МЕМУАРЫ ХХ ВЕКА

ЮЛИЙ РЫБАКОВ

На моем веку

Главы из книги

И грянул гром…

Вот и сошлись мы клином,

Темен, ох — ​темен час!

М. Цветаева

 

К концу дня я вернулся из горсовета после целого дня заседаний в Большом зале Мариинского дворца, где обсуждался бюджет на следующий год и мы спорили, пытаясь «выкроить кафтан из жилетки». Минимальные расходы превышали наши доходы на 6 %, денег на содержание городских служб, на дотации по транспорту, на субсидии блокадникам и жертвам политических репрессий, на детские дома и закупку продовольствия, на ремонты, школьные завтраки и дороги катастрофически не хватало.

Прошлой зимой нашему семейству пришлось уехать с обледеневшей Пушкинской. После отключения тепла мы боролись с холодом, включая электрообогреватели, но когда в моей студии от перегрузки загорелась проводка, мы поняли, что подвергаем опасности ребенка. К счастью, вдова моего друга и художника Володи Михайлова предложила нам его мансарду.

Усилий по сохранению нашей коммуны я не оставлял, борьба за нее продолжалась. А маленькая получердачная мастерская — хоть и без горячей воды, но с теплом и светом, да еще на знакомой с детства Петроградской стороне, с возможностью гулять с ребенком у Невы — была подарком судьбы.

Катя рассказала мне, что с утра была на меня сердита, потому что кастрюлька с кусочком мяса, которое знакомая продавщица специально отложила для нашей дочери, оказалась пуста. Расстроенная жена решила, что это я оставил Юльку без еды. У нас не было холодильника, и на ночь она выставила кастрюлю на широкий карниз за окном. Вернувшись из магазина, где она с трудом нашла что-то на обед, Катя увидела, что большая ворона, прилетев, уже сняла и аккуратно положила рядом крышку, но, заглянув в кастрюлю одним глазом и больше ничего там не найдя, — каркнув, улетела.

Мы с Катей стали решать, кто и когда поедет в Москву. Дело в том, что, уйдя со съезда и выступая на телевидении, Михаил Молоствов и Сергей Юшенков заявили, что оголтелое большинство саботирует принятие новой Конституции и толкает страну в пропасть. Михаил Михайлович объявил о своем уходе из Верховного Совета и снятии с себя депутатских полномочий.

Тут я спохватился, что пришло время вечерних новостей, и включил наш маленький черно-белый телевизор. На экране мы увидели грузного, хмурого президента. Он говорил о противодействии реформам, о том, что большинство членов Верховного Совета открыто пошли на прямое попрание воли российского народа, выраженной на референдуме 25 апреля 1993 года, что Верховный Совет блокирует решения съездов о принятии новой Конституции. По его словам, единственным средством по выходу из кризиса являются выборы нового парламента:

«В целях:

— сохранения единства и целостности Российской Федерации;

— вывода страны из экономического и политического кризиса;

— обеспечения государственной и общественной безопасности Российской Федерации;

— восстановления авторитета государственной власти;

— основываясь на статьях 1, 2, 5, 121—5 Конституции Российской Федерации, итогах референдума 25 апреля 1993 года, постановляю:

1. Прервать осуществление законодательной, распорядительной и контрольной функций Съездом народных депутатов Российской Федерации и Верховным Советом Российской Федерации. До начала работы нового двухпалатного парламента Российской Федерации — Федерального собрания Российской Федерации — и принятия им на себя соответствующих полномочий руководствоваться указами президента и постановлениями правительства Российской Федерации… ввести в действие „Положение о выборах депутатов Государственной думы“, разработанное народными депутатами Российской Федерации и Конституционным совещанием…

Федеральному собранию рассмотреть вопрос о выборах президента Российской Федерации…

Hазначить выборы в Государственную думу Федерального собрания Российской Федерации на 11—12 декабря 1993 года».

Он закончил словами: «Выражаю надежду, что все, кому дороги судьба России, интересы процветания и благополучия ее граждан, поймут необходимость проведения выборов в Государственную думу Федерального собрания для мирного и легитимного выхода из затянувшегося политического кризиса.

Прошу граждан России поддержать своего президента в это переломное для судьбы страны время».

 

 

Вне закона

Что я почувствовал тогда? Смятение, радость и тревогу. Что ни говори, то, что решился сделать Б. Ельцин, было государственным переворотом, отказом от соблюдения Конституции, в которой вся власть принадлежала депутатам. Указ вел к установлению авторитарного режима.

Но ведь тот же указ установил и срок действия такого режима!

Так когда он назначил выборы? 12-го декабря? Сегодня у нас сентябрь, 21-е. Значит, выборы через 82 дня. Те выборы, которые ограничат власть узурпатора и установят разделение властных полномочий. Это возвратит нас в правовое русло. И будет возможность — с учетом радикальных перемен последних лет — выбрать тех, кому люди доверят власть законодательную!

Все это так! Но взять — и просто сломать систему, которая еще недавно считалась основой демократии? Разве не мы шли на выборы с лозунгом «Вся власть Советам!»? Да, при коммунистах это была лишь имитация народной власти, так ведь мы наполнили ее реальным содержанием! Не партийные боссы и набранные ими чиновники, а избранные народом депутаты взяли в свои руки реальную власть.

Ну а что получилось? Тысяча человек на съезде в Москве, больше половины из них — случайные, не готовые к решению сложнейших задач люди. Я вспоминал не отягощенные интеллектом рожи, среди которых лишь изредка попадались достойные лица, дешевый, безответственный популизм и невесть откуда взявшийся апломб дилетантов, наглого хама во главе Верховного Совета, засилье номенклатурных коммунистов…

А мой тесть Михаил Молоствов, который возвращался с заседаний чернее тучи, его скупые слова о том, какая злоба, какое невежество там царило? Уж если он, социал-демократ, человек безупречной честности и недюжинного ума, не выдержал и ушел оттуда — значит, делать с этим нечего. Мой опыт работы в городском совете был несколько лучше, но и он приводил к выводу о необходимости смены формата власти и новых, более осознанных выборов. (Кстати, в горсовете это понимали многие, и задача досрочных выборов уже стояла в повестке.)

Но как же все будет? Поймут ли люди? Что скажет армия, что сделают разжалованные депутаты, найдутся ли силы и разум, чтобы все обошлось без жертв?

Указ готовился в течение двух недель. Президент провел секретные переговоры со всеми силовиками, с премьером, со своими помощниками, — единственные возражения он услышал от руководителя своего аппарата С. Филатова. Министры, прочитав указ, расписались. Грачев сказал: «Давно пора!»

Ельцин предупредил силовиков о том, что, несмотря на ожидаемое сопротивление, они должны преодолеть его без крови. Позже в своей «Исповеди…» он напишет, что рассчитывал на то, что полупустое здание Верховного Совета милиция займет без труда, а протест без своего опорного пункта быстро погаснет.

Но, как говорится, «гладко было на бумаге, да забыли про овраги». Как показали дальнейшие события, силовики не были готовы оперативно реагировать на меняющуюся обстановку. Дилетантизм и непродуманность последствий поражают. Вместо пошаговой разработки действий спецслужб, милиции и армии на каждой развилке противостояния генералы заверили президента в своей готовности и вернулись в кабинеты. Президенту нельзя было отпускать своих министров, ему надо было записать обращение к народу, сидя в их окружении. Да и указ стоило опубликовать с их подписями, с тем чтобы все понимали: армия, спецслужбы, МВД на стороне президента, а сами генералы знали — отсидеться в кустах не получится.

Ничего этого сделано не было. За день до намеченного срока, на последнем совещании в Кремле, все те, кто недавно обещал поддержку, вдруг заговорили о том, что с указом стоит повременить. Несмотря на их аргументацию (день совпадал с началом совещания съехавшихся в столицу региональных руководителей и проч.), Борис Ельцин, понимая, что это его последний шанс вывести страну из тупика, не отступил.

Но к этому времени Хасбулатов уже знал о готовящемся перевороте. А верная ему «Российская газета» опубликовала грозное предупреждение тем, кто рискнет встать на сторону Кремля: «Противоправные действия могут иметь глобальные последствия для офицеров, которые пойдут на это. Так, в Аргентине и в Греции полковники, участвовавшие в свержении конституционного строя, были подвергнуты суду сразу же после восстановления законности в этих странах, хотя с момента их преступлений прошло немало лет. Наши командиры дивизий в большинстве своем довольно молодые люди, и вряд ли им захочется остаток своей жизни провести в тюрьме после того, как в России восстановится Конституция».

Еще за сутки до оглашения указа, 20 сентября, в Белый дом были созваны все имевшиеся в наличии депутаты. Служба охраны и прибывшие туда отставники из «Союза офицеров» стали готовиться к обороне, но основная часть оружия еще хранилась на складе, и у правительства была возможность занять здание без стрельбы. Начальник ГУВД Москвы Панкратов настаивал на немедленном захвате Дома Советов, но глава МВД Ерин медлил…

На следующий день в руках защитников Верховного Совета появились автоматы, войти в здание и очистить его помещения без применения силы было уже невозможно. Оставалось только парализовать там активность — отключить свет, воду, связь да выставить вокруг здания милицейское оцепление, которое первое время вообще не препятствовало входу и выходу всех желающих.

Еще задолго до кризиса депутатский корпус позаботился о том, чтобы президент не имел законных прав для отмены его полномочий. На этот счет к концу года в Основном законе страны скопилось аж — три статьи.

«Статья 121—5. Президент Российской Федерации не имеет права роспуска либо приостановления деятельности Съезда народных депутатов Российской Федерации, Верховного Совета Российской Федерации.

Статья 121—6. Полномочия Президента Российской Федерации не могут быть использованы для изменения национально-государственного устройства Российской Федерации, роспуска либо приостановления деятельности любых законно избранных органов государственной власти, в противном случае они прекращаются немедленно.

Статья 121—10. Президент Российской Федерации может быть отрешен от должности в случае нарушения Конституции Российской Федерации, законов Российской Федерации, а также данной им присяги. Такое решение принимается Съездом народных депутатов Российской Федерации на основании заключения Конституционного суда Российской Федерации большинством в две трети голосов от общего числа народных депутатов Российской Федерации по инициативе Съезда народных депутатов Российской Федерации, Верховного Совета Российской Федерации или одной из его палат».

Шестой и десятый пункты последней статьи противоречили друг другу (если полномочия прекращаются немедленно, то достаточно заключения Конституционного суда и голосовать ²/₃ уже не надо), но авторы поправок этого не заметили.

За три последних года Основной закон менялся десять раз. Конституционный суд имел возможность указать на недопустимость разбалансировки властных полномочий и предотвратить развитие событий, которые завершились указом № 1400. Он этого не сделал.

Зато, как только появился повод, председатель Конституционного суда сразу же созвал пресс-конференцию и, не дожидаясь решения коллег, объявил указ нарушением Конституции. Закон обязывал судей приступить к рассмотрению этого вопроса только после депутатского обращения, причем это должно было стать предметом серьезного изучения, с привлечением сторон и последующим постановлением. Однако в десять вечера того же дня, не дожидаясь обращения в суд, В. Зорькин открыл заседание, и еще через пару часов в КС уже было готово заключение:

«Указ Президента Российской Федерации Б. Н. Ельцина „О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации“… служит основанием для отрешения Президента Российской Федерации Б. Н. Ельцина от должности или приведения в действие иных специальных механизмов его ответственности в порядке статьи 121.10 или 121.6 Конституции Российской Федерации».

Четыре члена КС (авторитетные юристы Э. Аметистов, Н. Витрук, А. Кононов, Т. Морщакова) не согласились с решением своих коллег и указали на отсутствие ходатайств о рассмотрении, о невызове на заседание ответчика, незаконность ускоренного принятия «заключения» вместо судебного постановления.

В особом мнении Т. Морщаковой было сказано: «Суд фактически заочно и без соблюдения процедуры, в нарушение всех принципов правосудия, по собственной инициативе, вопреки требованиям части второй статьи 121.10 предрешил вопрос об обвинении и конституционной ответственности главы исполнительной власти — высшего должностного лица государства…

Исходя из общепризнанных принципов права, любой вид юридической ответственности исключается при наличии крайней необходимости. Конституционный суд, решая вопрос об ответственности президента, не только не опроверг, но даже не обсуждал основной аргумент, содержащийся в его указе, — действовал ли президент в ситуации крайней необходимости, когда „формальное следование противоречивым нормам, созданным законодательной ветвью власти“ и дальнейшее промедление в разрешении возникшего кризиса угрожало безопасности государства и народа, демократическим преобразованиям и экономическим реформам и эта угроза не могла быть устранена в сложившихся обстоятельствах другими средствами, а цена нарушения менее значима, чем предотвращенный вред».

На заседании президиума Верховного Совета Р. Хасбулатов, не дожидаясь решения КС, сказал: «Борис Ельцин нарушил Конституцию, изменил клятве на верность народу, и он должен быть немедленно отрешен от должности».

Несмотря на то, что высокочтимая депутатами Конституция позволяла отрешить президента только Съезду народных депутатов, Верховный Совет не стал медлить.

