ЭССЕИСТИКА И КРИТИКА

АЛЕКСАНДР   ЖОЛКОВСКИЙ

Об инфинитивных «Стихах уклониста Б. Рыжего»

Посвящается Роману Тименчику

Когда арестовали Бродского, Ахматова произнесла свое сакраментальное: «Какую биографию делают нашему рыжему!» А несколько лет назад один из­вестный поэт спросил одного видного литературоведа: «Почему вы о нас не пишете?» — «А ты, — ответил профессор — сначала дуба дай!» Борис Рыжий, который, кстати, гордился неподражанием Бродскому,1 дуба дал — повесился в двадцатисемилетнем возрасте пять лет назад, уже достигнув определенного признания.2 С тех пор его слава неуклонно растет.3

Рыжий — поэт традиционного, романтико-иронического склада. Речь пойдет о его стихотворении, озаглавленном «Стихи уклониста Б. Рыжего» (1998):

                                     ...поехал бы в Питер...

                                                                    О. Д.

Когда бы заложить в ломбард рубин заката,
всю бирюзу небес, все золото берез —
в два счета подкупить свиней с военкомата,
порядком забуреть, расслабиться всерьез.

Податься в Петербург, где, загуляв с кентами,
вдруг взять себя в кулак и, резко бросив пить,
березы выкупить, с закатом, с облаками,
сдружиться с музами, поэму сочинить.

Стихи в своем роде образцовые. Зададимся поэтому вопросами, соответствующими их уровню: каков их общепоэтический формат, в каком особом, типичном для автора ключе разработана их тема, чем мотивировано обращение к инфинитивному письму и как в художественном исполнении этих задач проявился несомненный талант Бориса Рыжего.

Типовые мотивы. Это стихотворение о поэзии, о том, чтобы поэму сочинить. А именно тот подтип метапоэтической рефлексии, когда автор заявляет о неготовности творить — сочинять стихи на случай, прославлять монарха, родину, идею, любимую. Каламбурное заглавие не случайно: уклонение от армии дает повод для размышлений об уклонении от роли поэта — уклонении, которое так трагически удалось и не удалось Рыжему в его самоубийстве.

Сценарий (а стихи Рыжего всегда драматичны, часто это мининовеллы с эффектным сюжетом и пуантой) строится по схеме: поэт заявляет о нежелании писать, как бы уходит в сторону, но тем самым творит стихи, которые мы читаем, а там и открыто возвращается на поэтическую стезю.

В организации этого сценария использовано также противопоставление собственно творчества, вдохновения — продаже рукописи, писательской профессии, литературным институтам. Классическим прототипом тут является, конечно, пушкинский «Разговор книгопродавца с поэтом»; в «Стихах уклониста...» такой ход применен несколько неожиданным образом, но он узнается.

Еще один архетипический мотив — готовность заплатить любую цену за объект желаний, таящая мощный обратный потенциал, что соответствует ироническому замыслу Рыжего. Приведу народный и классический варианты этого мотива невыгорающей экзистенциальной сделки:

«Когда б имел златые горы,/ И реки, полные вина,/ Все отдал бы за ласки, взоры,/ Чтоб ты владела мной одна/<...>/ А мне сказал, стыдясь измены:/ „Ступай обратно в дом отца./ Оставь, Мария, мои стены!” —/ И проводил меня с крыльца./ „За ласки, речи огневые/ Я награжу тебя конем./ Уздечко, хлыстик золотые,/Седельце шито жемчугом”;

Когда бы Плутус златом/ Мог смертных жизнь продлить,/ Рачительно б старался/ Я золото копить/ На то, чтоб откупиться/ Тогда, как смерть явится;/ Но жизни искупить/ Не можем мы казною./ На что вздыхать, тужить, / Сбирать добро, хранить,/ Коль данну смерть Судьбою/ Ценой не отвратить?/ Мне жребий вышел пить/ И в питии приятном/ В пирах с друзьями жить,/ На ложе ароматном/ Венере послужить» (Львов. Ода XXIII. На богатство (Из Анакреона.))4

Инфинитивное письмо. Вторая — густо инфинитивная — иллюстрация покупательного мотива выбрана мной не случайно. Дело в том, что к подобному письму5 предрасполагает и проблема «писать или не писать». Общий смысловой заряд инфинитивной поэзии — это медитация об инобытии субъекта, транспорт или метаморфоза в иное (лучшее, худшее, идеальное, характерное, типовое). Инфинитивное письмо очень подходит для размышлений об альтернативных вариантах жизни, недаром его классический англоязычный образец — «То be or not to be...».6

У колыбели русского метапоэтического инфинитивного письма стоял Фет, давший безоговорочно утвердительный ответ на вопрос «писать или не писать?»:

«Одним толчком согнать ладью живую/ С наглаженных отливами песков,/ Одной волной подняться в жизнь иную,/ Учуять ветр с цветущих берегов,/ Тоскливый сон прервать единым звуком,/ Упиться вдруг неведомым, родным,/ Дать жизни вздох, дать сладость тайным мукам,/ Чужое вмиг почувствовать своим,/ Шепнуть о том, пред чем язык немеет,/ Усилить бой бестрепетных сердец —/ Вот чем певец лишь избранный владеет,/ Вот в чем его и признак и венец!»7

