ПИСЬМА ИЗ ПРОШЛОГО
Переписка родителей
юного Даниила Ювачёва (Хармса)
1912—1917
Перед вами отрывки из неопубликованной переписки супругов Ювачёвых, родителей поэта Даниила Хармса, с 1912-го по 1917 год.
Биографией Ивана Павловича Ювачёва, отца Даниила Хармса, народовольца, шлиссельбуржца, религиозного писателя, долгие годы плодотворно занимался петербургский литературный исследователь, журналист «Радио России» Николай Матвеевич Кавин (1946—2022). Он проделал огромную работу по расшифровке и подготовке к изданию дневников И. П. Ювачёва, самобытного литератора и мыслителя.
Ювачёв вел дневники на протяжении всей жизни, бо`льшая часть его дневниковых материалов сохранилась. Их публикация недавно завершилась и насчитывает десять больших томов.[1] Но кроме дневников интерес представляет частная переписка семьи Ювачёвых, сохранившаяся в Государственном архиве Тверской области.[2] Их расшифровкой и подготовкой к печати также успешно занимался Николай Матвеевич Кавин, но окончательно подготовить к печати не успел.
Из обширной переписки для настоящей публикации были выбраны фрагменты, которые позволяют познакомиться с укладом семьи Ювачёвых, подарившей русской литературе необычного писателя Даниила Хармса (1905—1942). Все они публикуются впервые и имеют прямое отношение к жизни автора замечательных, но лишь сравнительно недавно ставших известными широкому кругу читателей оригинальных стихов, прозы, пьес, произведений для детей… Насколько содержащаяся в письмах информация важна и интересна для понимания личности будущего писателя? Полагаю, очень важна, так как детство — начальный этап духовной биографии каждого из нас.
Мой интерес к истории семьи Ювачёвых личный, выходит за рамки привычного и естественного интереса читателей к Даниилу Хармсу. Кажется необходимым рассказать читателю о героях этой публикации без идеализации, но с любовью и с желанием понять близких, от которых меня отделяет более чем столетие. Знание о тех, кто был до тебя, помогает лучше понять, кто ты и для чего пришел на эту землю. Ибо это история и моей семьи. Рассказ о ней ведут супруги Ювачёвы, родители маленького Дани, будущего Хармса — в первую очередь Надежда Ивановна (урожденная Колюбакина), мать поэта.
В различных публикациях, посвященных жизни и творчеству Даниила Хармса, часто пишут о влиянии, которое на него оказал отец — Иван Павлович Ювачёв. Его влияние на сына несомненно и велико.
Организация «Народная воля», одиночное заключение в Петропавловской крепости, смертный приговор, Шлиссельбург, сахалинская ссылка… Жизнь моряка, революционера, путешественника, писателя не могла не стать примером для сына. Но почти ничего не написано о влиянии на него матери. Я убеждена, что мать в жизни любого человека, особенно мужчины, играет исключительную роль. Человек, который не получил в полной мере материнской любви в детстве, выходит в мир беззащитным и не умеющим любить. Часто это определяет судьбу.
И поэтому, и потому, что бо`льшая часть печатаемых фрагментов семейной переписки, в которой упоминается Даниил, написана материнской рукой, естественно сначала рассказать о ней.
Моя прабабушка — Надежда Ивановна, урожденная Колюбакина, жена народовольца Ивана Павловича Ювачёва, мать поэта Даниила Хармса, родилась в Дворянской Терешке Саратовской губернии Хвалынского уезда в 1869 году в семье губернского секретаря Ивана Никитича Колюбакина и Варвары Сергеевны Богданович.
Большого достатка в семье родителей Надежды Ивановны не было, а детей было много — четыре девочки и два мальчика. И всем нужно было дать образование. Не случайно, полагаю, ее отец, Иван Никитич, помещик и землевладелец, вынужден был служить в земской управе. Дети получали домашнее воспитание. Девочек обучали чтению, письму, счету, Закону Божьему, французскому языку, рукоделию и музыке. В доме жили и гувернантки для девочек, и учителя для мальчиков. Так позднее была устроена жизнь и в доме Надежды Ивановны.
Закрытая и сдержанная внешне, Надежда Ивановна была способна на глубокие и искренние переживания, восприимчива к прекрасному. Не знаю, насколько доверительными были отношения детей с матерью. Может быть, особой теплоты и ласки не было, ведь все силы и внимание ее матери Варвары Сергеевны тоже отнимало хозяйство. Учить старших девочек было решено на казенный счет — в санкт-петербургском Екатерининском институте благородных девиц. Что было не так просто. Наверное, помогли родство, знакомства, связи: род Колюбакиных относится к известным и славным в России. Так или иначе, но три девочки — Наташа, Надя и Машенька — были отправлены из Дворянской Терешки, из «саратовской деревни и глуши» в столицу, где их ожидала совсем другая жизнь. Поступив в институт, девочки на несколько лет разлучались со своей семьей. Конечно, это ослабляло родственные чувства.
Надежда Ивановна вышла из института в 1890 году, пробыв в нем 8 лет. В 1920 году при устройстве на службу в больницу имени Боткина она указала в анкете: самостоятельную трудовую жизнь начала в 21 год с окладом в 100 рублей — заведующей паровой прачечной при Убежище для женщин, вышедших из заключения. В жизни юной начальницы период непростой, место, куда она попала, совсем нерадостное.
Важную роль в жизни Надежды Ивановны сыграла Елизавета Алексеевна Нарышкина, председательница Санкт-Петербургского дамского благотворительного тюремного комитета, оказывавшего помощь отбывающим срок тюремного заключения в Петербурге, а также их семьям. Дама кавалерственная, награжденная Орденом Святой Екатерины…
Комитет занимался выдачей денежных пособий, снабжением одеждой, приисканием занятий, призрением детей и определением престарелых в богадельни. Надежде Колюбакиной досталось место в приюте имени Ее Императорского Высочества принцессы Евгении Максимилиановны Ольденбургской, Убежище для арестантских детей-девочек на 80 человек. Девочки в возрасте от 3 до 8 лет, дети родителей, находящихся в местах заключения, бесплатно получали в приюте полное призрение, воспитание, обучение грамоте, кройке, шитью, кулинарному искусству и домашним работам.
Характер Надежды Ивановны к этому моменту вполне определился. Она была весьма сдержанна в проявлении эмоций, приучена к дисциплине, порядку и, видимо, за годы службы в Убежище превратилась во вполне авторитарную личность, дослужившуюся до положения начальницы Убежища. И в то же время Надежда Ивановна всегда была способна на благородные порыв и поступок.
Руководить учреждением тюремного типа молодой женщине было весьма непросто. Здесь нужен и талант экономиста, и практическая сметка для ведения хозяйства. Наверное, Е. А. Нарышкина сумела в Надежде Ивановне разглядеть зачатки этих талантов, и они за годы службы в ней развились. Но постоянное общение с женщинами, вышедшими из тюрьмы, вряд ли смягчает нрав и облагораживает манеры. С годами резкость в суждениях, грубоватость, вспыльчивость у Надежды Ивановны, и в детстве не избалованной любовью и нежностью, приобрели черты не самые симпатичные. Сам круг общения с людьми несчастными не приучает чувствовать себя счастливой. Да и перспективы устройства личной судьбы, о котором мечтают все женщины, были очень туманны. К слову сказать, ее сестры так и не смогли создать свои семьи и заменить Дане и его сестре Лизе после смерти Надежды Ивановны мать.
Итак, служба в Убежище была тяжелая и нерадостная, а любви или надежды на нее не было совсем. А ведь юная Наденька была очень недурна собой: тоненькая, с прекрасной осанкой и каким-то особенным умением гордо держать голову. У нее были легкие пепельные волосы, которые сами собой лежали волной; летом они завивались у лба и на висках. И глаза — серые, глубокие, они смотрели всегда серьезно и редко улыбались. Эти глаза и этот взгляд унаследует сын Даня, как и некоторые черты характера. В дневнике Ивана Павловича за 1930 год написано: «Профессор Рибо ввел термин anhedonia (ангедония), когда человек подвержен душевной угнетенности, грусти, отсутствию жизненной бодрости, утрате вкуса к жизни, нет радости, нет интереса… У Нади тоже была постоянная гнетущая тоска. Вчера я вынул ее портрет из папки. Говорят, это одна из форм меланхолии: то раздражителен, то недоверие к себе, то тревога, то страх, то отчаяние… Если бы не было у меня веры в Бога, то что бы со мной было!»[3] Думаю, начало постоянной гнетущей тоски в жизни Надежды Ивановны было положено уже на заре ее жизни, и это очень печально. Но вот в начале 1900-х годов, когда Наде перевалило за 30 лет, а по меркам того времени это очень много для женщины незамужней, вдруг все волшебным образом переменилось. Она познакомилась со своим будущим мужем Иваном Павловичем Ювачёвым. И начался новый этап ее жизни, в которой будет много всего.
