К 75-летию ПОБЕДЫ

НИКОЛАЙ НОВИКОВ

Дневник. 1943—1945

Фрагменты

 

Николай Васильевич Новиков (1903—1989) — советский дипломат, в 1943 году — заведующий IV Европейским отделом Народного комиссариата иностранных дел СССР, в 1943—1944 годах — чрезвычайный и полномочный посол СССР в Египте, по совместительству являлся послом в Югославии и Греции, правительства которых находились в период войны в этой стране. В 1944 году активно участвовал в подготовке установления дипломатических отношений с Сирией и Ливаном. В 1944—1945 годах — посланник в США. В 1947 году, после увольнения с дипломатической службы, занялся литературной деятельностью. В 1950 году был принят в Союз писателей СССР.

События военного времени, отраженные в дневниковых записях, Н. В. Новиков положил в основу книги «Воспоминания дипломата», изданной в 1989 году. Сами дневники военного времени, с некоторыми сокращениями, не влияющими на основное содержание, публикуются впервые.^[1]

 

---

1 В 2020 сын Н. В. Новикова, Николай Николаевич Новиков, передал личные документы отца Архиву Европейского университета в Санкт-Петербурге (Архив ЕУСПб, Фонд. Л-28), среди которых оказались оригиналы дневников, рукопись его воспоминаний и материалы к ней, документы, фотографии, вырезки из газет, отражающие события дипломатической истории военного времени, любительские фильмы, снятые Новиковым во время пребывания в США и других странах.

Дневники Н. В. Новикова с 1921 по 1935 опубликованы на сайте проекта «Прожито» (https://prozhito.org/notes?diaries=%5B3789 %5D).

 

 

1943

17 января. Куйбышев. За последнее время крылья зловещего ангела смерти, имеющего столь обширное поле для своей мрачной жатвы сейчас, когда война свирепствует по всему лицу Земли, стали все ближе касаться тех, кто мне близок или находятся вблизи от меня. Часто мне вспоминается погибший Анатолий <…>. В последний раз я его встретил осенью 1941 года в троллейбусе. Он был в военной форме и ехал в какой-то лагерь, как будто в штаб одной из частей ополчения, куда он записался в числе других товарищей.

В деловых бумагах нередко натыкаешься на фамилии товарищей, работавших в отделе^[1] до июля 1941 года. Тогда все мужчины моего отдела поголовно записались в ополчение и были все до одного отправлены через некоторое время на фронт. <…> все они попали в окружение в тот злополучный период начала октября 1941 года, когда немцы начали свое «последнее и решающее» наступление.^[2] Они были где-то около Ярцева вместе с другими работниками Наркомата. Вернулись оттуда или дали о себе знать лишь единицы. <…>

28 января. Вчера не было очередного коммюнике «В последний час», к которым мы так привыкли в течение декабря—января. Они появляются почти ежедневно, сообщая то о новом прорыве, то о взятых городах, то подводят итоги какой-нибудь операции.

С 19 ноября, когда началась знаменитая операция на окружение под Сталинградом, прошло уже два с половиной месяца. За это время закончилась ликвидация 200-тысячной армии немцев под Сталинградом^[3] — закончилась Kesselschlacht^[*1], если пользоваться излюбленным немецким термином 1941 года, читая который, прямо с души воротило. Теперь от него наверняка тошнит самих немцев, почему они его больше и не употребляют. Наступление на Среднем Дону подошло к воротам Донбасса, к самому Ворошиловграду, который накануне перехода в наши руки. Войска Донского фронта наступают уже не «южнее Сталинграда», как это было еще 2—3 недели назад, а южнее Ростова, подойдя к самой Кагальницкой, последней крупной станции перед Батайском на дороге Сальск—Батайск. Рядом наступают войска вновь созданного Северо-Кавказского фронта^[4], беря несколько западнее с расчетом отрезать кавказскую группировку немцев от Ростова. Давно уже очищена большая часть Северного Кавказа.^[5] Наши части находятся у Кавказской, Тихорецкой и Майкопа, которые не сегодня завтра падут. Здесь предвидится еще одна большая Kesselschlacht. Войска от Воронежа очистили почти всю Воронежскую область. С Ленинграда под Ладогой снята блокада. Великие Луки прочно находятся в наших руках.

Да, много воды утекло за минувшие 7 дней. Если в первых специальных сообщениях и обычных сводках Информбюро фигурировали главным образом мелкие пункты (причем зачастую села превращались в «города», а разъезды — в «станции»), то теперь все чаще и чаще фигурируют настоящие города, которые можно разыскать на картах обычного масштаба.

Большое внимание привлекает тот факт, что нынешнее наступление гораздо более продолжительное и интенсивное. Прошлое началось 6 декабря 1941 года, продолжалось весь декабрь и январь, а в феврале уже выдыхалось. Мы читали в сводках о том, что занимаются населенные пункты, но это оказались лишь неназванные села и деревни. Только наступление на Холм и Торопец, а затем под Старой Руссой несколько оживляли <…> линию фронта. Наступление началось 19 ноября^[6], то есть значительно раньше, и теперь, в конце января, продолжается с огромной интенсивностью. Все мы надеемся, что теперь, когда немецкий фронт изломан во многих местах, наступление имеет шанс на успех и дальше.

Любопытно сравнить прогнозы по поводу нашего контрнаступления с действительностью. Весь мир, глядя на карту, был убежден в опасности и рискованности немецкого продвижения на Кавказ, пока на фланге у той группы войск нависала Красная Армия по этой линии фронта от Воронежа до Сталинграда. Пожалуй, сами немцы не верили в способность Красной Армии перервать сравнительно узкую перемычку от Дона на Ростов: иначе чем же объяснить их упорное движение на юг, не взяв Сталинграда? Но Красная Армия провела операции именно здесь и теперь, через ряд промежуточных этапов этих операций, сузила эту перемычку до тонкого кольца укреплений вокруг Ростова, угрожая окончательно отрезать кавказскую группировку немцев. Впрочем, эта группировка сейчас вряд ли значительна, так как она уже многократно бита, отступает с большими потерями, а часть ее, кроме того, очевидно, переброшена уже на подступы к Ростову.

Что предстоит дальше, никто не знает. Наш брат, штатский человек, не располагает необходимыми сведениями, чтобы компетентно судить об этом, но можно высказать все же для себя гипотезу. В качестве таковой могу предположить, что в ближайшее время будет высажен десант из Анапы или в Крыму для того, чтобы пресечь отступление немцев в Крым и ускорить ликвидацию их на Кубани. Это необходимо также для освобождения Новороссийска, если с суши это сделать будет затруднительно. Прекрасная перспектива открывалась бы, если бы можно было взять Харьков или пройти мимо него — с востока на Крым или с запада на Киев—Днепропетровск. Но это, конечно, желание-максимум, в нынешних условиях, может быть, труднореализуемое.

30 января. Союзники, видимо, решили внести свою лепту в сенсационные сообщения Информбюро и опубликовали на днях сообщение о встрече в Касабланке Черчилля и Рузвельта.^[7] В сообщении говорится о принятых важных решениях, в частности по вопросу о наступлении союзников в Европе. Рузвельт назвал это совещание «совещанием о безоговорочной капитуляции» Германии, Италии и Японии, что должно подчеркнуть твердую позицию союзников в борьбе до конца.

У всех, конечно, на уме животрепещущий вопрос о том, где произойдет это наступление. Возможности сейчас, после оккупации Северной Африки, увеличились.^[8] Объектом нападения на немцев может стать все европейское побережье от Нарвика^[9] и Петсамо^[10] до испано-французской границы (не исключена при некоторых обстоятельствах и территория Испании и Португалии), а также Южная Франция, Италия и Балканский полуостров. На мой взгляд, это наступление, для того чтобы быть успешным, должно быть, безусловно, комбинированным: направление основного удара на Балканы должно быть, например, поддержано наступлением на Южную Италию или Францию при одновременной демонстрации на Атлантическом побережье Европы. Аналогичная поддержка (но не одновременные наступления большого масштаба) должна быть предпринята и в случае избрания главным направлением удара Италии, Южной Франции или какого-либо пункта (или пунктов) Атлантического побережья. Под понятием «поддержка» я имею в виду не операции вроде «Дьеппа»^[11] (это скорее просто демонстрация), а достаточно широкие операции, которые приведут к открытию прочного участка второго фронта в Европе и могут явиться отдельными пунктами для открытия все новых и новых фронтов. Это должна быть операция, схожая, например, с Галлиполийской или Салоникской операциями Первой мировой войны.^[12]

Пока что союзники, очистив от врага Египет, Ливию и Триполитанию, оккупировав Алжир и Марокко, безуспешно копаются перед лицом незначительных неприятельских сил в Тунисе, которые, впрочем, день ото дня становятся сильнее. Теперь к ним присоединился и Роммель^[13], бежавший на днях из Триполи. Недостаточная активность союзников в Тунисе непонятна и вряд ли может быть объяснена одними лишь «проливными дождями» или «плохими путями сообщения». Она может быть оправдана лишь в том случае, если за нею скрывается подготовка к высадке в Южной Европе еще до того, как будут ликвидированы силы держав «Оси» в Тунисе. Кстати, захват Сицилии или Южной Италии создал бы наиболее благоприятные условия для разгрома или капитуляции немцев в Тунисе, не говоря уже о других далеко идущих последствиях этого шага. <…>

14 февраля. Недавно закончил чтение и выписки из «Mein Kampf». Давно уже я собирался познакомиться поближе с этой «библией» фюрера. До сих пор приходилось создавать о ней впечатление лишь по цитатам и комментариям в нашей прессе. Всю книгу я, конечно, не читал (в ней свыше 700 стр.), но наиболее «колоритные» места прочел полностью, с остальными лишь знакомился.

Мое собственное впечатление от книги не разнится от того, которое у меня создалось уже ранее с чужих слов: написано в высокопарном и претенциозном стиле, до отказа нашпигована самым звериным антисемитизмом, содержит в себе невообразимую мещанину из горсти путаных «исторических идей» и при полном отсутствии исторического фона и анализа. «Высот» автор достигает в главах, говорящих о кознях евреев и о расовой теории. Читать все это было противно до крайности, но в то же время хотелось хоть перед концом узнать «теоретический» уровень того зверя, который вверг весь мир в бездну войны.

Читал по-немецки без особых трудностей. Меня это радует, так как практики в этом языке у меня нет почти никакой, а все-таки он еще держится. Как много значит, что я его изучал с еще свежей головой и с большой охотой.

С языками вообще у меня дело обстоит сейчас неблестяще. Французский язык изучаю кое-как, с трудом поддерживаю его на уровне, пригодном к употреблению. По-английски только читаю (политическую литературу). В январе без подготовки сдал максимум по турецкому языку, но уже не на «отлично», как бывало, а только на «хорошо». Им мне тоже совершенно не приходится заниматься. Таджикский где-то далеко в подсознании или в области воспоминаний. Об испанском и итальянском нечего и говорить. Сейчас я уже стесняюсь говорить о своем знакомстве с ними. А давно ли было, когда я с листа читал речи Хосе Диаса^[14] Грише Константиновскому, который записывал краткий материал, готовясь к докладу? Впрочем, этому уже 5 лет, не грех и забыть.

15 февраля. Вчера были взяты Ростов и Ворошиловград. Сегодня, может быть, услышим еще хорошие новости. Под ударом находятся Новороссийск и Харьков, невдалеке от линии фронта Орел и Брянск. Наступление продолжается на всех участках фронта южнее Орла.

С взятием Ростова и Ворошиловграда ликвидируются последние остатки успехов немцев, одержанных или в летне-осеннем наступлении (если не считать Новороссийска и низовьев Кубани, занятие которых — дело немногих дней). То, что немцы брали летом в течение почти пяти месяцев (с 28 апреля по 19 сентября), то нами возвращено меньше чем за три зимних месяца (с 19 ноября по 14 февраля). Темпы нашего наступления, таким образом, гораздо более стремительные. Фактически нами взято несколько даже больше, так как на некоторых направлениях мы перешли ту линию, с которой немцы начали наступление — у Курска, отчасти в Донбассе (у г. Красноармейское). Теперь вопрос в том, как далеко пойдет вперед Красная Армия в ближайшее время. От того во многом будет зависеть судьба, во всяком случае, сроки окончания войны.

В общем, ко дню своего двадцатипятилетнего юбилея Красная Армия готовит подарок исключительной важности, не то что германская армия ко дню бесславного десятилетия гитлеровского пребывания у власти. Разгром сталинградской группировки — вот чем был ознаменован гитлеровский юбилей. Ликвидация всех летне-осенних тактических успехов немцев — этим ознаменовался юбилей Красной Армии.

Взятие Ростова вместе с тем означает и освобождение Дона на всем его протяжении от фашистской нечисти. К сожалению, не все еще русские реки находятся в таком положении. Волга очищена от немцев у Сталинграда, но на ее верховьях, у Ржева еще сидят враги, и выбить их оттуда в течение долгого времени не удается. Северный Донец также свободен почти на всем протяжении, за исключением небольшого отрезка у самого Харькова, откуда немцы на днях, несомненно, будут выбиты. Что касается Днепра, то тут процесс освобождения еще только намечается. В верховье Днепра наши войска находятся уже изрядное время, к низовьям вблизи Запорожья подходят только со взятием Лозовой.

16 февраля. Вчера сводка «В последний час» не была опубликована. Зато сегодня мы услышали наконец приятную весть о взятии Харькова. Еще один подарок ко дню Красной Армии! 28 января я в дневнике высказывал «смелые» гипотезы о том, как хорошо было бы, если бы Красной Армии удалось взять Харьков или провести наступление восточнее его на Крым или западнее — на Днепр, а также высадить десант где-нибудь у Анапы. И что же? Не прошло и 20 дней, как начали сбываться самые «смелые» ожидания: Харьков взят; наступление восточнее Харькова давно уже в полном разгаре и выводит через Лозовую в западную часть Донбасса к низовьям Днепра и Крыма; десант в тылу кубанской группировки немцев высажен, хотя, видимо, еще он и не достиг значительных результатов, так как об этом пока ничего не пишут. Он свое дело все же сделает.

Сейчас из «намеченных» ранее к взятию крупных городов в зоне наступ­ления остались только Новороссийск и Орел. При дальнейшем наступ­лении в таком же темпе вскоре наши войска могут подойти к Запорожью и Днепропетровску, а там недалеко и до Киева с Одессой.

Я кончил вчера чтение интересной книги Зайончковского «Мировая война 1914—1918 гг.». Книга довольно сухая и рассчитана исключительно на военного читателя, но я прочел ее все-таки с большим интересом, так как она дает много для понимания нынешней войны. Она, в частности, дает неплохое представление о том, как германская армия, не потерпев, в сущности, поражений на поле битвы, не отступив нигде на свою территорию, все же проиграла войну. Она капитулировала, когда ее войска стояли на французской, бельгийской и русской территориях.

Важно еще и другое обстоятельство, то, что ее союзники капитулировали раньше ее: в конце сентября Болгария, в конце октября Турция и, наконец, Австро-Венгрия.

Сейчас, по-моему, начинает складываться аналогичная ситуация. После того как венгерские, румынские и итальянские дивизии оказались разбитыми или плененными Красной Армией (а итальянские, кроме того, 8-й английской армией в Ливии и Триполитании^[15]), вряд ли Италия, Венгрия и Румыния имеют охоту продолжать игру, явно не стоящую свеч. Вопрос, однако, состоит в том, как выйти из-за стола живым, ибо Гитлер явно не склонен выпускать своих «союзников» из притона. Примерно в таком же положении находится и Финляндия, но у нее больше возможностей реализовать свое желание расстаться с Гитлером (буде таковое появится), так как она находится на отлете от общей линии фронта. Впрочем, если бы все эти вассалы решились всерьез на такой шаг, то они смогли бы его осуществить, так как немцы, не располагая сейчас достаточными резервами для Восточного фронта, бесспорно, не смогли бы бросить много войск для подавления непокорных союзников, но если они сами того не сделают, то не за горами тот день, когда на их границах появится Красная Армия и заставит их капитулировать. Приближение к Днепру для румын, например, мерещится уже в виде приближения к Днестру или даже к Дунаю. Так оно, в сущности, может и случиться, ибо если немцы будут разбиты в Донбассе и в Южной Украине, то сомнительно, чтобы их новая основная линия обороны проходила южнее Киева и восточнее Днестра. А это будет означать, что мы скоро будем снова соседями с румынами. Только теперь это не будет прежнее «добрососедство»!

Поживем — увидим! Я не думаю, чтобы нам осталось долго жить для того, чтобы это увидеть.

25 февраля. За последние дни на фронте наше наступление не отмечается теми гигантскими успехами, какие несколько раньше были выражены взятием Курска, Ростова, Ворошиловграда, Харькова и Краснодара. Сейчас взятые пункты несколько скромнее: несколько городов Сумской области, Павлоград, Красноград и некоторые другие. Бывают дни, когда вовсе не бывает «Последнего часа», к которому мы так привыкли за последние три месяца.

Причины этого «затишья» не вполне ясны. Задумываясь над картой, все более и более приходишь к мысли, что вскоре должно начаться где-нибудь новое наступление. На протяжении всех трех месяцев мы видим, в сущности, повторяющуюся схему наступления: стоит ему лишь выдохнуться на одном направлении, как на помощь приходит наступление на соседнем участке. Такие координированные действия мы видели на Среднем Дону, южнее Воронежа, западнее Воронежа и т. д. Сейчас можно ожидать нового наступления, которое как бы само вырисовывается при взгляде на карту: полуокружение Орла легко завершить прорывом между Брянском и Орлом или более глубоким обходом на северо-запад от Брянска. Отсюда возможность развития удара не ограничивается только южным направлением для окружения брянско-орловской группировки или отбрасывания ее на Киев, но имеется также возможность, наступая на северо-запад, на Смоленск или западнее его, поставить под угрозу окружения пресловутый «еж» Ржев—Гжатск—Вязьма, который нам свыше года никак не удается ликвидировать.^[16] Здесь имеется перспектива сомкнуть гигантские клещи где-нибудь в районе Витебска, причем одну из сторон клещей представляет собой наша выдвинутая сейчас в район Великих Лук группировка. Перерыв на этом участке выводил бы нас, в свою очередь, к Рижскому заливу и являлся бы смертельной угрозой для прибалтийской группы немецких армий и для ильменской группировки немцев.^[17]

Может быть, далеко идут мысли такого доморощенного стратега, как я? Но рано или поздно наше наступление должно привести к очень серьезным последствиям этого порядка, и вопрос заключается лишь в том, в каком варианте они будут осуществлены.

Мне кажется, что подобная, начертанная мною возможность вытекает из самого хода операций нынешней зимы, коренным образом отличающихся от прошлогодних. Прошлой зимой обстоятельства были для нас гораздо менее благоприятными, а именно они продиктовали план и характер наступления. Враг стоял под Москвой — надо было его гнать оттуда. Эту задачу осуществили наши резервы, ставшие на флангах обороны Москвы с севера и с юга. Я не думаю, чтобы по своим размерам, подготовке и вооружению это были армии, предназначенные для большого наступления. Им предстояло лишь отбросить врага, что и было сделано, притом в масштабе, может быть, превзошедшем первоначальные ожидания. Наше наступление прошлой зимой было поддержано, в сущности, лишь эпизодическими и недостаточно подготовленными операциями под Тихвином, Старой Руссой, в направлении Лозовой.

Сейчас мы видим совсем другую закономерность, которая весьма знаменательна. Первые удары начались на юге — в районе Владикавказа и Сталинграда, и центр наступления затем последовательно перемещался на север. Фронт общего наступления пока не поднимался выше линии Воронеж—Курск, если не считать мощного отвлекающего удара на Центральном фронте (который не вылился в далеко идущую операцию), удара южнее Ладожского озера, имевшего ограниченную цель — прорыв блокады Ленинграда, и, наконец, более мелких отвлекающих ударов возле озера Ильмень. Характерно, что полоса нашего главного фронта наступления — это южные районы, в которых рано начинается весенняя распутица, неизбежно тормозящая военные действия.

Я думаю, что южные фронты, выполнившие гигантскую задачу очищения юга страны вплоть до Днепра, в ближайшее время получат некоторую «передышку». Основное внимание будет уделено операциям и резервам на центральном и северном участках фронта, где зимняя обстановка будет способствовать наступательным действиям еще на протяжении по меньшей мере одного-полутора месяцев, в течение которых, как показал опыт, можно сделать очень многое. Можно, во всяком случае, отвлечь и уничтожить те резервы, которые Гитлер готовит для весенне-летней кампании, что мы не смогли сделать в прошлом году из-за ранней приостановки военных действий на Центральном фронте. Тем временем южные армии, реорганизовавшись, смогут возобновить наступление в условиях сухой весны, когда в центре и на севере, в свою очередь, начнется распутица и наступление там приостановится. А затем в дело снова вступит Центральный фронт, и тогда нет никаких оснований для того, чтобы операции всех фронтов не привели к нашим западным границам или еще далее!

