ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Бранка Такахаши

Тайфун на Окинаве

 

Казалось, липкому лету не будет конца. Оно проникало во все поры и во все разговоры как первая (и порой единственная) тема с обязательным выводом, что климат на планете вступил в критическую фазу и что апокалипсис не за горами.

Когда они вышли из дома, жена сказала ему:

— Не провожай, я сама поймаю такси. Лучше, будь добр, вынеси мусор, а то в нем черви заведутся от этой сырости.

Он положил руку ей на плечо.

— Береги себя.

Она кивнула головой и сразу послышалось громыхание колесиков ее небольшого чемодана для коротких поездок.

Он сделал несколько шагов к дому и тут обернулся, крикнул ей вслед:

— Эй!

Рокот колесиков прекратился; она вопросительно смотрела на него.

— Ты взяла с собой кирпич?

Она рассмеялась, про себя сказала: «Господин шуткевич», и колесики вновь застрекотали.

Со всех сторон монотонно, с ритмичными повторами доносилось пение цикад. Самцы терли крыльями свои брюшки и их струнно-надтреснувшее «мин-мин-мин» неслось отовсюду. Дело серьезное: речь идет о выживании вида; вся их земная жизнь (до того как вылупиться из куколки, они годами находятся под землей), месяц или два, проходит в судорожном производстве потомства.

Увидев одну безжизненную, лежащую на спине цикаду, которая, скорее всего, выполнила свой супружеский долг, он подумал о своем роде, который мог закончиться на нем. Он не слишком уговаривал жену родить хотя бы одного ребенка, да и она практически не оставила ему никакого пространства для маневров, заявив без обиняков, что ее интересует лишь карьера.

Он тогда смеялся над ней: подумать только, карьера — читать прогноз погоды на телевидении. Однако она медленно, но верно продвигалась по карьерной лестнице и с некоторых пор стала главным ведущим политических передач. Он же, наоборот, от «парня, подающего большие надежды», как о нем говорили, когда у него вышел первый роман, плавно скатился в полную анонимность. На данный момент он писал четвертый роман, не ожидая ничего, кроме отказов от издателей.

Он вспомнил, что собирался сходить в библиотеку, поискать материал для романа, и, поменяв направление, зашагал в сторону метро. На вопрос, что хотелось бы ему делать в такой день, когда воздух и асфальт приближаются к одинаковому агрегатному состоянию, он сказал бы: «Закрыться в прохладной комнате и не выходить эдак до… ноября», но среди осколков его уверенности в себе и нравственности, скатившейся ниже плинтуса, еще обнаруживались остатки совести, которая исправно делала то, что ей полагалось: угрызала. Жена работает, а он тунеядец. Выйдет ли что-нибудь из этой его писанины — никто не мог сказать наверняка (лично он потерял всякую надежду), но надо было хотя бы производить впечатление, что старается. С другой стороны, не хотелось выглядеть так, будто лезет из кожи вон, ведь лезть вон из кожи и не добиться успеха — вот это, в его понятии, признак законченного неудачника. Поэтому он продолжал писать, а на вопрошания окружающих с самоиронией отвечал, что графоманит, что современный читатель, увы, еще не дорос до его литературы (глумясь, он произносил это слово, намеренно нажимая на заглавную «Л») и что слава догонит его после смерти.

Ему встретился горбатый сосед; они сказали друг другу: «Добрый день», и он впервые понял, отчего ему всегда казалось, будто этот человек, напоминающий черепаху, обращается к нему строго, даже укоризненно: его голова была как бы вдавлена в плечи, и лицо, естественно, смотрело вниз, так что ради общения с людьми он должен был сильно напрягатся, чтобы вытянуть шею и приблизить глаза к собеседнику. Взгляд снизу, исподлобья никак не мог казаться радушным.

Он опять почувствовал себя так, будто его ругают, и вспомнил жену: ей бы сейчас было за что поругать его — он-таки забыл вынести мусор. Но до дома было уже далеко, и не было никакой охоты возвращаться по такой жаре. Он решил сначала сходить в библиотеку, мысленно оправдавшись перед женой обещанием первым делом покончить с мусором, как только вернется.

На углу, там, где их переулок выходит на большую улицу, у дверей магазинчика дешевых сластей дагаши и игрушек за несколько десятков йен стоял его хозяин. Он стоял сегодня так же, как стоял зимой и летом, целыми днями напролет. В магазине роились местные школьники, и хозяин точно знал каждого в лицо. И не только их: он знал их дедов и бабушек, их родителей (когда те были в дагаши-возрасте), их братьев и сестер. Никто в районе не мог пройти, не остановившись, чтобы поболтать с хозяином дагаши-магазина.

