ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

ВАЛЕРИЙ ТРОФИМОВ

* * *

Когда слабоумье вползает, шурша,

В разрушенный временем мозг,

Тогда отрешенная всходит душа

На шаткий, обманчивый мост…

Не оборониться, себя не назвать

И не оправдаться уже,

А только прозрачно-белесо мерцать

На черном осталось душе.

До корня смоковница высохла. Взгляд

Безумием полон. Разгром

И хаос уже полновластно царят,        

И призраки ломятся в дом.

Скажи мне, какое сегодня число?..

Но чисел не знает предмет,

Расставшись с душой. И уже пролегло

Пространство, где памяти нет.

Ноль целых… а дальше, за той запятой?..

Как агнец, безропотен, бел,

В куле просырелом, под тяжкой пятой

Лежит искрошившийся мел. 

ДЕРЕВО В ТУМАНЕ

И эти серые дороги,

И светофоры, и дома,

И всполохи ночной тревоги,

И узких лестниц полутьма,

И эти съемные квартиры,

Давно забывшие про нас,

Зияют в памяти, как дыры…

И зябкий предрассветный час,

И тупики, и закоулки,

И шелудивые дворы,

И наши праздные прогулки,

И наши поздние пиры,

И прихотливые букеты,

И их прогорклая вода,

И бесполезные билеты —

Уже ни с кем и никуда,

И туфельки твои в прихожей,

Которых там отныне нет,

И свет на темной кухне тоже,

Тобою выключенный свет,

И счастья жалкое желанье,

И жизнь как будто в полусне,

И веток за окном качанье,

И стража фонарей в окне —

Всё это рушится куда-то,

Бесшумно тает на глазах,

Как откровенье и утрата,

Как протрезвление и крах…

И люди в залах ожиданья

Аэропортов, и такой

Вдруг наступившего молчанья

Опустошительный покой…

И это дерево в тумане

На фоне пасмурных полей —

Застывшее, как на экране

Печальной памяти моей.

ПОГРУЖЕНИЕ

Как старый остяк, одинокий рыбак

Уходит в большую тайгу,

Вступает в шумящий ненастливый мрак,

Встает на речном берегу,

Так я закрываю повязкой глаза —

И сердце мое не болит,

И вот начинает вода замерзать

И снег на лицо мне летит.

Как тот малорослый рыбак, терпелив

Я буду, и я неспроста

Явился сюда: и покудова жив,

И пар у меня изо рта…

Как старый остяк был уверен, что тут,

Среди лишаястых камней,

Его допотопные духи найдут

К исходу ветшающих дней,

Так я посреди городских корпусов

Надеюсь, что вспомнят меня

И второстепенные духи лесов,

И легкие духи огня,

Под землю бегущие духи воды

И белые духи снегов…

Пускай бы исчезли все наши следы,

Как не было наших следов.

МЕЛКИЕ БОГИ

Мне показалось, что кто-то стучится…

Борис Слуцкий

Глухой, неотчетливый стук

Пробился сквозь сумрак и войлок…

Никем не опознан, не пойман

Был маленький бог — или звук?

Его не понять, не назвать.

Я б мог объяснить это ветром,

Бесстрастным дождем-геометром,

Привыкшим ландшафт штриховать,

Я мог бы решить, что в окно

Проникнуть пытается птица,

Я мог бы подумать, что снится

Мне жизнь эта — долго, давно…

Я мог ничего не понять,

Я всё утопил бы в сомненьях,

В знакомых шумах и теченьях.

Но стук этот слышен опять…

Там кто-то снаружи озяб

Как будто бы, робостью скован.

Но именно мне адресован

Был стук, осторожен и слаб.

Как будто, из мглы проступив,

С расплывчатой маленькой буквы

Он начал, но явственным стук был

И бегло-тревожным курсив.

Мигает так свет иногда,

Почти незаметно для глаза,

Так рвется не вовремя фраза,

Так вдруг оживает вода.

Бывает, что тень по стене

При полной пропаже объекта

Мелькнет — так божественный некто

Являет вниманье ко мне.

