ХВАЛИТЬ НЕЛЬЗЯ РУГАТЬ

Александр Кабанов. На слонах и черепах.

М.: ОГИ, 2021

Новая книга довольно яркого «украинского поэта, пишущего на русском» (так он себя позиционирует) из «логова змиева» (старое выражение Гумилева; никакого намеднишнего намека!). Даже зачастую слишком яркого: «…непрерывно трахаясь и кончая» (дважды в стихотворении из восьми строк); «…жаль, что лебеди гадят повсюду, от избытка свой красоты…» (о городе Брюгге); «Нам клопы о циклопах поют государственный гимн, / нам в писательских ж…  (точки мои. — ​А. П.) провозят в Москву героин» (Союзу писателей Москвы следовало бы обратить внимание на этот сигнал!).

Надо сказать, слов, начинающихся на «ж» и им подобных, тут более чем достаточно — ​полный набор. Начиная с обложки, где вместо Вергилиева «procul este profani» — ​гневная отповедь воображаемым «эстетам»: «Идите в ж…» (из отзыва певца Макаревича, называющего Кабанова единственным «непостижимым» для него поэтом; точки мои. — ​А. П.). А ведь обложка книги — ​не сугубо авторская территория, за нее и издатель несет ответственность. И тут есть к «ОГИ», конечно, вопрос. (Вообще-то даже занятно: на книге стоит маркировка «18+» и, как требуется, она затянута в пленку; но сквозь пленку на задней сторонке обложки эта самая «ж…» во всей красе и видна.)

«Новый Lucky Strike — ​поселок дачный, слышится собачий лайк (! — А. П.), / это едет Бэтмен Сагайдачный, оседлав роскошный байк. / <…> / Презирает премии, медали, сёрбает (! — ​А. П.) вискарь, / он развозит Сальвадора Даля матерный словарь (поклеп! Потомок шведов уже помер к тому времени, когда потомок французов дополнил его словарь обсценной лексикой. — А. П.). // <…> / Чтоб не трогал банки и бордели, не сажал в тюрьму, / са- мых лучших девственниц-моделей (оксюморон! — ​А. П.) жертвуют ему. / Даже украинцу-самураю трудно без невест. / Что он с ними делает? Не знаю. Любит или ест».

Дефекты ли вкуса, рецидивы ли какой-то детской болезни, но роскошно-уродливого, надуманного, высосанного из пальца, с моей точки зрения, в сборнике предостаточно.

А жаль. Потому что Александр Кабанов, несомненно, талантлив — ​чувствует слово, ритм, знает русскую и мировую поэзию (о чем свидетельствуют тут и там разбросанные реминисценции — ​и не только те, что набили оскомину, а, например, из Семена Гудзенко), работает в русле традиционной силлабо-тоники, ставит запятые и точки, что сегодня едва ли не героизм. Вот примеры обостренного слуха: «…я бы с этих слёз никогда не слез»; «…ты глядишь на саблю и пьешь шабли…»; «…гусиной кожей чувствуешь, что гусли / играют с кобзой наперегонки…»; «…саванна — ​это ветхий саван зноя…»…

Возможно, есть во всем этом что-то северянинское — ​талантливо нутряное (не зря ж Макаревич посылает «эстетов» — ​то есть нас с вами — ​куда подальше). Но сколь красиво и хорошо зачастую получается! Вот о любви: «Но когда я увидел, что бедра ее — ​медовы, / грудь — ​подобна мускатным холмам Молдовы…» (увы, корректору воли в этой книге не дали, не то убрал бы лишние тире и еще много чего полезного сделал!). Или точное определение: «…вся поэзия — ​доносы на самих себя». Или вот такое: «…я уснул в беседке у ручья, / мне приснилась родина живая, / родина свободная, ничья».

И наиболее интересны стихи Кабанова, в которых он говорит всерьез о серьезном: «В телеящике, в телемогиле, / на других берегах: / пушкин с гоголем Крым захватили, / а шевченко — ​в бегах» (то есть: язык «захватил» Крым, а не «вежливые люди»); «Мы опять в осаде и опале, / на краю одной шестой земли, / там, где мы самих себя спасали, / вешали, расстреливали, жгли». Или: «…расстрелять поэта, отправить на Марс собаку, / по большому счету выиграть войну».

Поэт пишет о неких «российских штатах», населенных «вороватыми» жителями Бобруйска и Львова, чьи «пограничники-первопроходцы» некогда

вошли в Мозамбик,

и отныне звучит с придыханием вольным в каждом варваре русский язык.

Так заботливый псарь, улучшая породу, в милосердии топит щенят,

так причудливо — ​рабство впадает в свободу, а кого обвинят:

государственный строй, что дурным воспитаньем — ​развратил молодежь,

иудеев, торгующих детским питаньем, диссидентский галдеж,

брадобрея-тирана, чиновников-татей, рифмачей от сохи:

чем презреннее вождь, тем поэт мелковатей и понятней стихи.

Нельзя не согласиться здесь буквально со всем (кроме знаков препинания, разумеется). Почти по-некрасовски! И это даже пророческие стихи: когда писалось-версталось, рэперов еще не гоняли по постсоветскому пространству, как вшей по бане.

А. П.