ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ

«Вас всех растерзают!»

Номенклатура большевистской партии и конец НЭПа

Статья петербургского экономиста Дмитрия Травина, опубликованная на страницах журнала «Звезда»^[1], позволяет вернуться к вопросу о главных причинах краха новой экономической политики в СССР.

Дискуссия о приоритетах руководителей ВКП(б), чьи решения привели к демографической катастрофе сельского населения СССР в годы первой пятилетки^[2], продолжается долгие десятилетия. Попытки объяснить конец «правого коммунизма» борьбой Генерального секретаря ЦК ВКП(б) Иосифа Сталина за установление личной деспотии^[3] очевидно сужают комплексный подход к объективным оценкам состояния землепользования, советского государства и власти на протяжении первых десяти-двенадцати лет после Октябрьского переворота. 14 февраля 1919 года ВЦИК объявил в пределах РСФСР всю землю — главный крестьянский ресурс, объект трудовых усилий и источник дохода — «единым государственным фондом». Заведовали и распоряжались им народные комиссариаты с подведомственными полномочными организациями.^[4] Десятки миллионов землепашцев превратились в условных пользователей своих наделов, отныне принадлежащих социалистическому государству, в котором, по признанию председателя Совнаркома Владимира Ленина, ни один важный вопрос не решался «без руководящих указаний Цека партии».^[5] При таком подходе крестьянские права на тягловую силу, сельхозинвентарь и урожай становились шаткими, непрочными и фактически фиктивными.

Политика «военного коммунизма» пересматривалась постепенно.

В марте 1921 года на X съезде РКП(б) ни в его резолюциях, ни в ленинских выступлениях еще ни слова не говорилось о новой экономической политике. 15 марта делегаты решили важный, но все же частный — фискальный — вопрос: о замене натуральным налогом разверстки как способа госзаготовок продовольствия, сырья и фуража. Причем речь шла не о продаже, а лишь об обмене излишков крестьянской продукции на фабрично-заводские товары и в рамках местного, а не всероссийского хозяйственного оборота.^[6] Во время работы съезда Ленина беспокоила не столько радикальная смена курса в РСФСР, сколько введение осадного положения в РКП(б) и запрет фракционной борьбы. О необходимости перехода к новой экономической политике в качестве коренной задачи Ленин заявил в ходе X Всероссийской конференции РКП(б)^[7], состоявшейся 26—28 мая. И в тот момент и далее принципиальный вопрос заключался в том, какая повестка имела для руководителей партии приоритетное значение: внутриполитическая или международная?

Создание СССР зимой 1922—1923 годов преподносилось руководителями РКП(б) в качестве основания для перманентного военно-революционного конфликта с буржуазным окружением. Декларация об образовании СССР, включенная в Конституцию 1924 года, гласила: «Новое союзное государство <…> послужит верным оплотом против мирового капитализма и новым решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Советскую Социалистическую Республику».^[8] В 1924 году Сталин утверждал: «Революция победившей страны должна рассматривать себя не как самодовлеющую величину, а как подспорье, как средство для ускорения победы пролетариата во всех странах».^[9] Долгие годы внешнеполитическая доктрина партии выглядела последовательной, большая война открывала дорогу к созданию «Земшарной» Республики Советов, следовательно, тотальная милитаризация общества и экономики становилась неизбежной. Поэтому версия о необходимости «большого скачка» за счет эксплуатации деревни — в интересах военно-промышленного комплекса и всей страны — восходит к партийной историографии и до сих пор популярна.^[10] Вместе с тем ни в 1923-м, ни в 1924-м, ни в 1925-м, ни в 1926 годах Сталин не покушался на НЭП, а вместе с Бухариным защищал НЭП от левой оппозиции.^[11] Ситуация резко изменилась в связи с хлебозаготовительными кризисами 1927—1928 годов.

В 1925—1926 годах доля сельского населения СССР превышала 80 % (более 120 млн из 148,5 млн человек).^[12] Производительный труд во время НЭПа стимулировал рост благосостояния и сделал деревню в значительной степени самостоятельной. На руках у крестьян оказалось много денег, но они не могли удовлетворить свои потребности, так как госпредприятия не успевали насытить внутренний рынок.^[13] В итоге дефицитные промтовары неуклонно дорожали, а вслед за ними и сельхозпродукция. Чтобы накормить город и армию, большевики прибегли к чрезвычайным мерам, заставляя крестьян продавать хлеб по убыточным ценам. Здесь и возник роковой вопрос: откуда далее брать средства для первой пятилетки, если крестьяне-единоличники вдруг начнут саботировать производство драгоценного продовольствия?.. Спасение нашлось в коллективизации, позволившей перебросить ресурсы из деревни в индустрию.