И здесь мне все-таки хочется написать, что семейная жизнь Надежды Ивановны и Ивана Павловича была долгой и счастливой. Очень хочется, потому что оба это заслужили. Думаю, что некая схожесть их судеб способствовала симпатии, которая между ними возникла. Несмотря на то что они были очень разными людьми. Могу предположить: судьба Ивана Павловича вызвала у Надежды Ивановны чувства сострадания и восхищения. А от этих чувств недалеко до любви. Прибавьте сюда желание перемен в жизни, семейного счастья, детей, своего дома и огромный запас нерастраченных чувств. И все это, вместе с непростым характером и драматичным жизненным опытом Надежды Ивановны, обрушилось на Ивана Павловича. Он же искал в семейной жизни не страстей, а мира и покоя. К 1903 году Ивану Павловичу исполнилось 43 года, а это даже не середина жизни. Основные представления о себе, о спутнице жизни, о семье у него давно сложились, поэтому притираться друг другу ему и невесте приходилось трудно. На первом месте в отношениях с людьми у Ивана Павловича стояли терпение и любовь. И поэтому он не выносил лжи, сплетен и пустых ссор. Но иногда будущий муж не мог сдержаться. Так незадолго до венчания Иван Павлович упрекает свою невесту за то, что она не выполнила своего обещания бросить курить: «Мне страшно обидно, что я строго должен говорить с Вами из-за поганой папироски. <…> Что же будет дальше?» Но Надежда Ивановна вовсе не чувствует себя виноватой: «Вы совершенно напрасно думаете, что меня строгость с Вашей стороны могла бы заставить бросить курить, я бросила только ради любви к Вам…»[4] Надежда Ивановна обладала характером независимым и очень ценила эту независимость, она могла идти на компромиссы, но это должен быть ее собственный выбор. Жертвенность, по ее мнению, возможна, но только ради любви. В том же письме Иван Павлович спрашивает невесту, где же ее сила воли, которой она хвасталась? Мне кажется, сила воли у Надежды Ивановны была. А вот женских мягкости, слабости и терпимости, которые хотел видеть в подруге Иван Павлович, недоставало. Это, несомненно, усложняло их отношения. Надежде Ивановне очень хотелось счастья себе, хотелось сделать счастливым своего мужа. Она начала создавать свой семейный дом, свой очаг, свое счастье. Думается, что и в этом вопросе у них с Иваном Павловичем взгляды расходились. Надежда Ивановна и после замужества продолжала служить в Убежище. Вероятно, в этом была и материальная необходимость: во‑первых, жалование Надежды Ивановны для молодой семьи лишним не было, а во‑вторых — казенная квартира с дровами, предоставляемая служащей Убежища. Но мечта о своем доме, именно о доме с хозяйством, стала занимать большое место в жизненных планах Надежды Ивановны после замужества. Детская память о жизни большой семьей в собственной усадьбе с большим парком дала о себе знать. И в 1911 году Ювачёвы начинают строительство дачного дома в Тарховке. Иван Павлович практической, хозяйственной жилки не имел и, как мне кажется, тяготился необходимостью организовывать домашний быт. Ему привычнее было состояние вечного путешественника, который руководит жизнью семьи издалека, в переписке. К тому же служба Ивана Павловича ревизором сберегательных касс подразумевала необходимость перманентного пребывания вне дома. Каждый его приезд в семью был сродни визиту Деда Мороза. Его ждали, без него скучали, он привозил подарки и рассказывал увлекательные истории о своих путешествиях. Вот так и сложилось это семейное распределение ролей: очень земная мама, твердо стоящая на ногах, которая решает насущные проблемы и не склонна к сантиментам, и отец — почти небожитель, который сам никогда не сердится, но, если он дома, может спасти от сурового наказания матушки. Елизавета Ивановна, сестра Хармса, вспоминала, что отец уносил ее на руках в свой кабинет, спасая от дурного настроения матери. Однако по своей природе Надежда Ивановна вряд ли была такой уж строгой.
Следующий ребенок, родившийся в 1905 году, Даня, по воспоминаниям его сестры Лизы, оказался не только долгожданным, но и самым любимым. «Дане, — напишет она, — от мамы ни в чем отказа не было». Да и внешне Даниил Иванович был больше похож на мать, чем на отца. Но любовь любовью, а несдержанный характер Надежды Ивановны давал о себе знать. Иван Павлович не зря в письме к жене обращал ее внимание на то, что она «слишком часто кричит на ребят».
Безусловно, умиротворяющего присутствия отца очень и очень не хватало семье. На плечи Надежды Ивановны лег тяжелый груз: служба в Убежище, домашнее хозяйство, частые беременности и трудные роды, болезни и смерть детей. Из пяти рожденных детей до зрелых лет дожили только двое — Даня и Лиза. Жизнь научила Надежду Ивановну приспосабливаться к разным обстоятельствам, выживать в разных условиях, бороться с предвиденными и непредвиденными трудностями. Это упорство, а порой и упрямство, она вносила и в свою личную жизнь. Надежда Ивановна была человеком незаурядным, безусловно талантливым и самобытным. Одновременно и практичным, и способным на сильное чувство. И не могла уйти, не оставив следа в сердцах своих близких — детей и мужа.
Естественно, что в данной публикации, в переписке супругов Ювачёвых чаще звучит голос Надежды Ивановны. Именно она, как мать семейства и хозяйка дома, рассказывает о повседневных заботах, о детях, об их успехах, болезнях и различных семейных происшествиях, в том числе и об устройстве дачи в Тарховке.
Таким образом, маленького Даню читатель увидит глазами любящей матери.
Отец, если судить по его письмам, присутствует в семейной жизни в качестве воспитателя, который дает советы в соответствии со своими представлениями о жизни.
Что же это были за представления и как они сложились?
Иван Павлович родился в1860 году в Санкт-Петербурге в семье дворцового полотера Павла Ивановича Ювачёва, служившего в Аничковом дворце. В семье было пятеро сыновей — Виктор, Андрей, Михаил, Петр, Иван — и дочь Анна.
В четырнадцать лет после окончания Владимирского уездного епархиального училища в Санкт-Петербурге мальчик хотел стать лесничим, однако родные уговорили его поступать в морское техническое училище. Конкурсные экзамены Иван сдал и поступил осенью 1874 года на штурманское отделение Технического училища Морского ведомства, которое окончил с отличием. В 1878 году с чином кондуктора и специальностью штурмана отправился служить на Черноморский флот. Весной 1882 года познакомился с подполковником Михаилом Ашенбреннером, лидером революционной подпольной организации, и возглавил кружок военных офицеров.
В 1882 году он вернулся в Петербург, где поступил в Военную академию. Здесь Ювачёв установил связь с «Народной волей» и был арестован по делу об убийстве руководителя Центральной группы партии — и в то же время жандармского подполковника, инспектора Охранного отделения — провокатора Георгия Судейкина. Военно-окружной суд 28 сентября 1884 года по «процессу 14-ти» приговорил Ювачёва к смертной казни, однако 6 октября казнь заменили на пятнадцать лет каторги. Первые два года молодой офицер провел в одиночных камерах Петропавловской и Шлиссельбургской крепостей.
О чем думал он в заточении, а потом на Сахалинской каторге? Какая огромная внутренняя работа совершалась в его душе? Испытывал ли он раскаяние и сожаление, вспоминая свое участие в революционной организации? Где брал силы для того, чтобы в нечеловеческих условиях сохранить в себе человека? Сколько товарищей, сильных людей, вроде бы до последнего придерживавшихся своих убеждений, тюрьма сломала, сделала ко всему безразличными, сколько из них покончили с собой, сколько сошли с ума…
Спасти в себе живую душу, видимо, невозможно было без веры. И вера в революцию уступила вере в Бога. Но и здесь Иван Павлович пошел против течения, пошел своим путем.
Народоволка Вера Фигнер, проходившая по процессу «14-ти», объявила религиозность Ювачёва сумасшествием. Товарищи по заключению недоумевали. Начальство предложило свободу в обмен на уход в монастырь, но он отказался. Даже родные, к которым Иван Павлович вернулся через 14 лет, не поняв его духовных исканий, назвали его ханжой…
Все это стало для Ювачёва новым болезненным испытанием. Настолько чувствительным, что, он решает обратиться к своему кумиру Льву Толстому, которому пишет: «Вам рекомендовали меня как узкого церковника, погрязшего в тину людских предписаний. Но это не совсем так».[5]
Так что же с молодым революционером на самом деле произошло? Разве, вернувшись к Богу, он показал свою слабость? Нет, мне кажется, что это был выбор человека, осознавшего: «мир и любовь» дороже, чем ненависть и война. Не случайно после освобождения Ювачёв выбирает для себя псевдоним Миролюбов, выражающий его понимание гармоничной жизни.
