БЫЛОЕ И КНИГИ
АЛЕКСАНДР МЕЛИХОВ
Что-нибудь да будет
Роман Германа Садулаева «Земля—воздух—небо» (М., 2021) сжато пересказать трудно: столько в нем отступлений. Но издательской аннотации это все-таки удалось: «Роман „Земля—воздух—небо“ — это рассказ о судьбе Эрнста Юнгера наших дней, воина, писателя и философа, такого, каким он может и, вероятно, должен быть сегодня. Вместе с ним, прямым, грубоватым, предельно откровенным, читатель увидит первую чеченскую кампанию, Луганск после 2014 года, Кавказ времен Великой Отечественной, сможет повоевать в Сирии под началом „Гитлера“ (кличка командира. — А. М.) и решит для себя лично, как умирать. Как жить и на что надеяться, если война для Homo sapiens столь же неизбежна, сколь желанна».
«Предельная откровенность» главного героя временами бывает настолько шокирующей (автор склонен все доктрины испытывать на предельных нагрузках), что оказывается совсем нелишним время от времени перечитывать авторское предуведомление: «Теории и гипотезы, излагаемые в книге, не являются научными, это художественные высказывания, раскрывающие идею произведения. Мнения, выражаемые лирическим героем и персонажами книги, не разделяются автором, это художественные высказывания, обусловленные движением сюжета. Автор приносит свои извинения, если слова лирического героя и персонажей книги задевают чьи-то национальные, религиозные и нравственные чувства, и напоминает, что это художественные высказывания вымышленных персонажей, приведенные в книге для раскрытия их характеров. Лирический герой, от имени которого ведется повествование, является вымышленным персонажем».
Имеет смысл возвращаться и к авторским извинениям за использование лирическим героем и персонажами книги ненормативной лексики, а также за описания сцен секса и насилия. Ситуации и персонажи романа таковы, что и лексика и описания представляются вполне естественными, хотя и не предназначенными для слабонервных. Однако при их смягчении книга много бы потеряла в ее силе и напряженности.
Роман начинается с того, что потрепанному жизнью герою его юная возлюбленная задает вопрос: «Почему ты целуешься с открытыми глазами?» — и он отвечает, что все-де мужики целуются с открытыми глазами. На что она возражает: нет. И он понимает, что у нее было много мужчин, целовавшихся с закрытыми глазами. И ему становится больно. И он вспоминает, как убивал людей на чеченской войне в составе, скажем так, неформального вооруженного формирования («оппозиции»), затем едва унес оттуда ноги, и призраки убитых им никогда его не посещали: они хотели убить его, но ему повезло больше, — своего рода честная игра. Но вот когда герой обнаружил, что его жена не сохранила невинность до свадьбы, это вызвало настоящий эмоциональный взрыв. Один из многих фирменных взрывов, составляющих едва ли не главную силу этого романа, хотя в нем много весьма впечатляющих и очень ярко изображенных событий. И все-таки внутренний мир героя, пожалуй, будет и позначительнее.
«У нее было то ли два, то ли три мужчины до меня. Может быть, четыре. Но я не смог ей простить этого. Почему она не сохранила себя в чистоте? Почему не дождалась меня? Ведь я ждал ее. Я думал, что мне это неважно. Что я современный человек и что главное — это любовь. Чушь. Любовь только сделала мою рану больнее. После этого я влюблялся еще несколько раз, иногда женился. Но каждый раз совершал одну и ту же ошибку. Я думал, что выше этого дикарского предрассудка о чистоте невесты. Но я не выше. Или это не предрассудок».
«Каждый раз, оказываясь в постели с девушкой, я чувствую рядом эти взводы и роты, эти футбольные команды потных мужчин, которые совокупляют мою женщину вместе со мной и вместо меня. И это неправда, что мужчине все равно, кто был до. Потому что никто не был до. Все, кто были, были не до меня, а вместо меня. И они никуда не уходят. Смрад их органов поднимается из глубин самого любимого женского тела».
И дальше идет настоящая мольба, обращенная, кажется, к девушкам всего мира или по крайней мере ареала авраамических религий.
«Девочка моя! Храни целомудрие. Не оскорбляй своего будущего мужа. Не делай несчастным на всю оставшуюся жизнь будущего отца своих детей. Храни невинность. Больше от тебя ничего не требуется. Ты можешь не учиться, не работать, быть вредной, несносной, капризной, какой угодно. Главное, будь невинной и отдай себя только тому, кто отдаст себе тебя и отдаст на всю жизнь. И он отдаст, если ты сохранишь себя для него. А если нет, то он никогда не сможет тебе этого простить. Он будет ходить по борделям, знакомиться в интернете, он будет стараться отомстить тебе и наверстать упущенное и не наверстает, потому что это невозможно, и будет всегда несчастен с тобой. А потом обязательно уйдет от тебя к другой, с которой тоже будет несчастен. Девочка моя! Я видел ангела. Ангел сказал мне, что если женщина всю жизнь будет верна только одному мужчине, то ее забирают в рай. Даже если она отравила мужа и всю его семью, сожрала своих детей и развязала ядерную войну».