Однако для сталинцев на самом деле установки об ускорении «победы пролета­риата во всех странах» и форсированной индустриализации не были ни единственными, ни тем более базовыми, якобы определявшими их главные приоритеты и управление. Стратегические цели и ценности руководителей ВКП(б) приобретут подлинный смысл и ясность, если обратиться к вопросу о властной и социальной организации большевистского режима, сложившейся в период «военного коммунизма».

Вертикаль фиктивной советской власти, укрепившаяся в России в результате поражения белых и крестьянско-повстанческих армий в 1918—1922 годах, служила лишь ширмой для прикрытия однопартийной диктатуры.^[14] При этом Советы и их съезды избирались трудящимися на условиях неравного классового голосования, так как один голос рабочего (пролетария) приравнивался к пяти голосам крестьян (мелких буржуа). На вершине иерархии находились Центральный Комитет партии и более узкие коллегиальные органы — Организационное и Политическое бюро, включавшие наиболее авторитетных членов ЦК. Неприкосновенность олигархической группы^[15] партийной бюрократии, в чьих руках концентрировались власть и собственность, национализированная после Октябрьского переворота, учет и распределение ресурсов, функции контроля, пропаганды и репрессивных мероприятий, обеспечивалась органами ГПУ (ВЧК).^[16]

Осенью 1923 года члены Оргбюро ЦК впервые определили перечень ключевых назначений, требовавших согласования партийных инстанций. 3,5 тыс. советских должностей занимались только после утверждения ЦК выдвинутых кандидатур, а 1,5 тыс. — с его предварительным уведомлением. В 1924 году в учетно-распределительном отделе ЦК, где обобщались сведения о кадрах, состояли на регистрации почти 15 тыс. работников аппарата, охватывавшего все стороны государственной, экономической, общественной и культурной жизни СССР.^[17] Одновременно рос и корпус освобожденных партработников, совершенствовалась система номенклатурных привилегий, возникшая в 1918—1919 годах. В итоге — в зависимости от приближения человека к властной структуре или отдаления от нее — в СССР закреплялась почти феодальная стратификация населения по отношению к материальным благам. «Коммунистическая революция, которая проводилась во имя уничтожения классов, привела к неограниченной власти одного, нового класса. Всё остальное — маскировка и иллюзия», — отмечал Милован Джилас.^[18] Вынужденный переход к НЭПу стал удачным маневром во имя сохранения ленинцами захваченной власти, так как насильственная смена режима означала личный крах для десятков тысяч партработников и создавала реальную угрозу для их жизни. «Вас всех растерзают!»^[19] — прозорливо предупреждал Ленин соратников. Таким образом, в 1920-е годы первая — и главная — цель партийной номенклатуры заключалась не в организации мировой революции, а в том, чтобы сохранить свое господствующее положение в стране, где абсолютное большинство населения составляли крестьяне-единоличники.

В то же время политическое влияние коммунистов в советской деревне выглядело ничтожным^[20], поскольку партия практически не представляла землепашцев. На X съезде (1921) их доля среди делегатов составляла 3 %, на XI (1922) — 7,1 %, на XII (1923) — 1,9 %, на XIII (1924) — 5,4 %.^[21] Отмена продразверстки на короткий срок разрядила обстановку, но скрытое напряжение между большевиками и крестьянством возрастало по мере развития НЭПа. В 1925 году в Самарской и Тамбовской губерниях, Северо-Кавказском и Сибирском краях развернулась серьезная борьба на выборах в сельские Советы. Крестьяне требовали уравнять их в избирательных правах с рабочими, разрешить свободную агитацию, отменить монополию вне­шней торговли, снять ограничения кооперативной деятельности, реабилитировать политзаключенных. На селе резко возросло количество учтенных терактов против представителей советского актива: с 313 в 1924 году до 902 в 1925-м.^[22] Хлебозаготовительные кризисы 1927—1928 годов, спровоцированные искусственными ограничениями частной инициативы в предыдущие годы, сделали положение номенклатуры ВКП(б) буквально опасным. «Деревня, за исключением небольшой части бедноты, настроена против нас, — предупреждал в июне 1928 года членов Политбюро заместитель наркома финансов СССР Моисей Фрумкин, — эти настроения начинают уже переливаться в рабочие и городские центры».^[23] И требовавший немедленного решения вопрос заключался не в том, какими ресурсами обеспечить запланированную индустриализацию, а в том, как предотвратить неизбежный социальный взрыв в голодных городах и спасти партию от кровавой резни в ближайшие годы.