Борису Рыжему эта техника не была чужда — у него более десятка стихотворений, либо целиком инфинитивных, либо содержащих значительные инфинитивные фрагменты (опирающиеся на русскую общепоэтическую и в особенности инфинитивную традицию, в частности на «Грешить бесстыдно, непробудно...» Блока). Приведу некоторые из них, начиная с раннего прообраза «Стихов уклониста...»:

«Поездку в Царское Село/ осуществить до боли просто:/ таксист везет за девяносто,/ в салоне тихо и тепло./ «...Поедем в Царское Село?...»/ «... Куда там, господи прости, —/ неисполнимое желанье./ Какое разочарованье/ нас с вами ждет в конце пути...»/Я деньги комкаю в горсти./ «...Чужую жизнь не повторить,/ не удержать чужого счастья...»/ А там, за окнами, ненастье,/ там продолжает дождик лить./ Не едем, надо выходить./ Купить дешевого вина./ Купить, и выпить на скамейке,/ чтоб тени наши, три злодейки,/ шептались, мучились без сна./ Купить, напиться допьяна./ Так разобидеться на всех,/ на жизнь, на смерть, на все такое,/ чтоб только небо золотое,/ и новый стих, и старый грех.../ Как боль звенит, как льется смех!/ И хорошо, что никуда/ мы не поехали, как мило:/ где б мы ни пили — нам светила/ лишь царскосельская звезда./ Где б мы ни жили, навсегда!» («Царское Село», с посвящением Александру Леонтьеву, 1996; Рыжий 2003: 67—68);

«Поехать в августе на юг/ на десять дней, трястись в плацкарте,/ играя всю дорогу в карты/ с прелестной парочкой подруг./ Проститься, выйти на перрон,/ качаясь, сговориться с первым/ о тихом домике фанерном/ под тенью шелестящих крон./ Но позабыть вагонный мат,/ тоску и чай за тыщу двести,/ вдруг повстречавшись в том же месте,/ где расставались жизнь назад./ А вечером в полупустой/ шашлычной с пустотой во взоре/ глядеть в окно и видеть море,/ что бушевало в жизни той» («Поехать в августе на юг...», 1997; Рыжий 2003: 152);

«Мальчишкой в серой кепочке остаться,/ самим собой, короче говоря./ Меж правдою и вымыслом слоняться/ по облетевшим листьям сентября./ Скамейку выбирая, по аллеям/ шататься, ту, которой навсегда/ мы прошлое и будущее склеим./ Уйдем, вернемся именно сюда» («Мальчишкой в серой кепочке остаться...», 2000—2001; Рыжий 2003: 332).8

Тема поэтического призвания и другие инварианты. Вопрос «поэт я или не поэт, быть или не быть мне поэтом?» — постоянная тема Рыжего. Ее развивают и варьируют общая установка на ироническое (а иногда — и отчаянное до цинизма) снижение всех ценностей, мотивы сомнения в своей избранности, отказа от поэзии в пользу жизни (пьянства, драки), желания/нежелания быть как все и презрения к литературным тусовкам. В «Дружеском послании А. Кирдянову» (1998) это презрение обнажается прямым применением знаменитой верленовской формулы и уверенным, в державинских тонах, заявлением о собственном величии:

«Да, у меня губа не дура/ испить вина и вообще. / Все прочее — литература. / Я вас любил, любовь... Еще:/ что б вы ни делали, красавцы,/ как вам б страдать ни довелось, / рожденны после нас мерзавцы / на вас меня посмотрят сквозь» (Рыжий 2003: 254).

Еще одно стихотворение об отталкивании от институтов литературы — «В одной гостиничке столичной...» (1996):

«В одной гостиничке столичной,/ завесив шторами окно,/ я сам с собою, как обычно,/ глотал дешевое вино./ ...Всезнайки со всего Союза,/ которым по х.. печаль/ и наша греческая муза,/ приехали на фестиваль./ Тот фестиваль стихов и пенья/ и разных безобразных пьес/ был приурочен к дню рожденья/ поэта Пушкина А. С./ Но поэтесс, быть может, лица/ и, может быть, фигуры их/ меня заставили закрыться/ в шикарных номерах моих.../И было мне темно и грустно,/мне было скучно и светло, —/ стихи и вообще искусство,/ я ненавидел всем назло./ Ко мне порою заходили,/ но каждый был вполне кретин./ Что делать, Пушкина убили,/ прелестниц нету, пью один» (Рыжий 2003: 71—72).

Так что в «Стихах уклониста...» Рыжий не чисто формально и поверхностно-каламбурно, в связи с уклонением от военной службы, задается игровым этюдом на тему об отказе от поэзии, а разрабатывает кровно близкую ему проблему — быть или не быть поэтом, вступать или нет в литературу.

Другие инварианты Рыжего, развиваемые в стихотворении, — это пьянство, деньги, природа (облака), приятели, любовь к маскам и розыгрышам, жанр послания друзьям-поэтам, поездка в Питер, поэзия, Музы. Нет в нем, пожалуй, только смерти, хотя у Рыжего это самая частая тема, предстающая во множестве обличий. Некоторый потусторонний отблеск на текст бросает его повышенная виртуальность: стихотворение позитивно, но исключительно в модусе фантазии.

Оригинальный ход состоит в том, как именно денежный мотив и уклонение от поэзии совмещаются с продажей поэтических ценностей и покупкой желанного. В целом, с учетом установки на ключевой композиционный поворот, складывается следующее художественное решение: «Я» мечтает — чисто виртуально, в модусе инфинитивного инобытия — уклониться от роли поэта, откупиться от поэзии за счет поэтического же капитала, мутировать в обыденную жизнь, пьянство с дружками, но превращает все это в поэзию и чудесным образом возвращается к ней.