Очень любопытна анкета, где Иван Павлович дает себе такую характеристику: «Мои любимые — добродетель: любовь, качество у мужчин — рассудительность, у женщин — нежность, доброта, сочувствие. Занятие — исследовать Библию. Отличительная черта характера: боязнь. Как я представляю себе счастье: ничто бы меня не беспокоило и любить. Как я представляю себе несчастье: когда человек страдает душой и телом. Любимые писатели: теперь Евангелисты и Толстой».[6]
Однако жизнь Ивана Павловича после ссылки представляется скорее бурной, мятежной, полной желания реализовать себя по-настоящему, чем миролюбивой.
После пережитого он, скорее всего, лишь утратил наивность, стал осторожнее, мудрее. А потому, даже мечтая обрести любовь и дружбу, не спешил пускать в свою жизнь и душу посторонних, боясь разочарований и непонимания. Очевидно, в этот период его характер сильно изменился.
Но ведь и жизнь вокруг изменилась, изменился Петербург, куда в 1899 году вернулся Ювачёв, и люди, в нем живущие. Чтобы заявить о себе в новой жизни, чтобы стать кем-то, следовало успеть сделать многое. Необходимо было поступить на службу, чтобы было на что жить, обзавестись жильем, подумать об устройстве личной судьбы.
Но главное, осуществить то, к чему лежала душа: сказать свое духовное слово.
К сожалению, сокровенные мечты Ивана Павловича с трудом воплощались в реальность. С одной стороны, у него имелось идеализированное, но твердое представление о своем призвании идти по пути духовного совершенствования. С другой — существовала необходимость заниматься делами практическими, житейскими, приземленными, к которым у него не было ни интереса, ни способностей. Да и люди, окружавшие Ювачёва, по большей части думали о земном, а не о духовном. Их мелкие, как ему казалось, потребности, их обывательские настроения, вкусы и отсутствие восхищенного или хотя бы уважительного интереса к его внутреннему миру обижали и возмущали. Ища близких по духу, он стремился пробудить интерес к вопросам веры назидательными беседами и проповедями. А не находя понимания, раздражался и страдал от внутреннего одиночества. Вернувшись после ссылки в европейскую Россию в уже зрелом возрасте, он остался бескомпромиссным идеалистом времен своей молодости.
В начале 1900-х годов Иван Павлович искал единомышленников на философских собраниях у Мережковских, среди духовенства, в кругу сослуживцев и родных, у женщин, которые скрашивали его холостяцкое одиночество. И оставался непонятым. Даже семейная жизнь не принесла ему желанного успокоения, потому что без любви, опираясь лишь на свои строгие представления о том, как следует жить в браке, двое людей не могут быть счастливы. «Доброе сердце, нежное, как у женщины», — скажет о себе один из героев рассказов Ивана Павловича. Это, я уверена, написано о нем самом. Однако Надежде Ивановне, ставшей женой Ивана Павловича, только доброго сердца будет недостаточно, ей нужно будет любящее сердце. А его-то он ей открыть не смог. И оттого оба были несчастливы в браке.
Роль отца и мужа ему проще было играть, находясь вдали от семьи. А долгожданный сын Даниил, будущий Хармс, воспитывался им чаще в письмах, нежели при личном участии.
Иван Павлович Ювачёв сделался более терпимым в последние, 30-е годы ХХ столетия, когда к нему пришли мудрость и понимание людей. Его зрелая любовь целиком достанется внуку Кириллу, моему папе. Эту любовь папа будет помнить и чувствовать всю жизнь, за что я Ивану Павловичу бесконечно благодарна.
1. Ювачёв И. Собрание дневников. В 10 книгах / Вступительная статья, составление, подготовка текста и примечания Н. М. Кавина. М., 2016—2020.
2. ГАТО. Ф. 911. Оп. 1. Д. 2.
3. Ювачёв И. Дневник 1930 г. / Ювачёв И. Собрание дневников. Т. 9. Дневники (1922—1931). С. 275.
4. Переписка И. П. Ювачёва с Н. И. Колюбакиной. Письмо от 4 апреля 1903 (ГАТО. Ф. 911. Ед. хр. 5. Ч. 3. Л. 2—3).
5. Конверт с надписью: «Москва. Хамовники. Его Сиятельству Льву Николаевичу Толстому. Собственный дом». Почтовый штемпель: «С.‑Петербург, 25 фев<раля> 1900» (Государственный музей Л. Н. Толстого. Ф. 1, № 201/61).
6. Ювачёв И. Дневник 1893 г. / Ювачёв И. Собрание дневников. Кн. 2. Дневники (1892—1896). Письма (1893). С. 111—112.
Марина Махортова
1912
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
23 января 1912 г<ода>
Дочка твоя день ото дня делается все озорнее, она теперь все называет первоначальным слогом. Нап<ример>, кухня, она говорит ку. Дерутся с Даней чуть только не каждый час. Даня мечтает о машине, которую ты ему привезешь из Москвы…
Все эти дни стоит сильный мороз 19°, гулять их не пускаю уже 2 дня…
Пишу тебе, сидя в конторе, дома невозможно, дети кричат, лезут на руки, убежала от них…[1]
1. Место жительства семьи Ювачёвых и место службы Н. И. Ювачёвой, заведующей Убежищем для детей женщин, выходящих из мест заключения, Дамского попечительного о тюрьмах комитета, находилось в здании по адресу по адресу: Казачий плац, ул. Глинская, д. 1. При Убежище были Дом трудолюбия и богадельня, а также домовая церковь во имя Собора Пресвятой Богородицы. В этом доме родился Даниил Ювачёв (Хармс).
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
26 января 1912 г<ода>
Сегодня восхитительный день, солнце, что весной, дети все время гуляют. Сейчас 5 ч<асов> дня, но их еще нет…
Даня пишет тебе письмо, но, когда он его кончит, трудно сказать…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
28 января 1912 г<ода>
Дети каждый день гуляют, так как теперь тепло. Лиза[1] гуляет с удовольствием, но Данька всякий раз спорит, но зато когда прогонишь, то назад трудно затащить. Бонны еще нет, но в начале февраля, кажется, приедет. Прежняя бонна пропала, ни слуху ни духу, и вещи ее так и стоят у нас…
Лиза уселась на колени и мешает мне писать. Она выдумала звать Даню Папой, от чего Даня в восторге. Думается, что к твоему приезду она будет говорить, так ей бедной хочется…
1. Младшая сестра Даниила Хармса (1909—1992).
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
29 января 1912 г<ода>
Даня стал умнее. Я ему говорю, что Папа не знает, что тебе купить, а он говорит: «Не надо покупать, у Папы денег мало». Я ему говорила, что Папа даже недоедает из-за нас, все бережет деньги для вас. Он это и запомнил…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
31 января 1912 г<ода>
Сегодня должна приехать бонна, я ее жду очень, по крайней мере Даня хотя немного будет поставлен в рамки, а то меня целыми днями нет, а Настю и Маню[1] он не слушается и озорничает вовсю. Вчера Даня и Лиза катались на вейке. Восторг был полный, особенно Лиза, она так радовалась, так кричала, пока ее одевали. Сегодня опять холодно, но они все же ходили гулять…
По всему Убежищу стоит блинный чад, от одного чаду не захочешь есть блинов, у меня даже голова болит. Но дети с удовольствием едят блины…
1. Кормилица-няня детей Ювачёвых Настя. Когда у матери Дани Надежды Ивановны кончилось молоко, она отправилась в Порховский уезд Псковской губернии и нашла там молодую женщину Настю, которая недавно родила. Одновременно родила и ее мать. Мать осталась выкармливать двух младенцев, а Настя стала кормилицей Даниила. Маня — тетя по матери, Мария Ивановна Колюбакина.
