ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Ольга Ермолаева

 

ЖЕРДИ, ПЛАХИ, ВАГОНКА, ГОРБЫЛЬ...      

 

 

* * *

Говори, говори, грибоедовский злой Тегеран,

злополучный Багдад, — о, как будто огрели кнутом!..

Возле яслей, где ныне Младенец лежит, осиян,

преклоне́нно спрошу: что же, Господи, будет потом,

 

если в легких полно веселящего газа атак —

дальше некуда плыть в парниковом эффекте войны?

Разве все мы теперь — только стаи голодных собак,

лишь мира́жи в башке — эти цивилизации сны?..

 

В грибоедовской Персии — пыль, бирюза, пахлава,

ворс ковров да лиловых дроздов по-над миссией крик…

Дипломатия, мать твою, ты хоть, надеюсь, жива:

вот последняя роскошь — не злато и нефть, а слова,

как словечко «хиазм» — древнегреческий, здравствуй, язык! —

«усиленье контраста, известный ораторский шик»...

 

Утешает одно: всё, что стало, — бывало и встарь;

утром семечко штрейфлинга в сбитой постели найти,

в детской жажде и гор и морей слышать всякую тварь…

…там, в рябящем от вспышек, за сутки уставший грести, 

вероятно, не спит в серебрящейся лодке Рыбарь.

 

 

 

«СЛОВАРЬ ВЕТРОВ»

…Тогда всю осень горевала,

слезами растравляла веки,

один «Словарь ветров» читала

из всей своей библиотеки.

 

Один-единственный, любезный,

где всех ветров сошлись обличья:

«пылко`й», «сладимый» ли, «небесный»,

«хохлачий», «ледниковый», «птичий»…

 

И «брамсельный», и «восходящий»,

и вихорь — «дервиши пустыни»,

«женатый» и «руководящий»,

и ветр по имени «Косыня».

 

И все ветра в душе ревели —

аж по-людски не молвить слова…

И вот к Володе мы и Лере

пустились в гости в Одинцово.

 

Тут счастье подает мне знаки

и перст на губы налагает…

ах, здесь отдельные собаки

с разбегу двери растворяют!

 

И, как сады Семирамиды,

клубясь, огнями помавая,

над грубой наготою быта

витает музыка родная.

 

Мы так возрадовались вместе,

в метель сошедшись на обеде,

как будто получили вести

о жизни на другой планете.

 

Словно крылом весь мир накрыло

и зло ракетных войн не хочет…

как будто душу отпустило

тягчайшее из одиночеств!

 

И, ставя чайную посуду

на тяжелобольной планете,

мы гордо лицезрели чудо —

и это чудо было дети.

 

Ах, жизнь, каких ты сотворила! —

смеясь, подспудно, постепенно!

ведь были — Ася и Марина,

а стали — Саша и Елена…

 

И эта девочка, что любит

коней — больше всего на свете!

Уйду, и музыки не будет.

Пускай хотя бы дует ветер!

 

Любой! «Богемский», «гейдельбергский»,

и «дарданелльский», и «венгерский»,

«пещерный» или «тропосферный»,

«каньонный», «склоновый», «макрельный»…

 

Все — «баргузин» ли, «изгирин» ли,

«козлиный» ли, «горно-долинный» —

лишь бы не радиоактивный.

Лишь бы не радиоактивный!

 

 

 

* * *

...снежная Ялта тогда

(как в фильме «Асса» почти)

была мой любимый дом,

принадлежа лишь мне…

 

Непринужденность и

смелость, и юная дурь,

и море — по волшебству

мне стало родней родни.

 

Как я беспечна была,

несметных кошек бедней:

служить на почте и свой

вверх-вниз обходить Дарсан…

 

Еще не рассвет зимой,

на Кирова крик: «Молоко-о-о!» —

с нетяжкой почтарской сумой

вазон огибать, фонтан

 

замшелый… Сладко бежать...

А чудо-громаде внизу —

ворочаться и дышать,

ворочаться и дышать…

И воздух — подарок мне…

 

О, и Морской вокзал —

там, где хранится кладь,

томится мой чемодан

и том Цветаевой в нем…

 

(…Нет, это всё ж не я —

в квартире ночной, в Москве,

дланями отодвигая

стены, бредущая пить…)

 

Прелестные, как одалиски,

с усмешкой в пытливых зрачках,

идут вереницы кошек

в мой сон… смятенно глядят...

 

А явь: вертолетчики Ливии,

взлетая, передают:

«Доброе утро всем!

Только не этому… Эр,

шарму´та*, шарму´та он…»

 

 

 

ЗА КРОТОСТЬ — РОЗУ АРИСТОТЕЛЮ          

Скажи сей горе сдвинуться,

И, если истинно веруешь, — сдвинется.

 

Сто раз убита и унижена —

всё лепечу: «Да ничего!»

Как жизнь бессовестно обужена

во имя не поймешь чего!

 

Тем хорошо — скрипят уключины,

и озеро, и женский смех…

Не говори: «за всё уплочено!» —

за всё уплочено у всех.

 

И я ль на племя это сирое

(крестьянка — на царя!) ворчу?