— Жара, сосед, а? А твоя мадам куда-то с чемоданчиком, а?

Все видит, все знает…

— Ага. Работа…

— Очень работящая у тебя мадам, очень. А твои дела как? Пишешь, а?

— Да так, помаленьку, спасибо, — ответил он, не останавливаясь, потому что знал: стоит немного замедлить, тут же попадаешь в сеть к хваткому пауку. Доброжелательному, правда, но неимоверно болтливому.

На ступеньках метро ему встретилась соседка. Запыхавшаяся и румяная от жары и подъема, увидев его, она еще больше зарделась. Может, он и не первый писатель, но уж точно не последний из тех, кто хорошо разбирается в женщинах. Эта соседка при каждой их встрече краснела, отводила глаза и была не в состоянии даже «здравствуйте» произнести, чтобы не заикнуться. Одна из многих, у которых он вызывал такую реакцию… У него, может, не было много читателей, но дам, которые по нему вздыхали, было вполне достаточно, чтобы чувствовать уверенность в завтрашнем дне.

В парке вокруг библиотеки Хибия стоял оглушительный стрекот, словно проходил всемирный съезд цикад. В библиотеке было чуть тише и совсем не жарко. Библиотекарши встретили его улыбками… все, кроме старшей, которая, как обычно, даже не взглянула на него. «Я тоже рад видеть тебя, Лягушка», — сказал он про себя. У женщины была большая голова, выпученные глаза и короткие, кривые ноги, на которых она, переваливаясь слева направо, не ходила, а бегала между полками, будто сразу в семи местах горят книги. Он смотрел, как она бегает, и пытался понять, какая мука заставляет ее бегать? Ее коллеги говорили тихо и передвигались шагом, так же как и посетители библиотеки. На всех этажах царили тишина и расслабленность. Лягушка, видимо, до прихода в библиотеку работала где-то, где требуются прилежность и полная отдача делу, которые люди ее поколения часто выражали порывистыми движениями, вздохами и бормотанием: «О, боже, как много работы» и «Все на мне, все на мне…»

Он направился в угол со справочниками по истории Японии, но у полки с зарубежной литературой его остановил блеснувший взгляд одного бесконечно милого создания со вздернутым носиком и родинкой чуть повыше верхней губы. Он стал рассеяно перебирать книги. Через несколько секунд он посмотрел на девушку. Она ответила ему взглядом и добавила к этому медленный, изысканный поклон, а в довершение одарила еще и улыбкой, которая способна обезоружить даже самого чопорного мужчину. А он — чего греха таить! — строгим поведением не отличался. В этот момент он вспомнил, что уже видел ее в этой библиотеке и что и тогда она не скрывала, что замечает его, поэтому он, полагая, что они в каком-то смысле знакомы, повернул к себе книгу, которую она держала. Набоков, «Лолита». Придвинувшись к ней, он сказал шепотом:

— Если вы пока не читали Набокова, я вам его от души рекомендую.

Остановившись на несколько секунд, для того чтобы посмотреть, как она реагирует на сближение — она, видимо, не возражала против такой интимной лекции о Набокове, — он продолжил: — Его слог… его предложение, как гранат: разрезаешь, а там множество сочных сладко-кислых семян, которые брызжут соком, когда их раскусываешь, и если попадают на блузку, пятна уже не выведешь. Каждое предложение — маленький законченный шедевр сам по себе, событие и наслаждение класса люкс. А в мире полно Гумбертов Гумбертов — смотрите, как бы не попасть в лапы кого-нибудь из них.

— Не волнуйтесь, мне слишком много лет, чтобы Гумберты Гумберты интересовались мной, — ответила она тоже шепотом, пощекотавшим его ушную раковину.

— А знаете ли вы, — произнес он тихим заговорщическим голосом у ее левого виска, — что Набоков, автор одного из самых скандальных американских произведений, отнюдь не американец, а самый что ни на есть… —длинная пауза, — р-р-русский?!

Сказав это, он немедленно почувствовал что-то среднее между стыдом и досадой: не впервые хвастается знанием каких-то тривиальных фактов, а публика становится все моложе…

Она сделала шаг назад, раскрыла глаза в изумлении, протяжно выдохнула: «Ха-а-а?!», но сразу затем ее «да, я знаю» вновь защекотало ему ухо.

