НАШИ ПУБЛИКАЦИИ
сергей довлатов
Письма 1989–1990 годов
Публикуемая переписка относится к последнему году жизни Сергея Довлатова. Касается она предполагаемого издания его книги в Москве, в «Советском писателе». Думаю, прежде всего она будет интересна издателям. В его письмах четко проступает не только авторская позиция, но и удивительно профессиональное, редакторское отношение к делу. Книга эта вышла бы прямо из его рук, ведь он думал не только о тексте, но и о макете, формате, оформлении… Но книги этой не случилось.
В 1990 году моему мужу, тоже Сергею и тоже писателю, пришло приглашение из Гарвардского университета с предложением пожить полгода в Америке, в Бостоне. Несколько очумев от такого подарка судьбы, мы, не сговариваясь, переглянулись и выдохнули: увидим Довлатова.
Переписка наша продолжалась. С какой-то оказией мы даже получили от него подарки: я — маленькое рыжее мыльце, а Сережа — странную складную штуку, включающую в себя ножик, отвертку, гаечный ключ и еще какие-то прибамбасы.
24 августа я сидела в редакции. Открылась дверь и в своей неизменной ковбойке вошел замечательный Юрий Аркадьевич Карабчиевский. Мы тогда работали над его книгой об Армении. Он подошел к моему столу и сказал: «Умер Довлатов». В сентябре того же года он так же кратко и страшно сообщил об убийстве Александра Меня. Помню, что тогда назвала его «горевестником», не подозревая, что в 1992 году он сам пополнит этот жуткий список.
Между тем издательство «Советский писатель» не торопилось с выпуском книги, которую, как оказалось, Сергей Довлатов собирался издать к своему 50-летию. Наконец, когда в Москву приехала Лена Довлатова, набравшая эту книгу, ее набор был отнесен моей сестрой Анной в издательство «Renaissance», где она вышла с послесловием Фазиля Искандера в 1991 году под названием «Рассказы»: пятнадцать лучших, по мнению самого автора, образцов прозы, сочиненных им в излюбленном жанре.
В Америку мы приехали, опоздав на встречу с Довлатовым на полгода. В Нью-Йорке нас встречала Лена. У нас уже была купленная за бесценок машина — подержанный бордовый понтиак «LeMans». В назначенном месте, как в зеркальном отражении, к нам подъехал той же степени изношенности бордовый понтиак «LeMans». Из него, смеясь, вышла Лена: «Так не бывает…»
Мы прожили в квартире Довлатова три дня. Говорили, конечно, допоздна. Лена — человек строгий и сдержанный, тем ценнее были ее совершенно не вдовьи слова о Довлатове. В квартире все было как, наверное, при нем. В дальней комнате грустила его мама Нора Сергеевна, носился маленький Коля, Лена готовила ужин. В проходной комнате стоял рабочий стол Сергея. Поражал абсолютный порядок на нем. Такой же идеальный порядок я видела в Петербурге в кабинете Александра Блока. Единственным излишеством на столе была красная пепельница-такса.
В некий ступор я впала в первую же ночь. Лена уложила нас в их с Сергеем кровать. Заснуть мне не удалось. Но смущало меня не только мое местоположение, но и постоянное присутствие с нами третьего — коротконогого, ушастого и неистового существа, последнего пса Довлатова — таксы по кличке Яков Моисеевич. Когда крупный, бородатый, попахивающий вином человек по имени Сережа улегся на хозяйское место, пес сошел с ума. На меня он недовольно порыкивал — самозванка. Ошеломленная Лена не могла оторвать его от лжехозяина. «Он перепутал, он решил, что Сережа вернулся…» Перед прощанием с нами она заперла Якова Моисеевича в ванной, сказав, что второго раза он не переживет.
Возвращаюсь к письмам. Невзирая на их сугубо деловой характер, меня трогало и трогает в них живое звучание голоса Сергея Довлатова, его краткие и такие точные характеристики людей.
От «невстречи», конечно, осталась печаль, ведь, как писала Анна Ахматова, она «всего прочнее на земле»…
26 июня 2020
1
30 авг. <1989>
Нью-Йорк.
Уважаемая Ольга Станиславовна!
Благодарю Вас за предложение, которое я принимаю с большим энтузиазмом. Поблагодарите также Вашего мужа[1] за внимание к моей работе.