Резервы, необходимые для столь широких и непрерывных операций? Мне об этом ничего не известно, кроме того, что т. Сталин в своем приказе от 26 февраля отметил, что наши резервы сейчас значительнее немецких, которые иссякают.

Я уже не говорю o втором фронте в Европе, который когда-нибудь да начнется же.

Под всеми моими прогнозами пока не лежит абсолютно никаких данных. Единственно стоит упомянуть разве что сообщение немецкой сводки за 23 февраля, говорящей o боях «севернее Орла». Они это говорят впервые, причем, если они говорят «севернее», это может обозначать «северо-западнее», что для них звучит менее приятно, из-за чего они, соответственно, «путают» стороны света.

Поживем — увидим.

Позавчера в кабинете у Лозовского^[18] имели беседу с генерал-майором <Василием Ивановичем> Чуйковым, командующим легендарной 62‑й ар­мией, отстоявшей Сталинград. Он рассказал очень много интересного, притом с большой эмоциональностью. Чувствуется, что для него сталинградская эпопея означала исключительно серьезные переживания и он до сих пор все еще находится под их влиянием. Впрочем, это и неудивительно, если вспомнить, что лишь 2 февраля произошла ликвидация сталинградской группировки. В Куйбышеве он находится, по-видимому, проездом в Москву. Здесь он присутствовал на приеме отдела внешних сношений Н<ародного> К<омиссариата> О<бороны> по случаю 25-й годовщины Красной Армии. Для такого приема он был исключительно подходящей фигурой, как герой Сталинграда и как бывший «дипломат», ибо он был несколько лет назад военным атташе в Чунцине.

25 февраля. Москва. Многое изменилось с тех пор, как я внес в дневник последнюю запись. На фронтах сейчас царит затишье. После обнадеживающего зимнего наступления, предполагавшуюся длительность которого мы переоценили, немцы контратакой сумели оттеснить нас в основном на линию Донца, заставить нас отдать и Харьков.^[19] На этом, собственно, и закончились зимние операции. С тех пор не было ничего особенно значительного, если не считать нашего некоторого продвижения в мае на Кубани, закончившегося взятием Крымской.

Сейчас обе стороны находятся в напряженном ожидании. Кто начнет первый? И с каким результатом? Вот вопросы, которые сейчас волнуют всех.

Прогнозов я больше не хочу строить. Мои предыдущие прогнозы o продолжении нашего наступления и превращении его из зимнего в весеннее оказались построенными на песке. Разве что летняя кампания «сжалится» над этими столь многообещающими планами и приведет их в исполнение…

За это время много событий утекло. В середине мая окончательно ликвидированы силы «Оси» в Тунисе.^[20] Идет интенсивное воздушное наступ­ление союзников на Германию и Италию, одним из последствий которого явилось гигантское наводнение в Рурском бассейне.^[21] В Вашингтоне уже вторую неделю совещаются Черчилль и Рузвельт, вырабатывая со свитой из виднейших военных специалистов дальнейшие планы ведения войны, а может быть, и послевоенного переустройства мира. За это же время мы окончательно разругались с поляками, потерявшими всякое чувство меры, и порвали отношения.^[22] Чехи подумали немного и вслед за нами также слегка расплевались с поляками, заявив o прекращении переговоров o пресловутой конфедерации.^[23]

Вообще, эта весна исключительно напичкана политическими событиями, каково-то будет предстоящее лето? Я теперь работаю в Москве, где находится уже большая часть Наркомата. Остальные еще в Куйбышеве вместе с частью несчастных членов дипкорпуса, обреченных на провинциальное существование. <…>

Сегодня день в некотором роде знаменательный. По приказу (это единственное основание!) я был зачислен на работу в Наркомате с 25 мая 1938 года. Сегодня, стало быть, исполнилось пятилетие моей работы здесь. Из этих пяти лет почти четыре года (с 20 июня 1939 года) я работаю заведующим. Срок вполне достаточный для того, чтобы мне осточертела канцелярская сторона нашей работы. Если бы не война, я бы уже давно поставил вопрос о смене амплуа. С поправкой на войну я сделал это в апреле текущего года в разговоре с Деканозовым^[24] и Корнейчуком^[25] (моим новым шефом). Мое заявление (устное) было очень быстро доведено до сведения В<ячеслава> М<ихайловича Молотова>, который признал мою постановку вопроса правильной, но перемену в моей судьбе отложил на неопределенное время.

29 мая. Позавчера слушал в третий раз седьмую симфонию Шостаковича. Первая часть симфонии (которая, по-моему, единственно и заслуживает внимания) просто потрясающа. Слушал я ее с огромным напряжением, на глазах навертывались слезы. Какая изумительная оркестровка, какая гигантская мощь! Буря звуков, исходящих из огромного оркестра, заливает зал. Но это не хаотическое нагромождение шумовых эффектов, а вполне осмысленная картина борьбы двух стихий, заканчивающаяся победой добра над злом (мира над войной или чем-то вроде этого). <…>

Вчера от часу ночи до пяти утра смотрел американский фильм «Моя миссия в Москву» (по одноименной книге Дэвиса^[26]), советскую хронику и советский фильм «Она сражается за родину».^[27] Фильм о Дэвисе очень смешон, хотя и сделан с благими и серьезными намерениями. Советский фильм очень хороший и сильный, а в ряде мест прямо-таки захватывающий.

Два последних дня Информбюро сообщает о боях на Кубани.^[28] Немцы говорят об этом более определенно, сообщая о нашем большом наступлении. Сначала они кричали об отбитых атаках, а сегодня начали пропагандистскую подготовку германского населения к известиям о возможном поражении.

В последнее время им вообще приходится очень много крутиться. Учащаются случаи зондажа почвы по поводу мира через «нейтральные» вассальные страны. Характерен один из последних случаев этого рода. Франко в первой половине мая заявил в своей речи в Альмерии: «Три года уже длится всемирная война. Казалось бы, пора задуматься о мире, покончить с ненавистью и прийти к сближению народов. Между тем в борьбе достигнута мертвая точка. Ни у одной из воюющих стран нет силы, чтобы уничтожить противника… Мы, спокойно наблюдающие за конфликтом, считаем отсрочку мира бессмысленной».

«Мертвая точка» — это, конечно, лишь пропаганда. Фактически под этим надо понимать слабость Германии. Совсем недавно испанские газеты подняли вой по поводу бомбардировок Германии. Здесь сапог, следовательно, тоже жмет.

Любопытно опубликованное агентством «Домэй цусин»^[29] 20 мая сообщение, что президент «Общества японо-германской дружбы» генерал-лейтенант Муро^[30] вручил 20 мая германскому послу в Токио Штамеру^[31] для передачи Гитлеру японский амулет, посвященный богу войны и якобы приносящий удачу. Вряд ли, однако, Гитлеру амулет принесет какое-либо облегчение. Скорее вручение его означает, что японские друзья перестали верить в звезду Гитлера.

28 июня. Ровно год тому назад немцы начали между Курском и Харьковом свое второе генеральное наступление на Восточном фронте. До этого проводились существенные операции — наши под Лозовой и в Крыму и немецкие под Харьковом и в Крыму. Ныне затишье продолжается. «Затишье», конечно, относительное, так как крупные разведывательные операции производятся непрерывно и повсеместно. Долго ли будет, однако, длиться это «затишье»?

В международной жизни после очищения Туниса и объединения Жиро с де Голлем^[32] тоже наблюдается некоторый застой. Даже поляки меньше мутят воду.

На этом сером фоне частенько появляются сообщения о послевоенных проблемах, и в том числе о послевоенных воздушных сообщениях. Уже сейчас в Америке и Англии они обсуждаются с необычным азартом, который говорит о серьезной подготовке конкурентов на этом поприще к будущей борьбе. Любопытно заявление председателя компании «Пан Америкэн Эруэйс» мистера Триппа на заседании Института социальных наук о том, что более года тому назад компания «Пан Америкэн Эруэйс» начала проводить программу строительства 50 гигантских клиперов, каждый их которых сможет доставлять из Нью-Йорка в Лондон 153 пассажира. Стоимость билета при этом не будет превышать 100 долларов. 153 пассажира — это цифра, поражающая воображение.

Хочется процитировать одно интересное заявление, сделанное английским министром военного производства Литтлтоном^[33] в Ольдершоте 22 мая. «Такая великая морская держава, как Великобритания, может привести войну к быстрому завершению, но в таком случае она должна состоять в союзе с континентальной державой, имеющей крепкую, хорошо обученную, регулярную армию. Без такой помощи мы не можем быстро выиграть войну. Были даже люди, которые думали, что без этого условия мы вообще не можем выиграть войну. Но это — предположение, которое никогда не было проверено на практике!» Комментарии излишни!

В мае получил авторский экземпляр небольшой книжки украинских стихов Миколы Карпатського «Батькiвщина кличе до бою». На книжке надпись от руки: «Товарищу Новикову. От автора. Это — образно высказанная мысль, содержащаяся в моем письме со дня октябрьских праздников в прошлом году. Поручик А. Патрус.^[34] 13 мая 1943 г.». Пусть будет книжка памятью о «письме со дня октябрьской годовщины» и о многих других делах и встречах, связанных с моей работой, участью которых является забвение в недрах архивов.

Недавно Указом Президиума Верховного Совета СССР мне, наряду с другими завами, был присвоен ранг «чрезвычайного и полномочного посланника 2-го класса». Monsieur le ministre!^[*2] <…>

29 июня. Сегодня день, который может стать поворотным в моей застоявшейся жизни. Расскажу по порядку обстоятельства, при которых произошло событие, обещающее ликвидировать монотонность моей жизни и работы.

Сегодня днем все заведующие и их заместители были вызваны в кабинет Вышинского. Уже в приемной комнате, по присутствию там лиц из окружения т. Молотова, я догадался, что он и сам находится здесь. Через некоторое время началось заседание, посвященное вопросу введения рангов и форменной одежды. Молотов демонстрировал нам на себе образцы одежды, о которой можно сказать столько же хорошего, сколько и плохого. На меня она, во всяком случае, наводит некоторую тоску, может быть, с непривычки.

Заседание было сравнительно коротким, после чего Вячеслав Михайлович сказал свое обычное: «Ну, вот и все!» Но, когда все поднялись и стали расходиться, он добавил: «Товарища Новикова Николая Васильевича попрошу задержаться».

Я предчувствовал в общих чертах, что` мне предстоит, ибо уже несколько месяцев я активно добиваюсь изменения своей судьбы и в этом получил предварительное одобрение Вяч. Мих., не говоря уже о Деканозове и Корнейчуке. Поэтому в любое время я мог ожидать подобного разговора. В деталях, конечно, предвидеть решение было трудно. Корнейчук, со слов Деканозова, намекал мне на Каир. Некоторые разметки Козырева^[35] на телеграммах, усиленно напиравшего на Анкару, пугали меня перспективой возвращения к восточной жизни. Но случилось, как это часто бывает, совсем по-новому.

Вяч. Мих. предложил мне в качестве переходного этапа должность советника у Богомолова.^[36] Я не стал заставлять себя уговаривать и сказал, что с радостью приму любое изменение в работе, так как наркоматская работа мне приелась. В отрицательной характеристике своей работы я зашел, может быть, даже дальше, чем следовало бы. Но я был приятно взволнован, и некоторая аффектация была вполне понятна.

Вяч. Мих. стал далее советоваться о том, какими странами мне заниматься у Богомолова. Он намекнул на Францию, за которую я тотчас же ухватился. Обсудили также вариант польско-чехословацких дел, на которых я собаку съел, причем Корнейчук и Деканозов высказались в пользу именно этого варианта. Я в меру возможности настаивал на французском варианте. Неожиданную поддержку я получил со стороны Вышинского^[37], который сказал, что польские дела у меня ассоциируются со всем, что есть наихудшего в дипломатических отношениях; <…> и что меня надо избавить от них.

Вяч. Мих. не надо было долго убеждать. Как мне кажется, он сам предпочитал дать мне Францию, хотя ранее на нее был намечен Козырев. Тут же Вяч. Мих. сел за стол и набросал запрос Богомолову о его согласии на мое назначение.

При обсуждении зашел разговор о моих знаниях иностранных языков, причем все наперебой рекомендовали меня с наилучшей стороны. Оценку моих знаний французского, английского и турецкого языков дали лучшую, чем давал я сам. Но что самое ценное — это то, что Вяч. Мих. сказал, что мне давно следовало пойти на самостоятельную работу, но он не мог отпустить меня, так как без меня нельзя было обойтись здесь. Это его замечание, между прочим, полностью соответствовало тому, что три месяца тому назад (когда я впервые поставил вопрос о своей работе) сообщил мне, со слов Вяч. Мих., Козырев. Тогда речь также шла о том, что меня нужно отпустить на заграничную работу, но я нужен сейчас здесь.

Деканозов высказал надежду, что я все-таки со временем буду использован в Польше. Я не стал возражать, так как речь шла о перспективе не ближайших месяцев!

В таком духе шел разговор. Всех деталей, конечно, не припомнишь. Разговор, однако, лестный, о котором неплохо будет вспомнить впоследствии.

Теперь дело за Богомоловым. Если он, как ему предложил Вяч. Мих., «телеграфирует согласие», то вскоре начнется так называемое «оформление» (на языке отдела кадров).

Между прочим, Вяч. Мих. сетовал, что при моей работе в Лондоне я забуду турецкий язык, и задал вопрос, как я смотрю на поездку в Турцию. Я без обиняков заявил, что подобная перспектива не вызывает у меня восторга. Тогда Вяч. Мих. заметил: «Да, я помню, что вы и раньше мне это говорили».

5 июля. 30 июня Черчилль в своем выступлении в лондонской ратуше заявил, что «весьма возможно, что ожесточенные бои развернутся на Средиземном море и в других районах до того, как листопад возвестит о наступлении осени». Если судить по информации из самых различных источников, то, по крайней мере, на Средиземном море готовятся какие-то серьезные операции. Когда, однако, они начнутся? Один английский корреспондент сообщает в Англию, что после этих слов Черчилля к нему пристают русские с неизменным вопросом: «Когда в Англии начинается листопад?»

Вчера и позавчера и вообще в последние дни немецкое радио, а вслед за ним и римское назойливо кричали о том, что Красная Армия закончила сосредоточение для наступления, которого можно ожидать с минуты на минуту. А сегодня оказывается, как сообщает Совинформбюро, немцы сами начали наступление между Курском и Белгородом.^[38] Зачем им понадобился этот трюк с советским «наступлением»?

Начало немецкого наступления неудачное: все атаки отбиты, уничтожено 526 танков, свыше 200 самолетов, нанесены большие потери в людях.^[39]

Какой характер будет носить это наступление? Является ли оно генеральным наподобие прошлого года или с ограниченными задачами, может быть, с целью предупредить наступление Красной Армии?

Вчера мне Козырев сообщил, что 29 июня после разговора со мною о новом назначении Вяч. Мих. зашел в Генеральный секретариат и заявил Козыреву в шутливом духе: «А мы вас вышибли с Франции!» Козырев также сообщил, что Богомолов прислал на меня свой «агреман».^[40] Теперь, следовательно, дело за «оформлением» здесь. Надо заполнять всевозможные анкеты и выполнять кучу других формальностей.

В связи с моим недавним разговором с Вяч. Мих. вспоминаю свои предыдущие разговоры с ним же по поводу назначения. После моего категорического отказа поехать в Турцию советником (в 1938 году) вопрос о моей заграничной командировке не ставился до 1940 года. Впервые в этом году он был поставлен Вяч. Мих. 22 января. Для этой цели я был вызван в Большой театр, где тогда происходило торжественное заседание. Вяч. Мих. вместе с т. Сталиным и другими членами ЦК и правительства находился в правительственной ложе, откуда Вяч. Мих. и вышел, чтобы переговорить со мною. Вяч. Мих. предлагал мне поехать полпредом в Румынию. Я отказывался под различными предлогами. Он опровергал мои аргументы и пожурил меня слегка за мое отношение к заграничной работе.

Снова он вернулся к этому вопросу весной 1940 года, незадолго до воссоединения Бессарабии с Советским Союзом.

Тогда мне только что передали в отдел Румынию, и я начал постепенно входить в курс наших отношений с этой страной. Должен сказать, что с субъективной точки зрения эта страна меня интересовала мало. Поэтому, когда Вяч. Мих. спросил меня, куда бы я предпочел поехать — в Италию или Румынию, я без колебаний высказался в пользу Италии, хотя добавил, как и раньше, что имею при этом в виду лишь абстрактную постановку вопроса, так как практически поездка за границу на постоянную работу мне не улыбается по прежнему.

В этот раз Вяч. Мих. очень основательно отвергал мои доводы и, между прочим, в связи с моим замечанием, что работа в Италии более серьезная, чем в Румынии, убедительно доказал мне, что я не прав. Немного позднее значение советско-румынских отношений было с исключительной выпук­лостью продемонстрировано на примере Бессарабии.

Теперь я не отклонил предложения, а с радостью ухватился за него. В Лондон я поехал бы с удовольствием. Это не Анкара и не Бухарест. Впрочем, мне сейчас настолько приелась однообразная работа в Наркомате, что я готов сменить ее на любой пост и на любой пункт за границей, если уже мне предстоит и дальше оставаться дипломатом.

7 июля. Немцы продолжают свое наступление между Орлом и Белгородом и по-прежнему без значительных успехов. Только на белгородском участке, по сегодняшней вечерней сводке, противник имел некоторое продвижение. За сегодня подбито 520 танков и 229 самолетов. Итоги трех дней боев таковы:

5/VII танков 586   самолетов свыше 200

6/VII   —^//—  433               —^//—          217

7/VII   —^//—  520               —^//—          229

                       1539                          около 700

Между прочим, немцы продолжают свою странную пропаганду. Теперь они говорят, что наступаем мы, а они обороняются. Они явно не хотят сообщать населению о новом наступлении, не будучи уверены в успешном исходе его. А в случае успеха они, конечно, как-нибудь вывернутся из положения.

Позавчера при вылете из Гибралтара разбился «Либерейтор». Погибли Сикорский, генерал Климецкий и Виктор Казалет. Со всеми тремя я познакомился в декабре 1941 года и путешествовал вместе с ними. Кроме этих лиц погибли и многие другие пассажиры.^[41]

14 июля. События на нашем фронте показывают, что немецкое наступление на этот раз не приносит успеха. На Курско-Орловском направлении оно даже начинает затихать, по крайней мере со стороны немцев. Под Белгородом немецкие атаки продолжаются при наших контратаках.

Ожесточенность сражений предыдущих дней совершенно небывалая. Берлинское радио, описывая бои, передавало 12 июля следующие многозначительные сообщения: «Наши артиллеристы стоят у своих орудий и стреляют день и ночь. За один день было израсходовано столько боеприпасов, сколько ушло на всю польскую кампанию, а за другой день выпущено столько снарядов, сколько за всю французскую кампанию».

В Сицилии союзники как будто закрепились, хотя их продвижение пока ограничено сравнительно узкими рамками прибрежной полосы.^[42]

18 июля. Неделя с 11 по 18 июля была для меня очень интересной. За это время я трижды побывал в Кремле: два раза у Вяч. Мих. и один раз у М. И. Калинина в момент вручения греческим послом Политисом^[43] верительных грамот. Михаил Иванович выглядит очень дряхлым, гораздо более дряхлым, чем осенью 1941 года, когда я видел его при вручении верительных грамот польским послом С. Котом. Вид у него болезненный. Вероятно, это потому, что он недавно перенес какую-то операцию, из-за которой его зрение до сих пор не в порядке. Вследствие этого фотосъемка на этот раз была отменена.

11 июля заседание у Вяч. Мих. продолжалось около 2 часов. Кроме наших (Вышинского, Корнейчука и меня) присутствовали также Кружков^[44] и Монин.^[45] Заседание, посвященное литературным вопросам, было очень любопытным. В середине заседания я своим замечанием о плохой погоде (за окном лил проливной дождь) и о том, что немцы, желая «объяснить» неуспехи своего наступления на Курск, начинают ссылаться на плохую погоду, вызвал реплику Вяч. Мих. о том, что «сегодня мы немцев легонько ударили, для начала». Он рассказал еще несколько интересных вещей о положении на орловско-белгородском участке фронта, которые вселили в нас еще большую уверенность в нашей силе нынешним летом. Вяч. Мих. не расшифровал (а мы, конечно, не расспрашивали), где нанесен немцам этот «легонький удар», но опубликованная через пару дней сводка ясно показала, что речь идет о нашем наступлении восточнее и севернее Орла.

Позавчера узнал от Силина^[46], что решение о моем назначении принято. Теперь дело за последними формальностями (получение виз и т. п.), необходимо урегулировать кучу хозяйственных мелочей, связанных с отъездом на долгий срок, и т. д. Завтра-послезавтра примусь за эти дела и одновременно засяду изучать материалы по Франции, чтобы предварительно разобраться в основных вопросах советско-французских отношений.