За этой небольшой театральной импровизацией последовали совместное перелистывание и коментирование (тихое, естественно, на ухо, дабы не мешать читающим посетителям и не будить заснувших читателей) еще каких-то книг, потом альбомов с работами мастеров фотографии XX века, затем его приглашение на кофе (которое на самом деле не было приглашением на кофе) и ее согласие (которое также не имело никакого отношения к кофе), затем лихорадочное раскладывание дивана в его зале, затем запах пота молодого тела, смешанный с ароматом мыла, задержавшегося после утреннего душа, и, наконец, расслабление и благодарность за то, что ей тоже не нужна болтовня.

Она была крупная, ядреная и удобная со всех сторон, но спустя некоторое время у него затекла шея — его голова долго покоилась на ее плече, и он поискал положение поуютнее, — и он заметил ее небритую подмышку. В отличие от многих мужчин, ему это не мешало. Он окунул лицо в ее подмышку и сделал глубокий вдох. От нее исходил запах здорового женского тела. Подумав, что ей может быть неловко, оттого что он нашел у нее растительность там, где у других женщин ее нет, он сказал:

— А ты знаешь, что Мэрилин Монро тоже не брила подмышки?

В ответ на это она подняла ногу и сказала:

— В последнее время я даже ноги не брею — все время хожу в брюках. Не понимаю я этой истерики с депиляцией…

Волосы на ее ногах были такими слабенькими, что он и не ощущал их своей кожей и не видел их — без очков ведь.

Ее расслабленность была заразительна: его начала одолевать дремота. Перед глазами потекло кино с событиями нескольких последних часов: вместо того чтобы направиться в какой-нибудь отельчик для любовных утех, они спускаются в метро; на выходе он говорит ей адрес и код домофона, потом она ждет на скамейке в парке, чтобы дать ему время добраться до дома. Его возвращение не проходит незамеченным — хозяин дагаши-магазина обращается к нему:

— Сосед, за книгами сходил, а?

Он улыбается и отвечает:

— Да, вы ж меня знаете, — а про себя думает, что, не будь он рассудительным и не заставь он ее прийти к нему позже, уже сегодня весь район трубил бы об этом и в устах каждого следующего рассказчика это событие обрастало бы новыми — правдивыми или придуманными — подробностями.

Опять встречается горбатый сосед, опять говорят друг другу: «Добрый день», и на этот раз он особенно остро чувствует приветствие горбуна как упрек и разоблачение. Вспоминает затем, как на пороге квартиры он вспомнил о мусоре, но вновь оставил это дело на потом.

«Кино» на одном месте на миг зависло, но сразу двинулось дальше, и теперь он вернулся к этому месту. Ах да: рассудительный. Ничуть не удивительно, что его мысль споткнулась на этом прилагательном, поскольку эта его измена, в отличие от всех предыдущих, совершенных слишком далеко от дома, чтобы быть замеченными, была какой угодно, только не рассудительной. Привести домой совершенно незнакомого человека… Кто смотрел «Роковое влечение» с Майклом Дугласом, знает, чем подобное приключение может обернуться. Но от этой девушки просто не пахнет опасностью, и он вновь проваливается в сон. Впрочем, — убаюкивала его сонная мысль, — впрочем, жизнь вообще сплошной риск. Впрочем, уже слишком долго в его жизни ничего подобного не происходит, что, впрочем, и приводит к такой пресной писанине. Но теперь эта девушка — по законам жанра — устроит ему нечто такое, что мало ему не покажется. Но зато он напишет роман, которым он покажет издателю и критикам. А потом, на старости лет он, как Пруст… (волна сонливости все больше укачивает его) …мадлена… мадлена… а вот эти сумасшедшие цикады поведут его на поиски утраченного времени…

В реальность его вернул голос девушки, которая не подозревала, что должна мешать ему жить и помогать писать.

— Вы чем занимаетесь?

Облокотившись, она смотрела на него с доверчивым любопытством.

— Ничем. Время от времени хожу в библиотеку удить начитанных девушек. Предпочитаю читательниц Набокова.

Ответ ей, видимо, понравился: она сморщила носик и выпятила губы, посылая беззвучный поцелуй.

— А кто вас кормит, одевает и платит за квартиру?

— Жена.

