К 95-летию СЕРГЕЯ ТХОРЖЕВСКОГО

Сергей Тхоржевский

Из записных книжек

 

* * *

В жизни людей ничтожных многое зависит от случая, в жизни великих — все закономерно.

Но, быть может, в жизни вообще ничего случайного нет, и то, что нам кажется случайностью, на самом деле выражает закономерность, еще неясную нам.

 

 

* * *

Цыгане в Донбассе занимались лужением посуды, мастерили цепи и цепочки. Я видел серые палатки цыганских таборов на окраинах Славянска и Артемовска, возле продымленной насквозь Константиновки и в степи у Зугрэса.

Я спросил цыганку:

— Дом-то у вас есть?

— Есть.

— Где?

— В Бессарабии.

Каждая цыганская семья разъезжала в повозке, запряженной одной или двумя лошадьми. Сзади, под повозкой, брела привязанная на цепочке собака. Иногда еще две или три лошади шли в пристяжке или позади.

Впрочем, один раз я видел маленький табор, ехавший со всем своим скарбом на двух грузовиках по автостраде Харьков—Ростов. Это уже, можно сказать, экономический прогресс (1956 год).

 

 

* * *

Отмахиваясь от мух, официантка сказала неестественно громко:

— Раньше я работала в ресторане «Люкс» в Черновцах…

 

 

* * *

Из доклада:

— Как мы с вами живем, товарищи? Прямо скажем, товарищи, хорошо мы с вами живем! А что мы для этого делаем, товарищи? Прямо скажем, товарищи: ничего не делаем!

Скитался, скитался — и все деньги проскитал.

«Казацёк, поцём луцёк? Пятацёк пуцёк…»

 

 

* * *

Из письма:

«Здравствуй, Нина, мой букет розы! Не раз вспомнишь ты мою горячую, волнующую любовь к тебе. Ты мне манула и мне ты лицемерила, как та юла. Ты погордилась тем, что ты молодая, ты погордилась тем, что ты культурная, и в гордости своей души погубишь сама себя.

 

Пусть дым кружится кольцами

Над той курящей папиросой,

Пусть твоя любовь кружится

Над всеми, кто хочет обмануть тебя…»

 

 

* * *

Тоже подлинное письмо (с некоторыми купюрами):

«Здравствуй, Зоя!

Интересно знать, все же в силу каких обстоятельств ты соизволила вспомнить, будучи отвергнутое создание?

Несмотря на то что у меня появилось много поклонников со стороны девичьего персонала, но я просто немного отрафировался и не мог найти утешение до тех пор, пока в душе моей стерлась рана прежних страданий. Стал чаще посещать танцы, кино и сад. Появилось желание, усилилась чувствительность, и я стал (говорю от чистого сердца) творить чудеса за все прошлое, оскорбленное и обвиненное. Основался, т. е. остановился на одной девушке. Продолжается вся эта трагедия до сего времени и с некоторыми конфликтами. Основной причиной их являешься ты, Зоя, я как человек с чистыми прежними чувствами ответил взаимно. Да, Зоя, во многом ты меня ущемила, сейчас бы жили вместе и горя не знали.

С приветом Миша».

 

 

* * *

— Ах, какие каштаны! Ах, какие липы! А это что за дерево? А какое дерево ночью шепчется? Так, знаете, тревожно шепчется, как будто ропщет…

 

 

* * *

В кино я не ходок. Лучше по-стариковски вечерок посижу дома, водочкой и капусткой развлекусь…

 

 

* * *

Пьяный шел, приплясывая:

— Коли в серодке полно, то i кiнцi грають.

 

 

* * *

Самоуверенность — результат одностороннего опыта.

 

 

* * *

Люди крайних воззрений всегда навязчивы.

 

 

* * *

Свою сожительницу называл так: «Моя незаконная половина».

 

 

* * *

В Туре, на высоком берегу Нижней Тунгуски, стоит добротно построенная изба. Ее поставил бывший кулак, высланный сюда в начале тридцатых годов. В его родном селе у него отобрали все начисто, он прибыл в ссылку без вещей и без денег. Но прошли годы, и на новом месте он тоже стал жить богаче других. У него собственная моторная лодка, на которой он промышляет рыбу, а в избе — все блага современной жизни, возможные в такой глуши, как Тура.

А его односельчане — где-то на Оке — и прежде не имели материального достатка, и теперь не имеют.