Итак, мой образ жизни должен коренным образом перемениться. Пять с лишним лет, проведенных в Наркомате, кажутся мне иногда однообразным сидением на одном месте. Но это вовсе не так, если вдуматься. Такое представление может быть отнесено лишь к кабинетному характеру работы и к монотонным формам канцелярской рутины, с которой повседневно приходится иметь дело. Но характер вопросов, которыми приходится в той или иной степени заниматься, меняется весьма радикально в зависимости от меняющейся международной обстановки и международного положения Советского Союза. Решения этих вопросов на разных этапах, конечно, также совершенно различны. Следовательно, об однообразии (имея в виду основные политические проблемы) говорить не приходится.

Такое представление не совсем правильно еще и потому, что за пять лет постоянно менялись объекты моей работы. <…> Перегруженный сверх всякой меры странами, я прошу, примерно за месяц до войны, у Вяч. Мих. пардону. Я предложил ему срезать у отдела его северную часть — Венгрию, Словакию (а может быть, и Румынию) или южную часть — Турцию с арабскими странами. Вяч. Мих. предпочитает второй вариант и создает отдел Балканских стран (Греция, Болгария, Югославия, Румыния плюс Венгрия и Словакия). В таком виде отдел просуществовал вплоть до августа 1941 года, когда под влиянием военной обстановки изменилась структура ряда отделов, в том числе и моего. В новый — 4-й Европейский отдел — вошли Югославия, Греция, Болгария и новые страны: Польша и Чехословакия. Таким образом, получился как бы отдел славянских стран, в котором лишь Греция была «инородным» (в национальном смысле) телом. Этот вариант отдела оказался очень устойчивым и продержался без изменений почти два года. Только недавно было вынесено решение, несколько меняющее его структуру, — в отдел должна снова войти Румыния, «исключенная» из него в начале войны.

Можно ли говорить после этого об однообразии? <…>

24 августа. В августе уехать не удалось и вряд ли удастся, так как на носу уже конец месяца. Да и куда еще ехать — неизвестно. Неделю тому назад мой маршрут на Лондон сразу оказался под ударом. Это было в понедельник 16 августа, когда после работы над очередным неудачным вариантом концовки ставок, Деканозов неожиданно заговорил о предполагаемых перемещениях советских дипломатов. Я воспользовался этим случаем, чтобы спросить В. М., можно ли мне выезжать после получения всех виз (что ожидалось через несколько дней). Ответ был положительный. Но тут же В. М. выложил мне то, что у меня до сих пор носилось лишь как смутное предчувствие, — намерение послать меня через некоторое время в Каир. Поскольку об этом же со мной накануне говорил как о предположении Вышинский, то я сразу догадался, что здесь речь идет не о каком-нибудь экспромте. Дальнейший разговор подтвердил, что это дело почти решенное.

Я пытался возражать, но мои слова были гласом вопиющего в пустыне. Никто не поддержал меня. Мои ссылки на жару были тотчас же отведены обещанием В. М. отпускать в Союз на 2—3 жарких месяца. Расстался я с В. М. в убеждении, что придется мне ехать по новому маршруту, хотя решение, по вине египетского правительства, еще и не могло быть принято.

Вчера, когда дело с визами на Лондон действительно подошло к концу, я звонил Деканозову, спрашивая, как мне быть с отъездом. Ответ гласил, что надо подождать.

Итак, буквально накануне отъезда моя судьба рискует измениться. Если бы оформление Лиды^[47] (решение, визы и т. д.) не затянулось, то мы могли бы давно уже выехать. Впрочем, это не было бы гарантией того, что нас не вернули бы из Владивостока для поездки в Египет. Лишь в том случае, если бы мы находились уже в океане на пути в Америку, моя мечта о кругосветном путешествии могла бы осуществиться. Я не имел бы никаких возражений, если бы по прибытии в Лондон я получил приказ о продолжении маршрута до Каира или до любого другого пункта на земном шаре (за исключением разве Абиссинии или чего-либо в этом роде). <…>

Конец позапрошлой недели и начало прошлой были прямо-таки кошмарными для меня. 13—16 августа я ложился не раньше 4—5 часов утра, а иногда даже и в 8 часов утра, как это было, например, в воскресенье, причем к 3 часам дня я снова должен был быть в Наркомате. В воскресенье по случаю предстоящего отъезда мы повеселились у нас в компании друзей, а в 11 часов вечера я опять должен был ехать в Кремль. В эти дни и ночи я почти ежедневно бывал в Кремле, но на этот раз без особого удовлетворения, так как дела мои как-то все не клеились. Так, к очередному номеру журнала моя статья и не вытанцовывалась, и все это из-за каких-то несчастных 2—3 страничек, так как бо`льшая часть ее была принята с самого начала.

За время, что я не писал в дневнике, произошло много событий на фронте. Давно позади взятие Орла и Белгорода. Вчера Москва торжественным салютом отмечала взятие Харькова. Наши войска стоят недалеко от Полтавы и Брянска. С неделю тому назад очищена Сицилия. Черчилль и Рузвельт длительно совещаются в Канаде вместе со своими штабами.^[48] Муссолини еще в конце июля ушел в отставку.^[49] Словом, лето оказалось «жаркое», хотя и не с точки зрения климатических условий, которые продолжают напоминать осень. <…>

3 сентября. На международной арене события развертываются полным ходом: конференция в Квебеке закончилась, начинается конференция в Вашингтоне между Черчиллем и Рузвельтом^[50]; сегодня союзники высадились на юге Италии — на берегу Мессинского пролива; еще лучше идут дела на нашем фронте: за последние дни заняты Таганрог, Ельня, Дорогобуж, Сумы, ряд городов в Донбассе и т. д. Немецкая «эластичная оборона» трещит по всем швам.

Мои личные дела за это время никак не переменились. До сих пор моя судьба находится под большим вопросом. Франция как будто ушла с моего горизонта, но полной уверенности в этом нет. Египет, наоборот, как будто все больше маячит на горизонте, но и в этом нет полной уверенности. Ясно, кажется, во всяком случае, только одно, что в Лондоне мне не быть и через США — не проезжать. А сколько расчетов было связано у меня с этими странами! Сколько можно было посмотреть интересного хотя бы глазами туриста. Была возможность проехать через всю Сибирь, Дальний Восток, заехать на Камчатку. После США предвиделась перспектива захода на Гренландию и на Исландию. После такого необыкновенного турне с какой охотой поехал бы я в Алжир, разумеется, для временного пребывания там, ибо в не столь отдаленном будущем предстоял ведь переезд во Францию. Увы! Все это отпало…

Я готовился написать ряд путевых очерков о городах и странах, посещенных мною, может быть, издать книгу очерков. Заграница во время войны, точнее к концу войны, — таков должен был быть основной мотив этих очерков. Я уже заранее готовил некоторые материалы для американского отрезка пути, выбрал сведения о городах и штатах, которые мне предстояло посетить. В частности, подбирал данные о том, что они представляли собой ровно 100 лет тому назад, в очерках было бы очень интересно привести такие сравнения. Лондон хотел описать, между прочим, как центр эмигрантских правительств. Очерки, безусловно, могли бы быть актуальными и интересными. Насколько хорошо у нас сейчас освещаются события на фронте, настолько же скупо (если не считать политических и экономических статей) положение в странах наших союзников. В сущности, только в журнале «Война и рабочий класс»^[51] появилось несколько очерков этого жанра (об Иране, Ираке, Каире и Мальте), но этого, разумеется, слишком мало.

Кстати, об этом журнале. 1 сентября вышел седьмой номер, в котором фигурирует и статься Н. Васильева^[52], с концовкой, доставившей столько хлопот. В статье чувствуется чужая правка, отличающаяся заметно по своему стилю от остального содержания. Безусловно, авторского текста, по моим подсчетам, ровно две трети, до 7,5 % подверглось основательной правке и до четверти текста — чужие вставки. Несмотря на столь хлопотливую работу, изменение установок и т. п., концовка все же, по мнению некоторых читателей (полагаю, что одного из них), нуждалась в новой поправке, которая вчера и готовилась мною вместе с прежними соавторами в виде заметки от редакции. Не знаю, появилась ли она сегодня, — должна была появиться в «Труде» (Сейчас узнал по телефону у Кружкова, что появилась.)

Любопытная деталь этих «редакционных совещаний», на которых мне пришлось присутствовать. В связи с одной статьей автор ее, очевидно, совершенно неожиданно для себя получил звание генерал-майора. Это, пожалуй, единственный в своем роде прецедент, когда литературная деятельность неожиданно принесла автору военное звание столь высокого ранга.

Мое служебное положение стало сейчас весьма неопределенным. Зав. отделом уже назначен Зорин^[53], и я сижу в своем рабочем кабинете лишь по инерции да еще потому, что Зорин пока не освобожден от должности помощника Корнейчука и продолжает по-прежнему целые дни проводить в его кабинете. Кроме литературных трудов — весьма эпизодического явления, у меня, в сущности, не осталось никаких твердых функций. Это мне, правда, помогло разобрать и расчистить архивы, закончить и обработать некоторые интересные книги, прочесть новые и т. д. Много прочел по Франции. А теперь я даже не знаю, в каком направлении читать литературу. <…>

Перетасовка наших дипломатических кадров продолжается. Началось это, кажется, с заведующих. Орлов^[54], Гусев^[55], еще раньше Семенов^[56], я — все мы были назначены за границу. Назначены были также 2 члена коллегии — Соболев^[57] и Козырев. Затем произошло назначение в Мексику Уманского (после заката Федюшина), отзыв Литвинова и Майского и назначение на их место Громыко^[58] и Гусева. Эти последние назначения многих поразили своей неожиданностью. Как Литвинов, так и Майский оставлены при Наркомате, причем Майский назначен зам. наркома (Литвинов был им еще раньше). Но самым неожиданным (и для меня лично самым непонятным) было назначение (о чем опубликовано сегодня) зам. наркома — Кавтарадзе. Я уверен, что все как громом поражены этим событием. Действительно, как гром из ясного неба!

Теперь у нас, следовательно, 7 замов. Перетасовка коснулась также посла в Афганистане Михайлова^[59], который назначен в Иран вместо Смирнова, а последний будет, как говорят, заведовать германским отделом.

Все эти перемещения вызвали за границей множество толков и кривотолков. За границей ТАСС буквально одно время пестрел соответствующими комментариями, среди которых немало было очень злых. Одно иностранное агентство, например, с такой иронией отозвалось на назначение Гусева и Громыко. «Как Гусев, преемник Майского в Лондоне, так и Громыко, преемник Литвинова в Вашингтоне, принадлежат к т. н. „чернорабочим“ в советской дипломатии. Им с трудом даются иностранные языки, и по этим и другим соображениям они считают наиболее мудрым молчать… В Лондоне и Вашингтоне эти неотесанные парни чувствуют себя как эскимосы в тропиках. Трудно представить себе, как будут общаться люди, подобные Идену и Уэллесу, с Гусевым и Громыко». А Пертинакс в обзоре для агентства АФИ 23 августа 1943 г. заявил о Громыко: «Громыко известен в Вашингтоне своей необычайной молчаливостью. Там еще никогда не видели менее разговорчивого дипломата». Интересно, что будут писать обо мне, когда станет известно о моем назначении (если оно, конечно, вообще когда-нибудь состоится)? Какие «комплименты» будут тогда говорить мне?

Отношения с Египтом уже установлены. Завтра-послезавтра можно ожидать опубликования совместного коммюнике об этом. Может быть, тогда и моя судьба наконец будет решена в ту или другую сторону.

9 сентября. Вчера и сегодня — дни сенсационных событий или сообщений, хотя и не совсем неожиданных. Вчера были взяты Сталино^[60] и Красноармейск и, таким образом, очищен весь Донбасс, в честь чего, конечно, был салют. Вчера же с вечера распространилось в дальнейшем подтвердившееся сообщение о капитуляции Италии.^[61] Сегодня недавно был салют по случаю взятия Бахмача, «последнего важнейшего узла обороны немцев на Киевском направлении» (как примерно сказано в радиосообщении). Сегодня же наконец опубликовано коммюнике об установлении с 26 августа дипломатических отношений с Египтом.^[62]

Из всех этих новостей наиболее важной является, разумеется, капитуляция Италии, стратегические и политические последствия которой не замедлят в ближайшем будущем сказаться. Немцы рвут и мечут по поводу «предательства» Бадольо. Они уже успели создать какое-то новое «фашистское правительство»^[63] и усердно распространяют его воззвания. В то же время они хвастают, что приняли все необходимые меря на случай нынешнего положения и готовы парировать все его последствия. Посмотрим, как это у них выйдет. Союзники со своей стороны уже начали высадку десантов в Италии, хотя пока ничего определенного об этом не сообщается.

10 сентября. Положение в Италии пока не прояснилось. Скорее оно даже все более запутывается, как из-за самых разнообразных событий, происходящих там, так и в моем представлении, по крайней мере из-за весьма противоречивых сообщений. <…>

13 сентября. В Италии ситуация понемногу проясняется. Сегодня решили, по-видимому, занять лишь южную половину Италии как плацдарм для дальнейших операций против Северной Италии и Балкан. Соответственно тому проводятся и десантные операции: вблизи Неаполя в Салернском заливе, в заливе Таранто занять Таранто, дальше на восток занять Бриндизи, продолжается оккупация Калабрии.

Во всем этом нельзя не заметить тенденции к «политическому» способу ведения войны. Так я называю нынешний метод союзников, которые не столько стремятся к скорому окончанию войны, сколько к занятию выгодных позиций для будущего «переустройства» мира. Если бы союзники хотели быстро закончить войну, они открыли бы во Франции, Бельгии и Франции (Голландии) второй фронт больших масштабов. Но этот «фронт» уже третий год продвигается в неизвестное будущее. Он, конечно, потребовал бы больших затрат и жертв.^[64]

Но желание закончить войну быстрее не очень заметно. Все говорит (в том числе и руководители союзников) о длительных сроках. Что скрывается за этим, нетрудно сказать, хотя не все высказываются вслух так откровенно и грубо, как вышедший в отставку союзный министр Мур-Брабазон.^[65] А вести войну не торопясь, не неся тяжелых жертв, можно в Средиземноморском бассейне — против Италии, Балкан и т. д. Здесь, кстати, можно достигнуть и такой политической цели, как предотвращение на Балканах «анархии» и «беспорядка» (носителями которых кое-кто считает партизан) или предотвращение «опасности» оккупации Балкан Красной Армией. Не пускать Советский Союз на Балканы — эта мысль сверлит мозги многим из наших союзников.

Немцы продолжают действовать в Италии и на Балканах довольно энергично. Всюду они разоружают итальянские войска, оккупировали Балканы, Северную Италию, оказывают союзникам сопротивление в Южной Италии. Вчера они освободили из заключения Муссолини в результате операций карабинеров. Муссолини в этот момент находился где-то на территории, занимаемой войсками Бадольо. Таким образом, фашистская комедия будет продолжаться во главе с главным трагиком.^[66]

Тот факт, что англичанам и американцам не удастся легко освободить Италию от немецких войск и что здесь будет создан фронт, пожалуй, даже выгоден нам. Немцам придется теперь держать здесь не 18 дивизий, как раньше, когда итальянская армия также воевала, а значительно больше. Точно так же немцам придется увеличить число дивизий на Балканах, где нужно сбросить теперь несколько десятков дивизий итальянских оккупационных войск. Это, конечно, не тот второй фронт, который нам нужен, но все-таки это фронт против Германии, который потребует от нее дополнительного напряжения и расходования резервов, а следовательно, в известной мере отразится на положении на нашем фронте, с одной стороны, и облегчит робким союзным генералам открытие второго фронта на Западе.

Капитуляция Италии, конечно, вызвала тревогу в Германии. Давно молчавший Гитлер вынужден был поэтому снова подойти к микрофону. Центром тяжести его краткой речи, рассчитанной на обычное усмирение смятенных умов, было утверждение, что в Германии невозможно повторение событий наподобие итальянских. В ожидании того момента, когда они все-таки свершатся, не могу отказать себе в удовольствии отметить слова Гитлера, которые кажутся не только хвастовством, сколько заклинанием: «Надежда найти сегодня среди германского народа предателей, как в Италии, основана на полном незнании сущности национал-социалистического государства. Их надежды на то, что и в Германии может произойти „25 июля“, основаны на коренном заблуждении, которому они предаются, как в отношении моего собственного положения, так и относительно позиции моих политических союзников, моих фельдмаршалов, адмиралов и генералов. Более, чем когда-либо раньше, этому намеренно противостоит германское руководство как фактически сплоченный коллектив».

История зло посмеется над ним, как и над злополучным «дуче». Знаменателен тот факт, что «фюрер» уже настолько прижат обстоятельствами к стене, что ему вообще приходится говорить о такой роковой возможности.

16 сентября. Два примера поразительно глупых немецких басней о положении на фронте:

1) Сегодня в 12 часов 30 мин. «Рейхс Рундфунк»^[67] заявил: «По поводу неудавшихся десантных операций советских войск в районе Новороссийска можно сказать…» и т. д.

А сегодня в обычное для салютов время был наш салют в честь взятия Новороссийска.

Оскандалились, опоздав сообщить раньше нас, как они это делали в последние недели, об «эластичном» «сокращении линии обороны».

2) Другой случай говорит о том, что они опростоволосились как раз потому, что забежали вперед. 13 сентября немцы заявили, что они эвакуировались из Брянска в ночь с 12 на 13 сентября и что в городе не осталось ни одного германского солдата. Вся мировая печать на этом основании заявляла о новом нашем успехе. Наше Информбюро, наоборот, «загадочно» молчало и объявило лишь о взятии пригородных станций Брянск-I и Брянск-II.

Сегодня же тот же самый «Рейхс Рундфунк» в той же передаче передал: «Как сообщают из авторитетного источника, город Брянск, расположенный на западном берегу реки Десны, вопреки всем советским утверждениям (!!!), продолжает оставаться в германских руках».

Тут кто-то явно перестарался с чересчур «эластичной» обороной, и теперь немцы бьют отбой. Но ясно, что взятие Брянска все же не за горами.

Сегодня было два салюта. Второй относился к взятию Новгорода-Северского (юго-западнее Брянска). Кроме того, имеются сведения о взятии Лозовой и Ярцева.

23 сентября. Итак, кажется, окончательно улетучились мои надежды на Лондон, на Алжир (с перспективой — во Францию), а Каир зато приблизился вплотную. Позавчера Вышинский и Деканозов поздравили меня с назначением в Египет, за что я их довольно кисло поблагодарил, если вообще можно считать за благодарность то, что я им сказал. Но я все же рад, что подходит к концу период неприятностей, в котором я находился на протяжении сентября и отчасти августа.

Как часто в моей жизни мне приходилось подчиняться обстоятельствам, мешавшим мне пойти по пути, который я выбрал для себя сам. По окончании вуза я все время стремился стать научным работником, и первые мои опыты в этом направлении не заставили меня раскаяться: разве что нужно было сделать некоторую поправку в ученом профиле, перейдя на изучение западноевропейских стран, что мною было начато в ИКП.^[68] Параллельно меня всегда привлекала литературная деятельность, не только в связи с научной работой, но и в области художественной литературы. Обилие тем, непрерывно возникавших одна за другой, лихорадочное стремление разработать зарождавшиеся смыслы, периоды творческого экстаза, заставлявшие меня легко забывать о всех прочих стремлениях, — все это создавало у меня надежды на то, что у меня есть некое литературное призвание, которое могло бы впоследствии разгореться. О даровании судить было трудно, так как для осуществления своих стремлений я ничего, в сущности, не сделал, если не считать детских опусов да небрежных записей в дневнике.

И вот я с 1938 года — дипломат. Дипломат против воли, ибо известно, как упорно я сопротивлялся призыву на дипломатическое поприще в течение по меньшей мере полугода, а то и года, до прихода в Наркомат В. М. Только тогда я начал примиряться со своей работой канцелярского характера, от которой меня сначала тошнило. Впрочем, к тому времени мое переменившееся служебное положение создало мне и другие, более интересные возможности в работе.

Может быть, все это и к лучшему. Может быть, из меня вышел бы впоследствии ученый, если бы я пошел по своей собственной дороге, или плохой литератор, если бы я смог осуществить свои замыслы. Недавно, читая библиографию, приложенную к книге Wolfers’а «Britain and France between two wars»^[69] я видел десятки и сотни наименований авторов, писавших на узкую тему, затронутую книгой, и я мог с грустью констатировать, что подав­ляющее большинство этих авторов, хотя и вполне современных, никому не известно, кроме весьма узкого круга специалистов. Что касается последних, то еще вопрос, пользуются ли эти авторы у них уважением или нет. Еще более удручающее впечатление произвела на меня соответственно богатейшая библиография к томам «Истории XIX века» Лависса и Рамбо.^[70] Не такая ли участь предстояла бы и мне?

