ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Марлен Хаусхофер

Неожиданная встреча со странным

Около полуночи гости ей просто осточертели. Пришло самое время всем напомнить, что пора расходиться. А это довольно сложно, если не хочешь прослыть вконец невежливой. Похоже, растекшиеся по креслам и дивану гости были просто не в состоянии сохранять человеческий облик. Отвратительное зрелище — люди средних лет, вдрызг напившиеся и накурившиеся до одури, когда им давно пора спать. Она уже долгие годы считала, что через два часа любой компании самое время расходиться. Именно потому, что приглашенные, по большей части, как раз и могли (если вообще могли) вести более-менее осмысленный разговор именно в это время. Затем алкоголь делал их тупыми или же пошлыми и агрессивными.

Сама она выпила лишь немного виски, сильно разбавленного содовой. Опьянение было ей так отвратительно, что невыносимым делался даже просто вид пьяных.

Окинув взглядом каждого из гостей по очереди, она задалась вопросом: почему, не успев толком присесть, они тут же начинают накачиваться алкоголем? И в трезвом-то виде не слишком привлекательные, теперь они вселяли лишь ужас и отвращение.

Отчасти устыдившись подобных мыслей, она припомнила: как-то муж сказал, что у нее взгляд бесчувственный. Он, разумеется, прав. Взяв себя в руки, она попыталась найти в гостях хоть что-нибудь привлекательное, но ничего не вышло. Они всегда были и навсегда останутся никчемными людишками, их никто и не подумал бы приглашать, не будь они богаты или не обладай какими-то другими преимуществами. Свыкнуться с этим никак не получалось. Ей было известно, что муж их презирал и просто использовал, и это было чем-то неприятно. Ясно, что многое идет не так, как надо, но тут ничего не поделаешь, просто ни в коем случае не следует считать такой ход вещей правильным и пристойным.

Мужчины тем временем бесцеремонно, не давая присутствующим дамам и слова вставить, препирались по поводу последнего коррупционного скандала. Они орали так, что было невозможно вставить ни словечка, и дамы откровенно скучали, это бы и слепой заметил. Она видела, что муж постоянно пытается хоть как-то наладить общий разговор, обращаясь к дамам с вопросами. Безнадежно. Ему было не перекричать вселенский хай.

Мужчины, судя по всему, окончательно слетели с катушек. Они препирались, размахивали бокалами и сигаретами; все это выглядело так, словно они, сцепившись, прямо сейчас повалятся на ковер и проявят, наконец, свою истинную натуру, не декорированную деньгами и титулами.

Вдруг она осознала, что происходящее вызывает в ней насмешливую издевку. Подступающий смех сдерживало лишь сочувствие мужу. Сквозь пелену табачного дыма она различала его лицо, думая о том, с каким бы удовольствием он спустил всю эту мразь с лестницы, если бы только мог себе это позволить. А то, что он не мог себе этого позволить, иногда ожесточало ее и делало предвзятой. Что это за мир, где мужчина не может поступить, как должен, хотя бы из самоуважения?

Давно уже любовь, что она испытывала к нему, все больше оказывалась сочувствием, и сочувствие это, похоже, теперь стремилось перейти еще во что-то. Этого она очень боялась, но не понимала, как противостоять таким настроениям.

Она бросила взгляд на часы. В комнате было так накурено, что циферблат стал почти неразличим. Встав, она приоткрыла окно. Подбадривающе улыбнулась мужу, больше ничего она сделать для него не могла. И направилась к двери. Нужно сварить кофе, может, тогда гости наконец сообразят, что пора по домам. Разумеется, могло получиться и ровно наоборот, с этой публикой все возможно. Внезапно крики смолкли. Присутствующие погрузились в апатию, и это тоже было опасно. Неужели они прямо тут и уснут? Толстый адвокат уже задремал. Свесил голову на грудь. Если бы он только знал, как выглядит во сне, так спал бы, закрывшись на все замки. Нельзя сказать, чтобы бодрствующим и трезвым он выглядел намного лучше, но, если не глядеть в его хитрющие глазки, можно было и впрямь счесть его всего лишь мерзким чучелом.

Бросив еще один взгляд на мужа, изо всех сил старавшегося, судя по всему, поддерживать беседу с дамами, — его лицо от усталости посерело, — она выскользнула из комнаты, в которой ни один человек, кроме него, не обратил на это внимания.