— Которая работает? — спросила она, сосредоточенно следя за своим пальцем, выравнивающим волосистую тропинку между его пупком и…

— Киллером.

Она так забавно хихикала, что, будь он молодым и свободным, непременно пригласил бы ее и на второе свидание.

— И когда заканчивается ее рабочее время? Я бы пошла, чтобы не столкнуться с ней у порога.

Он поцеловал ее в кончик носа.

— У нас есть время на кофе. Впрочем, ради кофе ты и пришла, разве не так?

Он включил кофемашину и посмотрел на часы.

— Прости, пожалуйста, я только посмотрю новости, — сказал он девушке, которая тем временем собрала диван и теперь свернулась на нем, как кошка.

— Пожалуйста, — ответила она, — мне тоже будет интересно посмотреть, потому что уже несколько лет живу без телевизора.

Сильный ветер качал пальмы и электрические провода. Корреспондентка с защитным шлемом, таким, какие надевают на стройках, пошатывалась под мощными порывами. В верхнем правом углу было написано: «Окинава. Наха».

«Окинава еще не пришла в себя после тайфуна номер четырнадцать, — тут был показан снимок того же места с датой двухнедельной давности. Шел ливень, а ветер срывал наиболее легкие кровли и далеко уносил вывески магазинов и кафе, — а тайфун номер пятнадцать, приближающийся к столице Наха, по всей видимости, повторит тот ад. Прервано морское и воздушное сообщение с южными островами, на которых местами выпало до трехсот миллиметров осадков на квадратный метр, а сила ветра превышает сто семьдесят километров в час. Завтра такая же погода ожидается и в Нахе. Не рекомендую выходить на улицу без надобности, но если это неизбежно, я бы посоветовала вам положить кирпич в сумку».

«Мадам шуткевич», — прошептал он про себя, веселясь, и пошел на кухню наливать кофе. Когда вернулся с чашками в зал, журналистка садилась в микроавтобус с логотипом телестанции и снимала каску.

«В сторону личную ностальгию, я здесь не для того, чтобы сообщать прогноз погоды, а ради репортажа о завтрашней встрече местных властей с представителями правительства Японии. По отношению к американской военной базе Футэмма новоизбранный губернатор занял позицию „ни… ни“: ни оставлять базу в городе Гинован, ни перенести ее в залив Хеноко. Предстоит еще один трудный раунд переговоров, от которых не ожидается решения этой сложной проблемы, но мы все надеемся хоть на какой-нибудь прорыв. С подробностями — завтра».

Дальше можно было не смотреть; он выключил телевизор, и они в тишине допили кофе.

Затем она поднялась — естественно, словно следуя расписанию приливов и отливов в организме. В прихожей непринужденно чмокнула его в щеку.

— Я прекрасно провела время и буду рада, если опять увидимся в библио­теке, — сказала она, и ее босые ступени проскользнули в гета.

Он несколько секунд слушал отдаляющийся стук ее деревянной обуви, думая о том, что посещение музы короче жизни цикад…

Затем вынес мусор.

Анастасия Скорикова

Цикл стихотворений (№ 6)

ЗА ЛУЧШИЙ ДЕБЮТ В "ЗВЕЗДЕ"

Павел Суслов

Деревянная ворона. Роман (№ 9—10)

ПРЕМИЯ ИМЕНИ
ГЕННАДИЯ ФЕДОРОВИЧА КОМАРОВА

Владимир Дроздов

Цикл стихотворений (№ 3),

книга избранных стихов «Рукописи» (СПб., 2023)

Подписка на журнал «Звезда» оформляется на территории РФ
по каталогам:

«Подписное агентство ПОЧТА РОССИИ»,
Полугодовой индекс — ПП686
«Объединенный каталог ПРЕССА РОССИИ. Подписка–2024»
Полугодовой индекс — 42215
ИНТЕРНЕТ-каталог «ПРЕССА ПО ПОДПИСКЕ» 2024/1
Полугодовой индекс — Э42215
«ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ» группы компаний «Урал-Пресс»
Полугодовой индекс — 70327
ПРЕССИНФОРМ» Периодические издания в Санкт-Петербурге
Полугодовой индекс — 70327
Для всех каталогов подписной индекс на год — 71767

В Москве свежие номера "Звезды" можно приобрести в книжном магазине "Фаланстер" по адресу Малый Гнездниковский переулок, 12/27

