ЛЕВ ЛОСЕВ
ИЗ БУНИНА
Нине
Прилетят грачи, улетят грачи,
ну а крест чугунный торчи, торчи,
предъявляй сей местности пасмурной
тихий свет фотографии паспортной.
Каждый легкий вздох — это легкий грех.
Наступает ночь — одна на всех.
Гладит мягкая звездная лапища
бездыханную землю кладбища.
ЛЕКЦИЯ*
Каренина не виновата!
Виновен чайник Джеймса Ватта,
причинность, стрелочник, Толстой,
патриархальный строй.
Франкоязычный дед в тулупе?
Муж? Устрица в Английском клубе?
Незрячий паровоз? Фру-Фру?
Невроз? Нет, вру.
Ведь ради офицерской рожи
сама забыла мать Сережи
священный материнский долг,
и обагрился шелк.
На то, знать, воля Азвоздама,
что перееханная дама
отправилась не в рай, но в ад.
(Но чайник тоже виноват.)
ТРИ ЗВЕЗДОЧКИ ВМЕСТО НАЗВАНЬЯ
«Названье со смыслом двойным и тройным
отменим давай, навсегда устраним,
поставим как знак и предвестье
стиха тройное созвездье.
А альфа созвездья большая, как Фет,
она излучает лирический свет,
который нам душу пронзает», —
мне Кушнер сказал, он-то знает.
А бета созвездья, белея как Блок,
свой свет проливает туда, где листок
предсмертной записки приколот:
презренье, отчаянье, холод.
А третьей звезды золотые лучи
на белой бумаге как в черной ночи
мерцают таинственным светом,
чей смысл и самим нам неведом.
17 АГНОСТИЧЕСКИХ ФРАГМЕНТОВ
...бутылку 0.75. Толедской сталью снять заветную печать и вынуть рукопись.
Ахти мне! Кислород, для нас живительный, для них наоборот — вещь в хладном
воздухе распалась, как в огне. Остались лишь агнос агмен тическ фрагме.
1
ДХ:Бога нет?
— Бога нет.
ДХ:Ну,
а ангелы-то есть?
Ну, хоть крылья?
Ну, хоть перья?
Ну, хотя б одно перо?
2
— Ладно, есть. Но Он
распят.
Начинается распад
и попов смурное
пенье,
что ни
нота — невпопад.
3
МЦ:Рай —
край.
А антиGоd — dog.
— А ад — распад?
черти — черви?
4
Причаститься слезой в швейцарской дыре,
тремя красными нотами в поми-до-ре,
петухом взгромоздиться на рейку,
распереть своих перьев ядреную медь
и еще до рассвета три раза пропеть
имяреку тебе кукареку.
5
Как говорил горбун Леопарди:
«У меня есть горб — значит бога нет».
6
АА: Как
бегун, другими обогнанный,
в черной майке, прилипшей к спине,
припадаю к отравленной, огненной
страшной чаше, протянутой
мне.
7
Многоочитая,
как Ахиллесов щит,
в лопнувших жилах рудных входов,
гора отдыхает от трудных родов,
новорождённая мышь пищит.
8
Там, в прошлом веке, ЛГУ,
киоск газетный на углу,
газета с хрюканьем хруща,
общага с запахом борща.
9
картина
удостоенная
сталинской премии второй
степени художник неизвестен
10
Вращались оранжевые абажуры
в дни неизвестно зачем рожденья,
вальс танцевали на сопках маньчжуры,
вознагражденье
было обещано — небо в колбасах...
(удаляется, продолжая вальсировать).
11
Кто-то сказал отчетливо: «Аквариум с
вакуумом».
На нашем ненужном, расстроенном
рояле стояла запаянная
реторта с гелием,
странный трофей моего отчима, лауреата
сталинской премии второй
степени (за массспектрометр —
единственное слово, в котором следует писать три «с»
подряд, если не считать «СССР»).
12
Радио: Говорит
радиостанция «Зоотечественники».
Московское особое время —
сорок часов.
Тассо уполномочен заявить,
что Иерусалим освобожден.
«Я иранскому лидеру
бороду выдеру», —
сообщил нашему корреспонденту Салман Рашди.
Погода: солнечно, облачно, с
переменными грозами,
проливные дожди.
13
ТВ: Это
бородатое
не коряга, а
товарищ
из Никарагуа.
14
— А у меня ни кара, ни гуа.
15
Скрипучей бритвой щек мешочки брея,
хрипучий, брюшковатый обормот,
он думает, что убивает время,
но Время знает, что наоборот.
16
В застенке поясницы костолом.
Он требует признания: ты стар?
Не признаюсь.
Нет, признаюсь! Я стар.
Друзей всех выдаю: да, сговорились
поумирать и умерли.
17
— А ангелы-то есть?
АП: Конечно,
есть!
Из золотых лучей и облаков
Они построят город. Ровно в
полдень
Над главной крепостью
взлетит пушинка
И станет синий воздух щекотать.
ПО БАРАТЫНСКОМУ
Версты, белая стая да черный бокал,
аониды да желтая кофта.
Если правду сказать, от стихов я устал,
может, больше не надо стихов-то?
Крылышкуя, кощунствуя, рукосуя,
наживаясь на нашем несчастье,
деконструкторы в масках Шиша и Псоя
разбирают стихи на запчасти
(и последний поэт, наблюдая орду,
под поэзией русской проводит черту
ржавой бритвой на тонком запястье).
«ДЕНЬ ПОЭЗИИ 1957»
Убожество и черная дыра
—
какой? — четвертой, что ли, пятилетки.
В тот день в наш город привезли объедки
поэзии с московского двора.
Вот, дескать, жрите. Только мы из клетки
обыденности вышли не вчера...
На пустыре сосна, под ней нора,
тоскующий глухарь на нижней ветке...
В наш неокубо- москвичам слабо,
в сей- футуризм, где Рейн ревет: Рембо! —
где Сфинкс молчит, но в ней мерцает кварц.
В глазах от иероглифов рябо
Ерёминских и Бродского ребро
преображается в Елену Шварц.
* * *
Иуда задумался, пряча
сребреники в суму,
холодный расчет и удача
опять подыграли ему.
Срубить колоссальные бабки
и прежде случалось подчас,
но что-то становятся зябки
апрельские ночи у нас,
но падалью пахнут низины,
но колет под левым ребром,
но в роще трясутся осины,
все тридцать, своим серебром.
И понял неумный Иуда,
что нет ему в мире угла,
во всей Иудее уюта
и в целой Вселенной тепла.