ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

АЛЕКСАНДР КУШНЕР

* * *

Как хотелось вначале —

Давнем, полузабытом,

Чтобы все тебя знали,

То есть быть знаменитым.

А потом у поэта

С огорченьем, ревниво

Прочитал ты, что это

Стыдно и некрасиво.

Недостойно вниманья,

Не имеет значенья,

Но смущал назиданья

Призвук и поученья.

И поэтому трудно

Было с ним согласиться.

А еще он так чудно

Был похож на счастливца.

* * *

Господи, как хорошо на даче!

Маленький дом, под окном лужайка,

Сосны и клены, и белка скачет,

Мы ее гости, она — хозяйка.

Снизу любуемся ею, рыжей,

Здесь и зимою без нас живущей.

Жалко, что белка стихов не пишет,

Гибкая, с зоркостью, ей присущей.

Тихо, тенисто, светло, безлюдно,

Ельники, речка, луга, просторы…

Господи, в городе тоже чудно:

Улицы, скверы, дворцы, соборы,

Львы над Невою сторожевые,

Стоя, протянутых к ним не лижут

Рук, но внимательно, как живые,

Смотрят — и жаль, что стихов не пишут.

* * *

Я заметил: тот месяц, в котором на свет

Мы явились, для нас самый трудный в году,

Даже если он летний: ни холода нет,

Ни дождя, и жасмин и шиповник в цвету.

Почему это так? Может быть, потому,

Что начать эту жизнь было трудно для нас,

Не по собственной воле мы вечную тьму

Променяли на куст этот, солнце и вяз.

И нехватка какая-то воли и сил

Ощущается, чем бы ее объяснить?

Тем, что нас при рожденье никто не спросил

Осторожно и тихо: хотим ли мы жить?

И неважно, когда ты родился, зимой

Или в мае; идешь, затерявшись в толпе,

И доволен снежком или первой листвой,

Но тревожно и несколько не по себе.

* * *

Уклонение от похвалы —

Это просьба ее повторить.

Эссеисты французские злы,

Нет, остры, а не злы, и сравнить

Впору их с придорожным кустом

Ежевики, что, сладкий, колюч.

Книгу я отложил на потом,

Мысль сверкнула во мраке, как луч.

Осветила, пронзила меня,

Удивила, и надо признать,

Что не скажешь о ней: болтовня,

К ней вернешься опять и опять,

Их за горькую правду любя,

Поражаясь их зорким глазам.

И насколько же знали тебя

Они лучше, чем ты себя сам.

* * *

Художнику море позирует, море —

Капризный натурщик, не то что гора.

Сегодня оно в белогривом уборе,

А гладко приглажено было вчера.

А ты не рисуешь, ты пишешь и можешь

Представить любым его, вообразить,

Назвать грубошерстным или светлокожим

Или вообще про эпитет забыть.

И рифма внезапна, и этот трехсложник

Не знает, что выберет: свет или тьму.

Тебе позавидовать может художник,

А ты, его морем любуясь, — ему.

Мольберт и складную скамеечку снова

Поставит у моря, встречая рассвет.

Как много стихов начинал я со слова

«Художник», как мало со слова «поэт»!

* * *

Завтра увижу Элизий земной!

                         Е. Баратынский

Италию считать особой частью света

Поэт наш предлагал, она другого цвета

На карте быть должна, какого? — не сказал,

И не спросить его, — лет двести было это

Тому назад, но как он прав, как понимал

Значение ее и роль в подлунном мире!

Когда бы он слова свои доверил лире,

Их повторяли б мы за ним в своем уме

И сердце, — не успел: недели три-четыре

Жить оставалось; где ж сказал он их? — в письме.

Спасибо, что письмо дошло до адресата,

Фамилия была которого Путята,

Неаполь далеко, могло пропасть в пути.

О, как красив залив, и негой жизнь объята,

И статуи стоят — как к ним не подойти?

Художник — вот кто здесь счастливей всех на свете.

В словах не передать все впечатленья эти,

А впереди еще Флоренция и Рим.

И рисовал себе он их в нездешнем цвете,

Не ведая, как Рок распорядится им.

* * *

Ходить по воде… Если веришь — пройдешь,

А если не веришь, провалишься в воду.

Великая, чудная, вечная ложь,

Поэзия в ней посрамляет природу.

Метафора держит стихи на плаву,

Когда ты их пишешь, отринув сомненье.

Тогда и приходит, как сон наяву,

Идущее по морю стихотворенье.

Как будто апостола помнит Петра,

И странно, и жутко, и радостно это.

А вот и кустарник, а вот и гора,

И узкие улочки Генисарета.

* * *

             Ласточки пропали…

                                    А. Фет

Афина, сделай нам такую милость:

Пристроившись на балке потолочной,

Ты в ласточку однажды превратилась, —

Да будет легкой наша жизнь, проточной.

Мы засиделись в ней и застоялись,

Смирились, перестали верить в чудо.

Ах, ласточка, устрой такую малость,

Влети в окно неведомо откуда.

Не с моря, так из парковой аллеи,

Не может быть, чтоб ласточки пропали.

Влети хотя бы к нам из «Одиссеи» —

Не всю подряд, но мы ее читали.