ЭССЕИСТИКА И КРИТИКА

Марк Харитонов

Увядание, или Перечитывая Л. Н. Гумилева

Нынешняя пандемия обострила чувство тревоги, общего кризиса, перед которым не впервые оказалось человечество. В Интернете многие стали рассуждать, как новая угроза скажется на жизни страны, отзовется в их собственной жизни, в общем умонастроении. А мне вспомнилось, как почти год назад я подумал про увядание перед неизбежным (в моем возрасте уже близким) концом, захотелось осмыслить сам этот феномен.

1

Начиналось со странного полуэссе-полуверлибра — что-то в духе Сэй-Сёнагон:

Увядание человека, тело теряет упругость,

Соки усохли, воспоминания засорены, как сосуды.

Блуждаешь где-то, не зная, что хочешь найти…

А там, естественно, и об увяданье природы:

Лепестки последних цветов, желтеющая листва,

Синева над золотом просеки, волшебство листопада —

Торжество ликующей осени…

Торжество — но при этом все-таки увядание:

Болезнь, грибком изъеденные стволы, бурелом еще поторопит…

И мысль заработала дальше:

Увяданье народа, пресыщенность без угроз,

Сам себе становится неинтересен,

Ищет отраду в мифах, придуманных измерениях,

Лишь бы отодвинуть куда-то подальше конец,

Как это делали предки тысячелетья назад

Надеясь дождаться, родить способного провести через пустыню…

Вот тут-то мне, наверное, и пришел на ум Лев Николаевич Гумилев: вспомнились его суждения о пассионариях, о мифической и реальной истории, об увядании и расцвете не народов — этносов.

2

Я одно время интересовался не просто сочинениями этого человека — самой его личностью, незаурядной, знаковой, как теперь говорят. Сын великих родителей, проживший яркую жизнь. Как-то, проезжая по Тверской области, в городке Бежецк увидел памятник семейству Гумилевых: у них там было имение. Году в 1968-м в коридоре издательства «Восточная литература», где я подрабатывал переводами и рецензиями, мне его показали: «Вот сын Ахматовой». Я узнал Л. Н. Гумилева среди прочих: очень был похож на мать. А в 1977-м я попал на семиотическую конференцию, надеясь услышать доклад Гумилева «Географический фактор в истории». Но первым тогда получил слово Вяч. Вс. Иванов, сославшийся на здоровье; он свой доклад затянул. Гумилев обиделся и ушел.

Сейчас для работы снял с полки его книгу «Этногенез и биосфера Земли» (Гидрометеоиздат, 1990). Странное издательство. Плохая бумага, выцветший шрифт. А тираж, между прочим, 50 000. Автор предисловия профессор Р. Ф. Итс пишет, что книга была написана около 15 лет назад и депонирована в научно-исследовательском институте. «Обычная судьба депонированных работ — распечатка по заявкам специалистов в двух-трех сотнях экземпляров. Иначе случилось с книгой Л. Н. Гумилева… В какой-то момент интерес к ней усилился благодаря тексту под названием „Автонекролог“ (опубликован в журнале „Знамя“ (1988, № 1)). Сразу появились и другие публикации в периодической печати („Сельская жизнь“, „Радуга“, „Известия“, „Нева“, „Век ХХ и мир“, „Советская культура“ и др.)». Причину необычной популярности его публикаций можно отчасти объяснить их литературными достоинствами — это мнение автора предисловия стоит принять к сведению.