Только что я беседовал по телефону с Ольгой Тимофеевой[2], и вот к каким соображениям мы пришли.
У Юнны Мориц[3] (т. 280—9816) находится подготовленный к печати сборник моих рассказов (350 стр.), который лучше любой из отдельных книжек. Это, так сказать, избранное, туда вошло все самое стоящее из всех моих бесчисленных изданий. Кроме того, Вы все равно едва ли могли бы использовать эмигрантский набор, потому что во всех книжках разные шрифты, и набор не всегда доброкачественный.
Между прочим, сборник, который лежит у Юнны, тоже набран, и набран прилично, но с оригиналом набора я бы расставаться не хотел, во всяком случае до тех пор, пока вопрос с изданием у Вас не будет решен вполне определенно.
Может быть, сделаем так: увидевшись с Ольгой Тимофеевой в Нью-Йорке, я зайду вместе с ней в какую-нибудь дорогую зирокс-контору и сделаю там идеальные копии, и Оля скажет, соответствуют ли они Вашим техническим требованиям. В общем, мы с ней увидимся и еще подумаем, а она Вам все доложит.
Еще раз благодарю за внимание. Всего Вам доброго.
С. Довлатов
1. Сергей Евгеньевич Каледин (род. в 1949) — писатель.
2. Ольга Владимировна Тимофеева — филолог, литературный обозреватель.
3. Юнна Петровна Мориц (род. в 1937) — поэт.
2
7 сент. <1989>
Нью-Йорк.
Уважаемая Ольга Станиславовна!
Вот некоторые соображения в связи и попутно с отсылаемым текстом. Кое-что я уже говорил Вам в письме, которое, надеюсь, дошло или дойдет благополучно. Повториться в наших обстоятельствах не грех.
1. Думаю, что Вы не могли бы использовать набор моих эмигрантских книжек, потому что все они набраны разными шрифтами, а в двух или трех случаях недобросовестно и с большим количеством опечаток.
2. У меня есть подготовленный к печати, набранный, вычитанный и правленый сборник рассказов, который по качеству выше любой из моих отдельных книжек. Вы можете в этом убедиться, и вообще, так считают многие.
3. Боюсь, что и этот приличный набор Вы не могли бы использовать без моего участия, ведь при всей нашей гласности какие-то поправки неминуемо будут, вплоть до объективных редакторских замечаний, которые я приму с благодарностью. Как же Вы сможете перебрать необходимые строчки, а то и абзацы?
4. Кроме того, я не хотел бы расставаться с набором, во всяком случае до тех пор, пока вопрос об издании моей книжки у Вас не решится со всей определенностью.
5 Поэтому я высылаю Вам копии этого набора, копии, увы, не идеальные, но для предварительной работы сойдут и такие. Вы с ними ознакомитесь, у Вас возникнут какие-то замечания, к этому времени издательство примет какое-то решение и в положительном случае подтвердит это решение договором или какой-то другой формальной бумагой. Далее — Вы высылаете мне страницы с правкой, а моя жена добирает все необходимое, и я с оказией (они возникают каждые две недели) или каким-то надежным почтовым отправлением (заказная бандероль с уведомлением и страховкой) шлю Вам этот набор.
Надеюсь, все понятно в моем нудном изложении?
И еще — две-три мелочи: (см. на об<ороте>).
Фотографии прилагаю.
Если Вас не устроит просто «Рассказы», то можно вынести на обложку название почти любого из рассказов, желательно односложное: «Представление», «Голос» и т. д. Может быть — «Полковник говорит — люблю!»? Но об этом рано говорить.
Еще раз сердечно благодарю Вас за внимание.
Простите за педантичный и мелковатый по духу текст, но, как говорила Л. К. Чуковская, — «Точность — лучший заменитель таланта».[1]
Всего Вам доброго. Привет Вашему мужу.
С уважением,
С. Довлатов
S. Dovlatov
105—38 63 Drive, Apt. 6 S
Forest Hills, NY
11375
USA
Tel. (718)997—0048
1. В «Соло на IBM» у Довлатова сказано чуть иначе: «Основа всех моих занятий — любовь к порядку. Страсть к порядку. Иными словами — ненависть к хаосу. Кто-то говорил: „Точность — лучший заменитель гения“. Это сказано обо мне». Принадлежит ли это суждение (с заменой «гения» на «таланта») Лидии Корнеевне Чуковской (1907—1996), установить не удалось.