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
4 февраля 1912 г<ода>
Дети в восторге были от игрушек. Лиза все время носится с куклой. Машина не действует, но Ив<ан> Алек<сеевич> думает, что можно будет ее поправить…
Ната благодарит тебя за открытку с Толстым, а Машенька[1] не очень благодарна, потому что Данька все лепешки сам поел и послал ей с Натой одну лепешку, она находит, что это очень мало для нее. Она сегодня приехала к нам. Бонна так ничего, играет и занимает Даню хорошо, и он охотно с ней бывает. Но недостаток в ней есть, это голос, она так громко говорит, прямо оглушает меня…
1. Наталья Ивановна Колюбакина — старшая сестра матери Хармса Надежды Ивановны, тетка детей Ювачёвых, дочь губернского секретаря, помещика Саратовской губернии, родилась 25 июля 1868 в Дворянской Терешке Хвалынского уезда; 17 мая 1886 окончила курс в институте Ее Императорского Высочества принцессы Терезии Ольденбургской, получила звание
домашней наставницы, 26 мая 1886 поступила на Педагогические курсы Санкт-Петербургской женской гимназии, окончила курсы 25 мая 1889. С 1891 по январь 1889 служила в Санкт-Петербургском Николаевском женском училище; с 1898 — преподаватель русского языка и словесности в Царскосельском женском училище Духовного ведомства на действительной службе (на 1913).
Мария Ивановна Колюбакина — младшая сестра матери Хармса Надежды Ивановны, дочь губернского секретаря, помещика Саратовской губернии, родилась 23 августа 1872 в Дворянской Терешке Хвалынского уезда, окончила курс в Саратовском Мариинском институте в 1890; в 1894—1895 состояла помощницей смотрительницы 1-го Саратовского Мариинского детского приюта, в 1895—1906 состояла в должности учительницы земско-общественного училища Аткарского уезда Саратовской губернии; с января 1908 — сверхштатная классная надзирательница в Царскосельской Мариинской женской гимназии (женском училище) (на 1913).
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
12 февраля 1912 г<ода>
Данюк получил твои две открытки, носился с ними несколько дней подряд и потом воткнул их в альбом. Эту ночь он меня напугал, проснулся, стал жаловаться на тошноту и боль в желудке. Я ему сейчас же компресс и грелку и возилась с ним всю ночь. В 4 ч<аса> утра он уснул у меня на кровати и встал, благодаря Богу, здоровым. Целый день сегодня бегает, шумит, гулять не пустила после компресса.
Лилька гуляет. Все 7 коз моих окозлились, и теперь молока вдоволь. Даня так был рад молоку, что первые два дня он даже не ел ничего, а все пил молоко. Я думаю, не от молока ли ему и скверно было…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
17 февраля 1912 г<ода>
Эти дни Даня что-то плохо выглядит, хотя ни на что не жалуется. Ночи спит неважно, вероятно, погода на него влияет. Три дня, как стоит оттепель, туман, воздух тяжелый, и Даня, хотя и много гуляет, но, видимо, воздух его очень утомляет. Немка хотя и хорошо говорит по-немецки, но так молода, так ветрена, что положиться на нее совсем нельзя. Да ей, видимо, скучно сидеть с Даней, и она все больше занимается собой, особенно, когда меня нет…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
18 февраля 1912 г<ода>
Такая ужасная погода, что утром приходится работать с огнем. Детей сегодня и гулять не пускаю, думаю, что кроме вреда от этого гулянья ничего не будет…
Дочка твоя понемногу начинает говорить и, что бы ни случилось, обо всем мне доложит. Сплетница большая. Дружба это время у них большая с Даней, Лиза так его и зовет «маленький Папа», а на себя показывает — «маленькая Мама», а Папа большой «тпруа за куклой»…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
20 февраля 1912 г<ода>
Даня теперь ничего, все происходило из-за желудка, вероятно, надо прекратить давать рыбий жир. Как перестали давать, так лучше стало, начали опять давать, опять с желудком началась пертурбация. Слишком тепло стало. Снег весь сошел, сплошное море у нас перед окнами, и Даня с Лизой все время лопатами брызгаются в этих лужах. Я уже вчера запретила им это делать, боюсь: нанюхаются навозной жижи. Бонна никуда не годится, она только собой занимается, да мечтает о<б> увеселениях. Каждый день приходится ей напоминать об ее обязанностях. Слишком, должно быть, молода…
Пишу тебе в конторе, и дети, которые гуляют, стучат мне в окно…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
23 февраля 1912 г<ода>
У нас совсем тепло, дети много гуляют. Дружба у Лизы с Даней громадная, ни он без нее никуда, ни она без него никуда…
Даня и Лиза крепко целуют Папу и поздравляют с днем Ангела. Данька уверяет, что он тебе целый пуд бриллиантов подарит…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
25 февраля 1912 г<ода>
Данилка очень много понимает по-немецки, но сам говорить не говорит. Бонной совсем я не довольна, она злющая, постоянно кричит, так что ее приходится усмирять. Вряд ли оставлю ее. Одеваться Даня стал сам, еще до этой бонны, но совершенно одеться еще не может…
Лиза удивительно мила, такая славная девочка становится, умная, все-то она понимает. Даня ее обожает, и она Даню, теперь даже никогда не ссорятся…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
1 марта 1912 г<ода>
Вчера детей целый день не видела, кроме утра и 8 ч<асов> вечера на минуту. Даня, говорят, даже начал бушевать и собирался убежать ко мне вниз. Уже Л<идия> Алек<сеевна>[1] его там успокоила. Отыскалась наконец и прежняя бонна, вчера пришла, голодная, холодная, ночевала у нас. Конечно, все время без места. Говорит, что сегодня обещали ей дать место, но я не верю…
Вчера остригли обоих ребят. К Лизе так это идет, она прямо хорошенькая сделалась, она вообще все хорошеет. Делает большие успехи в разговоре…
1. Лидия Алексеевна Смирнитская, надзирательница Убежища, ближайшая помощница Надежды Ивановны Колюбакиной.
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
4 марта 1912 г<ода>
Сегодня дивный солнечный день, дети гуляли утром, а сейчас Лиза спит, а Даня с Натой, которая сегодня приехала, ушли гулять. Бонна сегодня отпросилась со двора…
Хотелось бы детей пораньше отправить в Тарховку[1], но с кем они там будут, я ездить не смогу, а оставлять их на руках прислуги я не решусь. Ната с Машей заняты. Хорошо, если тебя не скоро пошлют, на что мало надежды…
1. Платформа (бывший разъезд) сестрорецкого направления Октябрьской железной дороги в историческом районе Тарховка города Сестрорецка (Курортный район Санкт-Петербурга). Расположена на однопутном участке между платформами Александровская и Разлив, на перегоне Лисий Нос — Сестрорецк. Упоминания о даче в Тарховке обнаруживаются в письмах главы семейства Ивана Павловича Ювачёва начиная с 1910. Дачу в этих местах принимает решение строить лично Надежда Ивановна, не посоветовавшись с мужем и заняв на строительство денег. В течение года была выстроена теплая, просторная дача на участке с соснами, оборудованная по последнему слову строительного дела того времени, с телефоном, хозяйственными службами и посадками.
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
14 марта 1912 г<ода>
Даничка с желудком справился, теперь ничего, но немного похудел после всей пертурбации. Лизочка одна прелесть, все время щебечет, как птичка. На вербах им купила 2 чижа и золотых рыбок, она теперь все время поет, птичка летает, птичка играет. Говорит много, но трудно еще ее понимать. С бонной на днях имела большое объяснение, сказала ей все, что мне желательно и что мне не нравится в ее теперешнем обхождении с Даней, обещала всё исполнять…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
15 марта 1912 г<ода>
У нас всё благополучно, понемногу направляемся во всём. Ребятишки здоровы, я тоже, так что ты не беспокойся, кончай скорей свои дела и приезжай к нам, дети тебя очень ждут…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
17 марта 1912 г<ода>
Вечером пойдем в церковь, дети давно ждут вербы, чтобы со свечой стоять в церкви…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
4 мая 1912 г<ода>
Так тяжело у меня на сердце стало, как проводила тебя, очень уже далеко. Даня вернулся тоже невеселый, Л<идия> А<лексеевна> говорит, что, когда поезд тронулся, он, говорит, задумался и сказал: «Ведь три месяца Папы не будет». Лизочка всем сообщает, что Папа уехал. Когда увидела, что я плачу, она просто не знала, как ей быть, чтобы я не плакала…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
10 мая 1912 г<ода>
У нас все идет хорошо, дети совсем здоровы и благодаря дивной погоде все время сидят на речке, я их даже мало и вижу. Лиза ежедневно ждет тебя, кто бы ни позвонил, она бежит, кричит «Папа», прямо в прихожую. Как-то я взяла твой портфель с чистой бумагой, чтобы убрать его в комод, так она так прыгала, радовалась, думала, ты приехал. Даня, конечно, понимает больше и знает, что ты только через три месяца приедешь, находит, что очень уж долго…
Завтра отправляю детей, Настю и Олю в Тарховку садить огород. Пускай дети немного побегают на чистом воздухе и дело заодно сделают…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
19 мая 1912 г<ода>
Сегодня я встала и вечером будут крестить Наташу[1]. Я тороплю с крестинами для того, чтобы отправить детей двух старших в понедельник на дачу. Вещи уже все отправлены, и я ждала только Машеньку, которая сегодня освобождается. Погода все время стоит дивная, 31° в тени, жаль держать их долго здесь…
Девочкой я очень довольна. Она до того похожа на тебя, что даже смешно становится смотреть: Ив<ан> Пав<лович> в десять раз меньше. Даня с Лизой очень заняты ей, целуют ее, качают, то один, то другая…
Лиза сидит у меня на коленях и велит написать тебе, что она крепко целует Папу и чтобы ты скорее ехал. Данюк тоже целует и обещает, как выучится, так написать тебе письмо…
1. Младшая дочь Ювачёвых, родилась в 1912. Умерла от дизентерии в 1918, похоронена рядом с матерью на Литераторских мостках Волкова кладбища.