Сюжет. Для инфинитивных стихов характерны виртуальные метаморфозы и пространственные перемещения «в иное», иногда с маршрутом туда и обратно, иногда с перечислением нескольких параллельных или последовательных ходов. Приведу два примера с метаморфозами.9

«Некогда в стране Фригийской/ Дочь Танталова была/ В горный камень превращеvнна./ Птицей Пандиона дочь/ В виде ласточки летала./ Я же в зеркало твое/ Пожелал бы превратиться?/ Чтобы взор твой на меня/ Беспрестанно обращался;/ Иль одеждой быть твоей,/ Чтобы ты меня касалась,/ Или, в воду претворясь,/ Омывать прекрасно тело;/ Иль во благовонну мазь —/ Красоты твои умастить;/ Иль повязкой на груди,/ Иль на шее жемчугами,/ Иль твоими б я желал/ Быть сандалами, о дева! I Чтоб хоть нежною своей/ Жала ты меня ногою» (Н. Львов. Ода XX к девушке своей (Из Анакреона), 1794);

«На сосне хлопочет дятел,/ У сорок дрожат хвосты.../ Толстый снег законопатил/ Все овражки, все кусты./ Чертов ветер с хриплым писком,/ Взбив до неба дымный прах,/ Мутно-белым василиском/ Бьется в бешеных снегах./ Смерть и холод! Хорошо бы/ С диким визгом взвиться ввысь/ И упасть стремглав в сугробы,/ Как подстреленная рысь.../ И выглядывать оттуда,/ Превращаясь в снежный ком,/ С безразличием верблюда,/ Занесенного песком./ А потом — весной лиловой —/ Вдруг растаять... закружить.../ И случайную корову/ Беззаботно напоить» (Саша Черный. Нирвана, 1910—1911).

Особенность «Стихов уклониста...» в том, что виртуальность метаморфоз несколько раз возводится во все более высокую степень, образуя как бы виртуальность внутри виртуальности внутри виртуальности... Действительно, первый, головокружительно быстрый, виртуальный шаг состоит в очень условной (когда бы) метаморфозе — обмене поэтической метафорики (еще один условный элемент) на деньги, причем в единый наглядный образ, призванный воплотить темы продажи рукописи и отказа от поэзии, спрессовываются: пейзажный набросок (закат, небеса, березы), серия поэтических клише (рубин, бирюза, золото), их буквализация, овеществление и обналичивание. Готовым предметом для этого служит «низкий», но вполне литературный, образ ломбарда; ему и отводится та роль трансформатора поэтической энергии, которая в более традиционном инфинитивном письме исполняется фетовской ладьей, пастернаков­ской пролеткой, кораблями, автомобилями и ракетами, уносящими в иное, с возвратом назад или без. При этом иронически сдаваемые в ломбард поэтические клише, якобы годные лишь для обмена на деньги, по ходу дела освежаются, натираются до блеска и ревальвируются, свидетельствуя о неистребимости поэзии.10

На воображаемую вырученную сумму предполагается откупиться от призыва, на остаток — забуреть11 (еще одна метаморфоза) и предаться удовольствиям (расслабиться), затем еще и переместиться в более престижный Петербург (Рыжий жил в Екатеринбурге), а там предаться загулу с дружками. Но тем временем назревает центростремительный поворот, не менее виртуальный, чем предыдущие центробежные. Внутри загула, так сказать, в психологическом климате и преувеличенно волевой риторике дружеской пьянки, герой решает завязать (это дано «мужской» стилистикой выражений взять себя в кулак и резко бросив пить), причем такой переход от пьянства к сочинению стихов — готовый мотив из репертуара Рыжего, для которого мучителен выбор между поэзией и пьянством, к тому же по-дионисийски питающим творчество. А далее (то ли внутри запоя, то ли по предположительном выходе из него) каким-то фантастическим образом — непонятно, на какие шиши? — имеется в виду выкупить обратно заложенные в ломбард метафоры, чтобы вернуться в литературу и сочинить поэму, — еще одна виртуальная акция, ибо поэм Рыжий не писал, считая их сочинение заманчивым, но почти невозможным:

«Я скажу тебе, что хотел,/ но сперва накачу сто грамм.../<...>/ Маяковский — вот это да,/ с оговорками — Пастернак,/ остальное белиберда./ По сей день разумею так./ Отыграла музыка вся./ Замолчали ребята все. / Сочинить поэму нельзя — / неприлично и вообще./<...>/ Ну, а ежели не прошло?/Ну, а вдруг начнется опять?..» («Я скажу тебе, что хотел...», 1998; Рыжий 2003: 223).12

Итак, элементарный сюжетный план: написать стихи о богатстве (золоте) поэтического восприятия мира, продемонстрировав, так сказать, «чем певец лишь истинный владеет… в чем его и признак и венец». Он может быть осложнен отказным ходом — уклоняться от творчества, но все же вернуться к нему. Дальнейшая разработка даст такой сюжет: растянуть (в коротком стихотворении из двух четверостиший) отказное движение на несколько все более условных витков, неожиданно, но и убедительно, хотя тоже условно, приводящих назад в поэзию.