Уже ночью на основании статьи 126—6 было принято постановление о немедленном прекращении президентских полномочий Б. Ельцина. Эта статья была заморожена на V съезде до принятия новой Конституции. Но как только стало ясно, что она сузит власть депутатов до функции законодателей, работа конституционной комиссии была отвергнута, а все договоренности аннулированы.

Чрезвычайный съезд еще не открылся, а новая кровь уже пролилась.

Группа вооруженных людей пошла на захват штаба командования объединенных вооруженных сил СНГ. Ворвавшись туда, они обезоружили солдат-срочников. Но два офицера милиции, проходя мимо КПП, заметили неладное и решили проверить документы у людей, стоявших рядом со штабом. И получили очередь из автомата. На выстрелы подоспела патрульная машина дежурного по городу. По ней тоже открыли огонь.

Прибывшие на место происшествия подразделения ОМОНа оцепили территорию штаба, а также прилегающие к ней жилые дома и начали прочесывание. Однако стрелявшим удалось скрыться, задержали только тех «ополченцев» из Белого дома, которые пришли туда чуть позже, чтобы присоединиться к нападавшим. При нападении были ранены два милиционера, погиб капитан милиции Валерий Свириденко. Шальная пуля убила жительницу соседнего дома, пенсионерку Веру Николаевну Малышеву, которая, услышав выстрелы, подошла к окну.

Организатором и участником нападения был председатель «Союза офицеров» С. Н. Терехов.

В дальнейшем следствие установило, что для участия в нем он привлек до 70 человек. Они должны были разбиться на небольшие группы по 5—6 че­-
ловек и своим ходом добраться до штаба ОВС CHГ. Разоружив находившихся рядом с КПП часовых, Терехов приказал троим членам своей группы остаться и прикрывать остальных. Но когда услышал стрельбу, велел всем рассредоточиться и покинуть объект. Сам он, по его словам, перелез на территорию КБ им. Илюшина, затем ушел через Ходынское поле. (Но, как писала газета «Известия», арестовали его возле здания ГРУ.)

Поначалу он придерживался версии о том, что вся затея была отвлекающим моментом, чтобы не дать силовикам сорвать начало съезда, а стрелять начал неизвестный из числа примкнувших. После амнистии признал, что целью был все же захват.

По словам В. И. Анпилова, Терехов подошел к нему вместе с начальником штаба «Союза офицеров» и сказал: «Получено задание захватить штаб армий СНГ. Прошу сейчас об этом никому не сообщать, а в нужное время объявить по громкоговорящей установке о том, что мы пошли на штурм и просим помощи».

Так и случилось. По словам участника событий, секретаря Московского комитета РКРП Б. Гунько, «с балкона Белого дома еще выступала С. Умалатова, но, перекрывая ее голос, зазвучали первые аккорды песни „Вставая, страна огромная, вставай на смертный бой!“». Чуть позже «из четырех громкоговорителей переносной радиостанции «Трудовой Москвы», стоявшей на тротуаре под балконом, раздался голос неведомого диктора: «Товарищи! Только что группа офицеров захватила Главный штаб объединенного командования СНГ!»

«Площадь взрывается могучим „Ура!“, и после краткой паузы собравшиеся там слышат: „Это дает возможность передать всем воинским частям приказ о немедленной вооруженной поддержке Съезда народных депутатов и защите нашей Конституции“. После этих слов крики „Ура!“ подобно громовым раскатам многократно сотрясают площадь».

Но среди офицеров находятся люди, которые понимают — это начало гражданской войны.

Генерал-лейтенант М. Титов пытается остановить людей, которые уже готовы бежать на подмогу героям. Возникает сумятица и подозрения в провокации, тогда уже Анпилов подтверждает, что группа Станислава Терехова пошла на штурм штаба армий СНГ. Ему тоже не верят и тащат лидера «Трудовой России» к «министру обороны» генералу Ачалову — тот заверяет, что Терехов действительно просил объявить о начале штурма и звать народ на подмогу.

Но когда стало известно о неудаче, заместитель Ачалова генерал Макашов заявил, что они ни при чем, все это провокация Кремля! А цель — дискредитировать защитников Конституции и найти повод к предъявлению ультиматума. (Позднее в качестве доказательства боевики будут говорить, что пенсионерка Малышева была убита пулей 7,62 и врать, что у них были только автоматы калибра 5,45 мм.)

Макашов как-то очень быстро забыл, что, помимо этой попытки захвата, они брали еще и бункер в районе ближней дачи Сталина. Там стрелять не пришлось — узел связи не работал, и штаба гражданской обороны там давно не было.

Следующим шагом стало открытие X съезда, который по своему регламенту мог принимать решения только при наличии ²/₃ своего списочного состава. На тот момент эта норма составляла 693 депутата. Это не помешало Хасбулатову под стенограмму объявить, что 638 собравшихся в зале депутатов для кворума достаточно. Недосъезд утвердил «решения» об отстранении Ельцина и назначении и. о. президента Руцкого. На следующий день нехватку голосов преодолели, последовав методе Кремля: не имея на то прав, лишили депутатских полномочий 78 депутатов из «коалиции реформ» (тех, кто, по мнению собравшихся, был заодно с президентом). В дальнейшем число участников недосъезда продолжало сокращаться, и, чтобы скрыть неправомочность принимаемых решений, подсчет голосов стал вестись «на глазок».

Незаконный указ, незаконное решение Конституционного суда, незаконное отрешение президента, незаконная передача его полномочий вице-президенту А. Руцкому — эскалация беззакония продолжалась.

Первым делом новоиспеченный и. о. пересел из кресла в президиуме в отдельно стоящее кресло президента, вторым — назначил своих «министров» обороны, внутренних дел и КГБ. Этот шаг подрывал шансы на сохранение контактов с президентскими министрами, и депутаты советовали не спешить, но он их не послушал. «Министром обороны» недопрезидента стал известный усмиритель генерал В. Ачалов. Не обошлось и без дешевого популизма: с подачи депутата Тулеева собравшиеся велели правительству заморозить цены на продовольствие, а на хлеб — снизить.

Премьер, даже если и хотел, не смог бы выполнить этот наказ. Для этого надо было отменить свободную торговлю. Затем — конфисковать все продовольствие (иначе его попрячут), вернуть распределительную систему, восстановить принудительный труд в колхозах или найти огромные деньги для компенсаций хлебозаготовителям. Понятно, что цель Тулеева была иной: не заглядывая далеко, привлечь к себе людские симпатии.

Зато определились с участью своих противников и внесли поправки в Уголовный кодекс, по которым все причастные к насильственному изменению конституционного строя подлежали уголовной ответственности, вплоть до смертной казни. А тех, кто встанет на защиту Конституции, решено было освободить от уголовной ответственности и всячески поощрить.

Но от заигрывания с народом, обличительных речей и обещания грядущих кар ослушникам надо было переходить к содержательным решениям. Что делать с правительством, которое не собирается выполнять их указания? Как относиться к выборам, которые назначил президент? Искать ли способ договориться или упорствовать в своем праве?

Еще на первой пресс-конференции, отвечая на вопрос о возможности компромисса, Хасбулатов возмутился: «Осуществлен государственный переворот, его надо подавить, вот и весь компромисс!»

Среди тех, кто грозил, клеймил и обещал, нашлось лишь три человека, которые, оставив эмоции, заговорили о необходимости мирного выхода из клинча.

Депутат, ученый, гуманист А. Перуанский: «Руслан Имранович нам обрисовал жуткую картину преступлений нашего бывшего, как он выражался, президента: Ельцин развалил Союз, сделал всех нищими, внешняя политика никуда не годится.

Ну, извините меня, это что такое? А как же Конституция? Вот знаменитая статья 104, где записано: „К исключительному ведению Съезда народных депутатов Российской Федерации относятся… определение внутренней и внешней политики Российской Федерации“. А Съезд — это мы, а не Ельцин.

И если уж называть как-то наш режим, так у нас, извините, режим Ельцина — Хасбулатова. И если мы не справились с нашими конституционными обязанностями, так, стало быть, досрочные выборы — это законный итог всей нашей деятельности…

Я призываю к тому, чтобы быть более самокритичными, чтобы понимать, что ответственность за происшедшее лежит и на наших плечах тоже. Повторяю, что самое главное сейчас — сохранить мир, чтобы не пролилась ни одна капля крови».

Ю. Нестеров (фракция «Согласие ради прогресса»): «Уважаемые народные депутаты! Если следовать стереотипу, которому мы часто следуем на наших съездах, меня на этой трибуне быть не должно. Я принадлежу, по определению многих, к так называемым крутым демократам, которые и привели страну к нынешнему дню. И я сначала хочу обратить внимание на то, что выступаю — здесь некоторая была неточность — от собственного имени. Наша фракция не успела обсудить в полном объеме ситуацию, мне точно известно, что многие мои коллеги по фракции не согласны с моей позицией, но также точно известно, что есть такие члены, которые с моей позицией согласны принципиально.

Начать я хочу все-таки с того, чтобы, не разочаровывая вас, заявить, что я категорически не могу согласиться с той „апокалипсической“ оценкой всего пройденного нашей Родиной за последние два года пути, которую сделал в своем докладе Руслан Имранович Хасбулатов. Одна из причин того, что произошло два дня назад, одна из причин — это то, что мы с вами вместе занимали долго и очень агрессивно такую позицию, какая была здесь сегодня высказана: позицию на реставрацию практически социалистических порядков, позицию, высокомерную по отношению к инициативам президента. Но сегодня ситуация жестокая. Сегодня мы находимся в ситуации, когда в стране совершен государственный переворот. И какими бы благими намерениями ни руководствовался человек, который пошел на это, я лично этот переворот поддержать не в состоянии.

Помимо всего того, что было сказано, добавлю, что эти действия трагическим образом противопоставили два понятия, которые мне, как человеку, разделяющему демократические убеждения, близки: понятие экономической реформы и понятие законности. Отныне, если это положение не будет исправлено, эти понятия (не знаю, как долго) будут противоречить друг другу. В обществе появилась баррикада. Она была и раньше, сейчас она стала выше.

Эта баррикада нелепым и трагическим, повторяю, образом разделила сторонников продолжения курса на экономические реформы и сторонников демократии, основанной на законе. Эта рана, которая вряд ли будет скоро залечена, если ситуация не изменится.

Но возвращаюсь к нашей деятельности. Эта ситуация не была бы такой, если бы Верховный Совет и съезд вовремя приняли Конституцию. Кто нам мешал сделать это полгода или год назад? Это было наше право, но мы не сделали этого.

Кто нам мешал сделать адекватные выводы из результатов апрельского референдума? Сегодня говорят о том, что народ нам якобы запретил досрочные выборы. Это просто фальсификация или непонимание сути народного волеизъявления. Да, народ не смог потребовать досрочных парламентских выборов, но он недвусмысленно сказал, что этого хотел бы. Не хватило пяти процентов голосов для того, чтобы это стало нормой прямого действия. Мы обязаны были своими решениями волеизъявление народа реализовать в том виде, в каком это было проголосовано на референдуме. И теперь мы расхлебываем, так же как и другие наши сограждане, плоды этой нерешительности и неспособности мыслить по-государственному.

Поэтому сейчас единственный выход — это исправление прошлых ошибок и как можно быстрее провести выборы как президента, так и нового высшего органа законодательной власти.

Верховного Совета? Нет.

Съезда? Нет.

У нас есть время для того, чтобы принять закон о новых федеральных органах власти, в котором иначе, на цивилизованной, современной основе будут распределены полномочия и закреплены взаимные сдержки и противовесы.

Но принимать такой закон, как прежде игнорируя усилия Конституционного совещания, мы не можем.

Вы помните, как на Верховном Совете это совещание называлось некой побочной, неформальной организацией, которая сочиняет по своему усмотрению бумажки. Нет, это серьезный орган конституционного характера. Я отдаю себе в этом полный отчет. Высокомерно относиться к их деятельности — это было бы грубейшей политической ошибкой. И поэтому мы должны принять сегодня постановление, которое назначает на декабрь (это было бы лучше всего, но никак не позже начала будущего года) одновременные выборы, которое устанавливает дату открытия очередного, не чрезвычайного, Одиннадцатого съезда буквально через несколько недель (никак не позже), который примет, наконец, весь пакет документов, составляющий законодательную основу новых выборов. Только в этом решение задачи. Кстати, последний аргумент. Вспомните, что большинство субъектов Федерации от лица своих представительных органов власти потребовало именно этого. И если мы не подтвердим решение об одновременных выборах, то просто не будем поддержаны остальной Россией. Спасибо».

Даже убежденный противник ельцинского курса депутат В. Аксючиц (группа «Российское единство») призывает пойти навстречу воле народа: «Уважаемые депутаты, я обращаю ваше внимание на то, что большая часть регионов, поддержавшая законную власть и Конституцию, съезд и Верховный Совет, высказалась одновременно за досрочные выборы и законодательной, и исполнительной власти… Давайте с вами не будем делать вид, что мы здесь безгрешные судьи, которые судят завравшегося школяра. Давайте вспомним, что мы с вами единодушно учредили институт президентства, мы с вами единодушно рекомендовали Ельцина в президенты, мы поддерживали многие его действия. Поэтому я предлагаю признать все эти факты, признать волеизъявление уже многих политических сил и авторитетных политических деятелей и начать этот пункт со следующей формулировки: „Назначить досрочные выборы президента и высшего органа законодательной власти Российской Федерации на февраль 1994 года“. Затем по тексту продолжить пункт со слов „съезд народных депутатов Российской Федерации считает обязательным условием проведения досрочных выборов нормальную деятельность органов представительной, исполнительной и судебной власти“. И далее по тексту».