Михаил Толстой - Протяжная песня
Михаил Никитич Толстой – доктор физико-математических наук, организатор Конгрессов соотечественников 1991-1993 годов и международных научных конференций по истории русской эмиграции 2003-2022 годов, исследователь культурного наследия русской эмиграции ХХ века.
Книга «Протяжная песня» - это документальное детективное расследование подлинной биографии выдающегося хормейстера Василия Кибальчича, который стал знаменит в США созданием уникального Симфонического хора, но считался загадочной фигурой русского зарубежья.
Цена: 1500 руб.
Долгая жизнь поэта Льва Друскина
Это необычная книга. Это мозаика разнообразных текстов, которые в совокупности своей должны на небольшом пространстве дать представление о яркой личности и особенной судьбы поэта. Читателю предлагаются не только стихи Льва Друскина, но стихи, прокомментированные его вдовой, Лидией Друскиной, лучше, чем кто бы то ни было знающей, что стоит за каждой строкой. Читатель услышит голоса друзей поэта, в письмах, воспоминаниях, стихах, рассказывающих о драме гонений и эмиграции. Читатель войдет в счастливый и трагический мир талантливого поэта.
Цена: 300 руб.
Сергей Вольф - Некоторые основания для горя
Это третий поэтический сборник Сергея Вольфа – одного из лучших санкт-петербургских поэтов конца ХХ – начала XXI века. Основной корпус сборника, в который вошли стихи последних лет и избранные стихи из «Розовощекого павлина» подготовлен самим поэтом. Вторая часть, составленная по заметкам автора, - это в основном ранние стихи и экспромты, или, как называл их сам поэт, «трепливые стихи», но они придают творчеству Сергея Вольфа дополнительную окраску и подчеркивают трагизм его более поздних стихов. Предисловие Андрея Арьева.
Цена: 350 руб.
Ася Векслер - Что-нибудь на память
В восьмой книге Аси Векслер стихам и маленьким поэмам сопутствуют миниатюры к «Свитку Эстер» - у них один и тот же автор и общее время появления на свет: 2013-2022 годы.
Цена: 300 руб.
Вячеслав Вербин - Стихи
Вячеслав Вербин (Вячеслав Михайлович Дреер) – драматург, поэт, сценарист. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Ленинградского Малого театра оперы и балета, Ленинградской областной филармонии, заведующим редакционно-издательским отделом Ленинградского областного управления культуры, преподавал в Ленинградском государственном институте культуры и Музыкальном училище при Ленинградской государственной консерватории. Автор многочисленных пьес, кино-и телесценариев, либретто для опер и оперетт, произведений для детей, песен для театральных постановок и кинофильмов.
Цена: 500 руб.
Калле Каспер  - Да, я люблю, но не людей
В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» (2018) и «Ночь – мой божественный анклав» (2019). Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики.
Цена: 150 руб.
Лев Друскин  - У неба на виду
Жизнь и творчество Льва Друскина (1921-1990), одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака (своего первого учителя) и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры.
Цена: 250 руб.
Арсений Березин - Старый барабанщик
А.Б. Березин – физик, сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в 1952-1987 гг., занимался исследованиями в области физики плазмы по программе управляемого термоядерного синтеза. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В 1989-1991 гг. работал в Стэнфордском университете по проблеме конверсии военных технологий в гражданские.
Автор сборников рассказов «Пики-козыри (2007) и «Самоорганизация материи (2011), опубликованных издательством «Пушкинский фонд».
Цена: 250 руб.
Игорь Кузьмичев - Те, кого знал. Ленинградские силуэты
Литературный критик Игорь Сергеевич Кузьмичев – автор десятка книг, в их числе: «Писатель Арсеньев. Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». br> В новый сборник Игоря Кузьмичева включены статьи о ленинградских авторах, заявивших о себе во второй половине ХХ века, с которыми Игорь Кузьмичев сотрудничал и был хорошо знаком: об Олеге Базунове, Викторе Конецком, Андрее Битове, Викторе Голявкине, Александре Володине, Вадиме Шефнере, Александре Кушнере и Александре Панченко.
Цена: 300 руб.
Национальный книжный дистрибьютор
"Книжный Клуб 36.6"

Офис: Москва, Бакунинская ул., дом 71, строение 10
Проезд: метро "Бауманская", "Электрозаводская"
Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 245
Многоканальный телефон: +7 (495) 926- 45- 44
e-mail: club366@club366.ru
сайт: www.club366.ru

Почта России