Структура это для инфинитивной поэзии закономерная, но вроде бы ранее никем не опробованная. Одной из ее опорных мотивировок является типичная для инфинитивного письма установка на подсчитывание и исчерпание некого запаса, состоящая в том, что формально как бы отбивается счет однородных инфинитивов, а по содержанию описывается виртуальный жизненный/суточный цикл типового субъекта, в его неизбежной конечности (от рождения/пробуждения до смерти/засыпания) и измеримости. Такое обмеривание жизни обнажено в блоковском «Грешить бесстыдно, непробудно...»:

«Счет потерять ночам и дням./<...>/ Три раза преклониться долу,/ Семь — осенить себя крестом./ <...> Кладя в тарелку грошик медный,/ Три, да еще семь раз подряд/ Поцеловать столетний, бедный/ И зацелованный оклад./ А воротясь домой, обмерить/ На тот же грош кого-нибудь./<...>/ Пить чай, отщелкивая счет,/ Потом переслюнить купоны.../<...>/Да, и такой, моя Россия, / Ты всех краев дороже мне».13

Серия маловероятных коммерческих операций Рыжего хорошо мотивирована и в архетипическом плане. Она напоминает еврейские истории о так называемых «люфтменшах» («людях воздуха»), комбинаторах, придумывающих одну за другой все менее реальные сделки (ср. повесть Шолом-Алейхема «Менахем Мендл»). Борис Рыжий, еврей на одну четверть, любил демонстративно театрализовать эту сторону своей личности. Он вообще был мастером розыгрышей и манипуляций собственным имиджем и окружающими людьми. А в поэтическом общении с друзьями-поэтами, в частности с Александром Леонтьевым и Олегом Дозморовым, Рыжий любил перевоплощаться в поэта-гусара девятнадцатого века,14 работая, так сказать, в маске. По свидетельству Олега Дозморова, «Стихи уклониста...» отвечают на его стихотворение 1997 года, из которого и взят эпиграф, ср.:

«Были б деньги, уехал бы в Питер,/ завернул по дороге в Москву./ Странствий северо-западный ветер/ вытер в парке осеннем листву».15

Симметрии, обращения. Наряду с метаморфным сюжетом тему творческого превращения всего (в том числе низких реалий жизни и даже самого отказа от творчества) в поэзию несет общая установка текста на орнаментальную симметричность структур. Все, что вовлекается в построение, принимает вид парных, тройных или множественных вариаций, контрастов, обращенных фигур, как бы наглядно демонстрируя превращение любых реалий — пейзажа, ломбарда, пьяного загула — в золото искусства.16 Зеркально-трансформативен, собственно, и весь сюжет о закладывании, а затем выкупании метафор/пейзажа.

Инфинитивная структура. Общая симметричность инфинитивного костяка двух строф соответствует сюжетной (заложить, подкупить — выкупить), причем выкупить — действие, обратное к заложить, подобное подкупить и образующее пик виртуальности. Инфинитивный синтаксис вполне традиционен, но обычное нарастание его сложности17 и обобщенной «чистой» модальности18 сопровождается неполной проясненностью связей между опорными инфинитивами, как бы вторя неосновательности возводимых воздушных замков.

Зачин когда бы настраивает на ожидание последующего тогда (бы) — явного (ср.: «Когда волнуется желтеющая нива... <...> Тогда смиряется души моей тревога...») или подразумеваемого («Когда б имел златые горы... <...> Все отдал бы за ласки, взоры...»). Но тире в середине катрена эллиптично, означая то ли (а) целенаправленное завершение: тогда/чтобы на эти деньги подкупить..., то ли (б) мечтательное продолжение начального списка: когда бы заложить, подкупить, забуреть... Неопределенна и синтаксическая связь со II строфой: происходит уже совершенно бессоюзное нанизывание очередных инфинитивов, начавшееся в конце I: забуреть — расслабиться — податься — взять в кулак — выкупить... Как и в I строфе, во II неясно, докуда простирается действие союза (на этот раз где) — до конца строфы, до конца 3-й строки или только до слова кулак. Казалось бы, выкупание берез должно происходить в исходном ломбарде, то есть дома, но с другой стороны, где же и дружить с музами, как не в Петербурге.

Вся эта структурно-смысловая смазанность служит передаче общей атмо­сферы виртуального, в частности алкогольного, отрешения от прозаической логики жизни.

Ритм. Стихи написаны традиционным шестистопным ямбом с чередованием мужских и женских рифм и соблюдением цезуры после 3-й стопы.19 Оригинальный ход состоит в том, что первые шесть цезур — мужские, а две послед­ние — дактилические. Перелом, приходящийся на драматическое березы выкупить, очень резок, он сразу запоминается, ибо накладывается на целый букет параллельных эффектов.