3
3 декабря <1989>
Уважаемая Ольга Станиславовна!
Огромное Вам спасибо за внимание и за готовность возиться с моей книжкой
Поскольку институт литературных агентов в СССР еще не сложился, и автор, таким образом, вынужден быть администратором собственных сочинений, от чего мы здесь успели отвыкнуть, то простите меня заранее, если уловите в моем письме капризность или нахальство.
Начну с того, что Вы называете «очень важным», — с гонорара. Это как раз, мне кажется, самое простое. Ни один литератор-эмигрант, включая Бродского, печатаясь в СССР, не настаивает на вознаграждении в валюте — это выглядело бы химерично. В моем случае все еще проще: у меня есть несовершеннолетняя дочка[1] в Таллине, а также беспутный нуждающийся кузен[2] в Ленинграде, короче, моим неконвертируемым гонорарам легко найдется применение.
Это первое.
Второе. Жаль, что не удается выпустить книжку в «Советском писателе», поскольку снобизм в этом деле у меня, конечно, имеется. Что касается Советско-Британского предприятия «Слово», то мне трудно оценить его на расстоянии. Давайте сделаем так. Я имею честь быть подопечным Юнны Петровны Мориц, которая давно уже тратит много времени и сил на устройство моих литературных делишек. Надеюсь, Вы с ней в добрых отношениях, т. е. могли бы связаться с Юнной по телефону: 280—0816 и спросить, что она обо всем этом думает. Как она скажет, так пусть и будет. Я привык ей во всем полностью и абсолютно доверять.
Простите, что вовлекаю в это дело третье лицо, но Юнна, так сказать, мой представитель в Москве. Во всяком случае мне хочется так думать.
Третье. Если Вы считаете, что в книжке должна быть вступительная статья или послесловие, то я ничего против этого не имею. Даже наоборот: читая такие вещи, начинаешь себя уважать.
Не думаю, чтобы Юнна Мориц захотела всерьез заняться литературной критикой, поэтому у меня есть другая кандидатура. В ленинградском журнале «Звезда» с некоторых пор заведует отделом критики Андрей Юрьевич Арьев, мой старинный друг, который еще 25 лет назад интересовался моими писаниями. Он не очень много печатается, но Вы могли обратить внимание на его большую статью о Кушнере в 4-м, если не ошибаюсь, номере «Звезды».[3] Я уверен, что он согласится написать все, что нужно. Другого «специалиста по моему творчеству» я в Союзе не знаю. Если с Арьевым почему-либо ничего не получится, то меня устраивает любой снисходительный критик по Вашему выбору.
Четвертое и самое главное. Вы знаете, что сборник может быть объемистым (25—30 листов), что к рассказам можно присоединить «Заповедник», «Соло на ундервуде», «Филиал» и так далее. Вот тут-то и начинаются мои амбиции и капризы.
Во-первых, я не люблю толстые книги с мелким шрифтом и тесными строчками. Вернее, так: толстые книги Диккенса или Драйзера люблю, но свои сочинения в виде толстых книг абсолютно не представляю. Выпускать том «избранного», где было бы «представлено все», я тоже не спешу. Мне кажется, мои книжки (тысячу раз простите, что вынужден давать самому себе какую-то оценку, но я об этом уже предупреждал) должны помещаться в кармане и в идеале прочитываться «за раз». Не случайно Аксенов в какой-то статье назвал все это минимализмом.[4] Минимализм так минимализм. Во всяком случае я решительно не представляю себе собственную книжку объемом более чем 300 страниц, а лучше всего — от 150 до 200. В сборнике рассказов, который находится у Вас, — 330 страниц, но это с запасом, на случай, если что-то вылетит.
Более того, я имею слабость думать, что сборник моих, так сказать, «избранных рассказов» — лучше любой моей книжки, взятой в отдельности (может быть, кроме «Чемодана»), хотя бы потому, что в этот сборник вошли лучшие куски из разных книг. (Вообще, в нескольких интервью здесь я пытался объяснить без кокетства, поверьте, что я считаю себя не писателем, а рассказчиком, но это уже теория — Бог с ним.) Короче, более всего я хотел бы издать сборник рассказов, причем без добавления чего бы то ни было.
