ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

АЛЕКСАНДР КУШНЕР

* * *

А в наше время, в наше время…

Кто вам сказал, что время — ваше?

Оно — не пленница в гареме,

Оно про вас не знает даже,

Оно бесхозно, безыдейно

И на пространство не в обиде,

О нем спросите у Эйнштейна,

На звезды ночью посмотрите!

А утром, свежую газету

Купив, на время не пеняйте:

Вы и в игру втянулись эту,

И как бы в ауте, в офсайде,

Оно того, кто в первом веке

До нашей эры жил, быть может,

Достанет вам из глиптотеки

И в современники предложит.

* * *

У каждого века, у каждой эпохи

Другие мужские и женские лица.

Ты спросишь: а римляне чем были плохи?

Суровы — и боязно к ним подступиться:

Уложены прядки, тверды подбородки,

Но стойкость, но сила, и смерть не страшит их.

А греки задумчивы были и кротки,

Округлы в своих домотканых хламидах.

У каждого века свои предрассудки,

Свои убежденья, мечты и обновы,

Нас тоже не спутать ни с кем, мы не чутки,

Но четки в виду мировой катастрофы,

И есть неизбежное чувство сиротства,

Есть правда в приложенной к сердцу ладони,

И я научился угадывать сходство

В соседке по даче — и в римской матроне.

* * *

Нет, не «Женитьбу Фигаро», — и не читал ее ни разу,

Свои недавние стихи перечитал — и легче сразу

Мне стало, — я ведь и пишу

Их для себя, не для кого-то,

И счастьем этим дорожу,

Вот смысл, вот радость, вот свобода.

Пусть не одобрит, не поймет

Их привередливый читатель.

Спроси щегла, кому поет

Он на рассвете, на закате?

И свет любя, и мглу терпя,

В своем регистре, певчем строе

Всю жизнь поет он для себя,

Он так задуман, так устроен.

* * *

Разлука — это память о другом,

Умершие не помнят о разлуке,

Не думают с тревогой ни о ком

И к тем, кто любит их, не тянут руки,

И это благо, что ни говори.

И в райские не залетают кущи

Синицы, скажем, или снегири.

Разлука существует для живущих.

Разлука — это память, это страх

За тех, с кем разлучен, земная мука,

Описанная столько раз в стихах.

Всего страшнее русская разлука.

Кто умер, для того разлуки нет.

Когда Гомер придумал Одиссея,

Велев ему скитаться двадцать лет,

Ни Колымы не знал, ни Енисея.

* * *

Давай поговорим о чем-нибудь отрадном,

Не мрачно-вековом, великом и громадном,

И злобой дня, ее тщетой пренебрежем.

Давай поговорим о чем-нибудь приватном,

Не надо общих дум, — о личном, о своем.

Смотри, как день высок, как бабочка красива,

Давай поговорим без страха, без надрыва,

Обиды обходя и не ступая в грязь.

О чем же? О любви, но только молчаливо,

Как сказано до нас: скрываясь и таясь.

* * *

Вспоминая работу в школе, стыжусь того,

Что читать и хвалить приходилось поэму «Ленин»

И стихи о советском паспорте, как его

Из широких штанин доставал пролетарский гений.

Это ж надо так верить в другой, небывалый мир!

Небывалого быть и не может другого мира.

Интересно, на полке стоял у него Шекспир?

Посмотрел бы в окно, как темно на дворе и сыро.

Разумеется, солнечных тоже хватало дней,

И случалось пройтись по Москве одному и с Лилей.

Ничего нет глупей и плачевней больших идей,

Хорошо, если нам улыбались и нас любили!

Во внимание не принимая былых веков,

Отрекаясь от прошлого, как от чужой поклажи,

Интересно, он что-нибудь знал про микенских львов,

Что у косности мира веками стоят на страже?

* * *

Художник написал Луку Евангелиста

Для нас в момент его счастливого труда

И деву рядом с ним, — смотреть на портретиста

Ей некогда, она младенцем занята.

Евангелист Лука писал портрет Мадонны,

Который не дошел до нас — и очень жаль.

Но балюстраду ту увидеть и колонны

Мы можем и под ней внизу речную даль.

Подумай, что Лука еще и живописец,

Не Марк, не Иоанн с Матфеем, а Лука!

И Джотто от него, наверное, зависел,

И Рафаэль ему был рад наверняка.

* * *

Я и свет погасил, и задернул шторы,

Этот жест так похож на отказ от жизни!

Не нужны мне соблазны ее, просторы,

На меня с удивленьем глядит Всевышний.

С удивленьем и, кажется, с сожаленьем,

С огорченьем, а может быть, с пониманьем,

Потому что каким обладать терпеньем

Надо, будучи связанным с мирозданьем!

Опекая его, отойти не смея

От него, отвернуться ни на минуту.

Да, конечно, прекрасна была затея,

Но грустна и смущает привычка к чуду.

А еще эти войны, чума, раздоры

На земле, эти просьбы, богослуженья…

Если б свет погасить и задернуть шторы

На окне! — невозможно ни на мгновенье.