Именно здесь совершается сюжетный поворот от разрушительной растраты себя, денег, поэзии и природы к конструктивному поведению, что подчеркнуто позиционной и иной симметрией контрастирующих глаголов заложить/выкупить. Этому вторит обращение порядка слов: впервые в стихотворении дополнение (березы) ставится перед инфинитивом, причем оно соответствует последнему члену аналогичного начального перечисления (золотом берез), и зеркальность получившейся симметрии акцентирована тем, что остальные члены перечисления (с закатом, с облаками) идут после инфинитива и в прежнем порядке.20 Контрастом ко всей предыдущей серии инфинитивов является и сама форма выкупить, — одна из всего двух в тексте, где ударение не на последнем слоге (вторая — это расслабиться), и единственная с ударением на приставке.21

Таков мощный аккорд сдвигов в разных планах, аккомпанирующий кульминационному повороту событий.22

Лексика. В коротком стихотворении представлены практически все стили­стические регистры русского словаря: лексика поэтическая (музы, рубин заката, когда бы), нейтральная (сочинить, березы, Петербург, бросить, пить, военкомат), сниженная по смыслу (подкупить, ломбард, заложить, выкупить), сниженно-деловая, разговорная разной социальной окраски (порядком, податься, в два счета, резко, расслабиться, взять себя в кулак), просторечная и жаргонная (забуреть, кенты, свиней), областная (с вместо из [военкомата]). Эти слои то перемешиваются друг с другом, то образуют отдельные участки, в целом прочерчивая траекторию от высокой лексики к низкой и обpaтно к высокой, вторящую общей композиции: поэзия — бpoсить поэзию — вернуться в поэзию. Так словарный репертуар тоже поставлен на службу теме взаимного перетекания, взаимных метаморфоз поэзии и жизни.

Рифма. Рифмовка в стихотворении предельно традиционная, точная, перекрестная. Все женские рифмы — на А, чем создается единый гласный стержень стихотворения; мужские же меняются: темное, заднее, низкое «о» в I строфе, острое верхнее «и» в финальных, инфинитивных рифмах. Есть и внутренняя рифмовка: в I строфе полустишия, образуемые мужской цезурой, более или менее точно рифмуются друг с другом, причем тоже перекрестно (заложить — небес — подкупить — забуреть).23

Особый рисунок прочерчен продвижением инфинитивов в финальную позицию, где они наконец попадают под рифму. Эта заключительная рифма (пить/сочинить) подготовлена внутренней рифмовкой полустиший (заложить/подкупить) и вообще положением инфинитивов в предцезурной позиции (забуреть, выкупить), а также постепенным общим смещением инфинитивов вправо, от начал предложений к концам, в частности, из позиций перед дополнениями к более конечным. В целом стихотворение как бы на наших глазах мутирует, трансформируясь из того типа, где инфинитивы находятся в началах строк, в тот, где они находятся в их концах (оба типа распространены в инфинитивном письме).24

Фонетика. В этом плане примечательны как повторы, так и выделяющиеся на их фоне уникальные звуковые пики. Из метаморфно варьируемых повторных комплексов наиболее яркие это «брз»: бирюза — берез — рубин заката — забуреть — резко бросив — березы, и «зл»: заложить — золото — загуляв; «свне»: свиней — с воен(комата). Вообще же, перекличками в стихотворении охвачено почти все.

Но есть и звуковые фрагменты, которые, напротив, подчеркнуто уникальны, причем они сосредоточены в финале стихотворения. Это, например, единственное «вы-» (и единственное ударное «ы») в кульминационном выкупить и вершинное слово поэма (с единственным в тексте зиянием гласных25 и единственным Э), фонетической и графической выделенностью которого акцентирована его программная для стихотворения метапоэтическая семантика. Особым фонетическим пиком является оркестровка ключевого слова музами на «м», поддержанная в смежном слове поэму (три «м» на шесть слогов).26 Наконец, финальное сочинить содержит, помимо двух «и» в одном слове (единственный раз на весь текст), уникальное «ч»27 по соседству с еще одним сочетанием шипящего («ж») с ударным «и» (в сдружиться). А поскольку кроме этого места «ж» есть только в начальном заложить (и тоже перед ударным «и»), то происходит эффектное замыкание фонетической рамки.

Таковы некоторые аспекты стихотворного мастерства, примененного в «Стихах уклониста...» Бориса Рыжего, поэтический слух которого Александр Кушнер недаром назвал абсолютным.28

Примечания

1 «Без причины не терзаем/ почву белого листа,/ Бродскому не подражаем —/ это важная черта» («Долго-долго за нос водит...», 1996; Рыжий 2003: 74). Памяти Бродского Рыжий посвятил несколько стихотворений.

2 При жизни вышел лишь один сборник его стихов (Рыжий 2000), но стихи его публиковались в журналах, прежде всего в «Знамени»; в конце 1999 года он был удостоен премии «Антибукер».

3 Посмертно Рыжему была присуждена петербургская премия «Северная Пальмира» (2001) и продолжали выходить все более полные издания: Рыжий 2001, 2003, 2004 (с пространной биоаналитической статьей Казарин 2004; см. также статью: Верхейл 2005).

4 Кстати, то же анакреонтическое стихотворение известно и в державинском переводе («Богатство»), причем зачин когда бы налицо у обоих, ср. у Державина: «Когда бы было нам богатством / Возможно кратку жизнь продлить...» Но львовский текст красноречивее в «покупательном» и ряде других отношений, существенных для Рыжего; в частности, oн инфинитивнее.

5 Об инфинитивном письме, то есть таком, как в «Устроиться на автобазу...» Гандлевского, «Родиться бы сто лет назад» Бродского, «Грешить бесстыдно, непробудно...» Блока, «Февраль. Достать чернил и плакать...» Пастернака, «Одним толчком согнать ладью живую...» Фета и сотне подобных стихотворений, написанных за три века русской силлаботоники, см.: Золотова 1988, Ковтунова 1986, Панченко 1993, а также мои работы (см. Литературу).

6 О русских инфинитивных вариациях на тему «Быть или не быть?» см.: Жолковский 2000.