Можно подумать, что все эти пессимистические рассуждения отбили у меня охоту к научной деятельности. К счастью или к сожалению, но этого по-прежнему нет. За последний месяц я не терял времени и много сделал в отношении изучения внешней политики Англии и Франции в послевоенный период. Мною капитально был отработан Wolfers и Андре Симон: «Я обвиняю!»^[71] К этому надо прибавить то, что перечтено было до того: Тардье «Мир»^[72], H. Nicolson «Peacemaking»^[73] и др. Но это уже может являться фундаментом (хотя пока еще и шатким) к диссертации на тему: «Политика Франции в отношении гитлеровской Германии (1933—1940 годы)». Мысль о диссертации (на эту или на другую тему) не выходит у меня из головы. Но, добившись первой научной степени, разве захочешь застрять на ней? Я твердо решил в Египте или в любом другом месте выкраивать маленькие досуги для работы над диссертацией. Горбатого могила исправит! <…>

Впрочем, кто гарантирует, что на дипломатическом поприще из меня выйдет что-нибудь более удачное, чем на литературном или научном? Может быть, та же самая участь посредственного работника, утешением которого является, что он все же полезен. Скажу самому себе вполне откровенно, что пять лет работы в Наркомате не вызвали у меня больших иллюзий в отношении предстоящих мне перспектив (если не считать отдельных минут самообольщения под влиянием какой-либо профессиональной удачи). Ну, поработаю я еще 5 или 10 лет, теперь, скажем, за границей, а потом придется сойти на то же незавидное положение, в котором оказались Суриц^[74], Рубинин^[75], Штейн^[76], Трояновский^[77], не говоря уже о Шиварцеве^[78] и Филимонове^[79] — да минует меня их прискорбная участь! Впрочем, в последнее время наши старики — Литвинов, Суриц, Штейн — снова пошли в ход в предвидении окончания в недалеком будущем войны. (Кстати, сейчас, когда я пишу эти строки, пушки салютуют в честь взятия Унечи — за Брянском, а час назад салютовали по случаю взятия Полтавы.)

Утешает отчасти одно, что в нашей работе есть очень много интересного и значительного: история Европы с 1938 года мне будет известна не только по чьим-нибудь мемуарам или историческим исследованиям, а и по собственным воспоминаниям, так как за это время пришлось принимать участие в больших делах или близко стоять к ним. Жаль, что еще не настало время писать о них, — это было бы крайне интересным занятием.

Работа в Наркомате позволила также лично столкнуться с некоторыми руководящими государственными деятелями Советского Союза. Сталин, Молотов, Микоян, Ворошилов, Димитров, Маленков, Зверев^[80] — с ними мне приходилось встречаться или иметь дело. Пришлось познакомиться также с рядом иностранных деятелей. Из них сейчас многие являются членами правительств. Ромер, напр., — министр иностранных дел^[81], Кот — министр информации.^[82] Сколько мне пришлось повозиться в Куйбышеве и в Москве из-за их чрезмерной деятельности! Квапинский — министр торговли и судоходства.^[83] Ни того ни другого, конечно, нет сейчас у польского правительства, так же как у самого Квапинского не было приличного пиджака в тот момент, когда я встретился с ним в кабинете Вышинского. Премьер Сикорский «почил в бозе» несколько месяцев тому назад при авиационной катастрофе в Гибралтаре.

Гаврилович^[84] совсем еще недавно был министром юстиции и метил в премьеры, что, однако, не удалось. Я так страдал, что он, косноязычный, пытался говорить на русском языке, которого не знал. Мне надо было записывать беседы, а сделать это было очень трудно из-за его речевой привычки избегать французского языка.

Приезд Сараджоглу^[85], освобождение Анны Паукер^[86], Ракоши^[87], подписание с чехами и поляками ряда соглашений (в том числе декларации Сталин—Сикорский), воссоединение Бессарабии с СССР, Бухарестская конференция по дунайским вопросам, польско-чехословацкая «конфедерация» и сколько еще других вопросов, которыми в разное время приходилось заниматься. А впереди новые дела, новые знакомства. Каир сегодня — центр двух правительств, египетского и греческого. Вскоре туда должен переехать и югославский юноша, именуемый королем Петром II.^[88] Кроме того, Каир — средоточие союзного командования на Ближнем Востоке. Легко себе представить, что сейчас творится в этом городе, который и без того в силу многих причин был населен космополитическими элементами. В этом разнообразии нашей работы, в возможности всегда близко стоять к пульсу европейской и даже мировой политики заключается притягательная сторона, которая примиряла меня с моим положением подневольного дипломата и, пожалуй, совсем бы примирила меня с ним, не будь у меня в груди еще двух душ, которые время от времени настойчиво дают о себе знать.

2 октября. «Достиг я высшей власти», то бишь высшего ранга, который существует у нас в Наркомате, — ранга посла. 21 сентября Михаил Иванович <Калинин> подписал указ о присвоении мне этого ранга. У нас сейчас острят, что послы находятся в безвыходном положении — ни вперед, ни назад они уже двигаться не могут. Вот в этот-то тупик я теперь и попал.

Соболев в Лондоне с неделю назад запросил у египтян агреман на меня. Теперь только от них зависит — быть или не быть мне в Каире. Агреман у посланников и греков будет запрошен после получения агремана египтян. Кстати, король Петр только что прибыл из Лондона в свою новую резиденцию, а Георг^[89] выехал куда-то в Сирию в связи с какой-то подозрительной
«болезнью». Видимо, попросту после капитуляции Италии он надеялся одним махом перескочить в Грецию, до которой из Сирии ближе.

Я уже начал формировать штат посольства. Пока что получается перепроизводство арабистов, что меня не слишком радует. Сильных и опытных людей мало. В советники просил Иванова^[90] (из Стамбула), но не дали,
обещали взамен его дать Солода.^[91] Это меня устраивает несколько меньше, но еще и о нем вопрос не решен окончательно. Вообще, положение с людьми еще далеко не ясное.

Noblesse oblige^[*3], поэтому я принялся за всяческую египтологию и арабистику. За текущую неделю прочитал и просмотрел целые ворохи соответствующей литературы. Благодаря этому политический горизонт Египта для меня сейчас значительно яснее, чем раньше. Нет данных лишь о самом последнем периоде — за два последних года, но и их я думаю выудить из газет и журналов, которые мне грудами таскают из библиотеки. Дело у меня шло бы быстрее, если бы в последние дни не отняла массу времени статья. <…>

На фронтах в последние дни, после Кременчуга, затишье. Почти всюду, за исключением Могилевщины и Гомельщины, наши войска дошли до Днепра и пока дальше не движутся. Но и там, где нет видного рубежа в виде Днепра, например под Мелитополем и на Витебском направлении, движение вперед также или прекратилось (Мелитополь), или темпы его значительно снизились. Возможно, что кое-где уже дает знать себя начинающаяся осенняя распутица, а также тот факт, что наши войска в течение двух с лишним месяцев непрерывно наступали на таком огромном фронте. Распутица, конечно, может естественно завершить летне-осеннюю кампанию, но было бы, конечно, лучше, если бы она завершилась взятием Мелитополя, Запорожья, Днепропетровска, Черкасс, Киева, Гомеля, Речицы, Могилева, Орши и Витебска. Что может быть лучше таких исходных рубежей и предместных укреплений для начала зимней кампании?

19 октября. На днях король Фарук^[92] соизволил выдать мне агреман, и Президиум Верховного Совета утвердил меня в должности посланника в Египте. Отныне моему пребыванию в СССР считанные дни, вернее недели. Очень хотелось бы пробыть здесь до 7 ноября и присутствовать на параде и на приеме у В. М.

Теперь очередь за получением агреманов еще у двух королей — Петра II и Георга II, но эти агреманы никак не могут повлиять на мою поездку. Хозяин дал агреман, а дадут ли агреман его временные люди — это уже не так важно. Собственно говоря, наше посольство при этих эмигрантских паролях существует из союзнической вежливости. Но для Петра и Георга такие посольства — косвенное (но только косвенное!) доказательство их царственного бытия. Никак нельзя быть уверенным в том, что народы рассматривают их как своих королей. Скорее всего, что их не пустят в страны, из которых они бежали. А если они там и окажутся, то лишь импортированными на штыках союзников.^[93]

Во всяком случае, это довольно оригинально — быть аккредитованным при трех королях сразу, причем ни один из них не может считаться суверенным в полном смысле слова. Я уже заранее предвижу некоторые детали трагикомической развязки этой истории, когда дело дойдет до освобождения Греции и Югославии.

Состав моего посольства (миссии) наполовину уже укомплектован, хотя еще далеко не все из этой половины утверждены. Не могу сказать, чтобы среди намеченных людей имелись хорошо подготовленные люди, за редким, впрочем, исключением. Советником будет Солод, первым секретарем — Сахаров^[94], остальные «дипломаты» — новые и неизвестные мне люди. Но начинать работу можно и с этим составом, а там как-нибудь утрясется.

Вчера в Москву прибыли Хэлл и Иден^[95], а сегодня они, по-видимому, уже заседают за круглым столом. В подготовке конференции есть и моя доля участия.

26 октября. Дни за днями катятся, а срока отъезда пока еще не видать. Мало еще людей утверждено. Так, если бы сегодня было предложено миссии выехать в Египет, то поехать смог бы я один. Оформление тянется недопустимо медленно, со всякими срывами. Это, кстати, тормозит организацию всех сторон будущей жизни и работы нашего посольства.

В кабинете работать становится чертовски холодно, так как отопление пока не действует. Целый день потираешь себе руки, чтобы не мерзли, или согреваешь их о настольную лампу. Дома примерно такая же картина. Лишь на днях привезли от бабушки рефлектор и обогреваем «столовую», которую превратили также и в спальню и, кажется, превратили бы также еще и в кабинет, если бы мне приходилось дома работать. Но я по-прежнему приезжаю домой поздно ночью — прогрессом уже является, что я больше не приезжаю под утро.

За ночным стаканом чая почитываю сейчас «Хождение по мукам» А. Толстого, пока окружающие не начинают беспокойно ворочаться на постели от того, что долго горит свет.

Недавно в дополнение к прочитанным летом романам Тургенева «Рудин» и «Накануне» прочел еще «Дворянское гнездо». Из всех трех романов наиболее скучным является последний. Никогда не любил я раньше романов Тургенева (хотя с удовольствием читал его рассказы) и теперь не могу переломить в себе прежнего отношения. Вообще, писатели второй половины XIX века (русские, конечно) для меня как-то недоступны, не увлекают. Даже у Льва Толстого я с удовольствием прочел лишь «Войну и мир», «Анну Каренину» — уже с гораздо меньшим, а «Воскресенье» — оставило меня совсем равнодушным. Лишь «по принуждению» могу читать Глеба Успенского, Щедрина…  Из произведений Достоевского я с большим интересом читал лишь «Преступление и наказание», роман, который мог бы перечесть снова. Что касается «Братьев Карамазовых», «Бесов» или еще чего-либо, то на них меня бы не хватило.

В старых записках своих с наметками тем, никогда не имевших надежды на осуществление, нашел на карточках записи детской сказочки (немного, впрочем, политизированной — еще одно доказательство того, что, как я уже раньше отмечал, в области литературы лишь «суждены мне благие порывы, а свершить ничего не дано»).

Название имеет три варианта: «Тараканья война», «Война на кухне» и «Гибель царства прусаков». Содержание: 1) В доме (сначала о людях ни слова) жили мирно тараканы — черные и прусаки. Всем хватало крошек, кусочков хлеба, попадались даже лакомства вроде сахара, когда хозяева забывали закрыть сахарницу. Черные ютились гл<авным> обр<азом> около печки — в теплых местах, прусаки — в деревянных столах, на полках и т. д. Свойства тех и других: черные — большие, неповоротливые, добродушные; прусаки — юркие, пронырливые, обнюхивают и ощупывают все и вся, поводя усиками.

2) Но вот у прусаков появляется «вождь» — с виду самый паршивенький из них. Начинается проповедь теорий о «чистоте» прусаческой расы, об их праве на господство над всем тараканьим миром. К нему прислушиваются лоботрясы, которые не хотели бы сами собирать хлебные крошки. Вопли о подчинении «низшей расы» черных тараканов, которых можно заставить трудиться на себя. Первым делом — отобрать «жизненное пространство», то есть теплые места у печки.

3) Негодование «чистых прусаков» на научные труды, в которых говорится, что прусаки пришли из Азии. Теория «ex oriente lux»^[*4] — еврейская теория (что-нибудь ближе к тараканьему миру). Прусаки всегда были в Европе, здесь их родные места и т. д.

4) Начинается подготовка войны. Собирание внешних запасов, лишения мирных прусаков, их недовольство приготовлениями. Проводится «чистка» среди недовольных. Появляются подозрительные по нечистой расе: у некоторых едва заметны 2 полоски на спине, у других они слишком темные и т. д. Притеснения и истязания нечистокровных.

5) В войне добродушные черные разгромлены и порабощены. Их оттеснили от печки, заставили трудиться на прусаков. Основана прусацкая «3-я империя». «Процветание».

6) Кончается все вмешательством людей. Приходят дезинфекторы. «Эх, сколько их тут развелось! Надо морить! Прусаки — опасные паразиты!» Прусаков заморили бурой — так кончилось прусацкое царство.

Эта антифашистская сказка была задумана до 1941 года, может быть, вообще до нынешней войны. Мораль ее была несложна. Воюйте как хотите, а рано или поздно придет некий дезинфектор и выметет всех тараканов — прусаков или других рас — из дома. Но пока, по обычаю, исполнение замысла откладывалось, война приняла такой оборот, что появление дезинфектора «со стороны» отпадало и весь замысел оказался расстроенным.

Все это планировалось для моего старшего сына — страстного любителя сказок. Сколько раз он, не удовлетворяясь имевшейся у нас тогда скудной детской литературой, просил меня что-нибудь рассказать. И я ему тогда импровизировал, особенно ему понравилась сказочка о приключениях двух проказливых обезьянок Дисена и Дисенки в африканских лесах, которую я ему изобрел на ходу, главу за главой. К ней, может быть, на досуге я еще как-нибудь и вернусь, если досуг будет. <…>

30 октября. Получены агреманы от греческого и югославского правительств. На днях, очевидно, будут изданы соответствующие указы Президиума Верховного Совета СССР. В связи с этим опять посылаются всяческие поздравления, в том числе и от людей, о которых я уже давно не вспоминал и которые, видимо, вспоминают обо мне так же — лишь встретив в газетах мою фамилию.

Сегодня получил оригинальное «предложение труда» по телеграфу из Каттакургана. Вот оно: «Москва. Наркоминдел. Посланнику Египта Новикову. Приспособлен работать жарком климате. Одинокий. Телеграфьте вызов Катта-Курган, Самаркандской области, до востребования, Ионову Борису Петровичу». Какой-то предприимчивый ловкач, ищущий случая устроиться на тепленьком месте (в буквальном и переносном смыслах). Грек прислал мне вчера памятку относительно завтрака, который он дает для меня в понедельник. Адресована она следующим оригинальным образом: «L. E. (leurs excellences) M-r et Madame N. Novicov».^[*5] Лида никак не хотела верить своим ушам, когда я перевел ей знатные титулы, на которые не поскупился чересчур вежливый и даже заискивающий грек.

18 ноября. Возможно, сегодня мы доживаем свой последний день в Москве. С неделю тому назад я получил указание срочно вылетать. К 13—14 ноября мы были начерно готовы. Во всяком случае, с большей или меньшей степенью готовности, но все же мы могли трудиться. Но, как на грех, целую неделю была нелетная погода, и только сегодня перспектива прояснилась. Вышинский со своей командой сегодня уже отправился. Я не улетел лишь потому, что мне дали другой экипаж, прилетевший вчера из Тегерана, который должен сутки отдохнуть. Полет намечен на завтра. Теперь не хватает лишь того, чтобы с завтрашнего дня снова началась нелетная погода.

Сегодня югославский посол^[96] устраивает мне ужин. За неблагоустроенностью своего посольства он пригласил меня в ресторан «Арагви». Там я еще не был. Приглашение Симича я принимал лишь условно — если не улечу с утра.

7 ноября у тов. Молотова был исключительный по своей пышности праздничный прием. Была масса приглашенных — советских и иностранцев. Дипломаты впервые щеголяли в раззолоченной парадной форме и оставляли неплохое впечатление. После разъезда иностранцев состоялся дополнительный интимный концерт с участием Козловского^[97], Москвина^[98] и профессора Кончаловского.^[99] Оказывается, он тоже неплохой комедийный исполнитель.

Недавно узнал о том, что сейчас заканчивается конкурс на новый гимн вместо «Интернационала». Вот уж подлинно — идеи носятся в воздухе, ко­гда созреют необходимые предпосылки их осуществления. Примерно с год тому назад я сделал себе памятку — написать нечто вроде докладной записки руководству партии о необходимости создания нового гимна, более соответствующего требованиям эпохи. Тогдашняя моя памятка гласила: «Об устарелости „Интернационала“ — весь в прошлой России. Нужна песнь страны победившей — в 1917 году, в Гражданской войне, в экономическом соревновании и во Второй мировой войне. Приурочить к 25-й годовщине. Может быть, сейчас и не время, но…»

Конечно, я, как всегда, такого предложения не внес. Но зато его сделали другие, и правильная идея находится на пути к осуществлению. Нечто аналогичное может случиться и с другой мыслью, которая уже давно не дает мне покоя. Несколько дней назад, отбирая в своей картотеке карточки для заграницы, я наткнулся на карточку, содержащую заметку о необходимости поставить вопрос об отживающей символике серпа и молота. Заметка набросана в Шуроабаде 2 сентября 1934 года, а соответствующая мысль возникла в 1932 году, когда я в Большом театре разглядывал на занавесе орнамент с серпом и молотом.

Вот эта заметка: «Отходящая символика „Серпа и Молота“». Быстро движется вперед история Советской страны. В начале революции и в последующие годы серп и молот были вполне ощутимыми символами трудящихся города и деревни, олицетворяя уровень их производственной техники. Вместе с тем условный „примат“ серпа характеризовал рабочую революцию в крестьянской стране. Кто скажет это теперь, когда индустриальное производство занимает решающее место в народном доходе страны, когда страна стала уже индустриально-аграрной? Но вместе с тем значит ли это, что на первое место в революционной символике следует поставить молот? Понятие „молота“ с нашего герба становится архаизмом так же, как и понятие „серпа“, и в такой же мере соответствует современному уровню техники, как глагол „стрелять“ (то есть выпускать из лука стрелу) относится к современному понятию „стрельбы“ орудий (ср. германскую „Берту“), автоматических ружей, пулеметов и т. д. Но так же как архаизм „стрелять“ еще находит себе оправдание в исторических пережитках у дикарей, и наш герб имеет жизненное значение, пока еще революция во всем мире не уничтожила отсталых производственных отношений и техники».

С небольшими поправками могу и сейчас присоединиться к этим мыслям, возникшим в засыпанном снегом Шуроабаде, вернее к возрожденным старым московским мыслям.

21 ноября. Вблизи советско-иранской границы. 19-го вылетели наконец из Москвы. Погода была в общем благоприятная, но несколько мешал встречный ветер. Поэтому мы смогли добраться только до Астрахани, где и заночевали. Ночевка была в очень неважных условиях — в крестьянской избе, где было скученно и, главное, грязно. Спали плохо.

Вчера доехали до Баку, но дальше нас не пустили, так как перевал через Эльбрусский хребет был закрыт. Сегодня одолели и это последнее препятствие на пути в Тегеран. Сейчас мы находимся уже 25 минут в пути и, видимо, подлетаем к иранской границе. Высота уже 2,2 км. На перевале высота достигнет, говорят летчики, 4 км.

Расстояние здесь небольшое, от Баку до Тегерана полет длится всего 2,5—3 часа.

Слева от меня сейчас синеватое Каспийское море, справа отрог Кавказского хребта. Самолет идет спокойно. Детвора наша (а ее много в самолете), как всегда, шалит, не ощущая никаких неудобств от полета.

20 декабря. Вот уже месяц, как мы живем в Египте и наслаждаемся здешней благодатной зимой. В ноябре, когда мы приехали (23 ноября), было еще умеренно жарко, в первой половине декабря стояла теплая солнечная погода, а теперь, пожалуй, началась собственно зима: изредка идет дождь, небо бывает в тучах. Справочники утверждают, что в январе температура понизится до нуля и даже немного ниже. Я надеюсь, что мы как-нибудь переживем «ужасы» египетской зимы.

За месяц пребывания в Каире мы «начерно» устроились. Посольство с конца ноября уже работает в доме, арендованном нами на 6 месяцев. Оно в общем вполне приличное, за исключением высокой звукопроводимости и некоторой тесноты для секретарского состава на втором этаже. Что касается нижнего этажа, то «представительские» и рабочие кабинеты в полном порядке.