Р. Хасбулатов: «Спасибо. Ставится на голосование поправка народного депутата Аксючица, пожалуйста. Так, просьба сосчитать. Но вообще видно, что нет, конечно. Четыре, шесть, семь голосов… Давайте только „за“ сосчитаем. Пожалуйста, сосчитайте. Видно, что нет».

Действительно, из 638 депутатов, открывавших этот недосъезд, за ту поправку, которая могла стать первой ступенькой к мирному исходу, проголосовало лишь 84 депутата. Позднее Ю. Нестеров вспоминал: «В перерыве ко мне подошел Иван Петрович Рыбкин, приобнял за плечи и предложил войти в состав Верховного Совета. Я подвел его к окнам, под которыми колыхалась толпа защитников Белого дома под красными знаменами и транспарантами, на каждом втором из которых были лозунги типа „Ельцин — чемодан, вокзал, Израиль“. „Спасибо, Иван Петрович, нет, — ответил я. — Поздно. Смотрите, кто защищает нас — люди, навсегда оставшиеся в прошлом“».

Первый ультиматум действительно прозвучал. Министр обороны Павел Грачев потребовал сдать все оружие, распустить съезд, полностью освободить здание, отстранить от должности «силовых министров» Руцкого и выдать виновных в нападении на штаб СНГ.

Ответа Грачев не получил, «осажденные» были уверены в том, что на их защиту поднимется весь народ. Сразу после выступления Б. Ельцина по телевидению у здания Верховного Совета действительно начали собираться национал-патриоты и коммунисты, члены «Российского общенародного союза», «Фронта национального спасения», общества «Память». Начался митинг, на котором прозвучали требования расправы над «поставившим себя вне закона президентом» и его сторонниками. Фронт национального спасения призвал «организовывать акции гражданского неповиновения президенту и его окружению, блокировать пропрезидентские структуры, милицейские и воинские формирования, если они будут выполнять незаконные распоряжения своего начальства».

Но среди давно ждавших драки оказались и другие. Указ президента ошеломил многих. Могло ли быть иначе? Если даже непосредственные участники путались в своих убеждениях, интересах и поступках, то что понимало в происходящем большинство не посвященных в перипетии драмы, занятых своим делом людей?

Фонд общественного мнения проводил опрос населения прямо по ходу событий. Через пару дней после указа в поддержку Верховного Совета высказались только 9 % москвичей, на вопрос о вине за происходящее 28 % назвали Ельцина, а 46 % — Руцкого и Хасбулатова.

Руководители ФНПР, Федерации независимых профсоюзов России (переименованный советский профсоюз), объявили о солидарности с депутатами и готовности к всероссийской стачке. А когда выяснилось, что ни их московские, ни питерские подразделения, ни целый ряд отраслевых профсоюзов участвовать в стачке не будут, взяли свои слова обратно. Движение «Демократическая Россия» совместно с организациями «Живое кольцо» и «Август‑91» провело общемосковскую акцию в поддержку действий президента, включавшую митинг и манифестацию, в которой участвовали десятки тысяч людей.

Но кроме столиц была еще и провинция. Там тоже искали ответы.

— Советы — это демократия! Разве не мы избирали депутатов, разве не наши интересы они отстаивают в своих спорах? Ну, ругаются они, ну, не могут поделить полномочия — разве это дает право наплевать на наш выбор?! Ельцин пугает катастрофой, а сам он что — не виноват? Еще на Первом съезде — все это слышали, — он обещал переход к рынку без ущерба населению, без снижения уровня жизни — мы его выбрали. А теперь что? Мы не быдло! Надо протестовать! Но против кого? Депутаты, они что — лучше? Да все они хороши, может, и правда нужны новые выборы…

Так думали те, кто пытался формулировать, другие — в раздражении и растерянности озирались в поисках той силы, которая наведет порядок.

 

 

Раскол

Правда на правду…

Ю. Шевчук

В регионах позиции разделились, исполнительная власть в своем большинстве Указ о роспуске Верховного Совета и назначении выборов в Государственную думу поддержала, а 29 советов из 88 субъектов Федерации категорически его не признали. Они потребовали не только восстановления советской Конституции, но и новых выборов, правда по старой системе и под своим руководством. Областные и городские советы стали угрожать политической забастовкой, отменой поставок нефти и газа, перекрытием железных дорог и прекращением платежей в федеральный бюджет. В Кремле к угрозам отнеслись спокойно, напомнив, что указ президента и направлен на проведение выборов, а обещанные меры могут ударить по самим регионам.

В Петросовете отношение к реформам и конфликту между Верховным Советом и президентом стало предметом острых споров еще весной того года. Тогда при рейтинговом голосовании 143 депутата проголосовали за то, чтобы весной следующего года провести досрочные выборы в горсовет, 157 депутатов — за перевыборы мэра Санкт-Петербурга, 175 депутатов — за перевыборы народных депутатов в России, 77 — за перевыборы президента России, 160 — за принятие новой Конституции Учредительным собранием. Еще 30 марта, видя нарастание конфликта, питерские депутаты рассмотрели четыре проекта своей оценки политического кризиса. В результате сессия предложила тогда всем ветвям власти временно примириться ради того, чтобы созвать Конституционное собрание из представителей федеральных властей и субъектов Федерации, выработать и принять там новую Конституцию, после чего провести новые выборы во все органы власти.

Теперь, после указа, страсти накалились еще больше, и дискуссия была бурной. Слово получил известный актер и теперь уже «бывший народный депутат РФ» (как он сам себя тогда аттестовал) Олег Басилашвили — он зачитал «Обращение представителей интеллигенции города», подписанное 14 видными деятелями науки, культуры, искусства:

«Уважаемые депутаты!

Два месяца, которые предложил президент для проведения выборов в новый парламент, дают возможность гражданам России принять участие в избирательной кампании и свободно выразить свою волю, которая и должна торжествовать в демократической стране.

Нужно сделать все, чтобы выборы прошли в обстановке гражданского мира. И это вполне возможно — в стране сохраняется спокойствие, спокойствие и порядок сохраняются в Санкт-Петербурге.

В этих условиях огромное значение приобретает позиция Петросовета, к мнению которого прислушиваются не только питерцы, но и граждане России.

Депутаты Петросовета имеют историческую возможность поддержать позицию президента. Это укрепит гражданский мир.

Иное решение возложит на депутатов тяжелую ответственность перед избирателями, а возможно, и перед будущими поколениями.

Народный художник М. Аникушин, член-корреспондент РАН Бонч-Бруевич, академик И. Горынин, О. Басилашвили, А. Герман, К. Лавров, Е. Лебедев, В. Стржельчик, Д. Гранин, В. Гергиев, Н. Толстой, М. Чулаки, И. Смоктуновский, академик И. Спасский».

 

После всех споров и десятка предложений осталось два варианта решения: с поддержкой президента, за которую набралось до 80 голосов, и против него — со 140 голосами. Поскольку ни тех ни других голосов не хватало, взятое за основу решение осудить переворот отложили. На следующий день, когда ряды противников переворота пополнились, депутаты-члены «ДемРоссии» не стали регистрироваться и сорвали таким образом голосование.

Тогда Малый совет, где радикальные демократы были в меньшинстве, двадцатью из тридцати пяти голосов его членов утвердил свое решение:

«Оценить действия Президента Российской Федерации Б. И. Ельцина как государственный переворот.

Считать указы и распоряжения, подписанные Б. И. Ельциным 21.09.93, не имеющими юридической силы и не подлежащими исполнению на территории Санкт-Петербурга, а Конституцию Российской Федерации и законы Российской Федерации в редакции по состоянию на 20.09.93 — действующими в полном объеме».

На Дворцовой площади прошел митинг протеста, на нем выступили вице-мэр В. Щербаков, народный артист К. Лавров и руководители местных коммунистических организаций. Они призвали к сопротивлению «антизаконным действиям Ельцина». Потом до пяти тысяч участников митинга прошли по Невскому проспекту к Дому радио, требуя зачесть в эфире воззвание Верховного Совета, и получили отказ.

Судя по опросам Л. Кессельмана, на второй день событий мнения горожан разделились. Чрезвычайные меры президента сократили число его сторонников, к его поддержке склонялись 36 %, а выражали свое несогласие 34 %. Но ВС поддержали лишь 10 %. При этом треть опрошенных не смогла определиться со своей позицией.

Решение Малого городского Совета вызвало протесты большого числа депутатов. Появилось заявление («Вечерний Петербург», 25 сентября 1993):

 

«ВО ИМЯ СПАСЕНИЯ РОССИИ

Обращение депутатов Санкт-Петербургского городского Совета
народных депутатов к президенту России Б. Н. Ельцину

Уважаемый Борис Николаевич!

Вами принято решение, которого так ждал народ, оказавшийся в результате паралича центральной власти заложником преступных групп и местных бюрократов.

Решительных действий требовали от вас те, кто видит незавершенность преобразований в нашей стране и гибельность этого затянувшегося переходного состояния, кто уверен в том, что демократические реформы должны быть доведены до конца и возврат к тоталитарному прошлому — это преступление против народа России.

Мы понимаем, как трудно было принять такое решение вам, убежденному стороннику демократии и правового государства. Безусловно, это жертва, но жертва во имя спасения России.

С вашей стороны это акт гражданского мужества, который мы, депутаты Петербургского городского совета, высоко ценим и в целом поддерживаем.

Мы вносим на ваше рассмотрение следующие предложения, которые могут быть использованы в процессе поэтапной конституционной реформы и послужить укреплению позиций демократии.

Одновременно с выборами в Государственную думу провести выборы в верхнюю палату парламента — Совет Федерации. Создаваемый сейчас Совет Федерации из председателей советов и глав администраций субъектов Федерации действительно приемлем лишь как консультативный орган на переходный период до парламентских выборов.

После принятия Конституции провести выборы в органы государственной власти и управления субъектов Федерации и органы местного самоуправления.

На этом трудном пути желаем Вам твердости и успеха. Мы призываем всех людей, кому дорога судьба России, решительно поддержать президента в этот исторический чаc».

 

Его подписали 118 депутатов Петербургского городского совета, и я был среди них.

 

 

Противостояние

В Москве у здания Верховного Совета милиционеров сменили безоружные цепочки солдат из дивизии им. Ф. Дзержинского. Опасаясь притока протестующих, Кремль распорядился о недопущении разжалованных избранников на телевидение. Еще специальным распоряжением президента было объявлено о том, что:

— члены распущенного ВС получают пособие в размере годовой зарплаты;

— остальным депутатам назначалось пособие в 12-кратном размере ежемесячных расходов, связанных с их депутатской деятельностью;

— властям из регионов предписывалось восстановить депутатов на те же должности, которые они занимали до избрания, либо же на любые другие равноценные должности;

— члены ВС, не желавшие покидать столицу, получали право оставить за собой служебные квартиры в Москве. (Здесь президент опоздал — Хасбулатов еще год назад провел решение о закреплении квартир за иногородними депутатами, а когда М. Молоствов заметил, что это стыдно, зампредседателя Р. Абдулатипов ответил ему: если вам стыдно, можете не брать. Из общего числа депутатов-немосквичей отказались от таких подарков только Михаил Михалыч, Борис Немцов и еще женщина-депутат с Дальнего Востока, фамилии которой я, к сожалению, не помню. Остальным было не стыдно.)

По указу за депутатами и членами их семей на два года сохранялось право на медобслуживание и санаторно-курортное лечение в тех же учреждениях, в которых они обслуживались до прекращения их полномочий. Депутатам предпенсионного возраста предоставлялось право досрочно выйти на пенсию и получать ее в размере не ниже 75 процентов (!) зарплаты.

Понятно, что все это было сделано для того, чтобы сократить число недовольных и перетянуть их на свою сторону.

Ельцин отверг идею Зорькина, депутатов и глав части регионов об аннулировании всех актов противоборствующих сторон и одновременных выборах президента и депутатов под контролем и руководством Верховного Совета. Своим указом он назначил президентские выборы через полгода после депутатских, на 12 июня следующего, 1994 года.

Но тут неожиданно по телевидению прошла информация о том, что армия протестует. Невзоровская программа «600 секунд» запустила слух о том, что офицеры военной контрразведки и управления Министерства безопасности (переименованное КГБ) по Москве и Московской области на каком-то своем закрытом собрании осудили действия Ельцина и требуют отмены последнего указа. Потом прошел слух, что с такими же требованиями выступили и десятки руководителей областных чекистских управлений. Это не подтвердилось, но и не было опровергнуто.

Кремлю пришлось выжидать, не предпринимая активных действий. Тем более что обещанные депутатам блага стали действовать. После того как выяснилось, что они распространятся лишь на тех, кто обратится за ними по месту избрания до 11 октября, а в Москве до 5 октября, из 384 членов ВС 76 дали согласие на переход в исполнительные структуры власти. Еще сотня начала переговоры на эту тему. Зал заседаний стал пустеть, и Ельцин выразил надежду на то, что наступит момент, когда там останутся только Руцкой с Хасбулатовым.

