ХВАЛИТЬ НЕЛЬЗЯ РУГАТЬ

Арсений Тарковский. Проза. Письма / Вступ. ст. Н. А. Резниченко; сост., подготовка текстов и коммент. М. А. Тарковской и В. А. Амирханяна; отв. ред. Д. П. Бак.

М.: Изд-во «Литературный музей», 2021

Этот 896-страничный том завершает первое стремящееся к научности издание оригинальных произведений Арсения Тарковского; до него в том же издательстве вышли «Стихотворения и поэмы» (2015; 512 с.; основное собрание стихов) и «Стихотворения разных лет. Статьи. Заметки. Интервью» (2017; 608 с.; включены ранние, шуточные и написанные на случай стихотворения).

Что изменилось с выходом в свет этого трехтомника в нашем представлении об одном из первостепенных русских поэтов XX века?

Многое. До сего времени — ​с выверенным и лишь уточнявшимся от книги к книге корпусом (лучше сказать — ​легионом, когортой) стихотворений; Тарковский казался небожителем, инопланетянином, явившимся ниоткуда. Или тем, им воспетым, поэтом начала прошлого века, чьи созвучья страшней гула «погибельной Цусимы», что хронологически парадоксально (Арсений Александрович родился в 1907-м — ​и вдруг: «Такой возврат невыносимый / Смертельной юности моей»!), но онтологически верно — ​не зря ведь некто (благодетельная цензура, заботливый редактор, сам автор?) поменял «Хиросиму» ранней публикации на другой японский топоним — ​и возвратил время действия на сорок лет назад (не последнее число в нумерологии поэта).

В счастливой (нелживой!) судьбе его эпической лирики был единственный «паровозик» (так в СССР именовали соцзаказные стихи, вывозящие прочие творения стихотворца к читателям и к жюри премий) — ​первая пиеса первой опубликованной книги (1962); восемь строк, где кроме и прежде скромной констатации чтения сочинений Ленина на русском сказано было более чем достойно: «Я — ​гражданин державы русской речи, / И русской музе я в глаза глядел». И всё! Ну разве еще о Цейском леднике в Осетии: «Здесь хранит сама природа / Явный след былых времен — ​/ Девятнадцатого года / Очистительный озон». (Но это ведь и фронда — ​промахнуться на два года! Могли и мусаватистом затаившимся объявить.)

Разительно не был похож (да и теперь не похож) на советского (антисоветского) поэта. Сложно объяснить, но был случай, когда я читал почти параллельно Николая Ушакова (мастеровитый стихотворец!), Леонида Мартынова (почти авангардист!) в толстенных и безобразно рыхлых изданиях «Библиотеки поэта» и Дмитрия Кленовского (царскосельский поэт!) — ​в порядочном по толщине и приличном по качеству эмигрантском томе. Практически в каждом втором стихотворении Ушаков и Мартынов поминали что-либо связанное с Ильичем, Октябрем или пионерами, а Кленовский — ​чрезвычайно удобного на все эти же случаи «Бога»; таков был их общий «лирический» метод — ​и метод неискоренимый, навязчивый и прискорбный. Ничем подобным, к счастью, Тарковский никогда не страдал.

В чем же тогда изменение, о котором я говорю. В своего рода десакрализации: думали — ​иноземец, оказался же своим, пишущим смешные стишки, могущим подурачиться… а не всегда быть высокопарным («Я ветвь меньшая от ствола России, / Я плоть ее…»). Способным и на что-то ребяческое. Как Баратынский, будучи мальчиком, — ​на «Хор, петый в день именин дяденьки Б<огдана> Андр<еевича Боратынского> его маленькими племянницами Панчулидзевыми»… Смешно, но занятно. И что тут плохого?! Это жизнь.

Но всё равно прекрасней любого писательского баловства давно знаемое, ставшее едва ли не хрестоматийным: «Вот и лето прошло. / Словно и не бывало. / На пригреве тепло. / Только этого мало». Или: «Сирени вы, сирени, / И как вам не тяжел / Застывший в трудном крене / Альтовый голос пчел?»

Издание, особенно второй и третий его тома, щедро проиллюстрировано.

Странностью трехтомника является то, что основной корпус стихов (в томе «Стихотворения и поэмы») дан существенно более мелким кеглем, чем «неосновной» (в томе «Стихотворения разных лет…»). Это несоответствие указывает и на очевидный факт — ​«и Москва не сразу строилась». То есть первый том составлялся и печатался тогда, когда второй был еще в туманном проекте. Поэтому он содержит наряду с основным разделом «Избранное» небольшой довесок («Не вошедшее в „Избранное“»), при других обстоятельствах растворившийся бы во втором томе, и сочинение по мотивам каракалпакского эпоса «Сорок девушек», место которому в корпусе переводов — ​в будущем томе четвертом.

Пожелаем же и ему осуществиться («Ах, восточные переводы, / Как болит от вас голова…»).

А. П.