Несколько хуже дело обстоит с моей квартирой. После двух недель жизни в «Hutheard’s Hotel’е» мы перебрались в здание посольства, где и живем до сих пор. Найти квартиру для нас оказалось не так легко, несмотря на то что для этого теперь ассигнуется уже сумма в 100 фунтов месячной аренды. Подыскали мы приличную квартиру, вернее первый этаж большого особняка бывшего принца Али Махира-паши, но хозяйка дома оказалась с большими капризами, и мы до сих пор не могли с нею столковаться. Завтра, однако, может быть, подпишем контракт. Надоело быть на бивуачном положении.

Вчера осматривали пирамиды Хеопса и Хефрена, а также Сфинкса. Забирались внутрь пирамиды Хеопса, чтобы посмотреть на усыпальницу фараона и его жены. Экскурсия была очень интересной. Впечатление портили лишь «жалнёжи польские»^[*6], которые массами шатались там же и иногда вклинивались в нашу группу.

Сегодня вечером иду в третий раз смотреть фильм «Миссия в Москву». На этот раз это — премьера в Каире «sous le haut patronage de L. E. M. Nicolai Novicov, Ministre de l’URSS en Egypte».^[*7] Легко себе представить, насколько сегодняшний просмотр будет сложнее, чем в Москве. Кончились сеансы «для себя», начались сеансы «для других». Впрочем, иногда и теперь удается ходить в кино запросто, «инкогнито».

Надо полагать, что сегодня по случаю «гала» в кино будет все высшее общество Египта. Проверим «союзные чувства» наших здешних друзей!..

 

 

1944

18 мая. Почти пять месяцев не брался за дневник. Не писал по многим причинам, отчасти потому, что временами был очень занят. Отвлекали очень многие дела. Если верить немецкому радио «из Мадрида», то они состояли в следующем (согласно английскому радиоперехвату): «Madrid. According to reports of well-informed circles, the Soviet Ambassador in Cairo, Novicov, is especially busy with the organization of Bolshevik spheres of influence and Bolshevik propaganda generally. Besides this, there is another center of Bolshevik demagogy under the disguise of a sub agency of the TASS agency whose manager is a Communist General. According to this information, this movement spends large sums of money on bribery».^[*8]

Вот чем я здесь занимаюсь, конечно… к моему полному изумлению!

25 мая исполняется 6 месяцев нашего пребывания в Каире. За это время в Ниле утекло уже много воды, тем более что река здесь очень полноводна. Кое-кто начинает мечтать о возвращении. Это, разумеется, относится в первую очередь к категории «неудачников». Некоторые, наоборот, мечтали остаться подольше, но уже приходится покидать египетские края. Позавчера выехал в Тегеран незадачливый Асонов^[100], в конце мая должны двинуться в Москву Хуцишвили.^[101] За ними следом отправится Паисов^[102] — но он был у нас только как «мимолетное явленье». В Палестине в командировке находятся Султанов и Гнедых^[103], в Бейруте — корреспондент ТАСС Коростовцев.^[104] Словом, «одних уж нет, а те далече».

Сам я пока ностальгией не очень страдаю. Только когда приходит очередная партия советских газет, да письма от родных, то лишь тогда несколько встряхиваюсь от повседневной рутины, которая сделалась уже довольно устойчивой, и где-то внутри зарождается смутное чувство тоски по родине. <…>

У нас весна «в полном разгаре», хотя в этом году май месяц был значительно «холоднее» обычного. В последнюю неделю апреля температура доходила до 41˚ в тени, а в мае стояла на значительно более низком уровне. Здесь шутят, что мы, русские, привезли с собою прохладу из СССР. В кабинете работать пока еще можно без большого труда, но на улице днем бывает очень жарко. <…>

20 мая. Сегодня у меня на квартире был весьма экзотический завтрак. Приглашены были сплошь восточные люди, если не считать английского посла лорда Киллерна^[105], который, впрочем, уже давно является другом восточных народов. Были: Наххас-паша, премьер и министр иностранных дел, его заместитель по МИД’у Салах ад Дин-бей, иранский посол Джем, иракский посланник Аскари, с женами, афганский посланник Моаддеди, китайский посланник Hin Nien-Tseng, эфиопский поверенный в делах Тесфаи Теген.

Сам завтрак прошел тоже несколько экзотично. Во-первых, со своей соседкой справа, с женой Джема, я мог говорить только на варварском персидско-таджикском языке, с соседкой слева — женой Аскари — только на турецком языке. Отводил душу на французском языке только со своими визави через стол — Киллерном, Наххасом и Джемом.

Во-вторых, — и это самое экзотическое и поразительное — все мусульмане пили водку или шампанское, причем последнее пили все, кроме афганца. Метрдотель, видавший в Египте виды, был удивлен до предела. После банкета Киллерн поздравил меня с особым успехом по случаю того, что Наххас выпил, как он заявил, первый раз в жизни.

17 мая у нас дома был коктейль, на котором присутствовало 50 гостей, не считая своих сотрудников. Была египетская знать, входящая в состав организованного принцессой Ириной^[106] «Египетского фонда помощи гражданскому населению СССР», пострадавшему от немецкой оккупации. На этом приеме в виде угощения, как и сегодня, подавались икра и русская водка. Муж Ирины, принц Петр (Y.A.R.^[*9]) до того налег на водку, что, улучив момент, даже пытался отплясывать какое-то подобие гопака.

Сегодняшним приемом, пожалуй, заканчивается на лето серия дипломатических банкетов, которые я вынужден был устроить в последнее время.

Завтра семью отправляю в Александрию. Когда смогу сам туда перебраться — не имею понятия. Наххас сказал, что правительство туда переедет до конца июня. Но, к сожалению, я имею дело не с одним правительством, а еще с тремя. Поэтому не исключаю, что возникнут какие-нибудь препятствия.

6 июня. Итак, долгожданный второй фронт наконец-то открылся.

Скепсис, пессимизм, уныние, пораженческие идеи — все это уступило дорогу бодрому и трезвому оптимизму, без которого невозможна никакая победа. Теперь дело за тем, чтобы вчерашние скептики и пессимисты, столь затянувшие открытие второго фронта, не стали бросать новых палок в колеса и тормозить надлежащий темп развертывания событий. Я глубоко убежден, что, если все сконцентрированные силы и средства будут использованы умело и эффективно, все «Атлантические валы» окажутся совершенно ничтожными препятствиями, как это было и на нашем фронте.

Подробности я пока знаю лишь со слов других, так как самому не удалось слышать по радио, а вечерняя «Bourse Egyptienne»^[107] пока не получена. Но дело не в этом. Эти подробности будут каждый час устаревать, важен лишь самый факт и то, что вторжение, кажется, началось в серьезных масштабах.

Надо полагать, что и на нашем фронте затишье долго не затянется. Еще не раз мир будет с изумлением читать сводки с нашего фронта. Мне, по должности представителя Советского Союза, приходится повсюду слышать столько неуместных восторгов и выражений восхищениями нашими победами, что иногда невольно хочется рассматривать их как банальные светские любезности, что, конечно, далеко не так или по меньшей мере далеко не во всех случаях.

После воскресного (4 июня) сообщения о взятии союзными войсками Рима сегодняшние известия являются превосходным продолжением.

Итак, если все будет в порядке, то в этом году пушки в Европе могут замолчать, зато дипломатические перья заскрипят с большим усердием и за всякими столами — круглыми, четырехугольными или иными, — начнется лихорадочная борьба, которую кое-кто вежливо называет «борьбой за мир»

9 июня. Основной район вторжения сейчас — восточное побережье Нормандии между Гавром и Шербургом В других пунктах пока сброшены, по-видимому, лишь диверсионные группы. Ясно, однако, что, для того чтобы быть успешным, вторжение не может ограничиться одной Нормандией, тем более на таком ограниченном пространстве.

Пока еще трудно судить о перспективах вторжения, так как в первые дни операции неизбежно должны быть ограничены по масштабу. Пока занята полоса побережья в 50 км, имеющая уже глубину до 10—20 км. Заняты Байе и Кан. Новые войска продолжают высаживаться, хотя по немецким сообщениям во Франции уже находятся 12 дивизий союзных войск.^[108]

Противостоят им якобы 10 немецких дивизий из общего числа 50—60 дивизий, находящихся на западе. Еще 2—3 таких участка вторжения, да еще с активно оперирующими войсками, и немецкие резервы на западе будут прикованы там. Но этого мало: они должны быть исчерпаны и разбиты, чтобы немцы оказались перед необходимостью: или перебрасывать новые войска из других мест, или отступать. Каирское радио только что сообщило, что сведения о взятии Кан не подтвердились. Других сообщений о продвижении нет.

Во всяком случае, рано судить, будет ли это Ануко, Дюнкерк или продвижение по типу Еременко^[109] от Керчи к Севастополю.

10 июля. Месяц не писал, а если б захотел хотя бы кратко перечислить события, которые за это время протекли, то не хватило бы тетради.

Основные события, однако, не на Западе, где только вчера союзники взяли как первый мало-мальски серьезный пункт после Шербура. Гораздо важнее то, что делается у нас. За это время почти полностью очищен Карельский перешеек, это увенчано взятием Выборга, освобождена почти вся Карело-Финская республика вместе с ее столицей Петрозаводском; освобождена большая часть Белоруссии, включая столицу Минск; началось освобождение Литвы, причем в течение двух дней уже идут бои на улицах столицы Вильно. Не сегодня завтра Вильно будет взят; перейдена граница Латвии в направлении Двинска; Красная Армия находится вблизи польско-советской границы и, что еще важнее, вблизи германский территории, которой она угрожает с нескольких направлений одновременно. Германские армии в Прибалтике могут попасть в жесткое кольцо советских войск. Характерно, что на фронте между Памуком и Балтийским морем, так же как между Ковелем и Черным морем, еще царит затишье, а события уже нарастают с молниеносной быстротой. Когда начнется движение и на этих участках, дело примет еще более приятный оборот.

В политической области дела также не застаиваются. Де Голь впервые посетил Рузвельта в Вашингтоне; правительство Папандреу^[110] порвало переговоры с греческими партизанскими организациями; Тито договорился с премьером Шубашичем^[111] о создании единого правительства сопротивления, сегодня об этом меня подробно проинформировал ген<енерал>-лейтенант Корнеев^[112], возвращающийся на некоторое время в Москву. И, наконец, если продолжать говорить о событиях на «моем фронте», то надо сказать, что сегодня я отправляюсь в Сирию — маленький дивертисмент в здешней многотрудной жизни.

Вчера, как обычно в week-end’ы, был в Александрии. Море было бурное, и я до конца занимался борьбой с волнами, накатывавшимися с моря одна за другою. Там у них все более или менее в порядке, в этой райской вилле «блаженной памяти» Макрама Эбейда-паши^[113] (он все еще находится в заключении и вряд ли скоро оттуда выйдет).

Тегеран. 29 августа. В день, когда я сделал последнюю запись в дневнике, я выехал в Сирию. В Сирии, а затем в Ливане и Палестине я пробыл 40 дней и только 10 дней назад вернулся, сначала в Александрию, а затем в Каир. Там всю неделю «входил в курс дела» и сразу же после этого, в понедельник 28 августа, вылетел в направлении Москвы. Сейчас сижу в отеле «Дербенд» вблизи Тегерана, дожидаясь дальнейшего путешествия. Начнется оно завтра утром.

Уже завтра днем надеюсь быть в Москве, где уже вечером начнутся дела.

Итак, что день грядущий нам готовит?

1 сентября. 30 августа в 5 ч. 20 м. прилетел в Москву. Вылетел из Тегерана в 5 ч. 25 м. утра. Таким образом, в дороге находился в этот день 12 часов, включая сюда 1 ¹/² часа остановки в Баку и 42 часа в Махачкале. За 10 часов полета покрыто расстояние приблизительно 2700 км. Недурной показатель успехов современной техники.

Доставив в Москву Штирбея и Вышояну^[114], я еще на аэродроме узнал, что накануне прибыла другая группа румын, что для меня было полной неожиданностью. Вчера в газетах все члены обеих групп были перечислены.

Едва сбросив вещи дома, я вернулся в Наркомат небритый и немытый, где меня уже ждали, чтобы отвести к наркому. Работать пришлось немедленно. Хорошо, что в полете я чувствовал себя прилично, а то бы пришлось забастовать. Сегодня я уже третий день занимаюсь делами, по которым был вызван сюда. Дважды был у В. М. Через 10 минут поеду в Кремль на свидание с ним в третий раз.

Сегодня пятая годовщина войны в Европе. Эта годовщина является для немцев смертным приговором: ведь в шестой год войны они вступают, находясь почти на тех же позициях, с которых они начинали войну в 1939 году: Красная Армия у границ Германии, Балканы для нее практически потеряны, Франция почти целиком очищена от немецких войск, отступающих к Бельгии и к линии Зигфрида.^[115]

Развертывание событий происходит все нарастающим темпом. За переворотом в Румынии следуют переговоры Болгарии о капитуляции.^[116] Красная Армия вскоре может соединиться с войсками маршала Тито, что немедленно предрешит капитуляцию германских войск в Греции. Назревает соединение итальянского и югославского фронтов. Началось восстание в Словакии. Происходит подготовка к новым событиям в Финляндии и, пожалуй, в Венгрии. Вчера наши войска, после захвата третьей части Румынии, вступили в Бухарест. Они находятся теперь уже на румыно-болгарской границе в районе Добруджи. За таким темпом событий становится трудно следить.

21 сентября. Москва. Прошло три недели со времени последней записи. Сколько воды за это время утекло! Сколько событий! Почти вся Франция и Бельгия очищены, их правительства находятся в своих столицах. Румыния почти целиком занята Красной Армией. 12 сентября она подписала с союзниками перемирие, над которым мне пришлось немало потрудиться, сначала в Каире, а теперь здесь. За это время началась и закончилась молниеносная трехдневная война с Болгарией, и теперь Красная Армия в Болгарии, а болгарские войска сражаются с германской армией. Красная Армия взяла Прагу (варшавскую), ведет широкое наступление в Прибалтике, которая, видимо, вскоре будет очищена целиком. С Финляндией вчера было подписано перемирие.^[117] Американские войска ведут бои уже на германской территории. Да разве все перечислишь?

В моей жизни тоже нет застоя. Еще три дня назад я мог считать себя посланником в Каире и формально даже послом при греческом и югославском правительствах. Но все это относилось уже больше к области прошлого, чем настоящего. Югославское правительство переехало давно в Лондон; греческое правительство перебралось в мое отсутствие в Салерно; представителей румынской оппозиции князя Штирбея и Вышояну, сделавшихся после переворота 24 августа представителями нового правительства, я сам привез в Москву. В Каире остались у меня одни египтяне, и я сам начинал подумывать о том, что пора в связи с этим менять климат. Я не привык иметь мало работы. Но в глубине души у меня возникали предположения, что моя новая дорога лежит в Румынию. В пользу этого предположения говорило много обстоятельств: во-первых, я «старый румын»; во-вторых, в Каире я возобновил румынские дела; в-третьих, вызван был в Москву в связи с этими румынскими делами. Когда в первые же дни моего пребывания в Москве я был назначен членом советской делегации для переговоров с Румынией, моя догадка почти превратилась в уверенность.

На несколько дней, однако, эта уверенность поколебалась. Это когда Лаврентьев^[118] был внезапно послан в Румынию примерно в том качестве, которое я мысленно предназначал для себя. Не скажу, чтобы я был не рад этому, так как в Румынии предстояла интересная, но жуткая по объему работа.

Однако все же, когда несколько дней назад мне сообщили, что Лаврентьев отзывается, а меня назначают политическим советником по Румынии при маршале Малиновском, я и глазом не моргнул, приняв это как должное. Единственное обстоятельство, которое вынуждало меня задумываться, это семья, а ко всему остальному я был давно подготовлен.

Так два дня почти я чувствовал себя политическим советником по Румынии, начав кое-что делать в этом направлении и ожидая сигнала к отлету туда, надеясь, однако, что мне позволят заехать в Египет для прощания с правительством и дипкорпусом. Именно за сигналом я пошел вчера к вечеру в кабинет В. М., однако сигнал был не для того поезда, на который я собрался сесть. Мне был предложен «билет» в Вашингтон. Я должен был ехать туда посланником при Громыко.

От предложения этого я отказываться не стал и даже был им обрадован, но, хотя, как я заявил, я психологически перестроился с Бухареста на Вашингтон в течение одной минуты, фактически я потом немало раздумывал над этой неожиданной переменой судьбы. Я кое-чего интересного, что мог получить в Бухаресте, лишался, а в Вашингтоне тоже этого бы не получил. Да и вообще ситуация столь различна, что призадуматься над этим стоит. Конечно, не для того, чтобы пойти на попятный, а для того, чтобы освоиться со своим новым положением.

И вот сегодня я почти посланник в Вашингтоне. Я готов немедленно ехать и туда, но по-прежнему остается необходимость заехать в Каир, на этот раз еще и для того, чтобы захватить оттуда семью. Кем я буду завтра? Пустят ли меня в Каир? Вот вопросы, которые я не без основания задаю себе после калейдоскопических изменений моей судьбы за последние дни и вообще за последние месяцы. Qui vivra — verra!^[*10]

3 октября. Каир. 22 сентября вылетел из Москвы. С 23 по 25 сентября провел в Тегеране, с которым на этот раз немного познакомился, убедившись, что он не столько «Страшный Тегеран», по книге Мирзы Мошфега Каземи^[119] (по странному стечению обстоятельств он до недавнего времени был вторым секретарем здешнего иранского посольства), сколько скучный. Весьма унылы и однообразны, за редким исключением, его улицы. Нет ни блестящей архитектуры, ни интересных памятников. Конечно, я еще слишком мало знаком с Тегераном, чтобы судить более уверенно. Мои впечатления неизбежно поверхностны.

26 сентября утром вылетел на американском бомбардировщике в Каир. Как все, видимо, англосаксонские самолеты (во время войны), он неудобен и плохо приспособлен для пассажирских перевозок. Принцип: «во время войны не до комфорта». Однако наши «Дугласы» по-прежнему с креслами, в которых можно и сидеть и полулежать. А ведь никто не скажет, что мы не ведем войны.

В Каире получил подтверждение, что состоялось назначение меня «советским посланником» в Вашингтон, и предложение вылететь в Москву с семьей. Я, однако, просил разрешения лететь в Америку прямо отсюда, что значительно ближе и проще, а если нужно мне быть в Москве по деловым соображениям, то я могу съездить туда один. Теперь я жду решения Москвы по этому поводу.

Семью я перевез сюда из Александрии еще несколько дней назад. Юра вчера пошел в школу. Не хочется, чтобы он терял даром учебное время. Тем легче ему будет в Вашингтоне приспособиться к новой школьной обстановке.

12 октября. Каир. 12 октября 1924 года — с тех пор прошло ровно 20 лет. Как странно, что я именно сегодня вспомнил об этой дате, имевшей для меня столь большое значение в те времена. Как много воды с тех пор утекло! Могло ли тогда мне или кому-нибудь другому прийти в голову то, что со мной произойдет дальше?

Интересно отметить, чем я занят в двадцатилетнюю годовщину этой даты, для сравнения.

Утром: приехал из Луксора в Верхнем Египте, где в качестве гостя короля в течение трех дней осматривал древности Луксора, Карнака, могилы царей в Долине царей, Долине цариц и т. д. Днем: принимал дома (à ma residence privee^[*11]) патриарха Александрийского Христофороса^[120] с его присными. Был завтрак.

Вечером: иду на прощальный обед, который министерство иностранных дел устраивает мне по случаю моего отъезда из Египта.

Завтра в 6 ч. 30 м. утра вылетаю в Тегеран для дальнейшего следования в Москву, где я должен получить указания по своей новой работе, после чего через Каир поеду в Вашингтон.

14 октября. Тегеран. В четвертый (но не последний) раз я в Тегеране. На этот раз я остановился не в великолепном «Дербенде», где так красиво и поэ­тично, а в городе — сначала в паршивом отеле «Надери», а теперь в «Parс Hotel», но хрен редьки немногим слаще. Выбрал город сам, чтобы не чувствовать себя оторванным от посольства. Там, в этом чудесном отеле, я был одинок, на сердце все время лежала какая-то необъяснимая тоска. Впрочем, что ж тут необъяснимого? Просто хотелось человеческого общества, а не идти же было мне, случайному проезжему, знакомиться с фешенебельными обитателями Дербенда.

Погода сейчас меняется. Уже не жарко в Тегеране. Бывают облачные дни. А сегодня вечером, во время киносеанса в клубе (на открытом воздухе), моросил даже дождь, изрядно нас всех помочивший. Но уходить в середине картины не хотелось. Помимо того что картина сама по себе не из последних («It started with Eve»^[121]), ее примечательным свойством было то, что в ней участвует Диана Дарбин (Deanne Durbin). Впервые эту симпатичную Диану мне пришлось увидеть в Бухаресте в 1940 году в одной картине, которую я не очень-то понял (она была на английском языке с румынскими надписями). Теперь, пожалуй, не будет очень удивительным, если я вскоре встречусь с нею не только на экране.