1 октября по инициативе Ельцина начались переговоры. Был подписан протокол о поэтапном снятии блокады Белого дома. На первом этапе в здание возвращалось электричество, отопление, городские телефоны, на втором — планировалось изъятие и складирование «нештатного» оружия, совместные пикеты по периметру Дома Советов.

Утром включили электричество, дали горячую воду. Результат был обратным: засевшие в Доме Советов решили, что до их победы остались считаные часы. Они отказывались от соглашения до тех пор, пока не будет снята блокада и не появится доступ на телевидение. Оружие сдавать отказались.

Стояние затягивалось, и остававшихся в Белом доме это не устраивало. Народную любовь к себе любимым, к Советам и демократии там явно переоценили. Им казалось, что если народу стало жить хуже (а ему действительно стало жить значительно хуже), то поднять его на протест, который опрокинет тех, на кого они укажут, будет нетрудно. Не знаю, может быть, они насмотрелись телерепортажей советских времен, когда, что ни день, в наших новостях можно было увидеть толпы людей в Париже, Лиссабоне или Чикаго, которые возмущались своим правительством. Да, там поводом для беспорядков могло стать повышение цены трамвайного билета, а повышение налогов или ограничение свобод какого-нибудь университета грозило правительству отставкой. Но это — там, а не в России, где веками прививался страх и трепет перед властью.

Ведь даже в августе 1991 года, когда еще не поблекли надежды на чудо, люди, пришедшие на защиту демократических советов, составляли лишь малую часть общества. То же обывательское большинство, которое сидело по домам в августе 1991 года, решило ждать — «чья возьмет» — и в этот раз.

Сторонник Белого дома Э. Махайский: «В метро и на работе реакция большинства людей на происшедшее спокойная и даже безразличная. Временами раздражительная. Слышны замечания: „Все они кровопийцы“, т. е. и правительство, и Верховный Совет. Как рассказала одна из сотрудниц, проживающая в районе Красной Пресни, в 8:00 в троллейбус, в котором она ехала на работу, вошли женщины-активистки с пачкой листовок с текстом заявления ВС в отношении указа президента и попытались раздать их пассажирам. Многие пассажиры протестующе зашумели на этих активисток и вынудили их ретироваться из троллейбуса».

А вот характер сил, которые строили новые баррикады вокруг Белого дома, изменился. Если в августе 1991-го это была в основном молодежь и образованные люди, которые были готовы жертвовать собой, то теперь, в октябре, активное ядро бунта составили боевики из приднестровского батальона «Днестр», из Абхазии, чеченцы из хасбулатовского тейпа Харачой, находящиеся в розыске бандиты рижского ОМОНа, отставные чекисты, неонацисты-баркашовцы. К ним присоединился безработный люмпен-пролетариат.

Участник событий А. Залесский писал: «Были и сталинисты, в основном люди пожилого возраста, для которых Сталин означает счастливое детство, победу над фашизмом и ежегодные снижения цен… И были просто граждане России, возмущенные попранием конституции и разгоном плохих или хороших, но избранных народом депутатов. Таких людей, пришедших сюда не по вызову политической партии, а по велению гражданского долга, тоже было немало».

В толпе у Дома Советов встречались даже те, кто приходил защищать Белый дом в августе 91-го года, теперь они кляли себя за то, что не смогли тогда разобраться, кого защищают, за то, что их «обвели вокруг пальца».

Кто-то из них, поглядев на злобную толпу, послушав антисемитские речи и призывы «демократов к стенке!», еще сумеет вырваться из водоворота. Остальных ждет участь преданных и убитых.

В течение нескольких дней разрозненные группы сторонников ВС собирались вокруг Дома Советов, их жестко разгоняла милиция. Они собирались снова, их опять разгоняли…

К противоборствующим воззвал Патриарх РПЦ Алексий II:

«Россия на краю пропасти. Ныне мы перед выбором: или остановить безумие, или похоронить надежду на мирное будущее России. Особенно трагично, что сегодня может распасться Российская держава. Если это произойдет, будущие поколения проклянут нас.

Противостояние на пределе нервов вокруг Белого дома в любой миг может взорваться кровавой бурей. И поэтому я слезно умоляю стороны конфликта: не допустите кровопролития! Не совершайте никаких действий, могущих разрушить донельзя хрупкий мир! Не пытайтесь решить политические проблемы силой!»

При его участии начались повторные переговоры, теперь уже в Донском монастыре, но и они зашли в тупик. Ельцин не собирался отменять свой указ, а Хасбулатов назвал все достигнутые там договоренности «чепухой», он выговаривал Чеботаревскому и Воронину: «Ваши подписи не имеют никакого значения… Ведь чтобы вести какие-то полноценные, обязывающие обе стороны переговоры и достигать конкретных целей в соглашениях, стороны должны обладать правами. Указ № 1400 лишил абсолютно всех прав Верховный Совет, его руководство, Съезд депутатов как высший орган государственной власти. Мы в одночасье оказались „лицами без гражданства“, людьми, сидящими в темноте, с отключенными телефонами (и даже неработающими туалетами). Понимаете ли вы это?»

В тот же день вице-премьер В. Шумейко сказал журналистам: «Никакого возврата к так называемому „нулевому варианту“ и компромиссу с бывшим Верховным Советом уже не будет, пока существуют это правительство и этот президент».

1 октября состоялось заседание Священного Синода, который заявил: «Властью, данной нам от Бога, мы заявляем, что тот, кто поднимет руку на беззащитного и прольет невинную кровь, будет отлучен от церкви и предан анафеме». (Поскольку кровь пролили обе стороны, не отлучили никого…)

 

 

Булыжник — оружие пролетариата

Правда, теперь к нему добавился «коктейль Молотова», куски арматуры и горящие покрышки. 2 октября анпиловцы из «Трудовой России», активисты ФНС собрались в сквере около МИД, они выступали под лозунгом: «Банду Ельцина под суд, демократов — к стенке!» Манифестанты вооружились камнями, бутылками с горючкой, кусками металлических конструкций, они перекрыли движение по Садовому кольцу, соорудили баррикаду и подожгли автомобильные шины и доски. Их попытался разогнать ОМОН, но это не удалось, и милиция отступила. После переговоров с руководством ГУВД баррикадники, собравшись в колонну, покинули место столкновений и разошлись.

Депутаты Моссовета, встав на сторону Дома Советов, разрешили митинг на Октябрьской площади, его ведущим должен был стать бывший питерский демократ, сопредседатель ФНС и депутат И. Константинов.

На Октябрьской площади собралось несколько тысяч человек, участников митинга могло быть значительно больше. Но лидер КПРФ Г. Зюганов призвал своих сторонников: «Никаких стычек, никаких конфликтов», чтобы не мешать региональной инициативе мирным путем добиться одновременных выборов и президента, и депутатов. (Потом говорили, что это неожиданное решение было компромиссом с Кремлем, который пообещал за это не мешать коммунистам на грядущих выборах в Госдуму.) Тут выяснилось, что мэрия столицы митинг запретила. ОМОН попытался окружить и заблокировать собравшихся. Туда направили солдат внутренних войск из резерва, но оцепление продержалось несколько минут, поскольку Уражцев («Трудовая Россия») и Крючков (помощник Руцкого) стали собирать колонны для марша то в одном, то в другом направлении (это рассеяло силы милиции, которая не понимала, куда будет нанесен основной удар).

И. Константинов, которого левые активисты послали подальше, не смог начать митинг. Затем В. Анпилов призвал всех идти на прорыв блокады Верховного Совета и развернул людей в сторону Дома Советов. Людской поток неожиданно повернул и двинулся к Крымскому мосту. Возглавлял идущих отряд из 500 человек, лица некоторых были закрыты шарфами. По словам А. Калганова, «первыми прошли богатырского сложения здоровенные парни».

Позднее проигравшие пытались свалить ответственность за прорыв и бесчинства на «кремлевских провокаторов», которые и организовали таким образом повод для последующей расправы. Но проведение митинга было лишь предлогом для похода на Белый дом, эта задача обсуждалась в кабинете Руцкого и была им одобрена.

Показания участника (из доклада комиссии ГД РФ): «Когда я туда подошел, то увидел, как голова огромной колонны медленно движется по Крымскому валу, а на Крымском мосту стоит „черепаха“, а чуть сзади нее быстро выстраивается вторая. <…> Я уже был метрах в 50—60 от головы колонны, когда услышал грохот щитов, крики. И тут я — человек трусливый и осторожный — ломанулся вместе со всеми вперед. Дальше все было довольно сумбурно. <…> Помню, как стреляли милиционеры по людям на мосту, как плыли по реке каски, как оттеснили ментов, как вели с моста разбежавшихся, бледных как смерть омоновцев. <…> Через несколько секунд, может, чуть больше, с полминуты, я с середины моста увидел голову колонны, она была уже за путепроводом, где-то у станции «Парк культуры». Люди бежали довольно плотно, по дороге снимая спецсредства с задержавшихся омоновцев или милиционеров из второй „черепахи“: щиты, бронежилеты, дубинки. Люди, почти безропотно претерпевшие многодневные избиения, на бегу вооружались. У Зубовского голова колонны столкнулась нос к носу со взводом спецназа. Подъехали три ПАЗа и УАЗ, из них высыпали около 70 спецов в серо-пятнистом камуфляже, с дубинками и щитами, в шлемах с забралами. Они построились в „черепаху“, но их мало, они не могут перекрыть даже половину Садового и строятся напротив ямы (там ремонтируют какие-то подземные коммуникации), чтобы хоть как-то прикрыть фланг. Это не помогло: голова колонны превратилась в клещи. С ними даже не стали драться. Омоновцы бегут наперегонки со своими автобусами. В них и в автобусы летят камни. <…> Бежим. Садовое кольцо от Зубовского почти до самого МИДа разделено бетонными блоками. Посередине кое-где стоят грузовики, фронтальные погрузчики — здесь идут какие-то ремонтно-строительные работы. Люди кидаются почему-то к грузовикам, не обращая внимания на погрузчики. Дверцы взламываются, одни машины заводят ключами, другие — без ключей. Тот самый КамАЗ с будкой, которым потом были протаранены „черепахи“ на Смоленской, захватывали у меня на глазах… Я не стал ждать и побежал вперед. Только через некоторое время КамАЗ нас обогнал, почти возле самого МИДа. Здесь нас уже пытались остановить всерьез, но ситуация развивалась стремительно. Очень мощный, но тоже сборный заслон милиции, ОМОНа мы застали в момент построения и развертывания. „Черепахи“ уже почти построились, за ними стояли два водомета, подходили еще машины с людьми. Нас стали обстреливать из гладкоствольных ружей резиновыми пулями и газовыми гранатами, заработали водометы, но мы не дали им времени. Колонна подалась назад. В милицию полетели камни, а посреди площади разворачивался КамАЗ. Быстро развернувшись хвостом вперед, он начал сдавать задом максимально быстро, как мог, на „черепаху“. „Черепаха“ рассыпалась, строй смешался, и люди все разом рванулись вперед, а КамАЗ уже таранил водомет. В панике омоновцы бросили оба водомета, а демонстранты обложили обе машины впритык, прутьями выбили стекла, засыпали кабины мелкими камнями. Водомет, сигналя, развернулся и помчался прочь, а колонна захватывала подходившие ментовские машины. Большинство машин было брошено водителями сразу же, как только их окружили люди. Машины бросались вместе со всем, что там находилось, включая, естественно, и ключи от машин».

Во время прорыва были ранены не менее пяти сотрудников милиции и солдат, чьи имена были потом установлены. Далее, по свидетельству очевидцев, «демонстрация превратилась в толпу и стала неуправляемой»…

Толпа прошла по Садовому кольцу и Новому Арбату до бывшего здания СЭВ, в котором размещались службы столичной мэрии, растянула и утоптала окружавшую Дом Советов колючую проволоку.

О том, что происходило там, как, впрочем, и обо всех событиях той осени, написано немало. Как правило, авторы умалчивают обо всем, что не укладывается в героические образы мирных защитников Конституции и, не заботясь о доказательствах, множат число жертв кровавого режима. Одна из наиболее подробных и тенденциозных книг — «Анафема» — написана со слов некоего помощника генерала Ачалова. За псевдонимом Иванов маячит фигура журналиста из красно-коричневой газеты «Завтра» В. Шурыгина, который для пущей убедительности присвоил «автору» звание полковника.