Оснований для тревоги хватало.

Если в 1926—1927 годах чекисты зафиксировали 1612 терактов, то в 1928—1929-м — 10 120. Количество протестных выступлений по стране выросло с 63 в 1926—1927 годах до 2016 в 1928—1929-м. Широко распространялись антибольшевистские листовки: в 1928 году — 845 учтенных случаев, в 1929-м — 2391. В 1925 году в СССР за «контрреволюционные преступления» были осуждены 1042 человека, в 1927-м — 26 036, в 1929-м — 33 757. В 1928—1929 годах органы ОГПУ зарегистрировали на промышленных предприятиях 1576 забастовок, в них участвовали 155 860 человек.^[24] Зимой 1928—1929 годов члены Политбюро приступили к введению карточной системы на хлеб; одновременно враждебные «крестьянские настроения» отмечались в красноармейской среде.^[25]

Как можно было спасти режим?Полная либерализация экономики на основе частной собственности и свободного предпринимательства исключалась, так как вела к реставрации капитализма. И в создавшейся ситуации у руководителей ВКП(б) оставался единственный выход, чтобы защитить собственные жизни и интересы. «Сталин собрал настоящую банду, лишенную каких бы то ни было принципов и решившую ценой любых человеческих жертв сохранить власть со всеми ее привилегиями и преимуществами»^[26], — рассказывал известный деятель Коминтерна Борис Суварин. В свою очередь историк Абдурахман Авторханов так оценивал положение после кризисов 1927—1928 годов: «Сталин помнил, как пало царское самодержавие. „Хлеба, хлеба, хлеба!“ — вот с какого лозунга начали Февральскую революцию в Петрограде. Сталин знал лучше, чем Бухарин, что большевистское самодержавие ждет та же судьба, под тем же лозунгом, если самому не произвести революцию сверху в деревне, чтобы предупредить революцию снизу в городе».^[27] Пока существовал самостоятельный крестьянин, распоряжавшийся своим трудом, он мог сократить производство продовольствия и спровоцировать массовые антикоммунистические выступления.

Следовательно, хлеборобы должны были потерять возможности для сопротивления и стать покорным объектом государственной эксплуатации. Поэтому в кратчайший срок требовалось уничтожить наиболее состоятельную и хозяйственную часть крестьян, их имущество экспроприировать, а основную массу деревенского населения превратить из пользователей-единоличников в прикрепленных к государственной земле сельских батраков, безропотно выполняющих плановые задания при фиктивной или минимальной оплате труда. Колхозная система не укрепляла продовольственной безопасности СССР, не повышала сельского благосостояния и хозяйственной рентабельности, но зато гарантировала партийной номенклатуре сохранение абсолютной власти с привилегиями и неприкосновенность ее коллективной собственности.

В заключение, вероятно, следует сказать о том, что ничья злая воля целенаправленно НЭП не губила. Доктрина и практика «правого коммунизма» оказались объективно несовместимы с ленинским режимом, чего искренне не понимали наивные бухаринцы, призывавшие хлеборобов обогащаться. К 1927 году частичная либерализация советского государственного капитализма себя исчерпала, но конец НЭПа следует связывать не столько с необходимостью перехода СССР к форсированной индустриализации, сколько с отчаянной борьбой десятков тысяч представителей партийной бюрократии, включая руководителей ВКП(б), за выживание и привилегированный статус в стране с враждебным крестьянским большинством. Свои подлинные цели сталинцы вполне естественно прикрывали громкими заявлениями о построении социализма и развитии тяжелой промышленности, но именно ответственные номенклатурные работники ВКП(б) стали главными выгодоприобретателями коллективизации с ее чудовищными потерями и «второго крепостного права».

1. Травин Д. Я. Кто же погубил НЭП? // Звезда. 2021. № 3. С. 187—204.

2. В 1930—1933 в СССР не менее 0,6 млн раскулаченных и членов их семей погибли во время депортаций и в «кулацкой ссылке»; около 7 млн человек — от голода 1932—1933, более 100 тыс. — на этапах, в тюрьмах, колониях и лагерях; десятки тысяч сельских «контрреволюционеров» уничтожили органы ОГПУ; тысячи хлеборобов большевики убили при подавлении антиколхозных восстаний и выступлений (обоснование цифр см. в: Александров К. М. «Бе регись! Зашибем!»: К вопросу о социально-политических причинах сталинской коллективизации // Крестьяноведение (Москва). 2020. Т. 5. № 3. С. 71).