Герой Садулаева умен, образован и понимает, как это выглядит.
«Вы подумаете, что я больной ублюдок, что я дикарь, что мне надо уезжать из современного города и отправляться в горный аул, чтобы найти себе невинную невесту, и не морочить голову нормальным девушкам. Если вы так подумаете, то я понимаю: вы женщины. Если вы мужчины, то вы согласны со мной, хотя никогда не признаетесь вслух, чтобы ваши женщины, не сумевшие сохранить для вас невинность, не заклевали вас насмерть. Никто не признается, но все мужчины дикари и все думают так. Вам это кажется удивительным, а мне кажется удивительным, что у мужчины может быть „травма“ от войны и какие-то душевные переживания по поводу врагов, которых он убил в честном бою».
Я думаю, вам уже кажется, что вы поняли, с кем имеете дело. Ошибаетесь — впереди еще много сюрпризов.
Герою представляется, что все его «потуги» сочинять интеллектуальную прозу вызывают некоторое сопротивление литературного сообщества: ты же чеченец, интеллектуальная проза — это для потомственных интеллектуалов, а ты пиши о войне и можно еще о любви, орнаментально, по-дикарски, чтобы помочь настоящим интеллектуалам изучать нравы «отсталого племени воинственных и целомудренных горцев». Вот он и старается делать то, чего от него ожидают. «Все ждали от меня, что рано или поздно я пойду на войну. И я пошел на войну».
Чеченцев брать в ЧВК (частную военную компанию, если не ошибаюсь) не хотят, но герой выдерживает все тесты, хотя он для таких приключений уже не молод и недостаточно спортивен. Зато в тренировочном лагере у него в первый же день проходит подагра с трехлетним стажем. «И это понятно: врачи знают, что подагра всегда куда-то девается во время войны. Никто не обращается в больницу с подагрой, когда идут боевые действия».
Психологические тесты тоже весьма любопытны: «Могу ли я убить человека? Могу ли я стрелять в ребенка? Могу ли я подорвать транспорт, зная, что в нем находятся женщины и старики? Могу ли я обстреливать жилые кварталы, даже зная, что там есть мирные жители? Сколько времени я буду думать, прежде чем убить противника? Если можно убить или отпустить, и никто не узнает, что я предпочту сделать?»Можете испытать себя сами и поразмыслить, взяли бы вас или не взяли в эту самую ЧВК.
Садулаевского героя взяли.
«Согласно контракту, мы отправлялись на нефтяные разработки в качестве технического персонала. В связи с напряженной обстановкой в стране назначения мы должны были иметь средства самообороны и быть готовыми к нестандартным ситуациям. И все. Мелким шрифтом сообщалось, что консульская поддержка исключена, а при гибели в результате несчастного случая возврат тела на родину не гарантируется; но гарантируется страховая выплата ближайшим родственникам, которых следовало указать. Я указал жену и сына».
Пункт о консульской поддержке очень важен: вы выполняете как бы государственное задание (а может быть, и нет, впрямую никто ничего вам не говорит, ни с какими официальными лицами вы дел не имеете), но, если какая-то из сторон многостороннего конфликта запросит официальное руководство, есть ли там-то или там-то ваши люди, руководство может с чистой совестью сказать: наших людей там нет. А про всяких частных лиц оно знать не обязано. Кажется, это и называется гибридной войной.
И Сирия для многих «оказалась очень удобным местом, где можно продемонстрировать свою силу и независимость». А вообще-то войны, по мнению главного героя, начинаются «просто потому, что мы хотим. Правда в том, что мы хотим убивать и умирать. Все равно кого и за что. Если нет других причин и поводов, мы будем убивать и умирать за цвета своего футбольного
клуба».
«Технический персонал» ЧВК расплачивается за свои тайные желания, если таковые у него были, самым кошмарным образом. Но новый Юнгер не впадает в ремарковский пацифизм: он проклинает не войну вообще, а грязную войну, превратившуюся в часть грязной политики.
«Как же я ненавижу наше …ское время и все его гибридные …ские войны: чеченскую, грузинскую, украинскую и сирийскую. Войны, в которых политики решают, когда, куда и в кого стрелять».
Современный Юнгер редко не приправляет пафос сарказмом — он забывает о нем, только когда речь идет о самом важном: «Нельзя, никогда нельзя трогать межи, рубежи, границы». Нельзя из-за копеечных сиюминутных выгод наживать вражду на века.
Или превращать литературу в забаву.
«Надо найти центр своей боли» — «и вот оттуда писать».