В его «победных» реляциях о событиях на Крымском мосту есть впечатляющий эпизод: «Существенно потрепанный ОМОН — без щитов, касок и дубинок — пытается спрятаться в автобусах, за машинами, прорваться к своим. На крыше одного грузовика один такой подбитый — вместо лица сплошная кровавая маска». Зато когда нападавшим пытаются дать отпор, тональность меняется: «3 октября примерно в 15:30 произведен расстрел из пулемета (из мэрии) и автоматов (от мэрии, где располагалась войсковая оперативная группа МВД) прорвавшихся безоружных москвичей прямо у парадных дверей Белого дома, а чуть позже, в 15:45, — обстрел из карабинов, автоматов и пулемета (из гостиницы „Мир“, где располагались штабы ГУВД и в/ч 3111) митинга с противоположной стороны, у 20-го подъезда… Демонстрантов у парадного подъезда и выбежавших к ним из Белого дома людей начинают расстреливать эмвэдэшники. По людям практически в упор, в спину, стреляют короткими очередями из автоматов. По приказу руководства эмвэдэшники, вылезшие из-под пандуса мэрии, стреляя напропалую, даже пошли в атаку на Белый дом. Пара особо ретивых стреляет очередями по демонстрантам прямо от живота. Из здания мэрии бьют на поражение длинными очередями из пулемета… Люди падают, пытаются вжаться в асфальт, укрыться на газоне, за парапетом. Практически не видно, как падают убитые и раненые. Длинной очередью в воздух из крупнокалиберного пулемета подал голос БТР. Над головой же свистят пули из автоматов и ручного пулемета. Эмвэдэшники били очередями на поражение по Руцкому и Ачалову, по двум десяткам тысяч безоружных людей, накопившихся после прорыва оцепления к этому моменту на площади и парадной лестнице Белого дома… Как нам сообщили по возвращении из Останкино, у парадного и 20-го подъездов Белого дома эмвэдэшники убили семь человек». Кроме этого, по словам автора, были ранены «десятки людей».

Картина жуткая и лживая. И то, что Иванов-Шурыгин действительно был ранен попавшей в его ногу резиновой пулей, не оправдывает масштабного вранья. Выстрелы были — это сомнений не вызывает, но при автоматных и пулеметных очередях боевыми патронами по тысячной толпе число жертв должно было исчисляться не десятками, а сотнями раненых и убитых. Командовавший в то время войсками МВД А. Куликов описывает эти минуты иначе: «Толпа таранит заграждения поливочными машинами, забрасывает личный состав камнями… Войсковая цепочка… прорвана, а со стороны Белого дома идет огонь из стрелкового оружия».

Можно усомниться в его словах, он тоже лицо не равнодушное и даже заинтересованное. Но прошедшее в 1999 году депутатское расследование, при всей очевидной ангажированности (его проводили депутаты-коммунисты), называет имена лишь трех раненых у мэрии демонстрантов. Кроме них, комиссия назвала четырех не причастных к событиям, но жестоко избитых боевиками сотрудников мэрии и шестерых раненых солдат из Софринской бригады (двое из них получили пули в спину, когда часть солдат пошла брататься с осажденными, а по четверым раненым солдатикам из автомата стрелял боевик). Комиссия назвала еще трех раненых сотрудников милиции и двух убитых офицеров МВД, один из которых был в штатском, но, забыв об этом, выбежал навстречу «коллегам» с криком — не стрелять! Он умер от кровопотери после ранения в пах гранатой со слезоточивым газом, которую выпустил другой сотрудник милиции. Несогласованность, неуправляемость правоохранителей приведет и к другим жертвам в их собственном стане.

В те роковые дни фото- и киножурналисты, рискуя собой, были в гуще событий как у Белого дома, так и потом у телекомплекса Останкино. Не слишком героический образ рядовых участников событий дает просмотр видеохроники тех дней. Но не тех выборочных эффектных кадров, которые попадали в новостные программы телевидения. Куда интереснее рабочие записи снимавших происходящее телеоператоров. Одним из них был мой сын Владимир Рыбаков, он работал тогда на российском телевидении в программе «Вести» и за съемки под огнем, у Останкино был награжден орденом «За личное мужество».

Вот по направлению к Крымскому мосту на камеру идет плотная темная масса людей. Вот по Садовому кольцу летит к метро «Смоленская» военный грузовик. Он врезается в милицейские машины и сбивает солдата, рядом лежит еще один раздавленный человек. А вот помятые радиаторы милицейских грузовиков, разбитые стекла автобуса, в кабине которого мальчишка пытается что-то открутить. Вот после прорыва, озираясь и останавливаясь, по проспекту неуверенно идут отдельные редкие люди. Похоже, что без пастухов или заводил эти люди не знают, что делать дальше. Вот пандус здания мэрии, по нему тоже бродят неприкаянные люди, раздается несколько выстрелов. Все приседают, но продолжают вертеть головами и высовываться. Вроде и страшно, но любопытство сильнее. Вдоль разбитых окон спокойно идет человек с собачкой, она принюхивается к луже крови на асфальте, старик не мешает, с интересом оглядывается вокруг. Вот на цоколе у главного входа картинно стоят два боевика с короткоствольными автоматами, их фотографируют, они пожимают протянутые им снизу руки (захват мэрии, используя грузовики как тараны, осуществили вооруженные баркашовцы и приднестровские ополченцы). Мимо понуро, с опущенными головами проходит стайка милиционеров, боевики, сурово глядя, провожают их насмешками. Вот толпа роится в разбитом вестибюле, что делать дальше — люди явно не знают… Сквозь толпу выводят еще несколько пленных. Обезоруженные солдаты спешат перейти улицу, у них затравленные глаза (потом их догонят и будут избивать баркашовцы). Снова — цоколь, на нем в окружении вооруженной охраны Макашов, он призывает людей вооружаться, охранять Белый дом и взять штурмом соседнюю гостиницу, где засел милицейский штаб…

Из рассказа депутата И. Андронова: «У входа в гостиницу застрял и безуспешно пытался уехать армейский бронетранспортер. Этот БТР уткнулся кормой в каменное крыльцо отеля, а спереди к нему подкатили впритык грузовик с цистерной для поливки улиц. Попавший в западню БТР пытался судорожно отпихнуть водовоз, но у того, видимо, крепкие тормоза. Тем временем трое каких-то парней с автоматами взобрались на БТР и лили из бутылки бензин в щели люка броневика. Один из автоматчиков держал наготове коробок спичек. Узрев это, я заорал: „А ну-ка, ребята, не смейте поджигать! Я депутат Верховного Совета. Воспрещаю самосуд“.

Парни нехотя подчинились моему окрику. БТР тоже перестал дергаться и выставил из носовой части два столбика перископов с овальными зеркальцами. Глядя в них, я громко проговорил: „Вылезайте по-хорошему, пока живы. Я, депутат Верховного Совета, гарантирую вам неприкосновенность. Моя фамилия Андронов. Вылезайте!“

Перископы опустились в их гнезда, а экипаж броневика принялся опять долбить грузовик-водовоз. Оседлавшие БТР парни больше никак не реагировали на мои протесты и подожгли пролитый на люк бензин. На бронемашине вспыхнул огненный гребешок. Я осознал впервые свое депутатское бессилие воспротивиться уличной стихии начала гражданской войны.

Подожженный бензин не проник, к счастью, внутрь броневика, а его водитель сумел-таки слегка сдвинуть тяжелый грузовик и вырваться из капкана. БТР с горящей верхушкой умчался куда-то по Конюшковской улице».

 

 

Даешь Останкино!

Мэрия еще не была захвачена полностью, на верхних этажах еще прятались служащие, а недопрезидент А. Руцкой уже командовал:

— Прошу внимания! Молодежь, боеспособные мужчины! Вот здесь, в левой части, строиться! Формировать отряды, и надо сегодня штурмом взять мэрию и Останкино!

— Ура!

Ему вторит Руслан Хасбулатов:

— Я призываю наших доблестных воинов привести сюда войска, танки, для того чтобы штурмом взять Кремль c узурпатором — бывшим преступником Ельциным… Ельцин сегодня же должен быть заключен в Матросскую Тишину, вся его продажная клика должна быть заключена в подземелье!

Улица заглушает конец фразы:

— Ура!

Кто-то предлагает Руцкому и Хасбулатову возглавить поход, но, как говорится, «не царское это дело», они отказываются. На кадрах телехроники видно, как приободрившаяся разношерстная публика заполняет захваченные армейские грузовики, автобусы и милицейские пазики. Тут отставники-офицеры в форме, дети и ряженые казаки с зачехленными винтовками, тут и штатские, но почти все без оружия, с палками, щитами, красными и монархическими знаменами. Люди с песнями и криками «Ельцина — на нары! Советский Союз! Ленин! Родина! Социализм!» уезжают в сторону Останкино.

Один из защитников Дома Советов, генерал Б. Тарасов, вспоминал: «Помнится, охватило недоумение, как можно звать на штурм хорошо укрепленных объектов безоружных людей. Но именно в эти минуты волею обстоятельств я сам был вовлечен в эпицентр событий». Ну хорошо, генерал привык подчиняться приказам, а те, кто их отдавал? Захват министерств, штурм Кремля или телевидения не был импровизацией. Варианты обсуждались в штабах протестующих, в руководстве «Трудовой России». Эффект от захвата министерств был невелик, на Кремль нужны были не десятки, а сотни тысяч штурмующих, но телевизионная «игла» Останкино, даже если ее просто отключат, уже самим этим покажет слабость власти и силу восставших. И вот ради этого, понимая, что люди с палками и десятком автоматов встретят сопротивление вооруженного спецназа, вожди без тени сомнения отправили их под огонь? Потом Руцкой будет говорить: «Кто же знал, что там нас уже ждали?» Но первые машины еще только отъезжали, а телеканал CNN уже сообщил всем, что начинается движение к телецентру, что на его защиту направлено подразделение «Витязь». Это же подтвердил и направленный туда лазутчик.

Володя вместе с журналистом Алексеем Кондулуковым садится в служебную машину, чтобы предупредить коллег и занять удобное место для съемки. Они обгоняют колонны демонстрантов и военных. В то же время председатель телерадиокомпании «Останкино» В. Брагин звонит Е. Гайдару и говорит, что, по его сведениям, от Белого дома в Останкино отправились грузовики с боевиками. Вице-премьер связался с министром внутренних дел, но В. Ф. Ерин успокоил его, заверив, что «команда уже дана, силы направлены, все будет в порядке».

Сын начинает съемки в вестибюле АСК-1, где солдаты и офицеры с автоматами, снайперскими винтовками и пулеметами занимают позиции, прячась за колоннами, уступами и баррикадами. Им раздают подствольные гранаты, за этим с выражением полного недоумения наблюдает стоящая среди солдат старушка-гардеробщица.

Объектив камеры поворачивается на улицу, там из первых подъехавших машин высыпают манифестанты. Они не могут понять, какой из двух корпусов телекомплекса им нужен. Потом начинают расхаживать и собираться перед входом, их число растет, среди них появляются люди с оружием в полувоенной форме, подъезжает трофейный милицейский пазик, из него выходят А. Макашов и его охрана. По его команде перед входом выстраиваются две шеренги «сторонников Конституции» с оружием, 25—30 человек, в основном с десантными автоматами и двумя гранатометами.

Макашов пытается войти в здание, но вторая стеклянная дверь закрыта и забаррикадирована, за ней вооруженные десантники. Отставной генерал-полковник машет распоряжением недопрезидента Руцкого, требует прохода и эфира для депутатов. Ждет Брагина, тот тянет время, потом говорит, что неполномочен, и скрывается за спинами солдат.

Тогда Макашов подходит к стоящим за углом бэтээрам отряда «Витязь»». По словам одного из сопровождавших генерала, офицер, с которым тот говорит, сообщает, что сюда выдвигается около 400 вооруженных бейтаровцев с задачей устроить провокационную перестрелку. («Бейтар» — еврейская молодежная организация, создана в Палестине в 20-х годах прошлого века как структура самообороны в Израиле и защиты евреев во всем мире. В пуб­ликациях сторонников Белого дома она упоминается неоднократно как некая таинственная сила, которая участвовала в подавлении их сопротивления. Никаких убедительных подтверждений этого никем не представлено.)

Макашов возвращается к толпе, ни словом не обмолвившись о якобы имевшим место «предупреждении». В это время на площадке перед зданием начинается митинг — все требуют открытый микрофон. И. Константинов подогревает настроение протестующих словами о том, что «Останкино — ключ к победе!». К собравшимся присоединяются все новые люди.

Но тут оказывается, что центр управления телевещанием находится не здесь, а через дорогу, напротив, в АСК‑3. Об этом сообщают некие подошедшие оттуда люди, которые говорят, что все аппаратные там, что охрана в АСК‑3 минимальна, а сотрудники готовы помочь сторонникам Верховного Совета.

Три тысячи людей устремляются туда через улицу Королева. Аппаратные действительно там, но на самом деле — там основная часть обороняющих телецентр, которые, не жалея стекол, даже пристрелялись к наружным целям (это позволит потом выдвигать версию о том, что митингующих специально выманивали туда, где можно будет потом обвинить их в реальной попытке захвата эфира и оправдать таким образом стрельбу в нападавших). Подъему духа собравшихся способствует ложное сообщение из Белого дома о том, что на защиту Конституции в Москву идет Тульская воздушно-десантная дивизия.

А Володя, увидев, что события будут развиваться не у АСК-1, берет свою камеру и поднимается на 6-й этаж. Там он находит подходящее окно, из которого площадка перед зданием напротив видна как на ладони. Ему не удается снимать все подряд, надо экономить батареи и кассеты, а позже по окну, из которого торчит объектив телекамеры, еще будут и стрелять…

Позднее глава МВД А. Куликов говорил: «Первым делом нападавшие стали сбиваться в толпу, блокировать дороги и останавливать троллейбусы, высаживая из них людей. Казалось, власть дрогнула: гуляющая молодежь, опьяненная первыми победами в районе Белого дома, ревела от восторга и лупила отнятыми дубинками по отнятым щитам». При этом «власть действительно дрогнула», и Куликов — первым. Еще до событий в Останкино, сразу после взятия мэрии, он докладывает министру о том, что его деморализованные подразделения, не имея оружия и боеприпасов, не могут сопротивляться, что он намерен вооружить их и вернуть в город уже в боеспособном состоянии.

