ПОЭЗИЯ И ПРОЗА
Алексей Пурин
АСТРЫ
Александру Бондаренко
1
Щедрое лето. В парке
астры, мон женераль,
яростны, ярки, жарки.
Им ничего не жаль.
Всяк в опьяненье зноя
флейте военной рад —
братство не показное! —
Ланн, Богарне, Мюрат...
Чем же и заниматься
слугам царя — царям,
как не с царями драться,
земли кроя по швам?
Впрочем, не столь кровава
ваша, мон сир, война.
Вас осенила слава.
Вас не томит вина.
Ульма, Аустерлица
всходят посевы все.
Как же не веселиться?
Лето во всей красе.
2
Тоже еще не вечер.
Но у ворот Москвы
вы не дождетесь встречи,
мой генерал, увы.
Брошенная столица
в сладком, как сон, дыму...
Стоит ли веселиться —
что-то я не пойму?
Красная площадь, белый
Кремль, синева — ну флаг
славный французский, смелый...
Но не пойму никак!
Варварские реченья
странны: Tarutino
и Winkowo; значенье
их для меня темно...
Перья царя Мюрата
издалека видны.
Мясо, листва салата...
Пир посреди войны...
Маршалу машет конный
шляпой, чуть слышен клич —
братский, почти влюбленный...
«О! Miloradovitch!»
Замершее движенье...
Боро... дино... вино...
Сонное наважденье —
словно в немом кино.
3
Осень. И, точно взрывы,
скажем, при Ватерло —
ясени, клены, ивы...
Что ж, тебе повезло!
Мир, как парад последний, —
ярок, горяч, игруч.
Прежних удач победней
жаркий прощальный луч.
Вспомни Фламмариона:
в вечность летящий миг...
Полный урон. Но крона
краше картин и книг.
Праздник прекрасный, здравствуй,
где — пока наяву —
каждый с нагрудной астрой —
Ней, Массена, Даву!..
Завтра — дремота тлена,
плен и — в луже плевок —
крошечная Елена,
черт-те где островок.
АХИЛЛ, ЛИКОМЕД, ОДИССЕЙ
Барельефы античного саркофага
Алексею Машевскому
Голос:
На прекрасный Скирос приплывает,
хороним Фетидою, Ахилл.
О войне вскипающей не знает
он, безус, как девица, и мил.
В гавани его встречает стража.
Во дворец, каких не видел свет,
входит он и вносится поклажа
и дары, чтоб жить здесь много лет.
Он — с письмом Фетиды к Ликомеду:
«Царь! Спаси пострела моего!
Спрячь от всех. Любую скрой примету,
чтоб никто не опознал его...»
И рабы, творимому не рады,
отбирают у Ахилла меч,
облачают в девичьи наряды,
прикрепляют локоны до плеч.
Хода нет ему из гинекея.
В комнатах для царских дочерей
прясть ему и вышивать, тупея...
Ни Арес не тронет, ни Нерей...
Боги! Лишь недавно он с Хироном,
доблести учителем, скакал,
метким луком снаряжен, по склонам,
воздух ослепительный вдыхал...
Саван, а не женская туника!
Тянутся бессмысленные дни.
Мотыльком сложила крылья Ника
в мертвой алебастровой тени.
Хор:
В трепете жил
Юноша жил,
был туже лука;
очи — магниты...
Смертная скука!
Бег сердца замер,
юноша умер.
Плачьте, Хариты!
Голос:
Но мужам-воителям сивилла
говорит: «Успешен будет бой
лишь притом что смелого Ахилла
вы возьмете в Азию с собой».
И, как псы жестокой Артемиды,
Одиссей с товарищами след
ищут, на мальца имея виды, —
и найдут, сомненья в этом нет.
Вот их корабли под парусами
сквозь бойницу видит Ликомед.
Вот дары их. Вот они и сами —
здравствовать желают сотню лет.
«Тканей, царь, мы привезли немного
и оружья знатного. Прими.
Море бурно. Нелегка дорога.
Отдохнем в тиши твоей семьи».
Пир назначен к ночи. Перед пиром
в перистиле — нега да уют! —
женщины заморским сувенирам
должное вниманье отдают.
Все довольны — девы, мореходы,
царь, царица; мед не сходит с губ...
Только вдруг (гостей уловка) своды
оглашает звук военных труб.
Нападенье! Девушки в смятенье.
Но за меч хватается одна
(так к свеченью тянется растенье).
И улыбка Утиса видна.
Хор:
Славен Зевес,
мальчик воскрес!
Прочь этот саван!
Туже, чем лук.
Крепче, чем меч.
Мужество плеч.
Твердая речь.
Богу он равен.
Голос:
Будет всё — невиданная Троя,
гнев небесный, сладость битвы, страсть,
торжество коварства и разбоя,
драка псов за золото и власть,
гибель друга, бой, что лют и жарок,
тело, распростертое в пыли,
вероломный эллинов подарок,
спрятанные в бухте корабли,
берег, погребальными кострами
озаренный (сколько дров и жил!),
и пиры, и песни вечерами,
Смерть сама... А значит: жив Ахилл!
Хор:
Отпрыск Пелеев
славы вкусил.
Сгинула Троя.
Смерть не страшна,
если она
на поле боя
примет героя.
Вечен Ахилл!