«Нельзя ничего придумывать. Придумать ничего невозможно. То есть можно придумать все: имена, названия, события, персонажей, сюжет, фабулу, коллизию, конфликты — всё абсолютно можно выдумать из своей головы, и насрать, насколько это будет „правдоподобно“ или „соответствовать исторической истине“, потому что никакой правды нет и исторической истины нет и никогда не было. Но боль нельзя придумать. Боль должна быть настоящая».
Нужно перевести дух, прежде чем взяться за другую книгу Садулаева — «Готские письма: выбранные места из переписки с воображаемыми друзьями» (СПб., 2021) .
Переведем. Возьмемся.
И отдохнем.
Ибо в «Готских письмах…» много юмора или по крайней мере иронии. Хотя и в ней речь идет о предметах не так чтобы очень веселых, но по крайней мере нам уже не угрожающих: «Я исследую готов, потому что они, слава Богу, все умерли. И тем милы моему усталому сердцу».
А кто они вообще такие?
«Готы — это не русские. И русские — это не готы. Но готы и не шведы, и не половцы, и не балты. Готы — это готы. Раньше готы были, а теперь их нет.
Ни одного не осталось. Только поэтому я, мой друг, занимаюсь готами, только
поэтому».
Готы были исчезнувшим германским племенем, но, когда понадобилось привлечь русских казаков к борьбе с Советским Союзом, Альфред Розенберг дал задание обосновать, что казаки — потомки остготов, по возможности без славянских и тюркских примесей. И в 1944 году в журнале «СС» за подписью самого фюрера была опубликована статья «Казаки. Германский след на Востоке». Суть статьи сводилась к тому, что после распада остготской державы не все готы ушли на Запад, а многие из них смешались со славянами и кавказцами, — так и возникли казаки.
«Тем не менее „Гитлер“ признает в казаках зов германской крови, влекущей их к союзу с Третьим рейхом, и много лестных слов говорит о воинских обычаях казаков. При этом входит в детали. Дважды в тексте „Гитлер“ упоминает о том, что терские казаки для обучения молодежи имеют военный лагерь на острове Чечен, расположенный у места впадения реки Терек в реку Волгу».
Такие вот географические новости о двух реках, сообщающихся друг с другом лишь через общее Каспийское море.
При всей смехотворности этой ошибки и крайней сомнительности всего остального идея имперского строительства через конструирование объединяющей истории народа-гегемона и народа-сателлита была вполне конструктивной. Особенно если вглядеться в гордую политику «римских националистов», какой ее рисуют «Готские письма…».
«В тех конкретных обстоятельствах ставка на этнический „римский национализм“ была нелепым самоубийством Империи. Рим давно держался на силе и храбрости варваров. Варвары стремительно романизировались, считали Рим своей настоящей родиной и не имели интересов иных, кроме интересов Рима. Стилихон был вандалом, и он несколько раз спасал Рим, в том числе и от своих собратьев. В 405 году, например, Стилихон разбил армию Радагайса, включавшую вандалов, и вандалы были им безжалостно истреблены. Вестготов он не уничтожал потому лишь, что имел на них планы: государственные, римские планы. Как и любой другой правитель позднего Рима, он набирал в войска одних варваров, чтобы противостоять другим варварам. Увы, на римлян он более не мог надеяться!
Силы и храбрости римских националистов хватило на то, чтобы устроить погромы в собственной столице, а также убить Стилихона, коварно выманив его из церкви. Но противостоять армии варваров они, конечно, не могли. Что сделали воины, варвары на службе у Рима, узнав, как в самом Риме обошлись с их семьями? Они пришли к Алариху и сказали: веди нас на Рим! Тридцать тысяч родственников погибших пришли к Алариху и, надо полагать, укрепили его войско. Когда готы с союзниками подошли к Риму, очевидно было, что воевать римляне не смогут. Зато они казнили Серену, жену Стилихона (и племянницу Феодосия Великого, между прочим). Аларих взял золото, серебро, около тонны перца и освободил сорок тысяч рабов из варварских племен. Вот так несвоевременный всплеск этнического самосознания привел не к вставанию с колен, а к государственной катастрофе».
Я привел такой длинный отрывок, чтобы показать, что в «Готских письмах…» много и конкретных исторических сведений для тех, кто такие сведения любит и ценит. Однако лично мне в этой книге милее множество остроумных отступлений, которые обеспечивают читателю несколько часов приятного и поучительного чтения.
К которому мы так привыкли в «старой доброй проверенной внутренней эмиграции».
«Если бы не надо было при этом паршивом неразвитом капитализме так тяжело трудиться, чтобы прокормить себя и семью, если бы были социалистические синекуры для браминов или буржуазные гранты, то очень скоро нас ожидал бы новый расцвет востоковедения, германистики, греческой филологии, палеогеографии и какой-нибудь еще совершенно безумной и оторванной от реальной жизни науки. А так нет, и того не будет. Ничего не будет. Но мы еще поживем».
А значит, что-нибудь да будет. Ведь даже готами кто-то интересуется, а чем мы хуже?