 

 

* * *

— У вас тут женщины… — сказал геолог эвенку, сидевшему возле своего чума, и подмигнул: — Развлекаетесь, наверни?

— Э! У меня спирт — есть, лепёска — есть, зэньсину — не надо.

 

 

* * *

В Новосибирской области я слышал некоторые местные слова: «сверток» — поворот дороги, «писклята» — цыплята, «закваска» — простокваша, «ходок» — повозка вроде дрожек, с подобием корзины — для сидения. Вместо «пилить» здесь говорят «резать».

 

 

* * *

Выпил с ней на «ты». Как полагается, поцеловались. Он осмелел и сказал:

— Какие у вас… то есть у тебя… холодные губы.

Она засмеялась.

— Это потому, что я замужем.

 

 

* * *

Стыдливое самомнение.

 

 

* * *

Юбилей устраивается для того, чтобы скрасить юбиляру горечь этой даты.

 

 

* * *

Название для рассказа: «Нарушитель традиции».

 

 

* * *

Неинтеллигентная дура лучше интеллигентной. Потому что интеллигентная дура всегда с претензиями. «Ах, Шостакович! Ах, Пикассо! Ах, Пастернак!» — а сама не понимает ни того, ни другого, ни третьего.

 

 

* * *

Помню весну пятьдесят третьего года в Каменске. С тридцать девятой статьей в паспорте, без всякого специального образования и без диплома, но зато — с туберкулезом легких и двусторонним пневмотораксом — я никак не мог устроиться на работу и просветов не видел никаких.

В полном отчаянии прибрел я на берег Донца, лег на траву и, помню, долго лежал, глядя в небо. И тогда подумалось: если даже нет в жизни ничего, кроме вот этой травы, и реки, и неба, — стоит жить…

Радость общения с природой смягчает трагизм нашей жизни. Природа — громоотвод души. Самые добрые писатели те, кто живописуют природу. Самые ожесточенные, самые трагические — те, для кого природа существует как бы на заднем плане. Таков Достоевский.

И хотя он упоминает о клейких листочках, но остаться наедине с природой не стремится никогда.

 

 

* * *

Паустовский великолепно видит и плохо слышит, поэтому он бесподобный пейзажист и плохой драматург.

 

 

* * *

Солженицын сказал мне об А. Н. Толстом:

— Вот писатель, которого я не люблю.

Я не стал спрашивать почему. Это и так ясно. Неприязнь Солженицына к А. Н. Толстому — это неприязнь подвижника к приспособленцу.

Солженицын обрадовался, прочитав статью Ключевского «Добрые люди Древней Руси». Он увидел исторических прототипов своей Матрёны.

Жаль, что он такой крайний славянофил.

Когда я похвалил ему пейзажи Петергофа, он ответил:

— Но это же не Россия.

 

 

* * *

Мне очень запомнились слова Шефнера, сказанные им Фонякову (это было в Новосибирске, куда мы приезжали вдвоем с Шефнером). Фоняков спросил, чего не хватает в его стихах, которые он прочел нам тогда вслух. Шефнер ответил:

— В этих стихах не чувствуется главного: ощущения трагичности мира. Даже если мы пишем юмористические стихи, мы не можем забывать, что мир трагичен.

 

 

* * *

Плохой был писатель Леонид Андреев, а знаменит чрезвычайно. Потому что оказался созвучен своей эпохе, выразив смятение русской интеллигенции накануне революционного катаклизма.

А теперь его читать просто неинтересно.

Зато интересно читать все воспоминания о нем: и Горького, и Блока, и Чуковского, и Вадима Андреева.

Вадим Андреев, на мой взгляд, талантливее своего отца. Но славы он не дождется. Потому что для славы самое главное не талант, а созвучность настроениям современников. Надо быть камертоном эпохи, чтобы услышать ее резонанс.

 

 

* * *

Мой дед, И. Ф. Тхоржевский, хотел назвать своего пятого сына Львом — в честь Льва Толстого. Когда мальчик родился, все в доме говорили: «Он будет Лев…» Двухлетний Гриша слышал эти разговоры и, когда пришли гости, громко заявил:

— А у нас медведь родился!

И новорожденного назвали Мишей.

 

 

* * *

Маленькому Володе врач накладывал на руку жгут — перед тем как сделать укол.