В прошлый приезд я здесь же смотрел фильм «The way of all flesh». Это звуковая репродукция картины «Quand la chair succombe»^[122] («Gevher Nurbani»^[*12]), которую с участием Эмиля Янингса я видел в Стамбуле еще в 1928 году. Смотрел я ее уже без того волнения, какое я испытал впервые, но все же, по старой памяти, нервный комок снова подкатывался к горлу в наиболее сентиментальных местах.

Сейчас за окном осенняя погода. Видимо, она навевает на меня всякие ассоциации и воспоминания. Не могу поэтому не отметить, что сегодня я купил пластинку с двумя романсами, столь памятными мне: один из них «Сердце Кордовы» (музыка М. Левина), другой «Гаванская песня» (музыка Л. Грега), оба в исполнении Обуховой, то есть в том самом исполнении, которое я слышал, пожалуй, ровно 10 лет назад осенью 1934 года. Я сейчас просто отмечаю этот маленький факт, ибо так трудно выразить словами те чувства, которые меня обуревали, когда я сидел в грязной, задымленной хибарке, опустив ноги в яму с угольями, накрытую войлоком, окруженный таджиками, ни слова не говорившими на русском языке, в ненастный, пронизывающий сыростью, осенний день и слушал эту же пластинку в компании дехкан, впервые видевших и слышавших патефон. Патефон и пластинки предназначались именно для них как компенсация или премия за поставленный Хлебторгу хлеб. Конечно, ни на кого из них эта музыка не произвела такого впечатления, как на меня! Легко понять, какие ассоциации вызывала она у меня! Ленинградца и наполовину москвича, заброшенного в отдаленный кишлак одного из самых глухих районов Таджикистана Шуроабад. Понять тоску по культуре, по музыке, по комфорту, по привычным условиям жизни можно только тому, кто испытает эту оторванность от всякой культуры, какую испытал я, да еще имея перспективу остаться в этом районе надолго, может быть, на годы. Не усугублялась ли тогда моя смертельная тоска сознанием (оправданным впоследствии событиями), что я был подготовлен и имел право на совершенно иную деятельность и в иных условиях?

Это уже вторично, что этой осенью, которая снова перетряхивает мое существование, я вспоминаю о прежних, столь сильных перетрясках в моей жизни.

22 октября. В самолете. На этот раз лечу в Чикаго. Вылетели сегодня из Москвы в 10 ч. 20 м. В Свердловск прибыли в 3 ч. 35 м. по московскому времени. Следовательно, шли всего 5 ч. 15 мин. Сейчас летим в направлении на Красноярск, но неизвестно долетим ли, так как могут не пустить туманы. Но если дойдем и не застрянем там, то мы быстро пролетим Сибирь, которая может в этих условиях показаться не столь уж большой.

В Москву я прибыл 16 октября. Надеялся пробыть там до 7 ноября, но судьба решила иначе, так как уже на 3-й или 4-й день я оказался включенным в состав делегации на конференцию в Чикаго по вопросам гражданской авиации. Конференция открывается 1 ноября. После этого, по-видимому, отправляюсь в Вашингтон, но кто может теперь гарантировать мое местопребывание в течение ближайших месяцев? Моя судьба так часто меняется. Ведь собирался же я вскоре вернуться в Каир и с семьей лететь дальше в Вашингтон, а вместо этого лечу «холостяком» в новую командировку.

В Москве удалось увидеть лишь «Князя Игоря». Достал также билеты на «Школу злословия» в филиале МХАТ’а и даже попал в зрительный зал, но тут же был схвачен одним наркоминдельцем и доставлен в Кремль на банкет, который т. Сталин устраивал в честь Черчилля и Идена. Тут я, по крайней мере, был компенсирован интереснейшим обществом.

Скоро Омск, затем Новосибирск, если пойдем дальше (по аляскинскому времени).

24 октября. Фербенкс. Вот я и в Америке. Долетели сюда прямо-таки с изумительной быстротой. 22 октября все-таки долетели до Красноярска, а на следующее (23 сентября) утро, после кратковременной посадки в Киренске, прибыли в Якутск. Это было начало вторых суток. Таким образом, мы проделали невероятную вещь, покрыв расстояние Москва—Якутск за одни сутки, причем число летных часов составляло 20. В Якутске провели «местную» ночь (разница с московским временем здесь составляет 6 часов) и утром (24 октября) двинулись дальше. Краткая остановка в Маркове (на Анадыре), и мы летим дальше, на Фербенкс, куда прибываем в 4 ч. 35 м. вечером 24 октября по московскому времени, по местному сибирскому 4 ч. утра 25 октября, а по местному — в 4 ч. 35 м. утра, но не по-прежнему (25 октября), а 24 октября, то есть отстали сразу на сутки. Вся наша быстрота привела лишь к тому, что мы потеряли полсуток (по сравнению с Москвой). Дело в том, что, перелетая над Беринговым проливом, мы перелетаем вместе с тем международную границу перемены времени и с 24 октября сразу переносимся на день назад.

Сейчас, когда я пишу эти строки, мои часы показывают 9 часов вечера, а здесь уже рассвело, и жизнь на аэродроме кипит во всю, так как здесь разница во времени с Москвой ровно 12 часов.

В Якутске на аэродроме нас встретил жестокий морозный ветер, и у меня в летних перчатках сразу же закоченели руки и замерзли уши. Еле обогрел их в машине. Но зато ночлег, на квартире генерала Шевелева^[123], был приятный. Было тепло, светло, хороший стол, 3 партии в бильярд и спокойный сон на чистой кровати.

Уже из Красноярска я получил для самолета авиационный комбинезон, так как в самолете было очень холодно. Из Якутска я ехал уже в более усовершенствованном меховом американском костюме, но с ним тоже было очень много возни. Дальше, над Канадой, очевидно, уже не будет так холодно, хотя там, где придется лететь высоко, еще придется, видимо, померзнуть. Большую высоту самолет должен набирать, например, над «Долиной смерти», в которую воздушные течения засасывают самолеты, если они неосторожно пойдут недостаточно высоко.

Тронемся отсюда мы завтра. Проведем весь день в Фербенксе. Наш самолет после проделанного им гигантского пути должен быть тщательно осмотрен перед дальнейшей дорогой.

Завтра мы будем пролетать романтические места, воспетые Джеком Лондоном. Уже сегодня мы летели над рекой Юкон. Завтра предстоят перевал «Белая лошадь», форт Доусон и другие местности Клондайка, прославившиеся во время золотой лихорадки 1898 года. Теперь по этим местам пролегает highway^[*13], а над ним проложена воздушная трасса, по которой мы и тронемся через Канаду.

Пролетая над Намом, мы видели на севере северное сияние, не очень, впрочем, яркое.

28 октября. Виннипег. Отмечу кратко дальнейшие этапы нашей одиссеи. 25 октября утром вылетели из Фербенкса и к вечеру без остановки достигли Эдмонтона, в Канаде. Разница во времени с Фербенксом 3 часа, с Москвой — 15 часов. Из Эдмонтона вылетели 27 октября и через 4 ч. 10 мин. очутились в Виннипеге, где разница во времени с Москвой же 16 часов. Куда полетим отсюда, пока неизвестно, так как в наших делах произошла какая-то заминка.

Сегодня смотрел «Частную жизнь Генриха VIII», которую когда-то не сумел посмотреть сначала в Москве. Вчера был в каком-то кино с генералом Перминовым^[124], где смотрел два глупейших фильма.

Завтра воскресенье. Если здесь, как в других городах Канады, в воскресенье закрыты все увеселения, то предстоит вечером очень скучное времяпровождение. Конечно, если в тот момент я не буду снова находиться в пути в каком-нибудь направлении.

Любопытная вещь! Генерал Перминов обратил мое внимание на то, что у здешних женщин не найдешь хорошеньких и правильных ножек. Присмотревшись, обнаружил, что это правда. Можно добавить, что и хорошенькие физиономии встречаются здесь очень редко, в противоположность Эдмонтону.

20 дней назад я был в Верхнем Египте, а сейчас совсем на другом краю света. Дипломатическая служба явно сделала из меня еще большего непоседу, чем раньше. Хорошо бы из Вашингтона слетать в Каир за семьей (особенно через Бразилию) — тогда я совершил бы полное кругосветное путешествие, да еще по каким разнообразным и интересным краям.

30 октября. Виннипег. «Человек остался один…» Этот человек — я. Сегодня, несколько часов назад, вся важная часть делегации вылетела на самолете в Калгари (южнее Эдмонтона), с тем чтобы затем двинуться на север. Они летят обратно, в Москву. А я теперь направляюсь в Вашингтон по совершенно новому для меня маршруту: Оттава, Нью-Йорк, Вашингтон. Еду поездом. Канадский экспресс довезет меня до Оттавы за 36 часов.

Так неожиданно и «оригинально» скончалась наша делегация. Об этом мы утром узнали из газет, которые писали: «The Moscow radio announced last night that Russia would not participate in the international conference on civil aviation at Chicago because „countries“ like Switzerland, Portugal and Spain, which for many years have conducted a pro-fascist policy hostile to the Soviet Union — have also been invited».^[*14]

Так-то!..

9 ноября. Вашингтон. Кажется, закончилась моя одиссея! Почти четыре месяца, если считать с 10 июля (отъезд в Сирию), я находился в командировке. Теперь, по-видимому, я стабилизовался здесь надолго. Если бы мне разрешили съездить из Вашингтона в Каир, о чем я просил В. М. из Оттавы, я совершил бы ни много ни мало как кругосветное путешествие в течение одного месяца. Но сегодня узнал, что Деканозов дал в Каир указание об отправке семьи в Вашингтон, следовательно, без меня. Итак, начинаю оседлую жизнь и в скором времени семейный образ жизни.

После выезда из Виннипега я прибыл 1 ноября в Оттаву, где был радушно встречен Зарубиными.^[125] Они усиленно питаются свининой во всех буквально видах, и я был просто устрашен их кухней. Зарубину, дошедшему в Москве до последней степени истощения, это, конечно, не страшно.

Из Оттавы выехал 3 ноября автомобилем на Монреаль, откуда в тот же день вечером отправился поездом в Нью-Йорк. Там я пробыл 4 и 5 ноября. 6 ноября днем снова я был на пути в Вашингтон, куда прибыл вечером почти прямо на торжественное заседание по случаю 27-й годовщины Октябрьской революции. 4 ноября присутствовал в Нью-Йорке, в Амторге^[126] и в Закупочной комиссии. Вчера был прием в посольстве, на котором (вместе с советскими гражданами) присутствовало до 2000 человек.

В день приезда в Вашингтон узнал о награждении орденом, о чем догадывался еще в Нью-Йорке, когда узнал о награждении Громыко, и Киселева^[127], и других. Неизвестно лишь пока, каким орденом награжден. Сегодня работал в посольстве впервые.

22 ноября. Получил сегодня через Госдепартамент первые сведения о моих дорогих каирцах, с которыми я расстался больше месяца назад. <…>

Положение ухудшается обстановкой на работе. Ничего хорошего не видно и не слышно и, пожалуй, не предвидится. За редким исключением, встречен здесь очень настороженно, если не с подозрением. Мое несколько необычное (вернее, совершенно для нас необычное) положение в посольстве вызывает догадки, опасения и другие чувства, но почти совсем среди них нет того, что можно назвать дружелюбием. Единственным приятным исключением является семья Капустиных^[128], хотя, казалось бы, именно их мой приезд задел наиболее непосредственным образом, так как мне пришлось во всех отношениях побеспокоить главу этой семьи, конечно, совершенно непроизвольно.

В городе нет театров, лишь кино да show в ресторанах и казино. Но это такая дребедень, что подлинного развлечения дать не может. В кино хожу довольно часто, хотя и смотреть нечего. Вслушиваюсь в английскую (американскую) речь и начинаю теперь без большого труда улавливать основное содержание картин, но детали по-прежнему большей частью ускользают. Думаю, что через месяц-два натренирую ухо основательно, особенно когда начну встречаться с вашингтонцами, чего пока почти совершенно еще не было. Сейчас я еще только «внутренний» работник посольства, не ведущий «светского» образа жизни. Какая разница с моим положением в Каире, где невозможно было укрыться от внешнего мира, покушающегося на меня всегда и всюду. А здесь до сих пор я не только никому не представлен официально, но даже и визитные карточки еще не готовы. Разумеется, все это со временем придет, и все войдет в нормальную колею.

А сейчас я с нетерпением жду свою семью. Для них я снял квартиру, оставляемую Базыкиным.^[129] Для семейных надобностей она достаточна (6 небольших комнат), но ее «представительская» часть никуда не годится. Надо будет искать получше. Район квартиры тоже нехорош. Но еще больший вопрос, стоит ли рассчитывать на длительное пребывание здесь вообще. Какое-то предчувствие подсказывает мне, что в Америке я не засижусь. Куда? On ne sait jamais…^[*15]

 

 

1945

24 января. 11—12 дней назад началось долгожданное генеральное наступление 1945 года с линии Вислы. За этот небольшой промежуток времени Красной Армией совершены подлинные чудеса: освобождена подавляющая часть Польши, в руках у немцев, по существу, лишь часть Познани да польский коридор; захвачена, пожалуй, половина территории Восточной Пруссии, причем движение армий Рокоссовского с юга к устью Вислы уже сейчас угрожает превратить Восточную Пруссию в гигантский «котел» для немецких войск; другое гигантское окружение вырисовывается в районе уже взятого Белграда в направлении на Штеттин (если, конечно, не будет пробита прямая дорога на Берлин); далее, Красная Армия захватила не менее половины Верхней Силезии, взяв Оппельн и подойдя к самому Бреслау.^[130] Отсюда открывается дорога на Берлин и Дрезден с юга.

Такое наступление могло бы быть началом конца. Но «союзнички», которые только что оправились от декабрьского немецкого прорыва в Бельгию, не двигаются с места. Строго говоря, на Западном фронте есть признаки «движения», но это больше напоминает топтание на месте, чем поступательное движение.

Во всяком случае, от Познани (возле которой сейчас находится Красная Армия) до Берлина сейчас всего 138 миль, или около 220 километров. Есть шансы, что Берлин вскоре окажется в сфере военных действий, если немцы не сумеют задержаться на среднем Одере. Что касается верхнего Одера, то Красная Армия не сегодня завтра, по-видимому, уже форсирует его.

В связи с другими предстоящими интересными делами Громыко вылетел в Москву еще 17 января. На следующий день он уже был в Тегеране, долетев туда с феноменальной быстротой. Но неизвестно, сумел ли он преодолеть хребет на Баку. Погода там в это время иногда пошаливает.

20 января присутствовал на inauguration президента Рузвельта. Это редкий случай. Во-первых, она бывает раз в 4 года; во-вторых, это четвертое «коронование» Рузвельта, причем наверняка последнее. После «инаугурации» в Белом доме состоялся завтрак, пожалуй, самый скромный из всех званых завтраков, на которых мне приходилось бывать: цыплячий салат, чашка кофе и кусочек кекса. Но все же это был «президентский» завтрак.

2 февраля. Наступление продолжается гигантскими темпами. Оккупирована почти вся Восточная Пруссия. Кёнигсберг окружен, наши войска недалеко от Данцига. Красная Армия вторглась в Померанию и Бранденбург, ее передовые колонны находятся вблизи Франкфурта-на-Одере, Костшина (на Одере) и немного дальше от Штеттина (в низовьях Одера). По сегодняшней сводке расстояние до Берлина от передовых отрядов Красной Армии всего 46 миль (около 75 км). По немецким данным, Красная Армия уже на среднем течении Одера и форсирует его.

Да, Берлин близко. Сможем ли мы его взять с ходу? А если так, будет ли это означать конец войны с Германией? Таковы вопросы, которые сейчас не выходят из головы. Хочется надеяться от всей души, что конец войны приблизился. Ведь скоро четыре года, как война длится. Да еще какая война! Вот будет подарок для Красной Армии (впрочем, от самой себя), если Берлин будет взят к 23 февраля — 27-й годовщине Красной Армии.

Союзники на Западном фронте едва-едва подают признаки жизни. Они сообщают о том, что немцы увели резервы на Восточный фронт (это верно!) и что они встречают слабое сопротивление, но, тем не менее, их продвижение (и то далеко не везде) отмечается лишь милями, тогда как у нас на 20-й день наступления ежедневное продвижение по-прежнему исчисляется в среднем более 15 миль.

30 января выступал Гитлер, в годовщину захвата власти. Речь была самая жалкая из всех. По тону — паническая. Могла ли она быть иной, если Гитлер отмечает свою последнюю годовщину захвата власти? Я не сомневаюсь, что в этом году, и не так далеко, власть будет из его рук вырвана.

5 марта. На днях исполняется 4 месяца моей работы в посольстве. Но можно ли сравнить эти четыре месяца с первыми 4 месяцами работы в Каире, где было сделано так много? Другие условия, другой темп, иные результаты.

За это время я, конечно, вошел более или менее в курс политической и экономической жизни США, познакомился с некоторыми людьми лично, еще с большим числом их по книгам и периодике. Но жизни в полном смысле слова здесь я не видел и в десятой степени столько, сколько в Каире. Эта же пропорция относится и к моей здешней полит. деятельности.

17 апреля. События развертываются с бешеной быстротой. То, что было сделано на Восточном фронте в январе и феврале, кажется уже давно завоеванным плацдармом. Немцы сейчас сообщают о начавшемся новом наступлении Красной Армии, которая находится совсем близко от Берлина. Союзники в марте тоже не дремали, ликвидировав немцев на левом берегу Рейна и затем, почти без передышки, переправившись на правый берег. Сейчас они стоят вдоль левого берега Эльбы почти на всем ее протяжении по территории Германии. Немцы зажаты в узком коридоре между Эльбой и Одером, и этот коридор все более и более сужается.

Политические события тоже сменяются лихорадочной чередой. 12 апреля умер Рузвельт. В тот же день принял присягу новый президент Трумэн. В Сан-Франциско через неделю открывается конференция.^[131] В Вашингтоне сейчас завершается совещание юристов, подготавливающее для конференции проект старта Международного суда. В Вашингтоне сейчас собрались Иден, китайский министр Т. В. Сун.^[132] Вскоре приедет В. М. Молотов, который в новом варианте будет возглавлять советскую делегацию в Сан-Франциско.

Это только дела (да притом очень немногочисленные) последних дней. А сколько их сменяется в течение месяца или месяцев? При этом тенденция явно в сторону ускорения темпов развития.

27 апреля. Всего 100 дней назад я писал о немецком коридоре между Эльбой и Одером. Южной части коридора уже нет. Средняя часть коридора вместе с Берлином будет ликвидирована не завтра, так послезавтра. От северной части коридора осталось также совсем немного.

Сегодня объявлено о встрече Красной Армии с американскими войсками. Встреча произошла еще 25 апреля, вчера контакт был консолидирован. Фронт контакта вдоль Эльбы расширяется вместе с продвижением Красной Армии.^[133] Берлин занят если не на ⁹/₁₀, то вряд ли меньше чем на ³/₄. По немецким сообщениям там находятся Гитлер и Геббельс, следовательно, улов ожидается хороший.

В. М. Молотов прилетел сюда 22 апреля, вылетел в Сан-Франциско в ночь на 24 апреля. 25 апреля началась в Сан-Франциско конференция, как намечено.

Сегодня встречался с новым югославским послом в Вашингтоне — Станое Симичем. Как меняются времена! Бывший посол правительства Пурича^[134], отказавшийся с ним сотрудничать, теперь посол правительства маршала Тито.

Как тут не вспомнить тяжелые дни зимы 1941 года в Куйбышеве, когда посол Гаврилович пришел ко мне и затем к Вышинскому протестовать против «раскольнических» действий партизанских отрядов Тито. Я тогда впервые узнал об их существовании. В каком независимом положении они тогда находились. Мне пришлось приложить к этому делу руку и немало над ним поработать. А теперь? Теперь маршал Тито посылает своих послов в такие столицы, как Лондон и Вашингтон.

Вспоминаются и тяжелые годы моих трудов над «польским вопросом»: с лета 1941 года до осени 1943 года. Сколько пришлось над ним повозиться и мне и НКИД в целом? При помощи Красной Армии труды не пропали даром. Сейчас в Варшаве правительство Осубки-Моравского.^[135]

Кроме Польши и Югославии неплохо устраиваются дела в Чехословакии. Это тоже одна из моих «клиентур». Мой старый знакомый Фирлингер — премьер-министр^[136], а полковник Свобода^[137], теперь генерал, стал главнокомандующим.