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
21 мая 1912 г<ода>
Вчера и сегодня все время собирала вещи и отправляла на дачу, а сейчас уехали и дети. Сама же осталась дня на три здесь, чтобы еще немного <за>пастись силами, да у Наташи еще не отпал пупочек, и пока еще акушерка ходит купать ее…
Ребятишки наши едва могли дождаться, когда поедут на дачу, сегодня вскочили чуть не в 6 ч<асов> утра и до 2-х часов все пищали: скоро ли, скоро ли? Лизочка все хлопотала, укладывала вещи, чего только не наложила, пришлось тихонько всё выкинуть. Данюк, тот помогал связывать и выносить. Одним словом, как муравьи работали…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
25 мая 1912 года
Переехала вчера с Наташей на дачу, но дорога так утомила меня, что даже чувства радости у меня не было при виде детей, скорее надо было лечь, силы совсем меня оставили. Сегодня встала более бодрая, но все еще прежнего нет. Лиза искусана так комарами, что жаль смотреть. От меня не отходит, целует, гладит, глядит в глаза, такая ласковая, и не хочешь, да будешь любить. Наташу тоже все целует, ссорятся с Даней из-за нее, кому около сидеть и чья она: Данина или Лизина. Даня все время бегает или на трапеции. Поймал маленького вороненка со сломанной ногой и теперь ухаживает за ним, кормит, лечит, и вороненок уже его знает. Как он к нему подходит, так тот разинет рот и кричит, есть просит…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
27 мая 1912 года
В Тарховке у нас очень хорошо, только комары всё мешают. Дети до того ими изъедены, что на них страшно смотреть, но удивительно, что как Даня, так и Лиза очень терпеливо переносят эти укусы и буквально не входят в дачу, а всё время в саду, спать с трудом загоняем…
Сегодня ставят купальню на озере, и дети всё время там. Жара страшная сейчас, верно, гроза будет, очень уже душно, да вдали и гремит гром…
Лизочка сейчас прибежала и просит крепко, крепко Папу поцеловать. И еще что-то много говорит, да я уже не понимаю. Данюк тоже целует и говорит, что так жаль, что Папы нет, уже мы бы с ним устроили бы что-нибудь интересное…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
1 июня 1912 г<ода,> Тарховка
Данюк с Лизочкой наслаждаются дачей, на них радостно смотреть, веселые, загорелые, бегают с голыми ножками, ручками и шейками, зато шеи их совсем сожгло солнцем, так и обрисовалось то место, что открыто. На ночь их обливаю комнатной водой в ванне, что они ужасно любят. А как немного комариные укусы пройдут, буду делать им соленые ванны…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
12 июня 1912 г<ода>
Ездила в Петербург с Даней. 10-е, 11-е у нас была Маня, которая сегодня со мною уехала в Петербург и уже более к нам на дачу не приедет.
В воскресенье у нас был Петр Павл<ович> с Вадей[1], приехали к трем часам дня. Вадя с Даней всё время играли, катались на осле, все было хорошо, но потом пошли на озеро. А надо сказать, что Вадя страшно непослушный. И вот на озере ему говорят: «Не ходи на мостки». Он все-таки побежал и упал вниз головой в воду. Настя его моментально схватила и прислала за бельем и костюмом…
Меня эта история напугала, и теперь детей без себя более на озеро не пускаю…
Всех коз я не продаю, трех оставляю для детей. Коровушка, благодаря Богу, попалась очень хорошая и сама себя окупает. Молоко чу´дное, я им только и питаюсь. Мясо совсем не ем. Если бы не Даня, который, обратно, не любит ничего молочного, можно бы мясо изгнать из нашего стола, кроме супа, но ради него делаю…
1. Петр Павлович Ювачёв — младший брат Ивана Павловича Ювачёва. Сын придворного служителя в отставке (вышел из полотерной команды в 1866) родился 7 июня 1870. Окончил курс в 6-й санкт-петербургской гимназии в 1891, учился со средними успехами, однако отмечено безупречное поведение; в этом же году поступил в Санкт-Петербургский университет на Восточный факультет (отделение арабско-турецкого языка), затем перевелся на юридический факультет, который в 1896 окончил. Умер в 1942 в блокадном Ленинграде. Вадя (Вадим) — сын Петра Павловича.
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
19 июня 1912 г<ода>
17-го в воскресенье приезжал Петя с Вадей, Петя пошел к Федотьеву, а Вадя остался у нас с ночевкой. Данька был в восторге, Вадим тоже. Чего, чего они только не выделывали, только уже надо было смотреть в оба. На другой день с 5 ч<асов> утра поднялись, и сейчас одеваться и в сад, опять за игру. Ваде так пришлось по сердцу, что он решил не ехать с Папой в Одессу, а лучше остаться у нас…
Завтра Ната переезжает к нам на дачу на постоянное житье, и вот тогда она начнет с Даней по часу в день заниматься…
Данька с тех пор, как я ему начала делать ванны, похудел, но его я знаю, потом поправится…
В письмо вложено несколько засушенных цветочков с надписью:
Папе от Лизочки и Данички.
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
21 июня 1912 г<ода>
Даня с сегодняшнего дня начинает заниматься с Натой, принимается охотно. Что-то, Бог даст, дальше будет…
У Дани все лицо в сыпи, это ежегодно у него бывает здесь, потом пройдет…
Ворона Данюшкина поправилась, скачет свободно и играет с детьми, не знаем, будет ли летать, крыло у нее попорчено…
Вчера Даня получил твое письмо и все время приставал к Нате, что надо его выучить писать, чтобы он мог тебе написать…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
26 июня 1912 г<ода>
Лиза как увидела, что пишу тебе, сейчас бежать за цветами, чтобы посылать тебе. Данюшка сидит, занимается. Вчера начал писать тебе письмо, которое хотя и не окончено еще, но я посылаю. Наташа все более и более делается похожей на Даню, она начинает уже слышать и видеть, поворачивает головку, когда ее зовут…
К письму приложено «письмо» Дани детскими каракулями:
МИЛЫЙ ПАПА
Я УЧУСЬ
ЧИТАТЬ
Приписано рукой И. П. Ювачёва:
При письме от 26 июня 1912 г<ода> жены. От Даниила. Ювачёв.
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
5 июля 1912 г<ода>
<…> Развивать Даню нечего, он для своих лет развит слишком много. Занимается прекрасно, с таким вниманием, глаз не поднимет, пока идет урок, на что-либо, не касающееся урока. Так чего еще от него ты хочешь…
Вчера после урока Дани ездили с ним и Лизой в Курорт на море.[1] Пробыли там три часа. Дети страшно были довольны, бегали по берегу моря, насилу их увели оттуда…
1. Курортная зона Сестрорецка расположена на левом берегу реки Заводская Сестра и тянется вдоль побережья Финского залива. Санаторий основан 19 июня 1898, открыт 23 июня 1900. Тогда это был первый курорт такого класса на Северо-Западе. Идея строительства курорта была осуществлена в целях увеличения доходов Общества Приморской Санкт-Петербургско—Сестрорецкой железной дороги.
