ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

АЛЕКСАНДР ЕГОРОВ

Арейское

Даурские жемчужницы хрустят, как лед, под сланцами.

Зловонных ржавых водорослей бессмысленная вязь.

Решительно настроены сегодня искупаться мы.

И что, что солнце спряталось и буря поднялась.

Заходим в воду, брызгаясь... Коричневую, мутную.

Нас четверо: две девушки (читинки), я и брат.

Одну зовут Мариною, коль ничего не путаю,

другую Соней. Встретились примерно час назад.

Глядим, грязедобытчики на самодельном катере

пришвартовались к берегу. Волнуется Арей.

Когда ныряешь — чувствуешь себя в утробе матери.

Выныриваешь — заново рождаешься, ей-ей.

Не надо моря чистого, не надо пляжа белого,

не надо представительниц шаблонной красоты.

Лукавлю я? Нисколечко. Достаточно и этого —

жемчужниц, ржавых водорослей, толстушек из Читы.

Мой разговор с небожителем                       

«А жизнь была?» — «Была, была».

«А смерть?» — «Она еще наступит».

«А что сейчас?» — «Сейчас дела».

«Дела?» — «Воды толченье в ступе».

Посмертие потом еще.

Я от бессмертия отплюнусь.

Лишь детство... детство горячо,

тепла разнузданная юность.

А молодость прохладой веет —

всяк чувствует, что он стареет.

С утра до вечера набор

кириллицы на ноутбуке.

И наложить давно бы руки

от экзистенциальной скуки...

Но кто же за меня курсор

водить продолжит по экрану

и тыкать буквы, если вдруг

самоубийцею я стану?

Да разве только ноутбук! —

родителей, друзей, Татьяну

оставить в мире не могу.

«Потерпишь, Александр?» — «Угу».

На главный для землян вопрос,

мой собеседник, дай ответ:

«Когда иссякнет этот свет,

тот загорится или нет?»

Молчит, нечеток и белес.

Блок сформулировал покруче,

пусть ради красного словца:

«Над нами — сумрак неминучий

Иль ясность Божьего лица»?

Молчит.

Сочиненное на ходу 

Я что ни день

сижу один

в иркутском парке,

ассасин:

да-да, накинут капюшон.

Я голубем заворожен.

На вые — радуги кусок

у птицы серой. Смыть не смог

ни дождь, ни утренний туман.

Как надоел анжамбеман!

Разорванностью этих строк

я утверждаю: мир жесток.

Вдруг небосвод синее стал,

ангарский хиус потянул.

Мне захотелось за Байкал,

в родной аул.

Влеком

Хилком,

иду туда,

где поезда.

Иду. Навстречу — лица, лица...

Аж хочется остановиться

да заявить кому-то: «Ты —

нелепый сгусток пустоты!

Шагаешь, будто индивидуум!

Ты мною выдуман!

А я тобою, друг...» В Хилке —

я личность, здесь — прозрачней сгустка.

Всё, вырываюсь из Иркутска

навечно, налегке.

Бац — ложка в кружке дребезжит,

вразрез с окном тайга бежит,

кричат детишки, плачут.

«Улисс» повторно начат.

Я скоро буду дома.

Знакомо?