Если говорить о старых «клиентах», то нельзя забыть, что Болгария, Румыния и Венгрия также «благоустраиваются». Только Турция и Греция остались в стороне от этого великого процесса переустройства. Но и там, по крайней мере, в Турции начинается некое движение воды. Как-то там сейчас поживает мой старый «друг» Сараджоглу.

4 мая. Берлин взят 2 мая. Гитлер и Геббельс кончили жизнь самоубийством. Севернее Берлина все германские войска сегодня ночью (по Вашингтону, следовательно, в Европе — утром) капитулируют. В Италии немцы капитулировали два дня назад. Завтра-послезавтра то же будет и с остальными немецкими войсками, и тогда война в Европе прекратится.

Вчера в устарелом «Крокодиле» прочел юморески о том, кто из немцев и как кончат. Эти предсказания о судьбе немцев сейчас можно проверять фактами. Сравним юмористику с жизнью.

Гитлер — по «Крокодилу», скрылся в сумасшедшем доме в Америке. На самом деле мертв.

Гиммлер — дровосек в Норвегии (рубит деревья вместо голов). Судьба неизвестна.

Геббельс — экспонат в паноптикуме в Южной Америке. Мертв.

Геринг — воровской промысел в Бразилии. По слухам, скрылся из Германии или убит.

Дитмар — портной в Голландии. Сдался в плен американцам.

Муссолини — чистильщик обуви в Ницце. Убит партизанами возле озера Комо в Италии.

Так-то! Одних уж нет, а те далече!..

9 мая. Редко бывают такие выдающиеся дни, как несколько последних дней, которые подвели итог одному из самых тяжелых испытаний для прогресса человечества. В <…> понедельник 7 мая в Реймсе подписано предварительное перемирие с немцами. Подписано от немцев Йодлем, от союзников: СССР — генерал Суслопаров^[138], от американцев — генерал Смит^[139], <…> от французов — Jevez.^[140]

Вчера в Берлине подписано окончательное перемирие.^[141] От немцев: фельдмаршал Кейтель. От союзников: маршал Жуков, маршал авиации Теддер (заместитель главнокомандующего экспедиционными силами союзников). Перемирие вошло в силу вчера в 12 ч. 01 м. ночи по центральноевропейскому времени.

Вчера по радио выступали с соответствующими обращениями: в 9 часов утра (по вашингтонскому времени) Трумэн и Черчилль, вечером (время пока неизвестно) тов. Сталин.^[142] Тов. Калинин объявил сегодняшний день днем победы. Вчера же с краткой речью выступил в Сан-Франциско тов. Молотов (сегодня он, кажется, уже вылетел в Москву).

Вчера (или сегодня) захвачен в плен Герман Геринг. Теперь начнется наконец долгожданное возмездие бандитам.

 

 

---

1. IV Европейский отдел Народного комиссариата иностранных дел СССР (НКИД СССР).

2. Речь идет о Вяземской операции (2—13 октября 1941), когда немецкая группа армий «Центр» прорвала оборону советских войск и окружила западнее Вязьмы четыре армии в составе тридцати семи стрелковых дивизий, девяти танковых бригад, тридцати одного артиллерийского полка Резерва Верховного главнокомандования (ВГК). Потери убитыми и ранеными Красной Армии превысили 380 тысяч человек; в плен попало свыше 600 тысяч человек. Безвозвратные потери составили более 1 миллиона человек.

3. Сталинградская битва происходила на территории современных Воронежской, Ростовской, Волгоградской областей и Республики Калмыкии с 17 июля 1942 по 2 февраля 1943. Эта победа после череды поражений 1941—1942 положила начало «коренному перелому» в Великой Отечественной войне.

4. Северо-Кавказский фронт второго формирования образован 24 января 1943 на основании директивы Ставки ВГК от 24 января 1943 на базе Северной группы войск Закавказского фронта.

5. «К середине января соединения Северной группы освободили города Георгиевск, Минеральные Воды, Пятигорск и Кисловодск. Развивая преследование противника, войска 37‑й ар­мии генерала П. М. Козлова освободили Черкесск, а войска 9‑й армии генерала К. А. Коротеева — Курсавку и Невинномысск. Соединения 44‑й армии генерала В. А. Хоменко, используя успех конно-механизированной группы, вышли на подступы к Ставрополю, и 21 января 1943 над городом взвилось красное знамя» (Януш С. В., Селюнин В. А. Операции Красной Армии на Северном Кавказе (1942—1943) // Научная мысль Кавказа. 2010. https://cyberleninka.ru/article/n/operatsii-krasnoy-armii-na-severnom-kavkaze-1942—1943).

6. Вероятно, речь идет об операции «Уран» 19 ноября 1942, когда началось контрнаступление Красной Армии под Сталинградом.

7. Касабланкская конференция, в ходе которой велись секретные переговоры с 14 по 24 января 1943 в г. Касабланка (Марокко) между президентом США Франклином Д. Рузвельтом, премьер-министром Великобритании, генералом де Голлем и членами Объединенного комитета начальников штабов США и Великобритании. Глава советского правительства И. В. Сталин был также приглашен на встречу в Касабланку, но не смог присутствовать на встрече в ответственный для страны момент — завершения Сталинградской битвы.

8. Северо-Африканская кампания (10 июня 1940—13 мая 1943) — военные действия между англо-американскими и итало-немецкими войсками в Северной Африке на территории Египта и Магриба.

9. Порт на севере Норвегии.

10. Петсамо (ныне Печенга) — область, принадлежавшая Финляндии с 1920 по 1940 и с 1941 по 1944.

11. Битва за Дьепп (операция «Раттер»), в ходе которой морской десант вооруженных сил Великобритании и Канады высадился на французское побережье Ла-Манша и атаковал оккупированный немцами порт Дьепп на севере Франции в 1942. Операция закончилась быстрым и сокрушительным поражением союзников. Из 6086 высадившихся десантников 3623 были убиты, ранены или захвачены в плен (всего около 60 %). Военно-воздушные силы союзников потерпели неудачу в сражении с воздушными силами немцев и потеряли 106 самолетов; немецкие военно-воздушные силы, по сообщению немцев, потеряли 48 самолетов. Известна как «Бестолковая операция. Дьепп» (https://military.wikireading.ru/16965).

12. Салоникский фронт боевых действий, открыт в 1915 после высадки в Салониках, на территории Греции, англо-французского экспедиционного корпуса. Битва за Дарданеллы (она же Галлиполийская операция) — масштабная военная операция, развернутая в 1915 по инициативе Уинстона Черчилля странами Антанты, главным образом Британской империей, с целью захвата столицы Турции Стамбула и открытия морского пути в Российскую империю.

13. Эрвин Роммель (1891—1944) — немецкий военачальник, с 22 июня 1942 генерал-фельд­маршал. С февраля 1942 командующий танковой группой, а затем армией «Африка». После поражения немцев в Северной Африке командовал группой армий «В» во Франции, а после отставки генерал-фельдмаршала фон Рундштедта всеми силами немцев на этом фронте. Замешанный в заговоре против Гитлера (июль 1944), чтобы избежать суда, принял яд.

14. Хосе Диас Рамос (1895—1942) — испанский профсоюзный деятель, генеральный секретарь Коммунистической партии Испании в 1932—1942. Руководил компартией во время гражданской войны в Испании, не занимая государственных постов. Работал в Москве в секретариате Коммунистического интернационала.

15. Итальянская Триполитания — бывшая итальянская колония, располагавшаяся в современной западной Ливии. Существовала с 1927 по 1934 и являлась частью итальянской североафриканской территории.

16. «Директива Ставки от 7 января 1942 предписывала Западному (командующий генерал армии Георгий Жуков) и Калининскому (генерал-полковник Иван Конев) фронтам нанести встречные удары на северо-запад и юго-запад, сомкнуться в районе Ржева, Вязьмы и Гжатска и таким образом „окружить, расчленить и уничтожить основные силы группы армий «Центр»“. <…> Оценка Ржевско-Вяземской операции вызывает споры. Одни историки говорят, что Красная армия, как-никак, продвинулась вперед и „измотала“ противника, другие указывают, что поставленные цели не были достигнуты, а потери оказались непомерными. <…> В боях за небольшой и малоизвестный город погибло в общей сложности в полтора раза больше солдат, чем в Сталинградской битве. Александр Твардовский посвятил им одно из самых пронзительных стихотворений о войне: „Я убит и не знаю, наш ли Ржев, наконец?“ Ржев был освобожден лишь в марте 1943 года» (Кречетников А. Ржевско-Вяземская операция: «удар растопыренными пальцами» // https://www.bbc.com/russian/features-39634460).

17. Бои с немцами, укрепившимися на высотах оз. Ильмень продолжались с 23 февраля по 10 марта 1943. Они завершились огромными потерями бригады, сформированной в Уральском военном округе из якутов-охотников, прибывших на Северо-Западный фронт 15 февраля 1943.

18. Соломон Абрамович Лозовский (наст. фам. Дридзо; 1878—1952) — советский партийный деятель и дипломат, участник революционного и профсоюзного движения в России и Франции, публицист. В 1939—1946 заместитель наркома (министра) иностранных дел, в 1941—1945 заместитель начальника Совинформбюро. Расстрелян в 1952 по делу Еврейского антифашистского комитета.

19. Оккупация Харькова немецкой армией началась 24 октября 1941 и продолжалась с перерывами до освобождения города 23 августа 1943.

20. Тунисская кампания — серия сражений Северо-Африканской кампании Второй мировой войны, происходивших на территории Туниса, в результате которых в 1943 союзные войска принудили к сдаче в плен 250 тысяч немецких и итальянских солдат

21. Операция «Chastise» («наказание», «порка» (англ.)) — кодовое название авиационного удара по плотинам в Германии 17 мая 1943 с использованием специально разработанных «прыгающих бомб». Авианалет был совершен 617‑й эскадрильей Королевских ВВС, впоследствии известной как «Разрушители плотин» («Dambusters»). В результате налета плотины на Мене и Эдере были частично разрушены, что вызвало затопление Рурской долины и деревень в долине Эдера, тогда как плотина в Зорпе получила незначительные повреждения. В результате затопления Рурской долины погибло от 1200 до 1600 гражданских лиц.

22. Речь идет о результатах эксгумации немцами 28—30 апреля 1943 в Катыни массового захоронения пленных польских офицеров. Международная комиссия, сформированная из представителей государств, оккупированных гитлеровской Германией или поддерживавших с ней союзные отношения, подтвердила причастность органов НКВД к их расстрелу. Это событие повлияло на утрату доверия и разрыв отношений с польским правительством в изгнании под руководством В. Сикорского.

23. «В 1943 году, после того как немецкие оккупационные власти обнаружили в Катыни под Смоленском захоронения польских офицеров, расстрелянных тремя годами раньше советским НКВД, отношения между СССР и эмигрантским правительством Польши были разорваны. В том же году в авиакатастрофе погиб польский премьер Сикорский. Его преемник Станислав Миколайчик не обладал ни волей, ни авторитетом покойного генерала. К тому же польское правительство требовало от Москвы сохранения довоенных восточных границ Польши (включавших запад нынешней Белоруссии и Украины) и добивалось от Чехословакии поддержки этого требования. Прагматичный Бенеш, однако, понимал: ход войны ведет к тому, что освобождать Центральную Европу будут советские войска, а не западные союзники. Антисоветская позиция, занятая поляками, казалась ему неразумной. К тому же чехословацкий президент питал иллюзии относительно возможной демократизации сталинского режима. Все это привело Бенеша к заключению в 1943 году договора о дружбе с Советским Союзом, а затем — к передаче СССР Подкарпатской Руси (ныне Закарпатская область Украины). <…> Под давлением Москвы Чехословакия разорвала отношения с лондонским правительством Польши и признала просоветское правительство, созданное к тому времени в Люблине» (Шимов Я. Чехи и поляки: спор славян между собою // https://www.radio.cz/ru/rubrika/progulki/chexi-i-polyaki-spor-slavyan-mezhdu-soboyu).

24. Владимир Георгиевич Деканозов (Деканозишвили) (1898—1953) — сотрудник советских спецслужб, один из активных участников сталинских репрессий. Дипломат, посол СССР в Германии перед началом Великой Отечественной войны. С октября 1941 Деканозов, являясь заместителем наркома иностранных дел В. М. Молотова, фактически возглавлял несколько отделов. В его ведении находились Иран, Турция, Афганистан, Монголия, Китай и Синьцзян, а также страны-союзницы Германии. Кроме того, он курировал финансы, включая валютный бюджет Наркоминдела, кадры и консульские дела. 23 декабря 1953 специальным судебным присутствием Верховного Суда СССР под председательством маршала И. С. Конева приговорен к смертной казни. Расстрелян в тот же день.

25. Александр Евдокимович Корнейчук (1905—1972) — писатель, драматург. В 1943—1944 занимал пост заместителя наркома иностранных дел СССР, а в 1944 — наркома иностранных дел Украины.

26. «Миссия в Москву» («Mission to Moscow») — художественный фильм, выпущенный в 1943 компанией Warner Brothers по книге (1942) Джозефа Эдварда Дэвиса (1876—1958), американского дипломата, посла в России в 1937—1938. В своей книге Дэвис активно защищал сталинский режим, лично Сталина и его политику.

27. «Она защищает Родину» (1943).

28. Серия крупномасштабных сражений советской авиации с немецкой в апреле—июне 1943 над низовьями р. Кубань, Таманским полуостровом и Новороссийском с целью захвата стратегического преимущества в воздухе, над плацдармом немецких войск на Кубани.

29. «Домэй цусин» — японское телеграфное агентство. Образовано в 1936. Пользовалось монополией на распространение иностранной информации в Японии. Ликвидировано в октябре 1945.

30. Дзё Иимура (1889—1976) — генерал-лейтенант японской императорской армии.

31. Генрих Георг Штамер (1892—1978) — посол Германии в Японии (1943—1945).

32. Речь идет о создании 3 июня 1943 в результате объединения Французского национального комитета в Лондоне во главе с генералом де Голлем и Французского гражданского и военного главнокомандования в Алжире во главе с генералом Жиро, который базировался в Алжире, Французского комитета национального освобождения (ФКНО). Однако 2 октября 1943 единоличным председателем ФКНО стал де Голль.

33. Оливер Литтлтон (1893—1972) — с марта 1942 по июль 1945 министр военного производства Великобритании.

34. Андрей Михайлович Патрус-Карпатский (1917—1980) — украинский поэт левого направления, переводчик, узник сталинских концлагерей. Член коммунистических группировок Карпатской Украины.

35. Семен Павлович Козырев (1907—1991) — в 1943 советник посольства СССР при союзных правительствах в Лондоне.

36. Александр Ефремович Богомолов (1900—1969) — в 1943—1944 полномочный представитель СССР при Французском комитете национального освобождения.

37. Андрей Януарьевич Вышинский (1883—1954) — прокурор СССР (1935—1939), обвинитель на процессах «врагов народа», первый заместитель наркома иностранных дел (1940—1946), министр иностранных дел (1949—1953), постоянный представитель СССР при ООН (1953—1954).

38. Операция «Цитадель» — попытка немецких войск из групп армий «Центр» и «Юг» под общим командованием генерал-фельдмаршала фон Манштейна разгромить войска Красной Армии в районе Курска—Орла, вернуть утраченную инициативу и переломить ход войны. Операция проходила с 5 по 16 июля 1943. Н. В. Новиков не был осведомлен о реальном положении дел. Советское командование действительно готовило мощный контрудар, который не удался. В серии тяжелых боев с применением сотен танков советские войска понесли тяжелые потери, но остановили противника. Немцы вынуждены были прекратить операцию и начать отступление, что явилось для них поражением стратегического масштаба. Цифры немецких потерь в танках Н. В. Новиковым сильно преувеличены и превышают количество всей состоявшей на вооружении войск фон Манштейна бронетехники. Российские историки на основании рассекреченных документов из Центрального архива Министерства обороны РФ и трофейного отдела Национального архива США восстановили реальную картину событий.

39. За 5—11 июля 1943 противник понес потери в 33 897 человек, из них 15 336 — безвозвратно.

40. Агреман (от фр. agrément — одобрение, согласие) — предварительное согласие одного государства на назначение определенного лица в качестве главы дипломатического представительства другого.

41. Катастрофа B-24 произошла 4 июля 1943 в Гибралтаре. Владислав Эугениуш Сикорский (1881—1943) — польский военачальник и политик, генерал брони (генерал-полковник), премьер-министр польского правительства в изгнании. Кроме Сикорского на борту были: начальник польского штаба генерал-майор Тадеуш Климецкий, начальник оперативного отделения польского штаба полковник Анджей Марецкий, курьер Армии Крайовой Ян Гралевский, адъютант Сикорского лейтенант Юзеф Поникивский, члены консервативной партии Великобритании Виктор Казалет и Джон Персиваль Вайтли и др. Катастрофу признали несчастным случаем.

42. Сицилийская операция, или операция «Хаски», в ходе которой войска союзников разгромили войска стран «Оси» (Италии и Германии), расположенные на Сицилии, и захватили остров. За широкомасштабной высадкой последовали шесть недель боев на суше. Сицилийская операция стала началом Итальянской кампании союзников. Операция началась в ночь с 9 на 10 июля и окончилась 17 августа 1943.

43. Афанасиос Политис — посол Греции в СССР в 1943—1947.

44. Владимир Семенович Кружков (1905—1991) — философ, партийный деятель. Специалист в области истории русской общественной мысли и эстетики. Член Бюро внешнеполитической пропаганды в 1941—1942 и Советского информационного бюро в 1942—1943.

45. Неустановленное лицо.

46. Михаил Александрович Силин (1904—1980) — чрезвычайный и полномочный посол. Заведующий отделом кадров НКИД СССР в 1943—1945.

47. Жена Н. В. Новикова.

48. Первая квебекская конференция (кодовое название «Quadrant») — встреча на высшем уровне между США и Великобританией, проходившая в Квебеке с 17 по 24 августа 1943. На встрече присутствовали президент США Франклин Делано Рузвельт, премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль, начальники штабов этих стран, а также представитель Китая Сун Цзывэнь. На конференции было подтверждено намерение США и Великобритании открыть второй фронт в Европе не ранее мая 1944.

49. 25 июля 1943 Бенито Муссолини ушел с поста председателя Совета министров Италии, оставаясь «главой правительства, дуче фашизма и основателем империи».

50. Третья конференция (кодовое название «Trident») проходила в Вашингтоне с 12 мая по 25 мая 1943. Это была стратегическая встреча между главами правительства Великобритании и Соединенных Штатов Америки.

51. Журнал «Война и рабочий класс» издавался в Москве с 1943 по 1945 два раза в месяц. Он освещал вопросы внешней политики СССР и иностранных государств, актуальные события международной жизни.

52. Псевдоним Н. В. Новикова.

53. Валериан Александрович Зорин (1902—1986) — дипломат и государственный деятель. С 1941 на службе в НКИД, в 1945—1947 посол в Чехословакии.

54. Павел Дмитриевич Орлов (1904—1989) — в 1943—1944 советник посольства СССР при Союзных правительствах в Лондоне.

55. Федор Тарасович Гусев (1905—1987) — в 1943 сменил И. М. Майского на посту посла в Великобритании. Участвовал в работе Тегеранской (1943), Крымской и Берлинской (1945) конференций. В 1943 одновременно представитель СССР в Европейской консультативной комиссии, вырабатывавшей условия капитуляции стран фашистского блока и оккупации территории этих стран.

56. Владимир Семенович Семенов (1911—1992) — чрезвычайный и полномочный посол. В 1941—1942 заведующий III Европейским отделом НКИД.

57. Аркадий Александрович Соболев (1903—1964) — в 1942—1945 советник посольства СССР в Великобритании.

58. Андрей Андреевич Громыко (1909—1989) — в 1944—1946 посол СССР в США, в 1957—1985 министр иностранных дел, в 1985—1989 председатель Президиума Верховного Совета СССР.

59. Константин Александрович Михайлов (1904—1985) — чрезвычайный и полномочный посол в Иране (1943).

60. Название Донецка в 1929—1961.

61. 3 сентября 1943 в Кассибиле на Сицилии генерал Джузеппе Кастеллано подписал от имени главы итальянского правительства маршала Пьетро Бадольо соглашение о перемирии с союзниками. Дальнейшие переговоры Бадольо с Дуайтом Эйзенхауэром завершились 8 сентября 1943 подписанием акта о безоговорочной капитуляции Италии и объявлением войны Германии.

62. 9 сентября газета «Известия» напечатала следующее сообщение: «В течение последнего времени заместитель народного комиссара иностранных дел И. М. Майский и премьер-министр и министр иностранных дел Египта Мустафа Эль Нахас Паша от имени своих правительств обменялись сообщениями, в результате которых, начиная с 26 августа 1943 года, между обеими странами установлены дипломатические отношения. Достигнутое соглашение предусматривает обмен посланниками в ближайшем будущем» (https://interaffairs.ru/jauthor/material/919).

63. Итальянская социальная республика («Республика Сало`») — по названию городка, где располагалось ее правительство) во главе с Муссолини.