Министр возражает, Куликов врет ему, что уход для переформировки — решение военного совета. В результате к тому моменту, когда «Витязь» ведет огонь из телекомплекса, других войск МВД в столице уже нет, они ушли, а милиция попряталась по домам!

А. Макашов вошел в вестибюль и через мегафон объявил, что пришли представители законной власти для выхода в прямой эфир, и предложил военным освободить проход и покинуть здание, пригрозив уголовной ответственностью за применение оружия. Не получив ответа, боевики, по примеру взятия мэрии, двумя грузовыми машинами пробили стеклянные двери
центрального входа и окно рядом. Но командир «Витязя» подполковник С. Лысюк стрелять по нападавшим запретил. Тогда Макашов подошел к разбитым дверям и стал угрожать спецназу гранатометом. За спиной у генерала, на площадке перед зданием, были сотни безоружных людей, что не помешало этому идиоту (или провокатору?) во всеуслышание, через мегафон, скомандовать: «Гранатометчику подготовиться!» Тут произошла заминка — боевик из группы «Север» Н. Абраменков, присев на колено, направил гранатомет внутрь здания, но он не знал, как взвести это оружие. Тогда его перехватил другой боевик, милиционер из Питера М. Смирнов, и демонстративно приготовил гранатомет РПГ‑7В‑1 с к бою.

Увидев направленный на них, готовый выстрелить гранатомет, офицеры спецназа не отдали приказа на немедленное открытие огня, но приказали своим снайперам держать гранатометчика на прицеле и стрелять только в ответ. Солдаты поднялись на этаж выше и укрылись за бетонным парапетом балкона.

Смирнов продолжал целиться в разбитые окна, а Макашов и его охрана через проломленные двери вошли в вестибюль. Увидев на себе зайчики от лазерных прицелов, они ретировались, а генерал отправился советоваться с Руцким по рации и… куда-то пропал! Его видели потом в Дубовой роще, а когда у телецентра появится пешая колонна демонстрантов, он будет уже в Доме Советов…

По версии «защитников Конституции», через несколько минут после того, как Макашов покинул площадку, выстрелом в ногу был ранен один из его охранников, потом раздались два взрыва подствольных гранат на площадке перед техцентром. Потом еще один, очень яркий, взрыв — скорее всего, специальная светошумовая граната (изделие «Пламя»), которой командиры подразделений могут давать общий сигнал для своих подчиненных. Но горелый след от нее остался не на площадке перед зданием, а на полу вестибюля, там, где солдаты не смогли бы его увидеть.

Военные утверждают, что начали стрелять только после того, как от неустановленного взрыва погиб рядовой «Витязя» Н. Ситников. Загадка его смерти так и не раскрыта, он должен был занимать позицию в положении лежа за бетонным парапетом балкона, а огнестрельные сквозные раны он получил в спину и предплечье. Попадание с улицы могло быть только в том случае, если он встал из-за парапета и обернулся к товарищам.

По заключению экспертов и прокуратуры, тандемная граната кумулятивного действия ПГ-7 ВР, которая была заряжена в РПГ боевиков, не могла быть причиной нанесенных ему ранений. Она предназначалась для преодоления танковой брони и разнесла бы еще и бетонную стену за жертвой. Но и на случайный выстрел из подствольника его соседом по позиции, по мнению экспертов, тоже не похоже.

Как бы там ни было, после гибели девятнадцатилетнего солдата огонь по боевикам, зевакам и журналистам был открыт изо всех стволов. И тут, похоже, случилось то, что криминалисты называют эксцессом исполнителя. Судя по видеокадрам сына, под бронежилетами и касками не только офицеры, но и недавние призывники, мальчишки. В минуту смертельной опасности им впервые пришлось стрелять по людям. Получив команду «огонь!», они не выдержали психологической ломки, вошли в раж и продолжали стрелять не только в тех, кто мог представлять опасность, но даже по тем, кто пытался оказать помощь раненым. Только что их таранили грузовики, рядом с ними рвались гранаты, они боятся и не верят тем, кто на улице. Страх и агрессия таковы, что в темноте они открывают огонь даже по неожиданно появившимся фигурам внутри здания. Так погиб работавший в студии видеоинженер, который вышел из аппаратной в темный коридор и получил пулю в голову.

В первые же минуты обстрела были убиты и получили ранения по меньшей мере 19 человек. По показаниям корреспондента агентства печати «Новости» А. Бойцова, он видел, как несколько граждан вынесли из-под огня раненого корреспондента московского бюро газеты «Нью-Йорк таймс» Пола Отто, который сказал им, что там же остался раненый американский юрист Дункан Терри Майкл. Один из этих людей трижды обращался к военнослужащим, находившимся в здании АСК-3 и обстреливавшим данный район, уговаривая пропустить его и дать возможность вынести раненого иностранца. Из здания отвечали нецензурной бранью. Тогда этот мужчина, махнув рукой, поднялся и направился к Дункану, но тут же был смертельно ранен в спину автоматной очередью из здания АСК-3. От перекрестного огня из обоих зданий телецентра были ранены и убиты восемь российских и зарубежных журналистов.

Если огонь, который велся из здания, еще можно объяснить страхом и психозом впервые попавших под пули молодых солдат и каких-то отморзков, то расчеты, сидевшие за броней бэтээров, похоже, просто забавлялись, когда вели хаотическую стрельбу по горящим троллейбусам и кустам, где прятались люди. А когда им показалось, что стрелять не в кого, одна из бронемашин расстреляла стену АСК‑3 с находившейся на ней декоративно-скульптурной композицией.

Несмотря на бой, число людей у Останкино не уменьшалось, туда подошла пешая колонна демонстрантов. Вот свидетельство депутата В. Тарасова: «Свернув на улицу Королева, уже в наступающей темноте мы услышали интенсивную стрельбу. Стало ясно, что происходит. Наша колонна начала таять. Сам я решил идти до конца. Оказавшись в зоне интенсивного обстрела, пришлось пережить едва ли не самые тяжелые в нравственном отношении мгновения. Ко мне, человеку в генеральской форме, подбегали люди, требовали для защиты оружие. Отвечал, что пришел вместе с ними безоружный, как народный депутат. Заверял: буду добиваться встречи с командованием и руководством телерадиокомпании, чтобы по крайней мере прекратить зверский расстрел ни в чем не повинных безоружных российских граждан.

Вместе с несколькими товарищами проникаем в вестибюль центрального административного здания. Тут же мы были остановлены истошными криками: „Стоять! Стреляем без предупреждения!“ (но ведь это и есть предуп­реждение?! — Ю. Р.). На нас были направлены автоматы спецназовцев доблестного „Витязя“. Я предъявил свое депутатское удостоверение и принялся убеждать старшего группы доложить о нашей просьбе командованию.
После долгих отказов и оскорблений в мой адрес он наконец согласился и ушел. Прождав значительное время, мы поняли, что он не вернется. С нами просто не захотели встречаться. Надо было довести кровавую бойню до конца. На улицу мы вышли, когда здесь появились бронетранспортеры и начали сходу вести огонь из крупнокалиберных пулеметов. Огонь вылетал из окон и с крыш административного и технического зданий. Бронетранспортеры ходили кругами и также длинными очередями били по кустам, по деревьям, за которыми пытались укрыться манифестанты». (Странно: рассказчик и те, кто был с ним, шли по «зоне интенсивного обстрела», заходили в здание, откуда по всему движущемуся велся огонь, возвращались между стрелявшими в разные стороны бронетранспортерами и при этом все остались живы и невредимы.)

Появление новых толп, попытка поджога бэтээров (когда кто-то, бросив бутылку с бензином, решил поджечь одну из боевых машин, но попал под ее колеса), пламя в здании техцентра, где горят эфирные студии, — все это вызвало новый огонь военных. Ближе к ночи число убитых на площадке перед зданием возросло до 46 человек, были ранены более 100. Среди военнослужащих пятеро раненых и один убитый.

По свидетельству одного из пострадавших во время обстрела, кто-то из находившихся в здании АСК-3 обстреливал здание АСК-1. На видеокадрах, снятых Володей, действительно зафиксирован неоднократный пролет трассирующих пуль, но наоборот — с седьмого этажа АСК-1 по окнам и вестибюлю АСК-3.

Мой тесть Михаил Молоствов едва не оказался в самом пекле этих событий — после его выступления на ТВ, где он заявил об уходе из депутатов, они с женой уехали из Москвы, а вернулись закончить дела 3 октября к вечеру. Служебная квартира была на проспекте Королева, рядом с телецентром. Когда их поезд прибыл на вокзал, они собирались тут же пересесть на электричку и доехать до платформы Останкино, от которой мимо телецентра пешком можно было дойти до дома. Тогда они увидели бы горящее здание, раненых и убитых. Естественно, не прошли бы мимо, попытались бы остановить стрельбу, спасти раненых и, скорей всего, — сами стали жертвами.

Этого не случилось лишь потому, что их родственник А. Синицын понял опасность, примчался на вокзал и увез их кружным путем.

 

 

Застигнутые врасплох…

Если у Останкино были сконцентрированы все имевшиеся в столице охранные силы, то вся остальная Москва оказалась без защиты. На улицах ни одного милиционера, отряды белодомовских добровольцев направлены для блокирования Министерства иностранных дел и управления городской телефонной сети, две группы едут для захвата здания ИТАР-ТАСС и к Таможенному комитету. Кто-то штурмует отделения милиции и пытается добраться до оружейных комнат, в аэропорты поступили проскрипционные списки лиц, которым уже закрыт выезд за рубеж.

По захваченной передвижной радиостанции Руцкой командует: «Внимание! Приказываю стягивать к Останкино войска! Стрелять на поражение!»

На той же волне кто-то кроет его матом. Он отвечает тем же…

Толпа народа и боевиков, пришедших от Белого дома, митингует у Министерства обороны, требуя впустить туда назначенного Руцким «министра».

На дорогах, ведущих в Москву, завязываются перестрелки с группами, которые с оружием в руках едут поддержать «защитников Конституции». Достаточно сотни хорошо вооруженных и решительных вояк, чтобы в городе наступил хаос и власть оказалась в руках национал-большевиков.

Вспоминает пресс-секретарь президента В. Костиков: «В Кремле, похоже, все еще не улавливали предельной остроты момента. Сразу после скомканной поездки на Арбат (президента пришлось эвакуировать оттуда из-за приближавшейся толпы) Борис Николаевич уехал за город, на дачу. Помощники, с учетом того, что был субботний день, уехали часа в три-четыре. Предполагалось, что следующий воскресный день будет нерабочим.

Вспоминая эти дни сегодня, не могу не думать об удивительном сочетании решимости и крайнего легкомыслия, если не сказать — некомпетентности… Поразительное дело: 3 октября Руцкой отдает приказ о начале штурма здания мэрии, а помощники президента узнают об этом из телевизионных репортажей, находясь кто дома в Москве, кто на дачах».

Около 19 часов из резиденции в Барвихе в Кремль на вертолете прибыл Б. Ельцин. Министр обороны заверил его, что приказ о вступлении армии в город отдан. В дальнейшем Грачев продолжал убеждать президента в том, что войска уже в Москве, они движутся по магистралям столицы, что осажденный телецентр вот-вот будет освобожден.

Не дождавшись результата, Ельцин дал команду связаться с ГАИ по Москве, а его начальник генерал Федоров отрапортовал: никаких войск в Москве нет, они стоят перед Московской кольцевой дорогой. Генералы просто выжидали, чья возьмет.

Подставив под пули безоружных людей, инициаторы похода на Останкино своего добились — у Брагина не выдержали нервы, он отключил телеканалы и выдал в эфир заставку, о том, что «вещание по первому и четвертому каналам нарушено ворвавшейся в здание вооруженной толпой». Многие подумали: уж если Первый канал не смогли удержать, значит президенту и всем его демократам — конец.

Но, к счастью, была еще резервная студия второго российского канала на 5-й улице Ямского Поля. Это туда сын передает снятый им материал (при передаче кто-то из технических работников сделает копию исходника, которую тут же продадут зарубежным телеканалам, эти кадры будет показывать в том числе телеканал CNN). Из студии на Ямском Поле идет регулярное вещание программы «Вести». Туда приезжают известные всей стране люди — актеры и музыканты, ученые и политики. Поддерживая президента, они комментируют события и требуют решительных мер по пресечению мятежа.

Из записок президента: «К полтретьего ночи я имел следующую картину. Милиция, от которой требовали не ввязываться в столкновения и которая после первого же нападения ушла, оставив город на растерзание вооруженным бандитам. И армия, численность которой составляет два с половиной миллиона человек, но в которой не нашлось и тысячи бойцов, хотя бы одного полка, чтобы оказаться сейчас в Москве и выступить на защиту города».

 

 

Они не пройдут!

