ЛЕВ ЛОСЕВ

ИЗ БУНИНА

                                                                                                Нине

Прилетят грачи, улетят грачи,
ну а крест чугунный торчи, торчи,
предъявляй сей местности пасмурной
тихий свет фотографии паспортной.

Каждый легкий вздох — это легкий грех.
Наступает ночь — одна на всех.
Гладит мягкая звездная лапища
бездыханную землю кладбища.

ЛЕКЦИЯ*

Каренина не виновата!
Виновен чайник Джеймса Ватта,
причинность, стрелочник, Толстой,
патриархальный строй.

Франкоязычный дед в тулупе?
Муж? Устрица в Английском клубе?
Незрячий паровоз? Фру-Фру?
Невроз? Нет, вру.

Ведь ради офицерской рожи
сама забыла мать Сережи
священный материнский долг,
и обагрился шелк.

На то, знать, воля Азвоздама,
что перееханная дама
отправилась не в рай, но в ад.
(Но чайник тоже виноват.)

ТРИ ЗВЕЗДОЧКИ ВМЕСТО НАЗВАНЬЯ

«Названье со смыслом двойным и тройным
отменим давай, навсегда устраним,
поставим как знак и предвестье
стиха тройное созвездье.

А альфа созвездья большая, как Фет,
она излучает лирический свет,
который нам душу пронзает», —
мне Кушнер сказал, он-то знает.

А бета созвездья, белея как Блок,
свой свет проливает туда, где листок
предсмертной записки приколот:
презренье, отчаянье, холод.

А третьей звезды золотые лучи
на белой бумаге как в черной ночи
мерцают таинственным светом,
чей смысл и самим нам неведом.

17 АГНОСТИЧЕСКИХ ФРАГМЕНТОВ

...бутылку 0.75. Толедской сталью снять заветную печать и вынуть рукопись. Ахти мне! Кислород, для нас живительный, для них наоборот — вещь в хладном воздухе распалась, как в огне. Остались лишь агнос агмен тическ фрагме.

1

ДХ:Бога нет?
 —  Бога нет.
ДХ:Ну, а ангелы-то есть?
      Ну, хоть крылья?
      Ну, хоть перья?
      Ну, хотя б одно перо?

2

— Ладно, есть. Но Он распят.
     Начинается распад
     и попов смурное пенье,
     что ни нота — невпопад.

3

МЦ:Рай — край.
      А антиGоd — dog.

—  А ад — распад?
     черти — черви?

4

Причаститься слезой в швейцарской дыре,
тремя красными нотами в поми-до-ре,
петухом взгромоздиться на рейку,
распереть своих перьев ядреную медь
и еще до рассвета три раза пропеть
имяреку тебе кукареку.

5

Как говорил горбун Леопарди:
«У меня есть горб — значит бога нет».

6

АА: Как бегун, другими обогнанный,
       в черной майке, прилипшей к спине,
       припадаю к отравленной, огненной
       страшной чаше, протянутой мне.

7

Многоочитая, как Ахиллесов щит,
в лопнувших жилах рудных входов,
гора отдыхает от трудных родов,
новорождённая мышь пищит.

8

Там, в прошлом веке, ЛГУ,
киоск газетный на углу,
газета с хрюканьем хруща,
общага с запахом борща.

9

картина удостоенная
сталинской премии второй
степени художник неизвестен

10

Вращались оранжевые абажуры
в дни неизвестно зачем рожденья,
вальс танцевали на сопках маньчжуры,
вознагражденье
было обещано — небо в колбасах...
(удаляется, продолжая вальсировать).

11

Кто-то сказал отчетливо: «Аквариум с вакуумом».

На нашем ненужном, расстроенном
рояле стояла запаянная
реторта с гелием,
странный трофей моего отчима, лауреата
сталинской премии второй
степени (за массспектрометр —
единственное слово, в котором следует писать три «с»
подряд, если не считать «СССР»).

12

Радио: Говорит радиостанция «Зоотечественники».
            Московское особое время — сорок часов.
            Тассо уполномочен заявить,
            что Иерусалим освобожден.
            «Я иранскому лидеру
           бороду выдеру», —
           сообщил нашему корреспонденту Салман Рашди.
           Погода: солнечно, облачно, с переменными грозами,
           проливные дожди.

13

ТВ: Это
       бородатое
       не коряга, а
       товарищ
       из Никарагуа.

14

—  А у меня ни кара, ни гуа.

15

Скрипучей бритвой щек мешочки брея,
хрипучий, брюшковатый обормот,
он думает, что убивает время,
но Время знает, что наоборот.

16

В застенке поясницы костолом.
Он требует признания: ты стар?
Не признаюсь.
Нет, признаюсь! Я стар.
Друзей всех выдаю: да, сговорились
поумирать и умерли.

17

   — А ангелы-то есть?

АП: Конечно, есть!
       Из золотых лучей и облаков
       Они построят город. Ровно в полдень
       Над главной крепостью взлетит пушинка
       И станет синий воздух щекотать.

ПО БАРАТЫНСКОМУ

Версты, белая стая да черный бокал,
аониды да желтая кофта.
Если правду сказать, от стихов я устал,
может, больше не надо стихов-то?

Крылышкуя, кощунствуя, рукосуя,
наживаясь на нашем несчастье,
деконструкторы в масках Шиша и Псоя
разбирают стихи на запчасти

(и последний поэт, наблюдая орду,
под поэзией русской проводит черту
ржавой бритвой на тонком запястье).

«ДЕНЬ ПОЭЗИИ 1957»

Убожество и черная дыра —
какой? — четвертой, что ли, пятилетки.
В тот день в наш город привезли объедки
поэзии с московского двора.

Вот, дескать, жрите. Только мы из клетки
обыденности вышли не вчера...
На пустыре сосна, под ней нора,
тоскующий глухарь на нижней ветке...

В наш неокубо- москвичам слабо,
в сей- футуризм, где Рейн ревет: Рембо! —
где Сфинкс молчит, но в ней мерцает кварц.

В глазах от иероглифов рябо
Ерёминских и Бродского ребро
преображается в Елену Шварц.

* * *

Иуда задумался, пряча
сребреники в суму,
холодный расчет и удача
опять подыграли ему.

Срубить колоссальные бабки
и прежде случалось подчас,
но что-то становятся зябки
апрельские ночи у нас,

но падалью пахнут низины,
но колет под левым ребром,
но в роще трясутся осины,
все тридцать, своим серебром.

И понял неумный Иуда,
что нет ему в мире угла,
во всей Иудее уюта
и в целой Вселенной тепла.