— Вот мы наложим жгутик…

— Почему жгутик? — спросил Володя. — Надо — жмутик…

 

 

* * *

Девочка 3-х лет:

— Козлик такой маленький, а уже с бородой.

— Дедушка, ты старше нашего Тузика?

Заглянула в комнату, посмотрела на двух взрослых дядь, уплетавших борщ и не обращавших на нее никакого внимания, грустно сказала:

— А я борща не хочу…

 

 

* * *

Как много на свете людей, политические симпатии которых определяются исключительно их собственным положением. Рассуждают они так: если я преуспел — значит, власть хорошая, и неважно, каково другим, хорошо или плохо. А если я прозябаю, если мне, лично мне, плохо, значит, и всё плохо: власть, государство, общественная мораль, всё.

 

 

* * *

Заключенный с только что прибывшего этапа, маленький чернявый человечек, робко вошел в барак. Его спросили:

— Ты кто?

Он поспешно ответил:

— Моя фамилия Соловейчик, я белорус.

И тогда все поняли, что он еврей.

 

 

* * *

В сущности, все люди своеобразны. Только вот истинное своеобразие свое мало кто выставляет напоказ. Желание выделиться вовсе не означает стремление выразить себя. Гораздо чаще человек, жаждущий выделиться, просто играет выбранную роль — один лучше, другой хуже.

Внешняя оригинальность легко слетает с человека при перемене обстоятельств.

 

 

* * *

Аристократизм духа — в глубоком осознании собственного достоинства и полном отсутствии высокомерия и снобизма.

В России величайшим аристократом духа был, несомненно, Пушкин.

 

 

* * *

Перефразированный в тюрьмах вариант поговорки: «Дальше едешь — тише будешь» (вероятно, этот вариант возник не ранее 1930-х годов).

 

 

* * *

Легче других переживают исторические потрясения люди-хамелеоны. Известен классический пример Жозефа Фуше. Можно вспомнить пример более современный — жизнь прокурора Вышинского. В начале своей политической карьеры кроткий меньшевик, он с годами стремительно менялся, и розовый цвет его взглядов постепенно превратился в кровавый.

 

 

* * *

Воспоминание (кажется, 1957 года), как однажды я зашел к Асе, моей двоюродной сестре, Асе Петровой, и она меня познакомила со своим гостем, Николаем Семеновичем Тихоновым, поэтом. Он был слегка навеселе, очень оживлен, <нрзб.>. Разговор коснулся его ленинградской квартиры на Зверинской. Он обратился ко мне:

— Знаете, почему эта улица называется так? Потому что на одном ее конце живут обезьяны, а на другом — я.

 

 

* * *

Летчик рассказывает, что он провел вечер у любовницы:

— Отбомбился и порулил домой.

 

 

* * *

Я думаю, что слова в художественном произведении не должны вставать для читателей преградой, которую надо преодолеть, чтобы добраться до смысла.

 

 

* * *

Страсть к переименованиям в первые годы советской власти и страсть к словотворчеству у тогдашних наших поэтов были связаны с верой в обновленную силу слова и в обновление жизни.

 

 

* * *

Л. И. Борисов о внешности Любовь Андреевны Менделеевой-Блок: «Это Менделеев без бороды».

 

 

* * *

— Выпьем за то, чтобы наши сердечные чувства к Армении были так же вечны, как снег на вершине Арарата!

 

 

* * *

Верховье речки Быстрицы на северных склонах Карпат. Здесь влажный климат, и в солнечные дни в прозрачном воздухе все вокруг поражает необычайной вымытостью: деревья, трава, камни.

Редкие селения кажутся заповедником патриархальности. Жители здесь еще здороваются так:

— Слава Iсусу!

На что полагается отвечать:

— Слава навiки!

 

 

* * *

Нетерпимость начинается с принятия аксиом в вопросах миросозерцания.

 

 

* * *

Слова «товарищ» и «гражданин» далеко не всегда можно заменить словами «господин» и «сударь».

Теперь можно услышать в обращении слова «мужчина» и «женщина».

— Женщина, вы крайняя в кассу?

Проводница поезда, идущего в Ростов-на-Дону, проверяет билет у молодого человека:

— Зайчик, у тебя не тот вагон.

«Зайчик» (а также «ласточка») — образец провинциальной женской любезности.

Пассажиру постарше проводница говорит: «дядя».

Он огорчается:

— Сказала бы «молодой человек». А то — «дядя»!

 

Публикация Марии Тхоржевской