Всё мчу на помощь, простодырая,

ах, сумасходная, лечу…

 

На каждого эксплуататора

не надышусь, всех обниму —

пусть этот из иллюминатора

глядит, башкой припав к нему…

  

За кротость — розу Аристотелю!

такой вот, сударь, исихазм.

еще — поклон работодателю!..

...и жизнь, и слезы, и маразм…

 

Старик со тщанием шарманщика

твердит про мамин креп-жоржет,

из самолетного стаканчика

допив, покинет сей фуршет.

 

Пусть дева бекала и мекала,

был злобен с бодуна пиит…

…реанимация уехала —

ей ни спасиба за визит!

 

 

 

БЕЗ ПОСВЯЩЕНИЯ           

Солоно… кисло… пресно…

Нет, не дадут иной!

Имя твое чудесно

в грязной Москве весной.

 

Спи, где у изголовья

чертополох сухой.

Запах Средневековья —

извести свежий слой

 

с оттиском литографским,

с хаосом мастерской…

На утонченном арабском

бы говорить с тобой.

 

Он не протей-амеба —

львиный, кошачий рык:

глотка, гортань и нёбо,

эквилибрист-язык, —

 

долгие гласные звуки

булькающей воды,

все эти акведуки,

голосовые лады…

 

Сносит в музеях двери

живописи орда:

входят «дикие звери»**

в старые города.

 

Море — за домом в соснах,

аспидный цвет небес,

стенопись — светоносна,

в яслях кто спал — воскрес...

 

Женщина зря наутро

произнесет: «Смирись!..»

…Охра, сепия, умбра,

сурик, мягкая кисть.

 

 

 

* * *                               

Знаешь, на юге Индии —

узкоколейка в горах:

при перепаде высот —

два км крутизны!

 

Такие подъемы в гору

обычной ж/д не взять,

поэтому там проложен

престранный зубчáтый рельс…

 

При этом нá гору поезд

вползает вперед «хвостом»,

и тепловозы в лобешник

толкают его наверх…

 

Я это к тому, как трудно

мы тащимся: сквозь тоннель,

найдя на путях то буйволов,

то нищих, то обезьян…

 

…Дела мои презабавны:

в убитую книгу свою

гляжу, как преступник смотрит

в лежащий пред ним УК;

 

дрогнули в этом сраженье

все мои корпуса:

егерские, гренадерские,

мортирные et cetera.

 

Гвардейский, артиллерийский,

конный, пехотный тож,

и все искровы`е роты

не оправдали надежд;

 

Воздушно-десантный также

и корпус космических войск

вкупе с моим резервным

и корпусом ПВО,

 

не говоря о казачьем,

летучем — как персть,

                                   как шерсть…

А я-то их комплектовала

понтонным, обозным добром!..

 

Насчет крепостной артиллерии —

тут я махнула рукой…

 

...По поводу узкоколейки:

ее уж не перешьют —

да-да! защитило ЮНЕСКО,

прикрыло своим крылом…

 

Шу´т с ним, с зубчáтым

                                    рельсом, —

традиционно: прости!

Дыши, храни тебя, Боже,

рисуй, но не плавай в грозу...

 

 

 

* * *

 Жаль вас, детства халвы развесные,

обливная глазурь да имбирь;

жаль вас, бревна, бруски, обрезные,

жерди, плахи, вагонка, горбыль, —

 

всех заложников станций товарных,

лесобирж, лесопилок, делян —

смоляных, скипидарных, янтарных,

тихо мреющих по штабелям…

 

...маму — с личиком счастью навстречу —

ах, юна, две косы за спиной!

Сбоку, рослы и широкоплечи, —

старшеклассники пестрой стеной…

 

(Этот цирк, град Звиядов, Гургенов, —

столь развязна, груба школота!

Изумленно взирает Тургенев:

та, мол, это Москва аль не та?)

 

Этот цирк на воде — исполать ей!

Хоть на печке кипит в чугунках!..

…маму — в милом единственном платье

цве´та бронзы, в рельефных цветках:

 

загляни к нам, постой между нами,

да прости наконец-то меня…

...Не грози мне, Открытое Пламя, —

у меня еще много огня.

 

 

 

* * *                   

Куда ты уходишь, ночь,

туда же и страшный сон!

  

…хоть ножницами курочь —

с чулочным — куклу — лицом,

без носа, без глаз и рта,

без пакли под вид волос…

...взяла ль ее темнота

иль в печку сквозняк унес?

  

…Не помню свой детский страх,

а вспомню о разных швах,

портновских стертых мелках

и ниточных тюрючках,

про выкройки из газет,

весь этот любимый вздор:

про байку, батист, глазет,

про штапель и коленкор…

  

И как меня изумлял

там, где освещенья нет, —

в отеле старом «Урал» —

во мраморе скрытый свет!

  

...как слезы текли с окон,

глаза глядели с икон…

  

А тут хоть какой курбет

случился б… как спят в гробу:

и десять, и двадцать лет

одно и тоже бу-бу…

  

Все эти каля-маля,

всё эдак вот на фу-фу…

да голого короля

приказы через губу!

  

Там — деду шитье кальсон,

здесь — Масловки стук и бряк…

 …как пить, заберет сквозняк —

с чулочным — куклу — лицом!

 

 

---

* Проститутка (араб.).

** Фовизм (от фр. «les fauves»).