ХВАЛИТЬ НЕЛЬЗЯ РУГАТЬ
Революция на языке палиндрома: Блок и Маяковский в поэтических трансформациях.
СПб.: Изд-во ЕУСПб., 2020
Издательство Европейского университета выпустило еще одну книгу в серии «Avant-Garde». В ней две поэмы, обыгрывающие важные тексты ХХ века — «Двенадцать» Блока и «Хорошо» Маяковского. Первая — палиндромическая поэма «Укол Блоку» Бориса Гольдштейна, вторая — «Укор сроку» Александра Кондратова. Весь материал публикуется с добротным комментарием Антонины Балашовой и подробной историей эволюции палиндрома в русской поэзии в изложении Ивана Чудасова. Как всегда, издательство снабжает книгу богатым иллюстративным материалом.
Чем ценно это издание?
Оно навязывает нам разговор о комбинаторной поэзии.
Начнем с того, что Кондратов и Гольдштейн сами по себе интереснейшие поэты. Один — протоконцептуалист, второй — большой экспериментатор. Можно быть уверенным, что данное издание сослужит им добрую службу — и рано или поздно оба поэта будут полноценно изданы и востребованы.
Скажем также, что строгие формы и тексты с ограничительными условиями находятся сегодня на периферии профессионального любопытства, а в сфере читательского интереса вынесены за пределы и без того сужающегося круга чтения (в лучшем случае они разбираются в приличных школах на уроках риторики или литературы).
Книга показывает, что необходимо взглянуть на палиндром (и на комбинаторную поэзию в целом) заново и под другим углом, что это искусство — и искусство высшего порядка.
Гольдштейн отмечал, что Блок, работая над «Двенадцатью», старался придать поэме мистическое звучание. Это получилось во многом благодаря услышанной «музыке революции» — фольклору, уголовной песенной культуре и жестокому романсу. Но нет предела совершенству, и Гольдштейн решает обыграть блоковскую поэму таким образом, чтобы мистическое звучание (и начертание!) достигло своего апогея.
Лучше всего для этого подходит форма палиндрома — во-первых, как форма максимальной интеллектуальной работы, а во-вторых, как форма с безусловным магическим ореолом. Как вы помните, поэзия начиналась с заговоров и заклинаний: набор рифмующихся слов, преодолевающий инфернальную абракадабру и становящийся чем-то возвышенным и прекрасным. А палиндром — в какой-то мере! — и есть высшая форма эстетического наслаждения и созерцания прекрасного.
Одно дело, когда поэт «серебряного века» пишет гладко, точно и прилично. Другое дело, когда эти же строчки находят иную форму:
Ветер ретив!
Мороз один — и дозором!
Иди —
И буржуя уж руби,
И так окати —
Мором!
Получается вернуться к первобытным инстинктам и одновременно прочувствовать экзистенциальный холодок.
Кондратов работает иначе. Смысловое содержание его «Укора сроку» сведено к минимуму. Важно из поэмы Маяковского выжать максимум звучания, формы и все той же победной «музыки революции». Получается и странней и страшней, и вообще выходит антипоэма, потому как мелодика слов с каждой строфой все больше напоминает какофонию.
«Я — око покоя!»
Не дог он, но годен
престолу. Лот. Серп.
Кремень! Не мерк
и ладен он. Но не дали
рабы бар
и клопики-полки.
И уже издевательским выглядит авторское предуведомление: «Быть может, школьники свободной России — в ту пору, когда исполнится столетний юбилей ВОСР, — будут „проходить“ юбилейный „Укор сроку“, как „проходили“ когда-то поэму „Хорошо!“».
Если вы решите, что все это забавные эксперименты и не более, прочитайте статью Чудасова. В ней он кропотливо, век за веком показывает, как эволюционирует палиндром (и комбинаторная поэзия) в русской литературе: начиная с полонофилов Симеона Полоцкого и Ивана Величковского (XVII век) и заканчивая современными поэтами вроде Германа Лукомникова и Владимира Пальчикова.
После такой книги хочется погрузиться в комбинаторную поэзию. Одних палиндромов становится мало. Пора разбираться с акростихами и омограммами, пустотными текстами и фигурными стихами. Может быть, издательство Европейского университета задумается о подобном сборнике статей?
Олег Демидов