7 О генезисе этого стихотворения и его французском источнике см.: Жолковский 2005в.

8 Ср. еще:

«Эмалированное судно,/ окошко, тумбочка, кровать, — / жить тяжело и неуютно,/ зато уютно умирать/<...>/ И я пытаюсь приподняться,/ хочу в глаза ей поглядеть./ Взглянуть в глаза и — разрыдаться/ и никогда не умереть» («Эмалированное судно...», 1997; Рыжий 2003: 167);

«От скуки-суки, не со страху/ подняться разом над собой/ и, до пупа рванув рубаху,/ пнуть дверь ногой./ Валяй, веди во чисто поле,/ но там не сразу укокошь,/ чтоб въехал, мучаясь от боли,/ что смерть не ложь./ От страха чтобы задыхаться,/ вполне от ужаса дрожать,/ и — никого, с кем попрощаться,/ кого обнять./ И умолять тебя о смерти,/ и не кичиться, что герой./ Да обернется милосердьем/ твой залп второй» («От скуки-суки, не со страху...», 1998; Рыжий 2003: 194);

«Это осень и слякоть. И хочется плакать,/ но уже без желания в теплую мякоть/ одеяла уткнуться, без стукнуться лбом./ А идти и идти никуда ниоткуда,/ ожидая то смеха, то гнева, то чуда./ Ну, а как? Ты не мальчик! Да я не о том — / спит штабной подполковник на новой шинели./ Прихватить, что ли, туфли его в самом деле?/ и пойти по дороге своей темно-синей/ под звездами серебряными, по России,/ документ о прописке сжимая в горсти» («Сколько можно, старик, умиляться острожной... », 1998; Рыжий 2003: 237—238);

«С трудом закончив вуз технический,/ В НИИ каком-нибудь служить./ Мелькать в печати перьодической,/ Но никому не говорить./ Зимою, вечерами мглистыми/ Пить анальгин, шипя «говно»./ Но исхудав, перед дантистами/ Нарисоваться всё равно./ А по весне, когда акации/ Гурьбою станут расцветать,/ От аллергической реакции/ Чихать, сморкаться и чихать./ В подъезде, как инстинкт советует,/ Пнуть кошку в ожиревший зад./ Смолчав и сплюнув где не следует,/ Заматериться невпопад./ И только раз — случайно, походя — / Открыто поглядев вперед,/ Услышать, как в груди шарахнулась/ Душа, которая умрет» («С трудом закончив вуз технический...», 1998; Рыжий 2003: 239);

«Сесть на корточки возле двери в коридоре/ и башку обхватить:/ выход или не выход уехать на море,/ на работу забить!» («Сесть на корточки возле двери в коридоре...», 2000; Рыжий 2003: 340);

«Вдруг проснувшись в двенадцать утра/ на скамейке, дрожа с перепою,/ и летят по реке катера,/ и летят облака над рекою — / на холодный гранит опершись,/ поглядеть на себя беспристрастно;/ всё проходит, особенно жизнь,/ что особенно нынче прекрасна» («Знамя», 2003, № 1).

9 Подробнее см.: Жолковский 2003а, 2004.

10 Возможный источник вызывающе вольной утилизации пейзажного и поэтического материала — тоже метапоэтическая «Кофта фата» Маяковского (1914), открывающаяся строчками: «Я сошью себе черные штаны/ из бархата голоса моего./ Желтую кофту из трех аршин заката./ По Невскому мира, по лощеным полосам его,/ профланирую шагом Дон-Жуана и фата». Перекличка тем более вероятна, что результатом этой утилизации и у Маяковского становится «шикарное времяпровождение в Петербурге» (ср.: «Податься в Петербург, где загуляв...»).

11 «ЗАБУРЕТЬ... 1. Угол., мол. Неодобр. Зазнаться, загордиться... 2. Мол. Разбогатеть, преуспеть в бизнесе... 3. Угол. Умереть» (Мокиенко и Никитина 2000: 190).

12 Настороженное отношение к официозному жанру поэмы роднило Рыжего с Александ­ром Кушнером, в одном стихотворении которого есть строчка «Зачем поэмы сочинять?» («Отказ от поэмы»; 1974), а в другом «читает стихи Пастернак», после чего «только Лермонтов: „Чур, — говорит,— без поэм! Без поэм и вступления в Леф!”» («Мне приснилось, что все мы сидим за столом...»; 1995). Это излюбленная мысль Кушнера (см. также статью: Кушнер 1985), обсуждавшаяся и в его разговорах с Рыжим (сообщено Кушнером).

13 Об этом см. подробнее в: Жолковский 2002. К «Грешить бесстыдно, непробудно...» Блока, восходит, вероятно, через «Устроиться на автобазу...» Гандлевского и «Родиться бы сто лет назад...» Бродского, стихотворение Рыжего «С трудом окончив вуз технический...», приведенное в прим. 8 (см. Жолковский 2004).

14 Ср., например, послание «Другу-стихотворцу» (1997), обращенное к Александру Леонтьеву (Рыжий 2003: 99).

15 Любезно сообщено самим Олегом Дозморовым в электронной переписке.

