Хвалить нельзя ругать

Марина Степнова. Сад.

М.: АСТ; Редакция Елены Шубиной, 2020

Сад. Нет, не вишневый. Разношерстный, но разумный, выстреливающий порядно: вишня, слива, яблоки и груши… А судьба с тем самым вишневым одна на двоих. Но давайте по порядку.

Не заметить отсылки к пьесе Чехова в новом романе Марины Степновой невозможно. В том числе в определении главного героя — его здесь нет (разве что сад, но и это спорно). В первой главе мы знакомимся с княгиней Борятинской и видим мир в ее фокусе. Внезапно вспыхнувшая страсть становится причиной нежданной беременности, несвоевременной и постыдной в сорок с лишним лет. Всему виной — сочная слива, почти библейское яблоко, которым угощает княгиня супруга в плодородном, непристойно пышущем спелостью саду. До этого момента Борятинские жили горя не ведая: быстро сошлись, отличная партия, веселый и легкий брак, выросли дети — мальчик и девочка. Но плод познания беспощадно открывает глаза, например, на то, что двадцать пять лет с мужем прошли, «словно они и вправду не люди были, а выхоленные домашние собачонки, так давно привыкшие к общей миске и лежанке, что между ними стерлись все жизненно важные, звериные различия».

Кажется, будто эта проблема — зуд от осознания прожитой холодно, впустую, жизни — и станет центром развития сюжета, но уже во второй главе Борятинская уходит далеко на второй план, и вернемся мы к ней лишь на мгновение в финале — ведь именно она услышит стук топоров, возвещаю­щих победу нового, практичного, деятельного над старым, эфемерным, романтичным.

Многие критики определяют произведение как роман воспитания. Действительно, бо`льшую часть сюжета мы наблюдаем за взрослением дочери Борятинских. Растят Тусю совсем не по канонам времени: ей позволено вступать в диалог со взрослыми, даже прямо за едой, бегать где вздумается и вообще не соблюдать приличествующие дворянским детям манеры — полная свобода. На этом настаивает доктор Мейзель, ставший для девочки не просто воспитателем, а отцом: недаром посвященная ему глава так и называется, а настоящий отец присутствует в жизни девочки лишь в виде «парадного портрета на стене». Туся обожает лошадей, учится обращаться с ними, бегает в конюшню (этим могут заниматься только мальчики!), а повзрослев, решает получить образование (только молодые люди могут поступать в университет!). Отсюда еще один вывод критиков — перед нами феминистический роман. Но как определиться с жанром, остановив внимание только на Тусе? Мейзель, студент Виктор Радович, даже портниха Арбузиха так ярко вписаны в текст, что не воспринимаются как персонажи второстепенные.

«Злой колдун» Мейзель, как называет его Радович, поначалу действительно кажется фигурой почти мистической — именно он отвечает в тексте за излюбленную автором врачебную тему (телесность, роды, болезни и т. д.). Неудивительно, что, по признанию Степновой, изначально именно он должен был стать главным героем. Только Мейзеля мы видим на всех важных этапах его жизни, провожаем в последний путь и даже знаем историю его предков. Эпизоды, раскрывающие доктора как обычного человека — со своими страхами, бедами и изъянами, — позволяют проникнуться сочувствием, несмотря на действия, раскрывающие его не с самой положительной стороны.

Степнова жонглирует героями с мастерством талантливого режиссера: флешбэки, спойлеры, недоговоренности. Есть мнение, что в этом проявляется недостаточная внимательность к материалу, что роман недоработан и многие персонажи и сюжетные линии брошены на полпути. Но, на мой взгляд, такова задумка автора: приблизить литературный мир к реальному, ведь в жизни тоже окружающие нас люди исчезают, и судьбы многих так и останутся неизвестными. Ловкий трюк, когда князь Борятинский пропадает из поля зрения, а о его смерти мы узнаем из словосочетания «покойный супруг», — это еще и деликатное указание на то, насколько несущественной стала его роль в жизни жены, дочери и остальных. То есть дополнительная характеристика героя.

От правдоподобия Степнова скорее отходит в другом: в сюжетных ходах слишком часто встречаются сказочные совпадения. Скажем, решение Радовича устроиться в имение Борятинских, вызванное подслушанным разговором за соседним столиком. Или наличие в романе, крепко настоянном на литературе XIX века, революционера Саши Ульянова и его семьи (а Борятинская, конечно, еще и была когда-то знакома с матерью семейства Марией Александровной). Примечательно, что моменты, при чтении которых возникает желание воскликнуть «не верю!», появляются после включения в повествование Радовича. Если до его появления все (даже самые тяжелые роды) было наполнено ароматом яблок и свежего рассола (чего стоит смородиновый листик на голове новорожденной), светом и теплом, просачивающимися сквозь деревья в саду, то линия Радовича и Саши будто слеплена из другого теста и выдумана автором только для того, чтобы нам не наскучило следить за одними и теми же героями.

В «Вишневом саде» Чехова главным невидимым действующим лицом становится «беспощадное уходящее время» (определение критика Марии Каллаш). Здесь оно тоже проявляется довольно часто: в переосмыслении своих жизней старшими Борятинскими, в судьбе Мейзеля, в действиях Саши Ульянова и в образе жизни Туси, символизирующих наступление нового времени. Но, пожалуй, именно движущей сюжет силой можно назвать одержимости героев. Иногда они становятся почти осязаемым зудом, метафорическими болезненными язвами и струпьями (может быть, в эпиграфе, который выглядит как отрывок из медицинской книги Мейзеля, читаемой Тусей вверх ногами, речь как раз о них в переносном смысле?). Княгиня и Мейзель одержимы Тусей, Туся — лошадьми, отец Радовича — своими королевскими корнями, сам Радович — Сашей, Саша — революцией и т. д. Ради объекта своей страсти герои и совершают поступки. Вот и сад Туся вырубает, чтобы сделать пастбища: на покупных кормах конный завод не устроишь.

Кстати, о саде. Его функции в тексте не отличаются от чеховских: символ беспечности, детства, легкости, влюбленности — всего того, что несвойственно Тусе. Знакомый, понятный фон, сохраненный в культурном коде, на который наложен новый, небанальный сюжет, — вот формула, способная обеспечить успех роману Марины Степновой.

Дарья Облинова