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
7 июля 1912 г<ода>
На даче у нас все идет хорошо, дети здоровы. 10-го хочу с Лизой поехать к доктору Лунину. Он приехал и начал опять принимать. Данюшка сам своей рукой написал тебе письмо, ему только говорили, какую букву писать, и он писал. У него очень много старания и рука очень твердая. Вообще я не думала, что он будет такой прилежный и внимательный…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
11 июля 1912 г<ода>
Была вчера с Лизой у Лунина, он дал ей вливать в нос капли в продолжение 2-х недель, а потом он назначит день, когда нужно будет сделать операцию, вырезать аденоиды. Все ее насморки происходят от аденоидов, и если, он говорит, их оставить, то может отразиться на ее умственном развитии. Говорит, что пустяшная операция, но я все же со страхом о ней думаю. Тем более что я Лунина не люблю, я бы с бо`льшим доверием пошла к Личкусу, который лечил ухо Дане, но он до 10 августа за границей…
Даня добросовестно занимается, я так благодарна Богу, что он охотно это делает. Дай Бог, чтобы и всегда он так относился к учению…
На будущий год у нас будет маленький ослик, я посылала нашу Мушку к кавалеру, а то она очень уже начала беситься. Корова наша тоже обгулялась в стаде. На все вырученные деньги от продажи молока я купила сена 100 пуд<ов> и еще куплю 2 саж<ени> дров, а то будет мало. Радость была большая у детей, когда привезли сено, и надо было его убирать на сеновал. Что они только не делали. Даня все время работал, так взмок, что потом пришлось переодевать его…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
13 июля 1912 г<ода>
Посылаю тебе второе письмо Данюшки. Он такой умник, в несколько уроков, и смотри, как он твердо пишет. Я сегодня, будучи в Петербурге, сюрпризом получила его письмо с просьбой привезти ему бумаги для рисования, что, конечно, я исполнила…
Письмо Даниила отцу:
13 июля 1912 года.
милый папа, я сперва складываю слова на кубиках, а потом пишу их тебе, я катаюсь верхом на мушке, целую тебя
твой даня.
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
15 июля 1912 г<ода>
По случаю праздничного дня сегодня со всех сторон гремит музыка. В детском саду представление «Мальчик-с-пальчик». Я пустила туда Даню и Лизу, но там такая пыль и духота, что, как кончится представление, велела их вести домой. Все эти дни стоит дивная погода, я просто не знаю, как Бога благодарить за такую милость. Тепло, тихо, воздух чистый. Ребятки бегают почти голые…
Единственно, о чем я жалею, что море от нас далеко, а то бы цены не было, в смысле здоровья, нашему уголку. Пришли сейчас из детского сада, театром оба довольны, но устали и хотят есть, а Лизу, видимо, утомила музыка, очень уже грохочут…
Данилка очень занят писанье<м>, все время ходит с карандашом и книжечкой и всё записывает, и, представь себе, очень грамотно пишет. Вот сейчас он написал адрес Мани Сорокиной: «Лахта, Лахтинский», и совершенно верно, просто молодец. Сейчас собираются идти за ягодами в лес, но ягод-то здесь не то что в Луге, мало. Много дачников, и потому всё обрывают. И много вытаптывают.
Узнала сейчас, что напротив нас в новой даче будут жить всю зиму сами хозяева, г<осподи>н Виксель, профессор Технолог<ического> института. Я этому очень рада, можно будет ребяток подольше осенью оставить в Тарховке…
Завтра хотела уезжать Оля, конец отпуску, но я просила ее еще побыть, а отпуск послала, чтобы продлили еще на месяц. Очень она хороша для детей, замечательно хорошо на них влияет. Да не будь у нее обезображено лицо, кажется, лучшего человека невозможно было бы найти для детей…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
4 сентября 1912 г<ода>
Не удалось мне уехать сегодня в Тарховку, задержали меня дела, а поздно ехать с Даней, да еще при ужасном ветре и дожде я побоялась. Завтра утром отправлю Даню с Лид<ией> Алек<сеевной>, а то он, бедный, соскучился уже здесь без Лизы…
Ту ночь я так боялась, просто волос дыбом становился, ведь я с Даней одна была во всем этаже…
Проводив тебя, я с Даней чуть ли не полдороги мокли под дождем. Извозчики совсем с ума сошли. Или 70 коп<еек> просили, а другие не ехали совсем, уже в конце Гончарной я взяла извозчика за 40 коп<еек>, когда проехать осталось два шага…
Данюк тебя крепко целует. Он очень тоже волновался, как Папа будет спать ночью, как ты разденешься, вообще на него неприятное впечатление сделало твое место…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
9 сентября 1912 г<ода>
Завтра, 10-го, уезжаем с дачи, уже все уложено, и рано утром всё увезут, а мы уедем в 3 ч<аса> 34 м<инуты>. Мы все с насморками, что меня и заставило поскорее собраться…
Даня и Лиза прыгали целый день от удовольствия, что завтра поедут. Начались дожди. Нет дня, чтобы не шел дождь…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
11 сентября 1912 г<ода>
Вчера приехали с дачи только в 7 ч<асов> веч<ера>, целый час пришлось сидеть на Приморском вокзале дожидаться кареты, так как был страшно сильный ветер и дождь, и я не рискнула везти детей на извозчике…
Дети очень довольны пока, все время занимаются игрушками, которые оставались в городе. Теперь знаю, почему Данюк за это время похудел и был нервный, у него выходит зуб коренной наверху. Сегодня все жаловался на боль. Я посмотрела и вижу, что уже прорезался…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
17 сентября 1912 г<ода>
Сейчас только пришла от обедни, причащали всех наших ребят. Вчера целый день были гости. Был Моисеев, привез нам немного белых грибов, чему я очень рада. Надеж<да> Сер<геевна>, Вера Ивановна. Ната тоже вчера приезжала, сегодня она не может. Навезла подарков, чтобы дети мне подарили. Даня подстановки для ножей, Лиза хорошенькую корзиночку с конфектами, Наташа подчасник из карельской березы, а сама Ната подарила мне валенки к зиме…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
20 сентября 1912 г<ода>
Относительно немки я согласна с тобой и уже начинаю ее искать. Как-нибудь разместимся, этого я не боюсь, а боюсь зарваться с деньгами. Оставить его так нельзя, да и хочется ему дать немецкий язык. По себе знаю, как тяжко не знать их…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
27 сентября 1912 г<ода>
Ездила сейчас с Даней к Понсу выдернуть его гнилые зубы, а то они ему царапали щеку. Он молодцом себя вел, один только раз «ой» вскрикнул…
Третий день стоит дивная погода, ребятки наши все время гуляют…
Даня твоего письма еще не получил…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
30 сентября 1912 г<ода>
Дети наши выглядят лучше. Даня все время на улице, может быть, пока хорошая погода, он, как и прошлый год, поправится здесь. Все говорят, что воздух Тарховки дает здоровье, но его видно после. Дай Бог, чтобы так было…
Не дали вчера мне дописать письма ребяты, драку сочинили Даня с Лизой, и пришлось их разводить по разным комнатам…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
7 октября 1912 г<ода>
Имей в виду, что я уже письма три послала в Александрию, так как ты в одном письме к Дане просил письма адресовать туда, а вчера получила твое письмо, где ты пишешь: «С получением этого письма пиши в Александрию»…
Даня получил все три твоих письма. Садился несколько раз тебе писать, но что-то не ладится у него, посылаю образец. Он так занят проводкой электричества, ничего другого не понимает, все время около монтеров. Завтра во всех рабочих помещениях, или, вернее, в 1-м этаже старого здания, будет гореть уже электричество…
Погодой и мы не можем хвалиться, сыро, грязно и довольно прохладно. Дети гуляют, даже вот и сейчас бегают по двору…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
8 октября 1912 г<ода>
Сегодня у нас в рабочих помещениях уже горит электричество. Даню еле-еле увела снизу, ужасно занят…
Завтра делаю публикацию, что нужна бонна-немка. Посмотрю, что выйдет. Лизочка ждет своего Папу очень. Вчера поспорила с Даней, кого ты больше любишь. Данька говорит, что его, а Лиза, что ее, и начала кусать Даньку за то, что тот так говорит…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
11 октября 1912 г<ода>
У нас все благополучно, я себя чувствую совсем хорошо. Привила оспу Наташе и Дане, но не знаю еще, привьется ли у Дани. В понедельник придет немка, которая пришла по моей публикации. Одна только решилась поступить, другие нейдут из-за местности, говорят скучно, гулять негде, им нужны шумные улицы для встреч и знакомства. Трудновато будет разместиться, хочу Даню с немкой поместить, где теперь Лиза, а Лизу и Настю возьму к себе в комнату…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
13 октября 1912 г<ода>
У Дани привилась оспа, с сегодняшнего дня засадила его, не пускаю гулять. У Наташи только сегодня чуть-чуть появилась краснота. Даня все с желудком мучается, совсем не может есть виноград, а его как раз это время было много благодаря Лашевичу. Немку жду в понедельник за 20 руб<лей> в месяц. Хочу ее поместить в кладовой, боюсь, пока ее не узна`ю, доверить ей Даню…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
17 октября 1912 г<ода>
Третий день, как Даня с бонной-немкой, все идет пока мирно и хорошо. Лиза тоже все время около них…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
21 октября 1912 г<ода>
Дети здоровы. Немка очень довольна, но боюсь, что не будет жить…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
26 октября 1912 г<ода>
Ребятки наши здоровы, их я мало вижу, стараюсь быть больше внизу, так как часто бегать по лестницам не могу, ноги мои скоро откажутся мне служить, но им и без меня хорошо. Даня очень хорошо занимается с немкой, попалась хорошая…
1913
И. П. Ювачёв — Н. И. Колюбакиной
10 ноября 1913 г<ода,> Рыбинск
Если здесь такая погода, что же у вас в С<анкт->П<етер>б<ург>-е! Все-таки мой принцип: какая бы ни была погода, дети должны погулять на дворе…
И. П. Ювачёв — Н. И. Колюбакиной
16 ноября 1913 г<ода,> Рыбинск
Отвечаю на твои последние письма по порядку: за 200 р<ублей> трудно иметь хорошее пианино. Не лучше ли купить подороже. Впрочем, пусть дети учатся на дешевом, а потом, если Бог даст им хорошо научиться играть, пусть сами выберут инструмент, какой им понравится. Дане скажи, что я ему доставлю удовольствие, когда приеду домой: дам ему переменить пломбы сразу в двух зубах. Судя по твоим письмам, дети получили насморк до моего пожелания ходить им гулять во всякую погоду на двор…
Хвалю Даню за старание научиться читать. Пора, давно пора! В его годы сколько я перечитал книг!..