16 Так, 2-я строка («Всю бирюзу небес, все золото берез») симметрично делится пополам не только цезурой, но и множественным параллелизмом грамматических и фонетических конструкций. На это накладывается броский контраст: внешне сходные бирюзу и берез структурно противопоставлены: бирюзу — метафора (как золото), берез — реалия (как небес); контрастна также огласовка полустиший: упор на «у» в первой половине (всю бирюзу) сменяется двойным «о» (золото берез) во второй. На симметричные пары делится цезурой и рифмующаяся со 2-й строка 4-я («Порядком забуреть, расслабиться всерьез»), но теперь это сделано на материале не номинативной конструкции (дополнения с зависимым), а глагольной (сказуемое плюс наречие); симметрия же использована не продольная (abab), а зеркальная, зияние (abba).

17 В I строфе четыре инфинитива: первый господствует на пространстве двух строк, это широкое спокойное начало; под второй и его зависимые отведена уже только одна строка, а под третий и четвертый — по полстроки, так что ритм постепенно учащается; но членения правильные, порядок слов прямой, без инверсий, перебивок и анжамбманов. Во II строфе вдобавок к придаточному предложению (с где, симметричным начальному когда) появляются два деепричастных оборота (загуляв...; бросив...) и двухступенчатая глагольность (бросив пить), увеличивается число глагольных форм (теперь их восемь), в том числе инфинитивов (теперь их шесть), усложняется порядок слов и несовпадение синтаксических членений со строкоразделами.

18 Как это часто бывает в инфинитивном письме, более или менее конкретный, в данном случае условный, модус начала (когда бы) постепенно растворяется в обобщенной квази-абсолютной модальности продолжения: начальное бы все больше забывается и аннулируется.

19 В этом размере почти всегда соблюдается цезура после 3-й стопы, но она может быть мужской (М) или дактилической (Д), иногда неоднозначной (М/Д) и очень редко вообще отсутствовать (БЦ); чаще всего, особенно в XX веке, в стихотворении применяется либо первый тип, членящий строку на симметричные половины, либо второй, объединяющий ее или разбивающий на три части (см. Гаспаров 1974: 115—121). Когда же они сочетаются, переход от одного к другому может играть роль эмфазы, ритмического курсива.

У Рыжего есть около десятка стихотворений в шестистопном ямбе, в том числе: «Робинзон» (1996; 18М, 4Д); «...Хотелось музыки, а не литературы...» (1996; 1Д, 2М/Д, 4Д, 1БЦ: «хотелось живописи, а не стиховой», причем цезура тематизирована и прямо названа в следующей строке: стопы ямбической, пеона и цезуры»); «Отрывок большого стихотворения» (1996; 17М, 1Д — в заключительной строке: «где блата топкие и воды Ахерона»); «Вот дворик крохотный, в провинции печальной...» (1997; 13Д, 3М/Д); «Другу-стихотворцу» (24М, 4Д — в последних 5 строках); «Офицеру лейб-гвардии <...> г-ну Дозморову....» (1997; все 28М); «Жизнь — суть поэзия, а смерть — сплошная проза...» (1998; 3Д, 3М, цезура тематизирована); «Путешествие» (1998; 27М, 1Д — в цитатной строке в середине текста: Там были девочки: Маруся, Роза, Рая»). Как видно из этого (далеко не полного) свода, Рыжий редко разделяет два основных типа цезур, чаще смешивает их в одном стихотворении, иногда с явной установкой на тематизирующий контраст.

20 Что касается выкупания не метафор, а самих берез и закатов, то это, по-видимому, еще одно проявление того духа пьяной мужской решимости, в котором выдержан весь сюжетный поворот и которым дополнительно мотивируется непринужденность рассматриваемого отрыва берез от заката и облаков.

Стоит заметить, что переход к дактилической цезуре сочетается в этой строке с ударением на I стопе (на берЁзы), благодаря чему в целом скорее сохраняется, нежели нарушается двучленная симметрия строки, то есть выдерживается «архаизирующая» (а не «традиционно-модернистская», с установкой на трехчленность) трактовка шестистопного ямба (ср. Гаспаров 1974: 119—121).

21 Приставка вы- практически единственная в русском языке, перетягивающая в инфинитиве ударение на себя.

22 Этот радикальный поворот хорошо подготовлен в предыдущей, 5-й, строке, где по содержанию он совершается на волевом уровне, а просодически имеют место все шесть метрических и одно лишнее внеметрическое ударение (на вдруг), чем подчеркивается энергичное взятие себя в кулак и резкость отказа от пьянства. На резкость работает и аллитерация предударных «р» (в резко бросив), и грубоватая просторечность самого слова резко.

Дактилическая цезура в последней строке уже менее неожиданна, во-первых, потому что она не первая в стихотворении, а во-вторых, благодаря нейтральному порядку «глагол -дополнение» (сдружиться с музами). Последняя синтагма, поэму сочинить, где дополнение предшествует инфинитиву, тоже вполне уравновешенна, поскольку, во-первых, это не предцезурная конструкция, а во-вторых, поэма здесь не определенная (в отличие от берез, которые упоминались ранее), не конкретная, а размыто-обобщенная — имеет место как бы сложный глагол поэму-сочинить.

23 Во II строфе, по ходу усложнения структуры, положение с цезурой меняется и четкой звуковой переклички полустиший нет.

