутики у других простейших и т. д.).

Что означает клетка как конструкторское бюро?

Но для таких осмысленных (всякий, кто наблюдал в микроскоп за поведением этих крохотных существ, иного слова подобрать не может) действий живая клетка должна обладать информацией как о себе самой, так и об окружающей ее среде и уметь ее обрабатывать. Живая клетка — это не только универсальная химическая лаборатория, это прежде всего конструкторское бюро, в котором разрабатываются детальные инструкции по изготовлению и эксплуатации хитроумнейших внутриклеточных органов и по проведению в них сложнейших технологических процессов. Эти инструкции непрерывно редактируются и рассылаются по соответствующим инстанциям. Особенность живой клетки в том, что в ней функция (создание ферментами белковых и иных структур) осуществляется на основе информации, содержащейся в ДНК. При этом кодирование всех этих безумно сложных процессов осуществляется не однозначно жесткими алгоритмами, как в компьютере, а намного более гибкими фрактальными итерационными процедурами, которые намечают только самый общий план, без деталировки, появляющийся позже, при реализации программы, — под воздействием граничных условий с непременным учетом случайности (того, что в биологии называется мутациями).

Как возникает сознание?

Интенсивный информационный обмен как между внутриклеточными структурами, так и между клеткой и окружающей средой, приводящий к вполне целесообразному взаимодействию между клеткой и средой, означает, что на уровне живой клетки в эволюционном развитии материи впервые в явном виде проявляется атрибут сознательности. Самоусложнение материи следует понимать как проявление телеологической устремленности материи к самопознанию. В отличие от естественного отбора самопознание не просто эффективный механизм выживания, в первую очередь это двигатель эволюции как развития материи от простого к сложному, так что общий закон развития мира можно сформулировать как закон возрастающего самопознания.

Какие этапы проходит самосознание
эволюционирующей материи?

Самосознание проходит несколько этапов: материя прозревает постепенно, по мере усложнения своей структуры. Первые этапы космической эволюции нужны для того лишь, чтобы возникла колыбель для будущей жизни: не будет колыбели — негде будет лелеять зародившуюся жизнь. После того как подходящая колыбель создана, материя организуется (не сама собой, а по сигналу из мира идей — под воздействием плотиновской божественной эманации или бергсоновского жизненного порыва) для производства жизни, которая, в свою очередь, все более усовершенствуется — опять же не сама по себе, а под патронажем все той же небесной эманации — для все более глубокого познания окружающего. Структуризация материи, еще не достигшей уровня живой, представляет собой экспансию упорядоченности вовне, тогда как на уровне жизни начинается обратный процесс — упорядочение как собирание мира в его восприятии и осознании.

Почему смысл жизни не в самосохранении?

Жизнь нужна материи не для самосохранения: космос может благополучно существовать и без жизни, невозможно лишь обратное. При этом имманентные законы жизни не ограничивают свое действие созданием живой клетки, они имеют гораздо более далеко идущие цели. Это следует из того, что уже самые простые организмы — одноклеточные бактерии — приспособлены к условиям геосферы идеальнейшим образом. Поскольку дальнейший прогресс тем не менее налицо, это означает, что дело не в приспособлении: встроенный в живую клетку механизм самоусложнения онтологически «взрывает» клетку изнутри — в том смысле, что провоцирует переход от одноклеточной формы жизни к многоклеточной. Преимущество сложной структуры не в том, что она устойчивее к воздействиям внешней среды (как раз наоборот!), а в том, что она обеспечивает лучшее познание: сложность, вырабатываемая в эволюционном процессе нужна не для выживания, а для ее прозрения, для самопознания.

В чем заключается феномен человека?

В человеческом разуме самопознание материи расширяется до своего предельного значения. Все, что ниже человека, контактирует лишь с большим или меньшим фрагментом мира, при этом осознается лишь ближний порядок. Человек же способен контактировать с огромным количеством фрагментов мира, своим знанием он способен охватить предельно широкие области бытия. Нас манят все новые и новые горизонты, открывающиеся в познании мира. Сначала это покорение чуждой человеку океанской стихии ради открытия экзотических стран, затем освоение воздушного океана, далее — экспансия в ближний космос Солнечной системы, наконец, прорыв (хотя бы пока что лишь виртуальный — с помощью телескопов) к межгалактическим просторам — к самым отдаленным границам мироздания. Однако главным образом «феномен человека» заключается не в предельном расширении фронта знания, а в переходе от такого «внешнего» знания к пониманию. Внешнее знание имеет дело с дифференциацией, восприятием все большего количества предметов и явлений, оно предполагает различение, отделение одного предмета от другого: «Что это? Чем оно отличается от того?» Понимание же представляет собой синтез ранее познанного: это интеграция, преодоление противоположностей, установление связей между предметами и явлениями, стремление понять, как они согласуются друг с другом, как они взаимодействуют между собой, как создают целое. То высшее понимание, о котором здесь говорится, — это знание на качественно более высоком уровне, предвосхищение абсолютного знания, прикосновение к некой целостности. На стадии понимания человек противопоставляет себя не фрагменту мира и даже не всем мыслимым фрагментам мира, он противопоставляет себя миру как целому. Такой человек начинает понимать замысел мира: в понимании знание осознает самое себя. Достижение этой тейяровской точки Омега и есть цель эволюции: «Время — только отсрочка. Пространство — только порог. А цель Вселенной — точка. И эта точка — Бог» (Давид Самойлов).