И. П. Ювачёв — Н. И. Колюбакиной
22 ноября 1913 г<ода,> Рыбинск
Не покупай только пианино иностранной фабрики: трудно и дорого чинить. Покупай русских фабрик…
Детишек целую, но жалею, что здесь ничего забавного для них не могу найти. Купил лишь в монастырях вязание из шерсти (варежки, сапожки и проч.)…
И. П. Ювачёв — Н. И. Колюбакиной
29 ноября 1913 г<ода,> Рыбинск
По поводу роста Дани могу сказать, что приятно видеть человека высокого и сильного, с хорошо развитым костяком; но есть и отрицательная сторона. Большие оконечности требуют много крови, и случается, что на расход работы более благородных органов ее не хватает. Дай Бог, чтобы при крепком костятке он был крепок и телом, и полнокровен…
1914
(После поездки всей семьей в Москву Иван Павлович отправился в командировку в Смоленск, а Надежда Ивановна с Даней и Лизой вернулись домой.)
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
8 мая 1914 г<ода>
Доехали мы очень хорошо. Дети спали великолепно. 4-е место в купе занимала барыня очень милая, так что все было хорошо…
Мы, как приехали, вымыли детей, дали по кружке молока <—> и в Тарховку скорее, где сидела Лид<ия> Алек<сеевна>. С ней и посылаю письмо. Дети страшно были довольны, когда доехали до Тарховки…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
10 мая 1914 г<ода>
Дети очень довольны путешествием, Даня много и хорошо рассказывает про Сергиево и про Москву, но, конечно, более всего ему нравится пушка. В Тарховку когда приехали, то так были довольны, особенно Лиза…
Здесь погода совсем другая, свежо, хотя дни ясные, детей приходится одевать в пальто. Дане очень понравилось «У Мартьяныча», все вспоминает этот ресторан…
Крепко тебя целую, мой дорогой, и благодарю за всё. Ребятки тоже целуют Папу. Даник сам напишет…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
12 мая 1914 г<ода>
Дети так довольны Тарховкой, что о Москве говорят между прочим. Еще малы для путешествий.
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
19 мая 1914 г<ода>
Даник и Лиза после Москвы очень поправились. Лизе волосы остригли, и это очень к ней идет. Даня каждый день учится по 2 часа. На этой неделе, вероятно, привезу ему ученика из немецкой школы, который уже будет с ним заниматься по программе…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
24 мая 1914 г<ода>
Даник и Лизочка наводят один мальчиков, другая девочек, так что у нас все время целая куча детей и что ужасно смешно, что у Дани 2—3 мальчика его лет, а остальные 13—14 лет, а играют так же, как наш Данька…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
28 мая 1914 г<ода>
Машенька все еще в Царском, занятия кончились совсем, а она сидит там в ожидании Наты, а потом приедет на все лето к нам, чему я очень радуюсь. Она хорошо готовит детей, пускай по-русски Даню готовит…
Детки наши прекрасно себя чувствуют, бегают целый день, хотя 2 часа в день Даня учится, да кроме этих двух часов, он, если я дома, то вечером читает мне. Единственно в чем он слаб, а все остальное он знает более того, что требуется. Но думаю, что за лето он и в этом поправится…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
1 июня 1914 г<ода>
Эти дни у нас очень хорошая погода. Старшие дети так загорели, что трудно узнать их…
Пудель наш меня прямо изводит. Как ворвется в сад, прямо на клумбы, а еще я его не люблю за возню с ребятами. Своими зубами он рвет им чулки, Даньке штаны. Ну, прямо невозможная собака, не рада, что и завела ее.
Сплю, пока нет Матильды[1], с ребятами. Они встают рано, так что теперь мне тоже приходится раньше ложиться…
1. Матильда — домашняя учительница, бонна-немка.
Сын Даниил — И. П. Ювачёву
7 июня 1914 г<ода>
Дорогой папа!
У нас хорошо на даче, мы все здоровы, бегаем, играем, катаемся на осле, нам очень весело.
Утром я учусь с Машей. Оля кланяется тебе, она живет у нас второй месяц. Бабушка кланяется тебе. Настя благодарит тебя за кофту. Все мы тебя целуем. Приезжай к нам скорей.
Твой Даня
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
9 июня 1914 г<ода>
Дома у нас всё, благодаря Богу, хорошо, дети здоровы, Натуся пополнела, загорела. Лиза тоже совсем черная, ведь целый день на солнце пекутся. Даня теперь правильно занимается. Маша учит его по-русски и Закон Божий, а для немецкого и арифметики, потому что его надо по-немецки учить, я взяла немку-учительницу, опытную, которая готовит в Petrischule[1]…
Получил ли Данино письмо?..
1. Петришу́ле (нем. St. Petri-Schule) — одно из старейших учебных заведений России и первая школа Санкт-Петербурга — основана в 1709, носила следующие названия: Школа при лютеранском приходе Святых Апостолов Петра и Павла; Главное немецкое училище Святого Петра (гимназия). Школа пользовалась заслуженной известностью, давала разностороннее образование и особенно славилась отличным преподаванием иностранных языков. Даниил Хармс будет учиться в этой школе.
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
16 июня 1914 г<ода>
Дети все себя прекрасно чувствуют. Ужасно рады были Матильде.
Сделала я пожарный кран у нас на даче, и теперь мы им прекрасно поливаем огород и сад. Даник очень этим занят, сам качает насос. Посылаю их в детский сад на занятия <...>: подвижные игры, лепка, клейка из спичек, хоровое пение и танцы. Конечно, с ними идет конвой в лице Машеньки, Матильды и Насти, чтобы следить не так за ними, как за другими детьми, боюсь дурного влияния других детей…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
19 июня 1914 г<ода>
Сегодня жара ужасная. Лиза ужасно плохо переносит жару, исхудала, ничего не ест. Даня и Наточка ничего, хорошо себя чувствуют…
Даня и Лиза получили открытки, но Лиза удивилась, что на ее открытке ничего не написано, а Дане написал…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
23 июня 1914 г<ода>
Такая жара, что я решилась позволить детям двум купаться, и они теперь каждый день ходят с Машей после 2-х ч<асов> дня на озеро купаться. Удовольствие для них громадное. Дане купила пробковый кушак, и он на нем плавает. Завтра по случаю Иванова дня хочу остаться дома и пойти посмотреть, как они купаются, а то я и не видела. Мальчика из училища Св<ятого> Петра мне не дали, я поздно заявила, надо с января сказать, тогда можно получить, их очень разбирают, оттого и пришлось взять немку-учительницу, и, к нашему счастью, попалась очень опытная и такая, что в случае нужды зимой соглашается к нам приходить и сравнительно недорого, 1 р<убль> час, а в городе зимой 1 р<убль> 50 к<опеек>…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
27 июня 1914 г<ода>
Что-то ужасное творится у нас. Жара небывалая, 32 ° в тени. Детки наши ходят весь день в купальных костюмах, купаются все, даже Наточка в озере, но без костюмов, прямо из воды их не выгнать…
Ужасно жаль, что нет тебя, ты бы полюбовался на ребят, как они купаются. Наше озеро теперь представляет совершенно южный берег Крыма, весь берег усеян купающимися, а дети все голые, копошатся то в песке, то бегут в озеро…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
2 июля 1914 г<ода>
Детки все здоровы, сегодня они все ездили в дубовую рощу за цветами и привезли целые веники цветов…
С книжками, которые ты прислал, Даня не расстается, очень доволен…
1917
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
30 января 1917 г<ода>
Сегодня возила Даню в школу и оттуда поехала хлопотать о нефти…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
31 января 1917 г<ода>
Вчера Даню свезла в школу, а к вечеру у него поднялась температура до 38, 5, и сегодня лежит. Лиза тоже лежит, но они дома…
Одна Натуся сегодня бегает на просторе, никто ей не мешает, а старшие двое всё время сидят, рисуют в кровати, у них сегодня небольшая температура: у Дани 37,1, а у Лизы 37,7.