В ванной зеркало подтвердило, что она выглядит ничуть не лучше гостей. Вечер вообще был не ее временем. Никогда не был, а год назад ее лицо начало меняться. Оно все больше утрачивало нежные и четкие очертания, словно плоть отделялась от костей и оплывала. Заметнее всего — утром и поздним вечером. Обвисли не только щеки, но и уголки глаз, и веки, что делало взгляд туманным, а выражение лица — меланхоличным. Она зло улыбнулась отражению. К чему эти глупости? Просто она выглядит старой и усталой. Это, однако, не так уж важно, непонятно, отчего это гадкое превращение так ее волнует.

Проведя помадой по губам — рот у нее всегда был самым привлекательным — она неожиданно забыла, что же собиралась сделать, и замерла на некоторое время с пудреницей в одной руке и пуховкой в другой, бездумно глядя в зеркало. Потом закрыла пудреницу, так ею и не воспользовавшись, и вдруг поняла, что находится в спальне. Не могла сообразить, что же ей там надо, может, носовой платок? Так и не вспомнила.

От усталости она не решилась даже присесть и осталась стоять посреди комнаты. Окно было распахнуто настежь, тусклый свет фонаря у ворот парка падал в комнату. Желтый мутный свет, едва пробивающийся сквозь туман. Ей нравился туман, он делал парк таинственным. Она тогда забывала, что живет в большом городе. Туманными ночами даже уличный шум делался далеким и тихим, а лязг трамвая казался приглушенным воплем хищника в джунглях.

Она знала: парк на самом деле маленький, зато деревья в нем — старые и высокие. Такими ночами, как сегодня, можно было различить лишь силуэты старых буков и думать, что ему нет конца. Иногда он ей снился, во сне он был огромным, мягкие газоны с раскиданными по ним купами мощных деревьев. Все там было округлым: деревья — могучие шары листьев, холмистые лужайки и облака во влажном синем небе — как белые ватные клубки. В самом сердце парка росла огромная плакучая ива, отражаясь в маленьком круглом пруду. И все окутывает ничем не нарушаемое безмолвие ожидания. Ей очень хотелось узнать, чего же ждет парк, но сон всегда заканчивался слишком рано.

Глядя в окно на едва пробивающийся свет фонаря, она не могла не припомнить этот сон. В тумане настоящий парк манил совсем иначе, чем парк из сновидений. Войди туда — заблудишься и не вернешься вовеки, поэтому в туманные дни она предпочитала обходить его стороной. А при свете дня парк был совершенно обыкновенным и совсем маленьким, как великое множество других парков с неровно подстриженными газонами и довольно запущенными аллеями, усыпанными гравием, по которым гуляли старики и матери с колясками.

Даже сейчас, в полночь, слышался далекий уличный шум, как морской прибой, что бьется в тумане о парковую ограду.

Ее муж и не знал, какое несоразмерно большое место занимал в ее мыслях этот забавный парк, каких только фантазий она с ним ни связывала. Он бы, конечно, лишь добродушно улыбнулся и счел ее выдумщицей. Но ей никогда не хотелось рассказать ему о парке. Она вообще никогда не рассказывала ему об очень многом и полагала, что он поступает точно так же.

Из гостиной не доносилось ни звука, наверное, все мужчины уснули, лишь ее муж продолжал биться над неразрешимой задачей: как быть гостеприимным хозяином и развлекать этих кошмарных баб. Она пожалела его, потом снова рассердилась и отчасти презрительно, отчасти безжалостно пожелала ему, чтобы гости вообще никогда не расходились. Потом сообразила, что ее это коснется тоже, и вспомнила, что собиралась сварить кофе. Тем не менее осталась стоять у окна, чувствуя, как ее легкие впитывают нежную прохладную влагу.

Большой дом был старым, совершенно неухоженным и чуть ли не разваливался. Чтобы в нем хоть как-то жить, им пришлось потратить кучу денег. Но она и сейчас чувствовала себя совершенно счастливой оттого, что им удалось найти этот старый дом после того, как они столько лет мучились в новостройке со всеми удобствами, завывающими водопроводными трубами и свистящими трубами центрального отопления, галдящими детьми, гавкающими собаками, хлопающими дверями и орущими радиоприемниками. Муж, не столь чувствительный к шуму, некоторое время ворчал, однако признал в конце концов, что этот дом — истинный оазис покоя.

Неожиданно ей ужасно захотелось надеть пальто и выйти в парк. Но желание это тут же обернулось страхом. Она вспомнила, что и сны всегда заканчивались испугом, и удивилась, как же забыла об этом. Сделав шаг назад, она почти собралась идти на кухню и сварить кофе для тех отвратительных людишек. Не представляя себе, сколько времени могло пройти, все же решила, что вряд ли стояла у окна дольше десяти минут.