24 В I строфе заложить и подкупить стоят перед дополнениями, забуреть и расслабить­-ся — не имеют дополнений, подкупить и забуреть расположены в исходах полустиший.
Во II строфе податься и взять стоят в начале строк, а в бросив пить инфинитив постав-
лен в конец синтагмы и строки, но он пока что не того ранга, что вся серия (он не одноро-
ден с остальными, подчинен деепричастию). В поворотном березы выкупить инфинитив стоит уже в исходе полустишия и после дополнения. Сдружиться с музами — шаг назад,
и лишь в поэму сочинить инфинитив расположен после дополнения, в конце строки, и притом он в правильном синтаксическом ранге; фонетически финальное -ить лежит на хорошо подготовленном пересечении пить, сдружиться и предыдущего «и» в сочинить.

25 В этом отношении к нему приближается только слово военкомата, но там зияние нарушено йотированием: [войэн].

26 В I строфе «м» появляется разрозненно, всего три раза, а во II оно начинает аккумулироваться в предпоследней строке (с закатом, с облаками), готовя тройной всплеск в финале.

27 В словосочетании в два счета шипящий не «ч», а «щ».

28 На вечере его памяти в Москве в октябре 2004 г.

Литература

Верхейл Кейс 2005. Любовь остается. Вступительное слово к русско-голландскому сборнику Бориса Рыжего «Облака над городом Е»// Знамя, 2005, № 1. С. 157—166.

Гаспаров М. Л. 1974. Современный русский стих. Метрика и ритмика. М.: Наука, 1974.

Жолковский А. К. 2000. Бродский и инфинитивное письмо. Материалы к теме// Новое литературное обозрение, № 45. С. 187—198.

Жолковский А. К. 2002. К проблеме инфинитивной поэзии (Об интертекстуальном фоне «Устроиться на автобазу...» С. Гандлевского) // Известия РАН. Серия литературы и языка, 61 (1). С. 34—42.

Жолковский А. К. 2003а. Инфинитивное письмо: тропы и сюжеты// Эткиндовские чтения. Сб. статей по материалам Чтений памяти Е. Г. Эткинда (27—29 июня 2000) / Ред.
П. Л. Бахтина, А. А. Долинин, Б. А. Кац и др. СПб.: Изд-во Европейского Ун-та в Санкт-Петербурге. С. 250—271.

Жолковский А. К. 2003б. У истоков пастернаковской поэтики: О стихотворении «Раскованный голос»// Известия РАН. Серия литературы и языка, 62 (4), 2003. С. 10—22.

Жолковский А. К. 2003в. Об инфинитивном письме Шершеневича// Русский язык в научном освещении, 6 (2), 2003. С. 100—117; а также в кн.: Русский имажинизм. История, теория, практика/ Сост. В. А. Дроздков и др. М.: Линор, 2003. С. 291—305.

Жолковский А. К. 2003г. Об одном казусе инфинитивного письма (Шершеневич — Пастернак — Кушнер)// Philologica, 2001/02, т. 7, 17/18. С. 261—270.

Жолковский А. К. 2004. Инфинитивное письмо и анализ текста: «Леиклос» Бродского. // Поэтика исканий или поиск поэтики. Материалы международной конференции-фестиваля «Поэтический язык рубежа XX—XXI веков и современные литературные стратегии»/ Ред.-сост. Н. А. Фатеева. М.: Азбуковник, 2004. С. 132—150.

Жолковский А. К. 2005а. Счастье и права sub specie infinitivi (Пушкин [«Из Пиндемонти»]// А. К. Жолковский. Избранные статьи о русской поэзии. Инварианты, структуры, стратегии, интертексты. М.: РГГУ, 2005. С. 432—443.

Жолковский А. К. 2005б. Мотать — таить (Об одном переводном тексте Ходасевича)//
А. К Жолковский. Избранные статьи о русской поэзии. Инварианты, структуры, стратегии, интертексты. М.: РГГУ, 2005. С. 280—291.

Жолковский А. К. 2005в. Русское инфинитивное письмо на rendez-vous: Фет/Мюссе// De la littevrature russe: mevlanges offerts а Michel Aucouturier. Ed. Catherine Depretto. Paris : Institut d’evtudes slaves, 2005. P. 34—49.

Золотова Г. А. 1998. О композиции текста // Г. А. Золотова, Н. К. Онипенко, М. Ю. Сидорова. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1998. С. 440—469.

Казарин Ю. 2004. Поэт Борис Рыжий: постижение ужаса красоты // Рыжий 2004: 521—814.

Ковтунова И. И. 1986. Поэтический синтаксис. М., 1986. С. 159—160.

Кушнер Александр 1985. Душа искусства// Александр Кушнер. Аполлон в снегу. Заметки на полях. Л.: Советский писатель, 1991. С. 201—210.

Мокиенко В. М. и Никитина Т. Г. 2000. Большой словарь русского жаргона. СПб.: Норинт, 2000.

Панченко О. Н. 1993. Номинативные и инфинитивные ряды в строе стихотворения// Очерки истории русской поэзии ХХ века. Грамматические категории. Синтаксис текста/ Ред. Е. В. Красильникова. М., 1993. С. 81—100.

Рыжий Борис 2000. И все такое… Стихотворения/ Сост. Г. Ф. Комаров. СПб.: Пушкин­ский фонд, 2000.

Рыжий Борис 2001. На холодном ветру. Стихотворения / Сост. Г. Ф. Комаров. СПб.: Пушкинский фонд, 2001.

Рыжий Борис 2003. Стихи. 1993—2001/ Сост. Г. Ф. Комаров. СПб.: Пушкинский фонд, 2003.

Рыжий Борис 2004. Оправдание жизни. Екатеринбург: У-Фактория, 2004.