Кроме того, у меня есть, может быть, субъективные, но очень твердые представления о том, какие из моих книжек согласуются друг с другом и в каком сочетании они могли быть изданы под одной обложкой. Не уверен, что Вам известно все, что я тут наиздавал, но на всякий случай запомните, пожалуйста (или сохраните это письмо как рабочий проект): «Филиал» сочетается с «Иностранкой» по месту действия и по тону; «Наши» сочетаются с «Ремеслом» — это две беллетризированные автобиографии; «Компромисс», «Зона», «Заповедник» могли бы сочетаться как три куска жизни, а именно журналистика, служба в охране и музейная работа в Пушкинских Горах.
Что касается «Соло на ундервуде», то у меня готова вторая часть — «Соло на IBM», и вместе это составит пухленькую книжечку, которую я тоже (как и сборник рассказов) не хотел бы с чем-то смешивать.
В общем, я предлагаю Вам четыре разных книжки на выбор: сборник рассказов; «Филиал» с «Иностранкой»; «Наши» с «Ремеслом» и «Компромисс» с «Зоной» и «Заповедником».
«Записные книжки» я Вам не предлагаю, это вздорное сочинение, его, я думаю, когда-нибудь издаст какой-нибудь полуподпольный легкомысленный кооператив.
«Чемодан» пока трогать не стоит, к нему надо дописать еще две части. В «Чемодане» речь идет об одежде, дальше будет о еде, и затем о женщинах, чтобы охватить весь круг человеческой бездуховности.
Дорогая Ольга Станиславовна, не сердитесь на меня за это длинное и притязательное письмо. Подумайте над всем этим, посоветуйтесь с Юнной и ответьте мне коротко, но оперативно. И я сразу же вышлю Вам авиапочтой те книжки, на которые Вы укажете. Про экземпляр «Заповедника» для Сергея Каледина помню. Ему сердечный привет. Передайте также, пожалуйста, привет Оле Тимофеевой, при упоминании которой у толстого и бородатого литературного критика Петра Вайля[5] молодо загораются глаза.
Да, телефон Андрея Арьева (домашний): 312—2798. Телефон отдела критики «Звезды»: 273—7491.
И еще, в сборнике Вайля и Гениса[6], к которому проявила интерес Ольга Тимофеева, запланирована статья обо мне. Они ее вроде бы пишут. Это еще один вариант предисловия или послесловия.
Вот, пожалуй, и всё. Жду известий от Вас. Всего Вам доброго.
Ваш
С. Довлатов
P. S. В пользу сборника рассказов еще и то обстоятельство, что у меня есть готовый набор этого сборника, который я могу Вам предоставить. Это несколько сократит издательские расходы.
С.
1. Александра Сергеевна Довлатова (род. в 1975) — журналист.
2. Борис Аркадьевич Довлатов (1938—1990) — двоюродный брат С. Довлатова, театровед.
3. Арьев А. Маленькие тайны, или Явление Александра Кушнера // Звезда. 1989. № 4.
4. «Минимализм» в искусстве — довольно широкое понятие, слабо отличающееся от «лаконизма». Где именно Василий Павлович Аксенов (1932—2009), прозаик, увидел в нем современную литературную тенденцию, установить не удалось.
5. Петр Львович Вайль (1949—2009) — журналист, писатель; вместе с С. Довлатовым работал в газете «Новый американец» и на «Радио Свобода».
6. Александр Александрович Генис (род. в 1953) — журналист, писатель, вместе с С. Довлатовым работал в газете «Новый американец» и на «Радио Свобода». Речь в письме идет о неосуществленном сборнике литературно-критических эссе Вайля и Гениса «Попытка к бегству»: в него предполагалось включить и текст о Довлатове. Замысел осуществлен не был, так как в это время оба автора решили писать и публиковать свои произведения порознь.
4
2 января <1990>
Уважаемая Ольга Станиславовна! Моя жена передала мне содержание разговора с Вами в нескольких пунктах: 1. Я должен прислать Вам все четыре варианта будущей книжки; 2. Приложить «Заповедник» для С. Каледина; 3. Статья Вайля и Гениса не нужна; 4. Британско-советское издание не отменяет книжку в «Сов<етском> писателе»; 5. Я должен выслать компьютерный набор книги рассказов.
Всё правильно?
Книжки высылаю с исправленными опечатками и с добавлениями новых необходимых глав.