На страницах книги я обнаруживал теперь свои пометки, знаки вопроса, иногда восклицания. Вспоминал, как при чтении то и дело возникали оговорки, сомнения, требовалась перепроверка, на которую моей эрудиции не всегда хватало. А он с явным удовольствием сыплет малоизвестными именами, фактами. В каких-то частных областях (история гуннов, хазар) Гумилев несомненный специалист. Но иные обобщения этой грандиозной, отчасти поэтической концепции принять не так просто. Варьируется, например, мысль о том, что смешанные браки ведут к вырождению и гибели этноса. «Потомство от экзогенных браков… гибнет в третьем-четвертом поколении». Османскую империю, сам турецкий этнос погубили инородцы, которых веками брали на службу, прежде всего военную. (Таких людей, перешедших в мусульманство, называли «ренегатами», причем слово это первоначально не имело оскорбительного оттенка.) «Эту этническую целостность развалили в XIX в. многочисленные европейские ренегаты и обучавшиеся в Париже младотурки». Поневоле примериваешь: а немцы и прочие европейцы на русской службе со времен Петра I, а грузины, татары и прочие жители Российской империи, получавшие русское дворянство (не говоря об одиозных евреях)? А правнук эфиопа, внук немки Пушкин — продукт вырождения? Там, где происходит наложение «этнических полей разного ритма», возникают «какофония», «антисистема» — настаивает автор.

Но сама заостренная постановка вопроса заставляет задуматься, и прежде всего его самого. «А так как за время существования человека на Земле все этносы давным-давно вступили между собой в контакты, то, казалось бы, антисистемы должны были вытеснить этносы, заменить их собой, уничтожить все живое в своих ареалах <…>, — пишет автор. — А ведь подобного почему-то не произошло. Значит, в мире есть какой-то могучий импульс, противодействующий распространению антисистем и, возможно, очищающий от них лик Земли». Дальше говорится о явно неземном происхождении «пассионарных», как он их называет, толчков. «Близкий Космос принимает участие в охране природы…» (с. 484).

Пассионарность — вот важнейшее понятие в концепции Гумилева. По его определению, это — «активность, проявляющаяся в стремлении индивида к цели (часто иллюзорной) и в способности к сверхнапряжениям и жертвенности ради этой цели».

Имеет смысл еще немного углубиться: «пусковой момент» этногенеза — это внезапное появление некоторого числа пассионариев и субпассионариев. Фаза подъема сопровождается быстрым увеличением числа пассионариев; акматическая фаза характеризуется максимальным числом пассионариев; фаза надлома — это резкое уменьшение их числа и вытеснение их субпассионариями; инерционная фаза — медленное уменьшение числа пассионарных особей; фаза обскурации — почти полная замена пассионариев субпассионариями, которые в силу особенностей своего склада либо губят этнос целиком, либо не успевают погубить его до вторжения иноплеменников извне.

Терминология может показаться сложной, но литературная живость изложения, право же, облегчает ее восприятие.

Страницы, где Гумилев описывает периоды упадка, «сумерки» этноса, читаются как злободневная публицистика. «В искусстве идет снижение стиля, в науке оригинальные работы вытесняются компиляциями, в общественной жизни узаконивается коррупция». Узнаётся еще многое: потребительская психология, расслабленность, гедонизм, наркотики, сексуальная распущенность, пассивность общества, уничтожение природы.

Гумилев, однако, не утверждает, что процесс этногенеза зависит единственно от пассионарности. Имеют значение и другие факторы: этническое окружение, географическая среда, уровень социально-экономического развития, технической оснащенности и т. д. Наибольшую роль, однако, играет то, что Гумилев назвал «пассионарным напряжением»: количество пассио­нариев в этносе, соотношение пассионариев с обывателями и субпассионариями.