64. Политическая составляющая в действиях всех сторон антигитлеровской коалиции безусловна. Но открытие второго фронта для гарантированного успеха требовало колоссальной подготовки. В частности, переброски на территорию Англии кроме живой силы огромного количества боевой техники и снаряжения. К началу вторжения было доставлено 16 миллионов тонн грузов. В результате операции «Оверлорд» (см. примеч. 108) через Ла-Манш только в течение первого месяца был переправлен миллион военнослужащих. До 1944 союзники не были готовы к операции такого масштаба.

65. Джон Теодор Катберт Мур-Брабазон, 1‑й барон Брабазон из Тары (1884—1964) — британский авиатор и политик, министр транспорта и авиационной промышленности в правительствах Уинстона Черчилля.

66. Муссолини, арестованный королем Виктором-Эммануилом III и содержавшийся на высокогорном курорте Гран-Сассо, был освобожден 12 сентября 1943 не «в результате операции карабинеров», как пишет Н. В. Новиков (карабинеры охраняли свергнутого диктатора), а в результате высадки группы немецких десантников и бойцов элитного подразделения «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер» под командованием специалиста по диверсионным операциям гауптштурмфюрера Отто Скорцени (операция «Дуб»).

67. «Рейхс-Рундфунк-Гезельшафт» в 1941—1945 вело радиовещание по двум общегосударственным программам Германии.

68. Институт красной профессуры.

69. Wolfers A. Britain and France between two wars. New York, 1940.

70. История XIX века. Под редакцией Э. Лависса и А. Рембо. В 8 т. СПб., 1905—1907 (переиздание: М., 1937—1939).

71. Книга Андре Симона «Я обвиняю!» вышла на английском языке в 1940 в Нью-Йорке в издательстве Dial Press под заглавием «J’accuse! The men, who betrayed France».

72. Андре Пьер Габриэль Амеде Тардье (1876—1945) — политик, государственный деятель. Участник Первой мировой войны, помощник Жоржа Клемансо на Парижской конференции (1919). Книга «Мир» была издана на русском языке в издательстве «Госполитиздат» в 1943.

73. Книга английского дипломата и политика Гарольда Николсона посвящена Парижской мирной конференции 1918—1920.

74. Яков Захарович Суриц (1882—1952) — в 1940—1945 советник НКИД. С 14 июня 1943 чрезвычайный и полномочный посол.

75. Евгений Владимирович Рубинин (1894—1981) — в 1941—1949 преподаватель Высшей дипломатической школе (ВДШ) НКИД (МИД).

76. Борис Ефимович Штейн (1892—1961) — доктор исторических наук, профессор; чрезвычайный и полномочный посол. В 1939—1945 преподаватель ВДШ НКИД.

77. Александр Антонович Трояновский (1882—1955) — в 1917 вернулся из эмиграции в Россию, после Октябрьской революции служил в Красной Армии. В 1933—1938 полпред СССР в США, с 1939 профессор ВДШ НКИД, с 1941 в Совинформбюро.

78. Неустановленное лиц.

79. Матвей Евдокимович Филимонов — чрезвычайный и полномочный посол СССР в Иране в 1949—1941.

80. Арсений Григорьевич Зверев (1900—1969) — в 1938—1948 народный комиссар (министр) финансов СССР.

81. Тадеуш Людвик Ромер (1894—1978) — в 1942—1943 посол польского правительства в изгнании в СССР. Именно при нем 25 апреля 1943 поляки разорвали дипломатические отношения с СССР вследствие известий о Катынском расстреле польских офицеров.

82. Станислав Кот (1885—1975) — в 1941—1942 посол польского правительства в изгнании в СССР. В 1943—1944 министр информации.

83. Ян Квапиньски (1885—1964) — деятель профсоюзного движения, президент Союза работников сельского хозяйства и Польского конгресса профсоюзов. После советской оккупации Польши депортирован в Сибирь. В июле 1941 (после заключения советско-польского соглашения) освобожден, вошел в состав польского правительства в изгнании. С июле 1943 заместитель премьер-министра, министр промышленности, торговли и судоходства.

84. Милан Гаврилович (1882—1976) — в 1940—1941 посланник Югославии в СССР, в 1942—1943 министр юстиции в правительстве Югославии в изгнании в Лондоне.

85. Мехмет Шюкрю Сараджоглу (1887—1953) — шестой премьер-министр Турции (1942—1946). В конце Второй мировой войны в течение нескольких месяцев вел переговоры с Москве.

86. Анна Паукер (урожд. Ханна Рабинсон; 1893—1960) — румынская коммунистка. В мае 1941 была обменена на молдавского политика Иона Кодряну. В Москве стала фактическим лидером Румынской компартии: в 1943—1944 — возглавляла заграничное бюро ЦК РКП и радио «România Liberă» («Свободная Румыния»).

87. Матьяш Ракоши (наст. фам. Розенфельд; 1892—1971) — генеральный секретарь ЦК Венгерской коммунистической партии (1945—1948). В 1940 правительство СССР обменяло Ракоши на трофейные знамена, захваченные Россией при подавлении Венгерской революции 1848—1849. В 1940—1945 в Москве руководил заграничным бюро ЦК КПВ.

88. Петр II Карагеоргиевич (1923—1970) — король Югославии (1934—1945; с 1941 в изгнании).

89. Георг II Глюксбург (1890—1947) — король эллинов (1922—1924 и 1935—1947).

90. Неустановленное лицо.

91. Даниил Семенович Солод (1908—1988) — чрезвычайный и полномочный посол, в 1943—1944 советник посольства СССР в Египте.

92. Фарук I (1920—1965) — король Египта и Судана (1936—1952).

93. 6 апреля 1941 в Грецию вторглись войска Германии, а 24 апреля против Греции выступила Болгария. Греческая армия была разбита, а 23 апреля командующие Эпирской и Македонской армий, не поставив верховное командование в известность, капитулировали. Георг II укрылся сначала на Крите, а после его захвата Германией в мае 1941 — в Каире, где возглавил греческое правительство в изгнании. Однако вскоре он, оставив правительство, уехал в Лондон.

94. Неустановленное лицо.

95. Речь идет о Московской конференции — встрече министров иностранных дел трех ведущих держав антигитлеровской коалиции (СССР, США и Великобритании), начавшей работу 19 октября 1943. От Великобритании переговоры вел Энтони Иден, от США — Корделл Хэлл, от СССР — В. М. Молотов. 30 октября три министра иностранных дел и китайский посол в Москве подписали Декларацию четырех государств. Текст этой Декларации гласил: «Правительства Соединенных Штатов Америки, Великобритании, Советского Союза и Китая, объединенные в своей решимости в соответствии с Декларацией Объединенных Наций от 1 января 1942 года и с последующими декларациями продолжать военные действия против тех держав оси, с которыми они соответственно находятся в состоянии войны, пока эти державы не сложат своего оружия на основе безоговорочной капитуляции, сознавая свою ответственность в деле обеспечения освобождения самих себя и союзных с ними народов от угрозы агрессии…» (Бережков В. Страницы дипломатической истории. 4‑е изд. М., 1987).

96. Станое Симич (1893—1970) — министр иностранных дел Югославии (1946—1948), в 1943—1945 посол в СССР.

97. Иван Семенович Козловский (1900—1993) — оперный и камерный певец (тенор), народный артист СССР (1940).

98. Иван Михайлович Москвин (1874—1946) — актер, мастер художественного слова, народный артист СССР (1936).

99. Петр Петрович Кончаловский (1876—1956) — народный художник СССР (1947), академик АХ СССР, лауреат Сталинской премии (1943).

100—102. Неустановленные лица.

103. Абдурахман Султанов — второй секретарь миссии СССР в Египте. Владимир Василь­евич Гнедых (1921—?) — в 1943—1947 сотрудник миссии СССР в Египте.

104. Михаил Александрович Коростовцев (1900—1980) — египтолог, историк Древнего Востока. В 1944 был направлен в Египет в качестве корреспондента ТАСС и представителя АН СССР по гуманитарным наукам.

105. Майлз Уэддерберг Лэмпсон, 1‑й барон Киллерн (1880—1964) — британский дипломат, верховный комиссар Египта и Судана (1934—1936), посол в Египте. «Пока шла Вашингтонская конференция, в Каире (1943) английские танки блокировали королевский дворец, и британский посол в Египте лорд Киллерн предъявил королю Фаруку ультиматум: назначить либерально-националистическое правительство Наххас-паши или отречься от престола, ему дали пятнадцать минут на размышление и два часа на сборы, после которых король принял ультиматум» (Перетолчин Д. Мировые элиты и Британский рейх во Второй мировой войне. М., 2015.

106. Принцесса Ирина Греческая и Датская (урожд. Ирина Александровна Овчинникова; 1904—1990) — жена принца Петра (1908—1980), внука греческого короля Георга I и королевы Ольги Константиновны, антрополога и сотрудника Управления стратегических служб.

107. Каирская газета («Египетский курс» (фр.)).

108. Нормандская операция («Оверлорд») — стратегическая операция союзников по высадке войск в Нормандии (Франция), начавшаяся утром 6 июня и закончившаяся 25 августа 1944, после чего союзники пересекли р. Сену, освободили Париж и продолжили наступление к франко-германской границе. Операция открыла Западный (второй) фронт в Европе во Второй мировой войне. Крупнейшая десантная операция в истории — в ней приняли участие более 3 миллионов человек, переправившихся через пролив Ла-Манш.

109. Последний бой за Керчь состоялся в апреле 1944. Новым командующим Приморской армии был назначен А. И. Еременко. Успешное наступление 4-го Украинского фронта на севере Крыма заставило немецкое командование отдать приказ на отступление V армейского корпуса от Керчи на запад. Общее наступление войск Приморской армии началось в 2:00 11 апреля. К 4 часам утра наступающие овладели первыми и вторыми траншеями укрепленной полосы противника. К 6 часам 11 апреля город Керчь был полностью освобожден (https://histrf.ru/biblioteka/b/khroniki-srazhaiushchieisia-kierchi).

110. Георгиос Папандреу (старший; 1888—1968) — греческий политик. Принимал участие во Второй мировой войне, в 1942 попал в плен к итальянцам. В 1944 бежал в Каир. Член греческого правительства в изгнании, с апреля 1944 премьер-министр. В октябре 1944 правительство вернулось в освобожденные Афины и в качестве «правительства национального единства» смогло разоружить и распустить прокоммунистические силы антифашистского Сопротивления и Греческую национально-освободительную армию (ЭЛАС).

111. Иван Шубашич (1892—1955) — хорватский и югославский политик. После оккупации Югославии в 1941 бежал в Лондон, а затем в США. Американские спецслужбы разработали в 1943 план заброски в оккупированную Югославию агентов Шубашича под кодовым названием «Пастух»: заброшенные должны были объединить силы Сопротивления. 1 июня 1944 возглавил правительство Югославии в изгнании, признанное западными странами.

112. Николай Васильевич Корнеев (1900—1976) — с 1943 глава советской военной миссии при штабе Народно-освободительной армии Югославии.

113. Макрам Эбейд-паша (1889—1961) — египетский коптский политик, генеральный секретарь партии Wafd (1936—1942), министр финансов Египта.

114. Барбу Штирбей (1872—1946) — премьер-министр Румынии в 1927. После ареста диктатора Иона Виктора Антонеску Михаем I («королевский переворот» 23 августа 1944) в составе румынской делегации прибыл в Москву для подписания соглашения о перемирии (сентябрь 1944). Константин Вишояну — министр иностранных дел в первом после «королевского переворота» правительстве Константина Сэнэтеску.

115. «Линия Зигфрида» («Siegfriedstellung») — система немецких долговременных укреп­лений, возведенных в 1936—1940 на западе Германии, в приграничной полосе от Клеве до Базеля — немецкая линия обороны на суше. Протяженность около 630 км, средняя глубина 35—100 км. Состояла из полос обеспечения, главной и тыловой, имела около 16 тысяч фортификационных сооружений.

116. Переговоры между представителями СССР, Англии и США, с одной стороны и правительственной делегацией Болгарии, с другой проходили 26—28 октября 1944 и закончились подписанием в Москве соглашения о перемирии с Болгарией.

117. Московское перемирие было подписано Финляндией, с одной стороны и СССР с Великобританией, действовавшими от имени стран, находящихся в состоянии войны с Финляндией, с другой стороны 19 сентября 1944 и фактически завершило Советско-финскую войну 1941—1944.

118. Анатолий Иосифович Лаврентьев (1904—1984) — советский дипломат, чрезвычайный и полномочный посол. В 1943—1944 заведующий Ближневосточным отделом НКИД СССР. В 1944—1946 народный комиссар иностранных дел РСФСР.

119. Социальный роман Мирзы Мошфега Каземи «Страшный Тегеран» (1‑я часть «Махуф» опубликована в Тегеране в 1921; 2‑я часть под названием «Память об единственной ночи» опуб­ликована в Берлине в 1924; рус. пер. 1934—1936).

120. Патриарх Христофор II (1876—1967) — епископ Александрийской православной церкви, папа и патриарх Александрийский и всей Африки.

121. «It started with Eve» («Все началось с Евы»; 1941) — мюзикл, мелодрама, комедия. Режиссер Генри Костер. В ролях: Дина Дурбин, Чарльз Лотон, Роберт Каммингс.

122. Кинофильм «Когда плоть поддается» (фр., англ.; 1927). Режиссер Виктор Флеминг. В главной роли Эмиль Яннингс (1894—1950) — немецкий актер и продюсер, первый лауреат премии «Оскар» за лучшую мужскую роль.

123. Марк Иванович Шевелев (1904—1991) — начальник Полярной авиации Главного управления Северного морского пути, Герой Советского Союза, генерал-лейтенант авиации. В августе 1944 был назначен начальником воздушной трассы Красноярск—Аляска и одновременно членом Коллегии Главного управления Гражданского воздушного флота при СНК СССР. Летом 1945 успешно выполнил задачу по доставке высокопоставленной советской делегации в США по этой трассе и по доставке на Дальний Восток с Аляски в короткий срок большого количества самолетов по ленд-лизу в рамках подготовки к боевым действиям против Японии.

124. Николай Власович Перминов (1893—1970) — военачальник, один из основателей и организаторов авиации дальнего действия СССР, генерал-лейтенант авиации.

125. Георгий Николаевич Зарубин (1900—1958) — в 1944 чрезвычайный и полномочный посол СССР в Канаде.

126. Амторг (англ. Amtorg Trading Corporation) — акционерное общество, учрежденное в штате Нью-Йорк (США) в 1924 с целью содействия развитию советско-американской торговли, выступавшее в роли посредника при осуществлении экспортно-импортных операций советских внешнеторговых организаций с американскими компаниями.

127. Евгений Дмитриевич Киселев (1908—1963) — в 1943—1945 генеральный консул СССР в Нью-Йорке. Установил хорошие отношения с деятелями культуры из числа русских и европейских эмигрантов.

128. Александр Николаевич Капустин (1896—1965) — в 1943—1945 советник посольства СССР в США, в 1945—1953 чрезвычайный и полномочный посол СССР в Мексике.

129. Владимир Иванович Базыкин (1908—1965) — с 1941 2‑й секретарь посольства СССР в США, в 1957—1962 чрезвычайный и полномочный посол СССР в Мексике.

130. Верхнесилезская (Оппельнская) наступательная операция Красной Армии. Проводилась с 15 марта по 31 марта 1945 частью сил 1-го Украинского фронта с целью овладения Силезским промышленным районом.

131. Сан-Францисская международная конференция (25 апреля — 26 июня 1945). Участвовали 50 государств-учредителей Организации Объединенных Наций. Была созвана от имени Китая, Великобритании, СССР и США.

132. Т. В. Сун (Сун Цзевень) (1891—1971) — с 1941 министр иностранных дел Китайской республики, с 1944 также временно исполняющий должность премьер-министра, в 1945—1947 премьер-министр.

133. В 15 часов 30 минут 25 апреля у разрушенного моста через Эльбу встретились группа первого лейтенанта армии США Уильяма Д. Робертсона и бойцы Красной Армии под командованием лейтенанта Александра Сильвашко. Встреча на Эльбе вошла в историю как один из ключевых, завершающих Вторую мировую войну моментов.

134. Божидар Пурич (1891—1977) — в 1943—1944 премьер-министр, министр иностранных дел и министр армии вооруженных сил королевского югославского правительства в изгнании (Лондон). Инициатор создания Югославского народного демократического объединения в январе 1944, которое было создано в противовес прокоммунистическому Антифашистскому вечу народного освобождения Югославии.

135. Эдвард Болеслав Осубка-Моравский (1909—1997) — активист Польской социалистической партии. Вице-председатель Крайовой Рады Народовой. В 1944 в составе ее делегации прибыл в Москву, чтобы установить контакты с польскими коммунистами и правительством СССР. 27 июля 1944 Молотовым и Моравским был подписан советско-польской договор о границе, которой стала линия Керзона. В 1944—1945 руководитель отдела иностранных дел и председатель Польского комитета национального освобождения. В 1945—1947 председатель Совета министров Польши.

136. Зденек Фирлингер (1891—1976) — посол Чехословакии в ряде стран, в том числе в СССР (1937—1939 и 1942—1945), в 1945—1946 премьер-министр Чехословакии.

137. Людвик Свобода (1895—1979) — будучи офицером чехословацкой армии после оккупации Чехословакии немцами перебрался в восточную Польшу, где в 1939 был интернирован советскими властями. В конце 1941 добился разрешения на создание в СССР чехословацкой воинской части и в 1942 был назначен заместителем командира 1-го Чехословацкого отдельного пехотного батальона в городе Бузулук. Батальон отличился в боях под Харьковом в марте 1943, и на его базе была сформирована 1‑я Чехословацкая отдельная пехотная бригада, в 1944 развернутая в 1‑й Чехословацкий армейский корпус, которым Свобода командовал до конца войны. В 1968—1975 президент Чехословакии. Герой Советского Союза. генерал армии ЧССР.

138. Иван Алексеевич Суслопаров (1897—1974) — генерал-майор артиллерии, в 1944—1945 начальник советской военной миссии при штабах союзных войск во Франции.

139. Уолтер Беделл Смит (1895—1961) — американский военный и государственный деятель. В сентябре 1943 вел переговоры о капитуляции итальянских войск, в мае 1945 — о капитуляции германского вермахта. 7 мая 1945 от имени союзного командования подписал в Реймсе Акт о безоговорочной капитуляции Германии. В 1946—1948 посол США в СССР.

140. Франсуа Севез (1891—1948) — французский генерал, подписавший (в качестве официального свидетеля) Акт о безоговорочной капитуляции Германии.

141. Акт о безоговорочной капитуляции Германии.

142. Новиков, делая запись в дневнике, еще не мог назвать точного времени выступления Сталина. «В ночь на 9 мая 1945 г. москвичи не спали. В 2 часа ночи по радио объявили, что будет передано важное сообщение. В 2 ч. 10 мин. диктор Юрий Левитан прочитал Акт о военной капитуляции фашистской Германии и Указ Президиума Верховного Совета СССР об объявлении 9 мая Днем всенародного торжества — Праздником Победы. Люди выбегали из домов <…> радостно поздравляли друг друга с долгожданной победой. Появились знамена. Народу становилось все больше и больше, и все двинулись на Красную площадь. Началась стихийная демонстрация. Радостные лица, песни, танцы под гармошку. Вечером был салют: тридцать залпов из тысячи орудий в честь великой Победы (военный корреспондент Александр Устинов)». (// https://www.prlib.ru/history/619229).

---

[*1] Kesselschlacht — битва в котле (нем.).

[*2] Господин посланник! (фр.)

[*3] Положение обязывает (фр.).

[*4] С востока свет (лат.).

[*5] Их превосходительства г-н и г-жа Н. Новиковы (фр.).

[*6] Польские военные (польск.).

[*7] Под высоким покровительством его превосходительства г-на Н. Новикова, посла СССР в Египте (фр.).

[*8] Мадрид. По сообщением из хорошо информированных кругов, советский посол в Каире Новиков преимущественно занят организацией сфер большевистского влияния и большевистской пропагандой вообще. Кроме того, существует еще один центр большевистской демагогии под прикрытием отделения агентства ТАСС, руководителем которого является генерал-коммунист. Согласно этой информации, это движение тратит большие суммы на подкуп (англ.).

[*9] Йорк-Антверпенские правила (англ.).

[*10] Поживем — увидим! (фр.)

[*11] В моей частной резиденции (фр.).

[*12] Драгоценные камни Нурбани (тур.).

[*13] Шоссе (англ.).

[*14] Вчера вечером московское радио объявило, что Россия не примет участие в международной конференции по гражданской авиации в Чикаго, потому что такие «страны», как Швейцария, Португалия и Испания, которые на протяжении многих лет проводят профашистскую политику, враждебную Советскому Союзу, также приглашены (англ.).

[*15] Ты никогда не знаешь… (фр.)