3. Кедров Н. Г. Четыре концепции коллективизации В. П. Данилова // Крестьяноведение. 2019. Т. 4. № 3. С. 30—31; Конквест Р. Жатва скорби. Лондон, 1988. С. 156—157; и др.

4. Постановление ВЦИК «О социалистическом землеустройстве и о мерах перехода к социалистическому земледелию» // Директивы КПСС и советского правительства по хозяйственным вопросам в 1917—1957 годы. Т. I. 1917—1928 годы / Сб. документов. Сост. В. Н. Малин и А. В. Коробов. М., 1957. С. 97.

5. Ленин В. И. Детская болезнь «левизны» в коммунизме // Ленин В. И. Полное собрание сочинений / Изд. 5. Т. XLI. Май—ноябрь 1920. М., 1981. С. 30—31.

6. О замене разверстки натуральным налогом // Протоколы Х съезда РКП(б). М., 1933. С. 564—566.

7. I. Резолюции и постановления конференции. Об экономической политике // КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 2. 1917—1922. М., 1983. С. 420.

8. Конституция (основной закон) Союза Советских Социалистических Республик / 2 доп. изд. М., 1925. С. 7.

9. Сталин И. В. Октябрьская революция и тактика русских коммунистов // Сталин И. В. Вопросы ленинизма. Изд. одиннадцатое. М., 1947. С. 102.

10. История ВКП(б). С. 268; Симонов Н. С. Военно-промышленный комплекс СССР в 20-е—50-е годы: темпы экономического роста, структура, организация производства и управление. М., 1996. С. 72, 324.

11. Валентинов Н. В. Наследники Ленина / Ред.-сост. Ю. Г. Фельштинский. М., 1991. С. 101.

12. Андреев Е. М. , Дарский Л. Е. , Харькова Т. Л. Население Советского Союза 1922—1991. М., 1993. С. 56.

13. О снижении отпускных и розничных цен [Резолюция пленума ЦК ВКП(б) 7—12 февраля 1927] // КПСС в резолюциях... Т. 4. 1926—1929 / 9-е изд., доп. и испр. М., 1984. С. 140.

14. Ленин В. И. Речь на I Всероссийском съезде работников просвещения и социалистической культуры 31 июля 1919 г. // Ленин В. И. Т. XXXIX. Июнь—декабрь 1919. М., 1970. С. 134; [Резолюция XII съезда] по отчету ЦК РКП (1984) // КПСС в резолюциях... Т. 3. 1922—1925. М., 1984. С. 53.

15. Ленин В. И. Детская болезнь «левизны»... С. 30.

16. Плеханов А. М . ВЧК—ОГПУ: Отечественные органы государственной безопасности в период новой экономической политики. 1921—1928. М., 2006. С. 94.

17. Измозик В. С. , Старков Б. А. , Павлов Б. А. , Рудник С. Н. Подлинная история РСДРП—РКПб—ВКПб. Краткий курс. Без умолчаний и фальсификаций. СПб., 2010. С. 374—375.

18. Джилас М . Новый класс. Нью-Йорк, 1961. С. 51. Курсив наш.

19. Цит. по: Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М., 1991. С. 209—210.

20. Шанин Т. Неудобный класс. Политическая социология крестьянства в развивающемся обществе: Россия, 1910—1925. М., 2019. С. 317—321.

21. Двенадцатый съезд РКП(б). С. 421; Тринадцатый съезд РКП(б). Май 1924 года. Стенографический отчет. М., 1963. С. 531.

22. Александров К. М. С. 83.

23. Док. № 110. Письмо от 15 июня 1928 М. И. Фрумкина в Политбюро ЦК ВКП(б) // Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы в 5 т. 1927—1939. Т. I. Май 1927 — ноябрь 1929. / Сост. В. П. Данилов и др. М., 2004. С. 291.

24. Подробнее см.: Александров К. М. С. 84—85.

25. Док. № 60. Докладная записка от 28 января 1928 члена РВС СКВО В. И. Мутных о крестьянских настроениях в армии // Трагедия советской деревни. С. 193—194.

26. Борис Суварин о Сталине / Интервью М. Я. Геллера // Континент (Париж). 1980. № 22. С. 441—442.

27. Авторханов А. Г . Происхождение партократии. Т. II. ЦК и Сталин. Франкфурт-на-Майне, 1983. С. 377.

Кирилл Михайлович Александров,

кандидат исторических наук (С.-Петербург)