Президент объявляет чрезвычайное положение и отдает распоряжение Черномырдину готовить штурм здания Верховного Совета. Надежды на то, что это будет выполнено, нет. Силовики-министры выжидают. Все, что есть рядом, — кремлевский полк, но и он подчинен Лубянке…

Вице-премьер Егор Гайдар: «20 часов. <…> Звоню Сергею Шойгу, председателю Комитета по чрезвычайным ситуациям. <…> Прошу доложить, какое оружие в подведомственной ему системе гражданской обороны имеется в районе Москвы и, на случай крайней необходимости, срочно подготовить к выдаче 1000 автоматов с боезапасом…

Звоню президенту, говорю, что считаю целесообразным обратиться за поддержкой к народу. Он тоже согласен. <…> Иду в кабинет премьера. В коридорах самого начальственного, обычно чинного пятого этажа суетятся растерянные работники аппарата. Один подскакивает ко мне, буквально кричит: „Вы же понимаете, что все кончено! В течение часа нас всех перережут!“ Виктор Степаныч спокоен, держится хорошо. …информирую премьера, что отправлюсь на российское телевидение, буду просить москвичей о поддержке, потом поеду к Моссовету».

Приехав в студию на Ямское Поле, он говорит тем, кто сидит у домашних телеэкранов: «Бывают дни, когда от их исхода зависит судьба страны на десятилетия. И вот если сегодня мы пропустим к власти тех, кто к ней рвется, если сегодня из осторожности, трусости, нежелания ввязываться дадим им в руки рычаги управления, то они способны на десятилетия покрыть нашу страну кровавым коричневым занавесом. Сегодня судьба нашей страны, нашей свободы в наших руках. Дорогие москвичи, я прошу вас помочь сегодня, я прошу вас прийти на защиту свободы, я прошу вас собраться у Моссовета, чтобы дать отпор тем силам, за которыми кровь, страх, тюрьмы и расстрел… Правительство России пытается сейчас восстановить порядок в Москве, ввести необходимые имеющиеся воинские ресурсы. Сейчас идет бой у Останкино. Наши противники действуют умело, решительно, слаженно. Очень много зависит от того, сумеем ли мы противопоставить им не дряблость, а решительность. Сейчас заседает коллегия Министерства обороны. МВД предпринимает усилия, направленные на то, чтобы стабилизировать положение. Но очень многое зависит сегодня и просто от поддержки общества и граждан».

На Тверской начинает собираться народ. Из выступления Егора Гайдара: «Ваша поддержка здесь — это источник мужества для тех вооруженных сил, для тех отрядов милиции, которые стоят на стороне президента и выполняют его приказы. Именно потому, что вы здесь, они видят, что их бросают не против народа, что народ с ними!»

В 21:30 с балкона мэрии Константин Боровой потребовал раздать оружие собравшимся на площади.

Среди пришедших полутора тысяч — активисты из «Живого кольца», члены «Союза военных за демократию» — те, кто защищал ее в 91-м году и не пожалел об этом, те, кто не хотел возврата в советское ярмо. Уже построено 25 больших баррикад по всему центру Москвы — вокруг мэрии, Центрального телеграфа, на самой Тверской. Если на баррикадах у Дома Советов флаги цвета крови, то здесь — российские триколоры. Рядом с ними тоже жгут костры, но песни поют другие. Президент «Автолайна» привел на Тверскую списанные из армии и выставленные на продажу боевые разведывательно-дозорные машины. Офицерские десятки, которые сформировались у памятника Долгорукому, охраняют здание газеты «Известия» и радиостанцию «Эхо Москвы». С. Шойгу выполнил просьбу Е. Гайдара, нашел и подготовил к выдаче 1000 автоматов с боеприпасами.

Л. Шейнис писал потом: «Многотысячный митинг у Моссовета, продолжавшийся всю ночь, помог политически выиграть решающую партию. Колеблющимся генералам и полковникам было наглядно продемонстрировано, что в стране есть другое, „небелодомовское“, активное меньшинство — демократы».

Может быть, и так, но в четыре часа ночи проходит экстренное заседание в Министерстве обороны, и, судя по рассказу Коржакова, мобилизация демократических сил генералов не воодушевила. Они продолжают бездействовать. «Грачев без галстука, в одной рубашке. Через распахнутый ворот видна тельняшка. Другие участники заседания тоже выглядели растерянными, понурыми. Бодрее остальных держался Черномырдин.

Президент вошел, все встали. Ниже генерал-полковника военных по званию не было, но спроси любого из них, кто конкретно и чем занимается, ответить вряд ли смогли бы.

Борису Николаевичу доложили обстановку. Никто ничего из этого доклада не понял. Ельцин спросил:

— Что будем делать дальше?

Наступила мертвая тишина. Все потупили глаза. Президент повторил вопрос:

— Как мы дальше будем с ними разбираться, как их будем выкуривать?

Опять тишина. Тогда я не выдержал:

— Разрешите, Борис Николаевич, высказать предложение.

Он вопросительно поднял брови, но позволил говорить. Я продолжил:

— Борис Николаевич, у нас есть конкретный план. Здесь находится мой заместитель, капитан первого ранга Захаров. Он может подробно доложить, как взять Белый дом. Выслушайте, пожалуйста, его.

Президент спросил:

— Готовы слушать?

Все закивали головами.

В кабинет вошел Захаров: в скромном сером костюме, в темной рубашке, седой, жилистый русский мужик. Он немного оробел, увидев такое сборище генералов во главе с президентом, — все уставились на него. Но после первых фраз робость прошла, и он четко, по-военному изложил план взятия Белого дома…

Когда Захаров сказал, что для успешной операции всего-то нужно десять танков и немного военных, генералы оживились: наконец появилось конкретное дело. Шеф поднял начальника Генштаба:

— Есть у вас десять танков?

— Борис Николаевич, танки-то у нас есть, танкистов нет.

— А где танкисты?

— Танкисты на картошке.

— Вы что, на всю российскую армию не можете десять танкистов найти?! — опешил президент. — Пусть офицеры садятся в машины.

— Я сейчас все выясню, — перепугался генерал.

Шеф пригрозил:

— Десять минут вам даю для того, чтобы вы доложили об исполнении, иначе…

Захаров же стал излагать подробности: сначала по радио, по всем громкоговорителям необходимо предупредить осажденных, что будет открыт огонь по Белому дому. Только после предупреждения начнется осада и стрельба по верхним этажам. Это своеобразная психологическая обработка, она подействует на осажденных.

На генералов, я видел, план Захарова уже подействовал — они слушали безропотно, раскрыв рот. Никто о столь решительных, радикальных действиях и не помышлял. У меня сложилось впечатление, что каждый из них думал лишь об одном — как оправдать собственное бездействие.

Борис Николаевич спросил штаб:

— Согласны? Будут у кого-нибудь замечания?

Привычная тишина.

Решение о штурме приняли, и президент приказал:

— Все, в семь утра прибудут танки, тогда и начинайте.

Тут подал голос Грачев:

— Борис Николаевич, я соглашусь участвовать в операции по захвату Белого дома только в том случае, если у меня будет ваше письменное распоряжение.

Опять возникла напряженная тишина. У шефа появился недобрый огонек в глазах. Он молча встал и направился к двери. Около порога остановился и подчеркнуто холодно посмотрел на „лучшего министра обороны всех времен“. Затем тихо произнес:

— Я вам пришлю нарочным письменный приказ.

Вернувшись в Кремль, тотчас приказал Илюшину подготовить документ. Подписал его и фельдсвязью отослал Грачеву. Мы все тогда подумали, что этим поступком Грачев приговорил себя к отставке и шеф ему позорного колебания никогда не простит. Но простил и потом еще многое прощал».

Москвичам, которые по зову Егора Гайдара пришли на Тверскую, стрелять не пришлось. Взять штурмом районные отделы милиции и получить там оружие боевикам из группы «Днестр» не удалось, получить радиоэфир тоже. В Дом Советов стали привозить раненных у телецентра. Туда на подмогу рванулись другие, вернулись не многие… Около полуночи на балконе здания появился С. Бабурин, он объявил, что правительство намерено штурмовать Белый дом, что все желающие могут разойтись. Людей действительно становилось все меньше, но кто-то еще строил укрепленные огневые точки из сложенных штабелями сейфов. К утру в Останкино все стихло, боевики из группы «Север», потеряв одного убитого и шестерых раненых, вернулись и затаились в Белом доме.

 

 

Третья сила

Хлопцы, чьи вы будете,

Кто вас в бой ведет?..

М. Голодный

 

В общественном сознании прочно укрепилось представление о том, что в той войне было два соперника. Верховный Совет, Руцкой, Хасбулатов и коммунисты с одной стороны, Ельцин, Гайдар и демократы — с другой. Так ли это? Конгломерат противоборствующих сил был гораздо сложнее. Так, на стороне Советов особую, но до сих пор умалчиваемую роль имели штурмовики «Русского национального единства». Достоверных сведений о том, кто запустил отряд Баркашова в осажденный Дом Советов, нет. По сведениям МВД, он состоял из 360 человек. Депутатская комиссия насчитала в здании 100 человек. Но, как показал А. Марков, перед штурмом он узнал, что, кроме самого отряда РНЕ, есть еще три десятка его членов, которые скрытно внедрены в другие подразделения оборонявшихся.

По свидетельству самого Баркашова, его люди охраняли Руцкого, Хасбулатова и «министров». А. Залесский пишет: «Они выгодно отличались от всей массы защитников Дома Советов своей… формой, дисциплиной строя и приветствием „Слава России!“ с выбрасыванием вперед вытянутой ладони правой руки». На рукавах своих защитных курток они носили красный знак, напоминающий свастику.

То, что «русские фашисты» оказались в рядах защитников Дома Советов, удивило многих. Ранее симпатий к Советам они не проявляли. Вели себя нагло, обижали женщин, били «инородцев», «троцкистов» и панков, которые тоже пришли и жгли костры у здания. Выставили за оцепление и пригрозили избить («если еврей вернется») советника Хасбулатова Р. Кургиняна. По свидетельству Ю. Нехорошева, ему передавали слова баркашовцев о том, что после победы они перестреляют всех находящихся в Белом доме «красных офицеров».

«Министр обороны» В. Ачалов хвастал Макашову, что «ребята» подчинены ему.

Хасбулатов, в свою очередь, утверждал, что это люди Руцкого. А там считали, что это Руслан Имранович связался с Баркашовым «при посредничестве экс-генерала КГБ Филиппа Бобкова».

Через пять лет после событий лидер РНЕ дал А. Проханову сенсационное интервью. Он рассказал о том, что Руцкой пригласил его в свою команду «на роль экзекутора»: «В осажденном Доме Советов существовало несколько группировок, которые имели совершенно разные, даже взаимоисключающие стремления. Их объединял только Ельцин. Допустим, Ельцин слетел и они остались хозяевами положения. Что было бы дальше? За Руцким стояла достаточно сильная вооруженная команда, но он хотел и мою, еще более сильную команду использовать для того, чтобы потом расправиться с теми, кто воспротивится его полновластному президентству. А это были как минимум две трети Верховного Совета и его защитников. И я должен был бы их расстрелять или интернировать». При этом, по словам Баркашова, «планировалось, что 4 октября у нас будет полная победа, а на 6-е я уже имел устный приказ арестовать Руцкого» (чей приказ, не от Бобкова ли?).

Интересно, что эти откровения так и остались на страницах газеты «Завтра», почему-то никто не посмел заговорить об этом в широкой печати. А ведь они дают основания считать, что за спиной у дерущихся были те, кто, подливая масла в огонь, ждали, когда соперники обессилят, и готовились к перехвату власти. Кто стоял за Баркашовым? По слухам, о которых говорили И. Андронов и А. Хинштейн, в КГБ этот человек имел агентурную кличку Васильев…

Проигравшие политики утверждают, что защищали не себя, а закон и проявленное ими насилие было результатом провокаций, на которые их специально выманивали. Им не приходит в голову, что провокации, если они были, могли исходить не из Кремля, что 130 гражданских лиц и 28 военных, сами того не зная, погибли не за демократию и даже не за власть Советов, а расчищали дорогу чекистам, которые вели в этой драме свою собственную игру.

Чьи снайперы стреляли в солдат, боевиков и прохожих?

При зачистке московских чердаков и высоток на колокольне одной из церквей спецназ нашел снайперскую лежку, где убийца оставил на стене надпись: «Я убил 5 человек и очень рад!» Чей это был урод, чьи приказы выполняли убийцы, мы вряд ли когда-нибудь узнаем. Хотя, может быть, стоило бы вспомнить, что на верхних этажах мэрии, где располагался тогда «Мостбанк», его безопасностью заведовал все тот же генерал Бобков. А один из чиновников, убегая оттуда, столкнулся на лестнице верхнего этажа с женщиной, которая держала в руках винтовку с оптическим прицелом.

В 1993—1994 годах я еще отвергал мысль о том, что нашлись у нас те, кто дал команду убивать своих, чужих и случайных людей ради того, чтобы стравить их между собой. При всем житейском опыте мне казалось, что в нашей стране, в ее элите не должно быть, не может быть людей, способных на это! Но события последующих лет показали, они есть — и те, кто способен отдавать самые чудовищные приказы, и те, кто хладнокровно берется их выполнять. Позже я встречался с одним бывшим офицером ФСБ. По его словам, уже тогда при спецслужбах были созданы такие частные охранные предприя­тия, как «Стелс» и фирма «Ланако». Они имели тесные связи с криминалом, выполняли грязную заказную работу в «интересах государства», и вряд ли события осени 93-го года обошли их стороной.

