ХВАЛИТЬ НЕЛЬЗЯ РУГАТЬ

Три города Сергея Довлатова. Ленинград. Таллин. Нью-Йорк / Андрей Арьев, Елена Скульская, Александр Генис.

М.: Альпина нон-фикшн, 2021

Продолжаем готовиться к восьмидесятилетию Сергея Довлатова и на этот раз поговорим не о биографии писателя, а о том, как он растворялся в трех совершенно разных и в то же время в чем-то похожих топосах: Ленинграде, Таллине и Нью-Йорке. Помогают в этом три известных литератора — Андрей Арьев, Елена Скульская и Александр Генис. У них слишком разножанровые тексты, и увидеть их под одной обложкой — немного странно: первый автор — академичен, второй — полон вольности и поэзии, а третий — легок и эссеистичен. Можно было бы предположить, что и жизнь Довлатова по своему стилю в чем-то схожа со стилистикой мемуаристов, но это было бы большой натяжкой.

Он больше не говорит, а слушает, даже так: вслушивается и прислушивается. Жизнь — лучше любой прозы; надо только уметь подсматривать за ней и не забывать записать. Довлатов это умеет, любит, практикует. И путешествие по трем его родным (да-да!) городам — это своеобразная попытка отследить становление писателя.

Генис даже задается вопросом: где и когда родился писатель Довлатов? Советские эмигранты уверены, что в Ленинграде, а ленинградцы — что в Нью-Йорке. Ситуация сложная. И вопрос сводится к тому, что` понимать под «рождением». Поэтому Генис допускает, что Довлатов стал серьезно писать в перевалочном пункте — в Вене. Забавно, но далеко от истины. На самом деле он писал везде и всегда.

Довлатов, растворенный в Ленинграде, — это человек, с одной стороны, свободолюбивых, говорливых кухонь и теплых, солнечных (как ни странно!) улиц, а с другой — холодных редакционных кабинетов и компаний (как бы своих, как бы дружеских, но всегда находящихся в стороне). Он пишет — его не публикуют, но избранные представители андеграунда обо всем осведомлены.

В Таллине всё словно выворачивается наизнанку: здесь рутинная работа журналиста, из которой можно и нужно делать прозу, сменяется тотальным одиночеством. Выход из сложившейся ситуации один: сделать из газетной обыденности черновик художественного текста. Этим Довлатов и занимается.

Нью-Йорк — это экспериментальный простор жизни, полной любви и страданий. Вот, например, удивительный эпизод, записанный Генисом: «Мы шли по 42-й стрит <…> там было немало сутенеров и торговцев наркотиками. Подойдя к самому страшному из них — обвешанному золотыми цепями негру — Сергей вдруг наклонился и поцеловал его в бритое темя. Негр, посерев от ужаса, заклокотал что-то на непонятном языке, но улыбнулся. Довлатов же невозмутимо прошествовал мимо, не прерывая беседы о Фолкнере».

Как можно охарактеризовать это действие? Поступок, который автор придумал для своего героя и решил испробовать на себе? (Довлатов этим славился!) Эксцентричное поведение русского писателя в Америке? Широка русская душа, как не поцеловать ближнего своего?! На самом деле здесь — параллель с Лимоновым, у которого незадолго до этого вышел наделавший шума роман «Это я — Эдичка». Довлатов его прочитал и остался доволен. И, видимо, решил проделать нечто, отдаленно напоминающее сцену орального совокупления Эдички с негром.

Подобных сюрпризов и откровений в книге хватает. Кроме того, это честный разговор о жизни Довлатова и не самом простом времени. Все три мемуариста так или иначе комментируют не столько фигуру писателя, сколько эпоху.

Надо отметить и издательство «Альпина нон-фикшн», которое своими литературоведческими и научно-популярными книгами, если не будет сбавлять темп, скоро потеснит и «АСТ» (с «Редакцией Елены Шубиной» и «Corpus»’ом), и «Новое литературное обозрение», и «Молодую гвардию», и «Издательство СПбЕУ». Хороши, ой как хороши!

Олег Демидов