«Заповедник» для Каледина прилагаю. С Вайлем и Генисом все ясно. С «Советским писателем» тоже.
Что касается набора (оригинала), возникают такие соображения. Вообще-то этот набор стоит примерно 1650 долларов, то есть мне он ничего не стоил, потому что набирала моя жена, но она работала месяц, и если бы я решил выпустить книжку рассказов здесь и нашел такую возможность (что сейчас не так просто из-за вашей гласности), то здешний русский издатель в принципе должен был бы мне стоимость набора (4—6 долларов за страницу) возместить.
К чему я клоню? Набор имеется, и книжку рассказов (не роман и не повесть) мне проще издать по-русски в СССР, чем в Америке, и я писал Вам, что готов выслать набор, и действительно готов его выслать, но не «для количества» и не «на всякий случай», но только при условии, что именно на сборнике рассказов Вы решили остановиться. Копии набора у Вас есть, для всякой предварительной работы они годятся, а оригинал я вышлю, как только получу от Вас что-то вроде договора. Я, конечно, понимаю, что любой «неконвертируемый» договор может быть в любую минуту безболезненно нарушен, но все-таки мне бы хотелось иметь хоть какие-то признаки серьезных намерений.
Постарайтесь меня понять.
Связались ли Вы, как я просил, с Юнной Мориц, и что она по поводу всего этого думает?
Жду известий. Всего Вам доброго.
Ваш
С. Довлатов
P. S. «Филиал» отдельной книжкой здесь не выходил, только печатался в газете. Так что Вам придется раздобыть 10-й номер «Звезды».[1]
P. P. S. Бандероль посылаю на адрес изд<ательст>ва, так книжки вроде бы надежнее доходят.
С.
1. Повесть С. Довлатова «Филиал» была напечатана в «Звезде» (1989, № 10).
5
10 февраля <1990>
Н<ью>-Й<орк>
Уважаемая Ольга Станиславовна!
Получил Ваше письмо от 4 января, которое Вы написали, естественно, до того, как получили мое письмо от 2 января (на всякий случай посылаю копию), так что возникла некоторая аритмия. Сейчас, надеюсь, многое стало более ясным.
Все книжки я тогда же (3—5 января) отправил Вам авиапочтой. Надеюсь, они получены.
Что касается набора (оригинала), то отнеситесь к моей прижимистости с пониманием.
И еще мне бы хотелось снова объяснить, почему я так упорно прошу Вас связаться с Юнной Мориц. Она так много сделала для меня и продолжает делать, хотя по многим причинам ей все это должно быть ни к чему, что я категорически не хотел бы каким-то действием без ее ведома нарушить ее планы.
Поймать ее действительно трудновато: во‑первых, она ночной человек, а во-вторых, ходят слухи, что патриотические силы загнали ее чуть ли не в подполье. Хотелось бы мне объясниться с этой гвардией где-нибудь в районе смиренного кладбища. Женя Рейн[1] сказал, что мы с Вашим мужем — люди близкой комплекции.
Еще раз благодарю Вас за энтузиазм и терпение. Всего Вам доброго. Жду известий.
Ваш
С. Довлатов
1. Евгений Борисович Рейн (род. в 1935) — поэт.
6
8 мая <1990>
Уважаемая Ольга Станиславовна! Сейчас поздний вечер, 8-е, а завтра утром я последний раз увижу Вайля с Генисом перед их отъездом в Москву, поэтому пишу в спешке и коротко. Только что беседовал по телефону с Н. В. Котрелёвым[1], и он по телефону же прочитал Ваше письмо, которое завтра бросит в почтовый ящик.
Спасибо за четкую и позитивную информацию. Очень рад, что Вы нашли общий язык с Юнной Мориц, которую многие считают нелегким человеком.
Надеюсь, из всего этого что-то получится.
Экземпляр статьи Вайля и Гениса Вы получите от них.
Еще раз спасибо. Всего Вам доброго.
Привет Оле Тимофеевой.
Ваш
С. Довлатов
Да, Котрелёв (если я правильно расслышал фамилию) говорил о Вас с большой симпатией, и я считаю нужным всячески разглашать такого рода информацию, тем более что доброе слово становится почти уникумом в наши дни.
1. Николай Всеволодович Котрелёв (род. в 1941) — филолог.
Публикация и вступительная заметка Ольги Ляуэр