В эту минуту мимо проехала машина, и в то же время глаза ей прикрыли чьи-то ладони. Она не испугалась, просто удивилась. Наверное, за шумом машин она не расслышала шагов.

При прикосновении чьих-то ладоней она машинально закрыла глаза. Неизвестный нежно и осторожно провел пальцами по ее векам, следуя за выпуклостью глазных яблок. Не чувствуя ничего, кроме кончиков чьих-то пальцев, она все же знала, что это — мужчина, немного выше нее ростом. Она ощутила слабый запах табачного дыма, но с той же вероятностью он мог исходить и от ее собственной одежды, после этакого вечера.

Она размышляла, стоит ли как-то отозваться на прикосновение — рассмеяться или закричать и обернуться, но время было упущено, теперь ее реакция могла показаться неуместной. Поэтому она просто стояла, не двигаясь. Это очень утомляло. Вернее, она только теперь заметила, как устала. Не только этой ночью, но за долгие годы, что заставили опуститься уголки ее рта, а щеки — обвиснуть.

Незнакомые пальцы едва ощутимо давили ей на глаза, и за сомкнутыми веками всплывали светлые пятна: круги, четырехугольники и спирали. Ей показалось, что эти манипуляции чужих рук с ее глазами должны что-то значить, но не понимала — что; одновременно они походили и на врачебное обследование, и на ласку. Лучше всего — подчиниться и не сопротивляться.

Наконец пятна приобрели очертания фонаря. Как раз тогда, когда давление готово было превратиться в боль, а желтый свет — в пылающее солнце, пальцы исчезли. Даже не коснувшись ее висков. Ковер заглушил все звуки… А может, шагов и вовсе не было?

Она тихо кашлянула, просто чтобы убедиться, что со слухом у нее всё в порядке. Разумеется, слышала она прекрасно, как всегда. Поскольку не хотелось даже подумать, что она — не в себе, она задумалась над тем, кем бы мог быть этот мужчина у нее за спиной. От двоих из гостей можно было ожидать, что они, выпив, осмелятся на столь безвкусную шутку. Но человек в ее спальне не был навеселе и точно не шутил. В голове у нее крутились сила, ярость, боль и желание, и было очевидно, что такое не подходит ни к одному из гостей.

Невольно покачав головой, она просто пошла на кухню варить кофе. Это заняло около четверти часа. Составив все на поднос, она уже было направилась в гостиную, как вдруг поняла, что в доме все стихло. Кухня, правда, была в другом конце коридора, но уж шум-то должен был доноситься. Неужели все и в самом деле уснули? Уму непостижимо!

Поставив поднос на кухонный стол, она скинула фартук и устремилась в гостиную. Гости не спали — они просто исчезли! В гостиной был дикий кавардак, на столе, в больших лужах чего-то красного — два опрокинутых бокала.

Это было выше ее понимания. Уйти, не попрощавшись с хозяйкой дома, — такого она не ожидала даже от подобного сброда. Чтобы чем-нибудь занять себя, она распахнула все окна — проветрить комнату. Однако было так безветренно, что в комнату проникал лишь туман, мешаясь с табачным дымом. Очень нескоро тут снова будет можно дышать.

Потом в коридоре раздались шаги и на пороге появился ее муж. Из-за дыма и тумана она плохо различала его лицо, но он не был похож на себя. Казалось, он запыхался и совершенно не хочет спать. Он вдруг сказал:

— Хочешь — верь, хочешь — нет, но я выгнал их всех вон. Просто сил уже не было!

Потом рассмеялся. Она не помнила, чтобы он раньше так смеялся.

Она скользнула к нему сквозь дым и туман и обняла его за шею. Его лицо и пиджак оказались влажными, от него пахло мокрой листвой. И хоть он сейчас очень походил на ее мужа, все-таки это был незнакомец, пришедший из огромного туманного парка, чтобы забрать ее с собой. Она тоже рассмеялась. Они неподвижно стояли, крепко обнявшись, в облаках дыма и тумана.

Марлен Хаусхофер (1920—1970) — одна из ведущих писательниц послевоенной Австрии. Автор романов «Дверь-невидимка» (1957), «Мансарда» (1969), нескольких сборников рассказов, детских книг. Самое знаменитое произведение Хаусхофер — роман-антиутопия «Стена» (1963) — переведено на русский язык (1994).
Перевод выполнен по изданию: Marlen Haushofer. Begegnung mit dem Fremden. Dussel­dorf, 1985.

Перевод Елены Крепак