* * *

И злая воля дирижера…

Александр Блок

Когда-то зеркало висело

Там, где клубится темнота.

Но и оно не уцелело,

И жизнь как будто прожита.

И если я смотрю в глубины

Щербатых питерских дворов,

То вижу остовы, руины

Надежд несбывшихся и снов.

И я не в силах дотянуться

До тех пристанищ кочевых,

Где всё никак не разойдутся

Два наших призрака немых.

Как ни глядись в воспоминанья,

Как их на помощь ни зови,

Всплывают тени расставанья,

Несостоявшейся любви.

Нам и навязчивое эхо

Не сообщит Благую весть.

Оно лишь вторит без огреха

Тому, что есть, тому, что есть.

И одиночество, как воздух,

Содержится в любом пазу.

И некуда бежать, и поздно,

И незачем пускать слезу.

И не оспорить приговора,

Пусть прогорает всё дотла,

Чтоб злая воля дирижера

По небу пепел пронесла.

* * *

Я поселился в деревянном доме,

Пустом и тихом, и завел собак.

Но мнится мне, куда-то на пароме

Я всё плыву — не доплыву никак.

Хозяйка дома умерла, и утварь

Ее собрали, увезли, и дом

Забыл о ней. Беспечно-бледным утром

Посвистывают птицы за окном.

И вот еще. В бессонницу, ночами

Я сдерживаю мысли, будто их

Подслушивает кто-то и печально

Следит за мной из областей иных.

И сострадает мне, когда я плачу,

Стесняясь слез, не веря ничему,

Когда я наполняю эту дачу

Тоской, вмененной сердцу моему.

Я тут один — я словно за пределом

Уже каким-то, но осталось мне

Еще побыть в пространстве поределом,

Как будто в растворяющемся сне.

А иногда со страхом и сомненьем

Я стены дома трогаю рукой,

Как бы уже обманут пробужденьем

В другом дому, в реальности другой.

* * *

Одинокие праздники. Окна холодного мая

Видят дождь затяжной и качание голых ветвей.

Ты нуждался в любви, но уже постарел, понимая,

Что не встретишься с ней. 

Значит, стоит признать, что важнее уже не случится

Ничего, кроме смерти. Деревья стоят без одежд.

Разлетелись иллюзий крикливые сорные птицы.

Надо жить без надежд. 

Этой голой весной, этим утром прозрачно-невзрачным 

Управляет, положим, великая сила Ума.

Только чей это Ум — не видать за окошком чердачным,

Как и в тексте псалма.

Припиши этот день и белесую мглу предсказаний,

Череду неудач и возмездную память друзей,

И дворы позабытой, такой равнодушной Казани —

Странной жизни своей.

И паноптикум тьмы, петербургских ненастий кварталы

Станут дороги так, как троюродный братский приют. 

Ты любил это всё и сиротские эти вокзалы,

Даже их неуют. 

Это время твое, уходящее, недорогое,

Будто сшитое наспех из тех неразборчивых лет,

Где доныне живут, словно в зренье попав боковое,

Те, кого уже нет. 

* * *

В реанимации ночь коротка. 

Гасится свет — не совсем, ненадолго. 

Много возможностей для новичка 

Сгинуть в стогу, запропасть, как иголка.

В том ли огромном пахучем стогу,

Что левитировал запросто с Фетом…

Пиксели мягко вихрятся в мозгу,

С пухом мешаясь и с призрачным летом. 

Где-то посты у размытых границ

Ждут окончания ночи и боли, 

Холят гигантских своих кобылиц

Или на скифском долдонят пароли. 

Здесь у нас лето, а дальше… зима,

Белые хлопья, костры и кочевья.

Дальше — такая могучая тьма,

Дальше — такие большие деревья,

Что еле держишься тут — ни за что!

Может, за липовый запах знакомый,

За сновидений шальных решето.

Или за фетовский стог невесомый.

Справа и слева лежат старики.

Что же, обратный отсчет уже начат…

Где-то у медленной темной реки 

Ждут незнакомые проводники, 

Между стогов терпеливо маячат.