 

 

И залпы танковых орудий…

Утром в город вошли войска. Они плотно блокировали мятежный квартал, окружая его с разных сторон. Но движение разных частей и подразделений не было согласовано. Еще не приступив к выполнению поставленных задач, военные стали нести потери.

Генерал А. Куликов напишет потом: «В 7:30 сводная рота другой части внутренних войск, разворачиваясь на Краснопресненской набережной, подверглась обстрелу из гранатометов и крупнокалиберных пулеметов, в результате чего два наших бронетранспортера были подбиты, двое наших военнослужащих были убиты, а шестеро — ранены».

Причина в бездарном руководстве операцией, точнее, в его отсутствии.

Министры В. Ерин, Н. Голушко и П. Грачев вспомнили о том, что для выполнения указа нужен оперативный штаб лишь за пару часов до начала операции, только после того, как потребовал Б. Ельцин. Координация была поручена генералу Шкирко, но тот взял и… исчез!

В результате воинские подразделения не имели отличительных знаков, которые помогали бы издалека различать своих и чужих (мобильной связи еще не было). На броне с оружием в руках были размещены группы афганцев (наемных лиц из «Союза ветеранов Афганистана», имевших боевой опыт и работавших в частных охранных структурах), их почему-то одели в черные кожаные куртки и светлые штаны. Путавшиеся в переулках, не понимающие, где враг, командиры колонн Таманской и Дзержинской дивизий, видя идущие навстречу бронемашины с вооруженными гражданскими лицами, несколько раз открывали огонь по своим.

Так, по опубликованным данным следователя Генпрокуратуры Прошкина, когда заместитель командира дивизии им. Дзержинского получил приказ «перекрыть участок от сквера Павлика Морозова до стадиона „Красная Пресня“, в том числе и его территорию», он не был поставлен в известность о дислокации здесь подразделений Министерства обороны.

«Около 7 часов утра группа из трех бэтээров и одной БМП внутренних войск выдвинулась к стадиону „Красная Пресня“. Двигавшаяся первой БМП № 201 корпусом сбила ворота стадиона и въехала внутрь. Следом на стадион заехали бэтээры». В это время бронемашины 119-го парашютно-десантного полка с Конюшковской улицы вышли на Рочдельскую улицу и открыли огонь по баррикадам на Горбатом мосту. Под этим огнем оказался и находившийся рядом стадион «Красная Пресня». Тогда войска МВД открыли ответный огонь со стадиона. «Военнослужащие 119-го парашютно-десантного полка доложили своему командованию, что на стадионе находятся чужие бэтээры и БМП. Приняв их за боевые машины сторонников Верховного Совета, полк вступил в бой».

Из рассказа рядового В. Домашнева: «Нашу машину прошила очередь из крупнокалиберного пулемета. Подполковник Савченко приказал нам покинуть БТР. Как потом оказалось, в это время он уже был ранен. <…>

Мы выпрыгнули из машины и начали искать места, удобные для того, чтобы укрыться и продолжать бой. Я забежал за угол дома и увидел — в пятидесяти метрах ничто не говорило о ведущемся рядом бое. В сторонке стояли омоновцы и спокойно перекидывались редкими фразами. Мы все в крови, тащим на себе раненых, а они с любопытством спрашивают: „Откуда это вы, ребятки?“

Подполковник Савченко начал вылезать из горящего бэтээра, и в этот момент его поразила еще одна очередь. Плотность огня… была настолько высокой, что при попытке вытащить охваченный пламенем бронетранспортер едва не была подбита и вторая машина».

В это же время командир Таманской дивизии генерал-майор В. Г. Евневич наблюдал с противоположного берега Москвы-реки, как по набережной в направлении расположения его войск движутся и ведут огонь четыре неизвестных бэтээра. Помня, что части дивизии уже были обстреляны неизвестными бронетранспортерами, а на сторону Верховного Совета перешли какие-то подразделения внутренних войск, комдив предположил, что это движется помощь сторонникам оппозиции. Исходя из такого предположения, Евневич приказал выдвинуть навстречу движущейся группе несколько бэтээров дивизии и встретить их огнем. Генеральная прокуратура установила, что «все погибшие 119-го ПДП были убиты от огня подразделений, верных президенту». Потери только МВД составили шестеро погибших бойцов, около ста человек — раненых.

О том, сколько оружия было тогда в Доме Советов, ясности нет до сих пор. Депутаты и их защитники с первых дней противостояния пугали мощью своего арсенала. Это позволило начальнику столичного ГУВД объявить, что у них на вооружении 1600 автоматов, более двух тысяч пистолетов, 18 пулеметов, 10 снайперских винтовок и 12 гранатометов.

По результатам инвентаризации, проведенной в Доме Советов еще до указа, там должно было находиться 272 автомата АКС‑74У калибра 5,45 мм, 38 автоматов АКМС калибра 7,62 мм, 1400 пистолетов Макарова и 100 автоматических пистолетов Стечкина. После взятия Дома Советов следствие обнаружит там 163 автомата, две снайперские винтовки, один гранатомет, 420 пистолетов, 12 мин-ловушек, одно взрывное устройство, 5 ручных пулеметов. Откуда пришло «лишнее» оружие, куда пропало «штатное» — выясняла Генеральная прокуратура. Было разыскано и изъято еще 926 единиц огнестрельного оружия, часть которого уже попала в руки бандитов.

Солдаты ВДВ и МВД, постреляв друг в друга, пошли на штурм Верховного Совета, пулеметные очереди изрешетили баррикады и палатки его защитников. Оставшиеся в живых, отстреливаясь, отступили в здание, весь первый этаж заполнили раненые. Недопрезидент в истерике, к нему подходит Венедиктов из «Эха Москвы»: «— Хотите дать интервью? — А как ты его вынесешь? — Спутниковый телефон, прямой эфир! «Ах, так?» — подумал генерал. И выдал: «Я умоляю боевых товарищей, немедленно на помощь к зданию Верховного Совета! Если меня слышат боевые летчики, поднимайте боевые машины — эта банда засела в Кремле, в Министерстве внутренних дел и оттуда ведет управление. Я умоляю вас, спасайте погибающих людей, спасайте погибающую демократию! Они вчера в Останкино расстреляли более 300 человек, останкинская площадь вся залита кровью. Эта была мирная демонстрация. Кто меня слышит по телевидению и по радио: они лгут, мы не преступники, мы защищаем тех, кто нашел убежище в этом зале, в этом здании. Мы не преступники».

Это была агония, от призывов бомбить Кремль Руцкой тут же перешел к попыткам начать переговоры с правительством. Черномырдин ответил, что возможна только капитуляция. Руцкой поручил В. Терехову выйти к войскам с белым флагом, но те, кто оборонял первый этаж, решили, что это провокатор, и не дали ему это сделать. А взять на себя личную ответственность и приказом о капитуляции дать обороняющимся шанс на достойную сдачу «президент» не смог…

В 9:45 к стоявшим напротив Дома Советов танкам привезли снаряды, где-то в полдень раздались первые залпы. Удивительно, на набережной Москвы-реки, на крышах домов собралась масса людей, «балдела» от зрелища обстрела Дома Советов. В Питере я увидел это на телеэкране, и мне стало плохо: при всем неприятии рвавшихся к власти авантюристов, при всем понимании необходимости перевернуть эту страницу истории то, что происходило, было чудовищно. Танки стреляли по Белому дому, который еще два года назад был нашей надеждой, нашим символом свободы! Мне вспомнились кадры расстрела чилийского дворца Ла Монеда танками Пиночета. Там президент и его товарищи-коммунисты бились до последнего, а сам он предпочел сдаче самоубийство. Наши избранники погибать за свое правое дело не собирались. За день до штурма ушли зампредседателя Верховного Совета Р. Абдулатипов и другой его зам, В. Исправников, председатель Совета Республики В. Соколов и глава администрации и. о. «президента» В. Краснов…

К 4 октября в здании, кроме Хасбулатова и Руцкого, оставалось чуть более сотни депутатов.

Защитники баррикад отступали, штурмующие занимали этаж за этажом, верхние этажи уже горели, подожженные взрывами снарядов.

Депутат И. Андронов: «К двум часам пополудни… мы еще удерживали на третьем этаже Зал Палаты (Совета) национальностей, примыкающие к нему холл и лестницу парадного подъезда, а над ними — апартаменты Хасбулатова на пятом этаже, где засели спикер и Руцкой с их охранниками.

Возле Палаты национальностей на мраморной лестнице, ведущей вниз к парадному входу, лежали за белокаменными перилами наши поредевшие бойцы. Они отгоняли пулями солдат, наседавших на нас с речной набережной. Этим последним оплотом сопротивления командовал генерал Макашов… Прочие наши генералы в конце штурма растерянно стушевались и отстранились от военного руководства. Генерал Баранников облачился в штатское кожаное пальто, генерал Дунаев — в спортивную курточку, генерал Ачалов внезапно сказался больным».

Последний этап захвата должны были выполнить офицеры спецотряда МБ «Альфа».

Командир спецподразделения Г. Зайцев: «Ельцин просто сказал: вот такая ситуация, нужно освободить Белый дом от засевшей там банды. Приказ был таким, что надо было действовать не уговорами, а вооруженным путем.

Но там же сидели не террористы, а наши граждане… Мы приняли решение направить туда парламентеров.

— Поэтому и крови не было?

— Как не было? Погиб наш альфовец, младший лейтенант Геннадий Сергеев… Они подъехали на бэтээре к Белому дому. На асфальте лежал раненый солдат-десантник. И они решили вывезти его. Спешились с бэтээра, и в это время снайпер в спину Сергеева и поразил. Но это не из Белого дома был выстрел, однозначно заявляю. Эта подлость, она была с одной целью — озлобить „Альфу“, чтобы она рванулась туда и начала все кромсать. Но я понимал, что если вообще отказаться от операции, то подразделению будет конец. Оно будет разогнано…

(Альфовцы на свой страх и риск, демонстративно положив оружие, вошли в здание и, поднявшись к депутатам, предложили сдачу.)

— Хасбулатов с Руцким долго сомневались — сдаваться, не сдаваться?

— Нет, недолго. Нами время было поставлено — 20 минут. И два условия: либо мы выстраиваем коридор в сторону Москвы-реки, вызываем авто­бусы и всех развозим до ближайшего метро. Или через 20 минут штурм. Они сказали, что согласны на первый вариант… Один из депутатов прямо сказал: чего тут дебатировать?»

Всего в здании было до двух тысяч человек.

Хасбулатова, Руцкого, Ачалова, Баранникова и еще несколько человек отвезли в специзолятор в Лефортово.

Депутатов, персонал и сдавшихся защитников «Альфа» сначала попыталась вывести за оцепление, но их отозвали, и всем вышедшим из горящего здания прежде, чем они добрались до своих квартир, пришлось пройти неоднократный досмотр, сопровождавшийся унижениями со стороны милицейского ОМОНа.

Когда стало ясно, что дело проиграно, чернорубашечников Баркашова в Доме Советов уже не было. Потеряв двух бойцов, отсидевшись в укромных углах, большинство по приказу своего вождя тихо ушло подземными коммуникациями, план которых был известен КГБ. Баркашов остался. По словам Э. Володина, когда он выходил через 20-й подъезд, у выхода всех встречал А. Коржаков. Он отбирал удостоверения личности и бросал их в стоявшую тут же большую дорожную сумку. Когда перед ним появился А. Баркашов, старый чекист воскликнул: «О, и Петрович тут!» Однако задерживать не стал.

Но вышли не все, с ранеными остался один из врачей, все звали его Владимиром Георгиевичем, его фамилия и дальнейшая судьба неизвестны. И судя по тому, что стрельба в здании продолжалась до вечера, там еще оставались те, кто не хотел сдаваться, и те, кого забыли. Эти позванные на защиту советской власти и брошенные ее вождями люди погибали последними.

По завершении московской драмы большинство тех Советов, которые еще несколько дней тому назад негодовали и грозили президенту, поджали хвост и стали отменять свои заявления.

Не обошло похмелье и питерских депутатов. После телеграммы из Кремля с предложением в трехдневный срок определиться, 8 октября на сессии Петросовета решение Малого совета, осуждавшего указ № 1400, было отменено тайным голосованием.

Но это не помогло — через три месяца, под Новый год, мы удостоились персонального подарка — указа о прекращении полномочий Санкт-Петербургского городского совета за то, что он нарушил указ о реформе и «продолжал осуществлять исполнительно-распорядительные функции». Роспуск нашего Совета обошелся без стрельбы, но был проведен достаточно грубо. По приказу мэра наши кабинеты в одночасье были опечатаны, а свои вещи мы забирали под приглядом чиновников. Это было неприятно, тем более что остались незавершенные дела по жалобам в нашу комиссию.

Тем же указом урезались полномочия будущих питерских депутатов и назначались новые выборы. Текст был составлен в аппарате нашей мэрии и лег на стол президента, который, подмахнув его, осуществил давнюю мечту А. Собчака — избавиться от въедливых контролеров и получить право вето на все решения депутатов.