Дети уже спрашивают, скоро ли Папа приедет?..
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
4 февраля 1917 г<ода>
У нас дома тоже еще продолжаются болезни. Лиза встала вчера, а Даник еще лежит, ежедневно температура поднимается, я уже боялась, нет ли чего в легких, звала Абрамовича, он его всего выслушал и сказал, что в легких ничего нет, а в бронхах есть хрипы, велел выдержать его в кровати.
Сейчас опять ужасные холода, сегодня 19 с половиной градусов, школа закрыта, но я Даню все же заставляю заниматься с Маргаритой Алек<сандровной>…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
6 февраля 1917 г<ода>
Завтра высылаю тебе по почте порошки от кашля, принимай их по три раза в день, и, по настоянию Дани, конфекты от кашля…
Вчера были у нас блины, вспоминала тебя, дети даже предлагали послать тебе блинов по почте…
(Приписки к письму.)
(Рисунок — цветы.)
Милый папа, поправляйся скорее и приезжай к нам. Я тоже была больна, гулять еще не хожу, очень холодно.
Целую.
Лиза
(Рисунок Лизы.)
Милый папа.
Я узнал, что ты болен, и попросил Маму, чтобы она тебе послала коробку конфет от кашля и другие лекарства. Ты их принимай как закашлишь. Дети здоровы. Я и Лиза были больны, но теперь тоже здоровы. У меня маленький кашель. Мама тоже ничего.
Даня
пишу I год так. Я тебе уже показывал.
Будь здоров.
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
8 февраля 1917 г<ода>
Школу Дани распустили, все равно из-за холода не было занятий, я и рада, а то и за него у меня сердце болело, что пропускает. Теперь ежедневно учится с учительницами, 1 день француженка, другой — Маргар<ита> Александ<ровна>, а Закон Божий уже я сама с ним занимаюсь…
Сидим без мяса, сказали, что до 20 февраля никому мяса не дадут, накупила кур для детей, а для себя рыбу. Блины не печем часто, ради экономии муки, испеку в субботу и в воскресенье, и довольно…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
13 февраля 1917 г<ода>
Завтра, вероятно, Натусю спущу с кровати, температура у нее нормальная. Даник продолжает хрипеть, его хочу показать носовому и горловому доктору…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
15 февраля 1917 г<ода>
Дорогой мой Ваничка, сегодня возила Даню к Личкусу, он нашел у него аденоиды, которые ему и соскоблит на Пасху, а теперь велел гулять и в школу ходить, чаще брать ванну, а по утрам обмывать шею холодной водой,
что он и делал. В нос дал капли пускать. Завтра везу его в школу. Он еще себе палец ударил камнем, что-то колотил, и теперь нарывает как раз на правой руке…
16-го фев<раля>. Вчера не могла окончить письмо, пришли надзирательницы, а потом пошла в ванну. Возила Даню в школу, а оттуда он проедет к Марг<арите> Александровне и пешком придет домой с Матильдой…
Тишка страдает, что нет Дани, все время сидит и плачет, он привык за это время не расставаться с ним…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
17 февраля 1917 г<ода>
Дорогой мой Ваничка, опять сегодня ужасный холод, 18° с ветром, но, несмотря на это, Даню в школу возила, так как занимались, а пропускать больше я бы не хотела. Сейчас разогрело, но только на солнце, до 5°, а в тени 11°. Девочки гуляют на панельке…
Вчера ребяты не дали мне покою с твоим письмом. Правда ли гроб уходит в землю глубже, когда до него дотрагиваются, и делал ли это Папа? Более всего это их заинтересовало, любят всё таинственное, страшное. Удивительный вкус у них!..
Крепко тебя целуем. Даник не может еще писать, у него болит палец, он очень беспокоится, что девочки написали, а он нет, что ты обидишься…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
25 июня 1917 г<ода>
Наши детки великолепно себя чувствуют, сейчас хоронят птичку, кот большой задушил. Камень принесли, краской на нем нарисовали и сделали надпись: «Здесь зарыта птичка, жертва кота». Год и число. И всё утро с этим возятся…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
27 июня 1917 г<ода>
Сегодня и мой и нижний телефоны испорчены, и я не знаю, что делается на даче. А вчера, когда я уезжала, Даня немного жаловался на желудок. Он повадился к няньке в огород поедать капустные листья, вероятно, это последствие этого…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
1 июля 1917 г<ода>
Дети здоровы, на дачу теперь ничего нельзя провезти из Петрограда, так что на даче тоже долго не проживем…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
4 июля 1917 г<ода>
Дорогой мой Ваничка, вчера только успела приехать с дачи, как началась революция, которая и сейчас продолжается. Говорят, что-то ужасное творится в городе, масса убитых и раненых. На дачу попасть не могу, все движение остановлено, жел<езная> дор<ога> хотя еще ходит. Ив<ан> Алек<сеевич> сегодня пошел пешком пробираться к Приморскому вокзалу, не знаю, дошел ли, очень опасно. Конечно, очень беспокоюсь за детей, телефон не работает. Если завтра будет потише, пойду и я до вокзала пешком с передышками…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
7 июля 1917 г<ода>
Дорогой мой Ваничка, мы все живы и здоровы. Сегодня хотя чуть-чуть не сложила своей головы во время предательской стрельбы на нашем Невском в войска, пришедшие с фронта, для усмирения петроградцев. Не буду описывать всех ужасов, не могу, прочтешь в газетах…
Детки наши спокойны и довольны.
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
14 июля 1917 г<ода>
Дорогой мой Ваничка, мы живы и здоровы. Вчера должны были на несколько дней переехать в Петроград из Тарховки, так как за последнее время усиленно начали говорить о погроме и перестали давать нам, дачникам, какую-либо провизию. Я сама эти дни совершенно не могла быть на даче, а без меня наши побоялись остаться, пришлось взять их сюда, а на даче оставила Иришу, Сашу и Маню…
Дети очень довольны, что в Петрограде, вероятно, в среду 19-го увезу их обратно на дачу, так как вещи все там, я их взяла без всяких вещей…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
15 июля 1917 г<ода>
Благодаря Богу похороны казаков прошли благополучно. Радует меня, что их хоронили, как подобает хоронить православных. Говорят, картина была похорон замечательно величественная. Маша и дети смотрели похороны из окон Колиной квартиры…
Н. И. Колюбакина — И. П. Ювачёву
25 июля 1917 г<ода>
Относительно квартиры, я нахожу, что ее искать не надо, если бы понадобилось уехать из Петрограда, то все-таки самое разумное ехать в Терешку, где не нужно платить, хотя бы за стены.[1] Даню же для ученья я бы могла просить Маню с Лёлей взять к ним на зиму, чтобы он мог учиться в Хвалынской гимназии. Другое дело, если бы удалось купить дом в Костроме, тогда и думать бы не о чем…
Относительно Тарховки, я думаю, что я ее продам, если мне дадут за нее 18—20 тысяч, дешевле я бы не хотела. Я со слезами проводила Машу, она незаменима во всех отношениях, не говорю уже о детях, которые ее обожают. Даню она подготовила, прошла с ним все, что было задано, но сама Маша так плохо выглядит, что, может быть, она в Терешках поправится, здесь ей не было покоя, так как я сама очень редко была на даче и все работы лежали на ней…
1. Дворянская Терешка (Дмитриевка) — село владельческое при речке Терешка, возникло в первой половине XVIII века и относилось к Завальному стану Сибирского уезда. Здесь, в Хвалынском уезде, находилось имение родителей Надежды Ивановны. В Дворянскую Терешку в 1918, спасая детей от голода, приедет из Петрограда семья Ювачёвых.
Публикация Н. М. Кавина
Примечания М. К. Махортовой
