ХВАЛИТЬ НЕЛЬЗЯ РУГАТЬ

Игорь Силантьев. Напишите Тянитолкаеву письмо.

СПб.: Алетейя, 2021

В аннотации к книге очень верно указан формат выстраивания текста новосибирского писателя — антироман без четкой фабулы, который можно «читать с любой страницы, вперед или назад, и не дочитывать до конца, и возвращаться к ней снова». По большому счету это один из излюбленных приемов литературы модернизма. Не случайно Юрий Шатин, написавший предисловие к книге, определил ее автора как метамодерниста, имея в виду стертость границы между иронией и серьезностью. Но все же говорить о таких границах иногда вообще довольно сложно. А иногда, наверное, и вовсе не нужно. Ведь изначальная установка на ироничность или абсурдность текстов Игоря Силантьева лишает читателя свободы выбора, заключает его восприятие в определенные границы. И если читать «Напишите Тянитолка­еву…» без таких установок, то первое, что поражает в книге, — это не ирония, не смех и не абсурд, а лирический тон — как раз не комические, а трагические нотки. Уже открывающая книгу миниатюра «И» наталкивает на мысль, что читателю придется иметь дело скорее с философской прозой, чем с развлекательным чтивом: «И встал предо мною свет. / А я? / Я покатился завшивленым комочком и свалился в мышиную норку. / И мыши обнюхали меня».

Читателю сразу становится понятным характер этой философии — это философия маленького человека. И всю книгу можно определить как повествование о маленьком человеке, который раскрывается перед читателем в разных персонажах. Именно здесь прячется художественное открытие Игоря Силантьева: в его книге маленький человек, который был предметом внимания русской литературы, кажется, всегда, выходит на новый виток эволюции. Он не пытается отважно устроить бунт, как Акакий Башмачкин, или приспособиться к миру «больших людей», как герои чеховского рассказа «Торжество победителя», или стать новым сверхчеловеком, как это часто происходит в текстах Хармса. Он просто пытается жить в мире Тянитолкаева, будь это схвативший удачу за хвост дядька Василий или несчастный Константин Евгеньевич, который эту удачу упустил.

Этот мир ни простой, ни смешной, хотя описан простыми и смешными словами. Он — иной. Это своего рода художественный эксперимент в духе Александра Введенского, отрицавшего устоявшиеся причинно-следственные связи. В мире Тянитолкаева логика не просто отсутствует — само это понятие в нем невозможно. И все претензии со стороны читателя о необходимости смыслового упорядочивания этого мира автор решительно отвергает (миниатюра «Номер семь»). Неважно, логична или абсурдна мини-вселенная Тянитолкаева, — важно, что в ней, так же как и в нашем мире, переплетены добро и зло, любовь и ненависть, жизнь и смерть, смех и слезы. И мгновенный переход (благодаря чему создается особый ритмический рисунок книги) от светлого и смешного к печальному и страшному не дает читателю привыкнуть к созданному автором настроению. Эта диалектика присуща, по уверению Силантьева, даже загробному существованию, где «всё в каких-то коридорах и комнатах, как в больнице. И в одних комнатах все время смеются, а в других плачут» («Смеются и плачут»).

«Напишите Тянитолкаеву письмо» — еще и литературная игра (а как иначе должно быть в книге доктора филологических наук?). Вот, например, «Свет из окошка». Разве не чувствуется тут Гоголь с его любовью к противопоставлениям? А сама атмосфера — разве не вспомнишь тут Венечку Ерофеева? А если пойти дальше — разве маленькая фея с крылышками, которая что в московской чебуречной, что в питерской рюмочной равно приходит к «уставшему» герою, — разве нет тут отблеска блоковской Незнакомки? И разве фамилия главного персонажа — Тянитолкаев — не отсылает читателя к сказке Хью Лофтинга «Доктор Айболит», появившейся в нашей стране в 1925 году в переводе Корнея Чуковского? Там рассказывается о довольно странном персонаже — двухголовом тянитолкае, который никогда не спит.

В книге вообще много персонажей: Крякнутой, Селедкин, учитель географии Константин Евгеньевич, буфетчица тетя Клава… Одна из центральных фигур — безусловно, Бог. Бог добродушный и странный, всемогущий и опрощенный в стиле Льва Толстого, но в любом случае именно Бог. Не ряженый, не прилизанный. Бог в тянитолкаевском мире ведет себя вполне по-простому: «Надоест небесному Богу на такие дела смотреть и запустит Он в меня тем, что под руку попадет, — солонкой или бильярдным шаром, — и прямо в темечко». Непривычно — Бог и «солонка», Бог и «запустит», Бог и «темечко». Но другого Бога в мире Тянитолкавеа представить сложно (а вот соседство Бога с квашеной капустой уже не удивляет). И все же этот Бог — благодетельный, сострадательный, всевидящий и всепонимающий. Облик у него непривычный: «…высоко на небесном облаке сидел огромный мужик в тренировочных штанах и ношеном пиджаке на голое тело, похожий на трамвайного кондуктора. Это был Бог, который с тоской наблюдал за происходящим внизу». Это Бог не всегда сердобольный: подобно рассерженному родителю устраивает он нагоняй своим детям, бегая за ними с веником («Мотылек»). Но гоняет за дело. Ведь именно он ответствен за красоту и справедливость («Меры приняты») хрупкого тянитолкаевского мира, элементы которого находятся в очень шатком равновесии («Почти сентиментальная история»).

В конце книги Лофтинга тянитолкай катает мальчиков и девочек до самого моря: «— Славный ты, тянитолкай, — говорили они. Он весело качал им своими двумя головами». То же самое можно сказать и о Тянитолкаеве Игоря Силантьева: «Славный ты, Тянитолкаев!» Да и другие — тоже!

Феликс Кувшинов