3

В 1968 году выдающийся биолог, генетик Н. В. Тимофеев-Ресовский и его ученик Н. В. Глотов вместе с Гумилевым стали готовить большую статью для журнала «Природа» с изложением теории этногенеза, в которой биологи отвечали за популяционно-генетические основы теории. Но вскоре между ними начался конфликт, который объяснялся нежеланием Льва Николаевича отказываться от эстетически привлекательных идей, если они не подтверждались фактами. Дошло до того, что Тимофеев-Ресовский, который не терпел научно не обоснованных концепций, оскорбил Гумилева, обозвав его «сумасшедшим параноиком, обуреваемым навязчивой идеей доказать существование пассионарности». Тимофеев-Ресовский потом извинялся, но оскорбленный его так и не простил. Причиной резкости стали некоторые особенности теории Гумилева. Основываясь на трудах В. И. Вернадского, он заявил, что биогеохимическая энергия живого вещества биосферы аналогична электромагнитной, тепловой, гравитационной и механической. Большей частью она находится в гомеостазе — неустойчивом равновесии, но иногда наблюдаются флуктуации — резкие подъемы и спады. «Тогда саранча летит навстречу гибели, муравьи ползут, уничтожая всё на своем пути, и тоже гибнут, крысы… из глубин Азии достигают берегов Атлантического океана…» Н. В. Глотов, отвечавший на письмо Гумилева, заметил: «По крайней мере половину содержащихся в ней (гумилевской теории. — М. Х.) вопросов просто нельзя даже ставить».

Еще более жесткой на этом фоне была рецензия М. И. Артамонова — давнего друга и покровителя Гумилева. Он описал пассионарность в категориях «теории героя и толпы» и не принял гумилевской концепции этноса, назвав этнос «аморфной структурой», никак не связанной с ландшафтом и не имеющей «четких очертаний».

4

Сочинения Л. Н. Гумилева между тем становились все популярнее — во многом благодаря уже отмеченным их литературным достоинствам. Первая его книга «Хунны в Китае», посвященная межэтническим контактам и этническим химерам, была построена просто как художественное произведение. В основе ее композиции — развернутая метафора пожара: «Тление», «Вспышка», «Костер», «Пожар», «Накал», «Полымя», «Три цвета пламени», «Зарево», «Огни гаснут», «Угли остывают», «Пепел».

В более поздних работах (очерках «Эхо Куликовской битвы», «Черная легенда», популярной книге «От Руси до России», монографии «Древняя Русь и Великая степь») он пытался доказать, что Русь — это продолжение Орды, а многие русские люди — потомки крещеных татар. Гумилева можно считать евразийцем в буквальном смысле слова — сторонником русско-тюрко-монгольского братства. Для Гумилева евразийство было не политической идеологией, а образом мысли. Согласно его концепции, Александр Невский помог хану Батыю удержаться у власти, а взамен «потребовал и получил помощь против немцев и германофилов». Татаро-монгольское иго, собственно, не было игом, а являлось союзом с Ордой, то есть русско-татарским «сим­биозом». Монголо-татары стали защитниками Руси от немецкой и литовской угроз, а Куликовская битва была выиграна крещеными татарами, перешедшими на службу московскому князю. Великий князь Дмитрий Иванович на Куликовом поле сражался с агрессией Запада и союзной с ней ордой Мамая.

Нетрудно заметить, что уже в наше время эти положения воспроизводятся и на всякий лад обсуждаются интеллектуальным сообществом как несомненно доказанные факты российской истории. Не знаю, обсуждались ли в близком мне кругу некоторые другие его работы. Такие, например, как «Зигзаг истории» — о захвате евреями власти в Хазарском каганате и ликвидации еврейского ига князем Святославом. Многие постулаты по истории обращения хазар в иудаизм Гумилев почерпнул из исследований Артамонова, но придал им гораздо более радикальную трактовку. Так, например, еще в 1950-е годы он писал об этом: «Евреи, просочившись из Византии в Итиль, захватили „по блату“ (другого термина не могу подыскать) все видные должности и, опираясь на наемную туркменскую гвардию, установили в Хазарии деспотический режим, жертвой которого оказались простодушные хазары»… И тут что-то знакомое, не правда ли?

Остается лишь повторить, что пик нараставшей с годами популярности Гумилева пришелся на 1990 год, когда на Ленинградском телевидении записали 15 лекций Льва Николаевича. Он стал знаменитостью, его интервью, автобиографические тексты постоянно публиковались в ведущих литературных журналах. Надеюсь, мое беглое изложение лишь отчасти объяснило причины и характер этой популярности.