ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Заур Ганаев

* * *

Была зима, и я ее терпел.

Терпение мне это было странно.

Зимою мир так безнадежно бел —

Короткий срок, и тьма приходит рано.

Ты остаешься с ней наедине.

Приходят гости и спеша уходят.

И длится одиночество вдвойне

Тоскливее. И мир тихонько сходит

С ума. Ничто на свете не спасло

Нас от себя, блаженно-одиноких.

И наши мысли не были глубоки,

И наше замешательство росло.

Грозный. «Праздник, который всегда с тобой»

Это было в декабре 1994-го, ночью, мы стояли в прихожей нашей квартиры на четвертом этаже, в куртках и шапках: мои родители, двое моих братьев и я. В небе летали самолеты и бомбили город. От ярких вспышек в окна проникал свет, и мы могли видеть лица друг друга. Свет внутри не включали, потому что считалось, что он привлекает внимание тех, в чьих обоймах находились семена смерти. На короткие мгновения между взрывами окрестность погружалась в тишайший мрак. Затем низко над крышей пролетал очередной самолет, дом начинало трясти, и раздавался резкий грохот.

Младшему брату было три года. Он не любил, когда мама называла его маленьким, и каждый раз исправлял ее, говоря, что он уже большой. В ту ночь он много плакал. Мама присела перед ним, у нее был круглый живот, и сказала, утирая ему слезы: «Не плачь, ты ведь большой!» Он ответил, что он не большой, что он маленький. И мы все смеялись…

Я вспоминал это вслух, на балконе, смотря новогодний салют, рядом — пожилая немка, у которой я снял комнату, когда поступил в местный университет. Я видел эти праздничные огни в небе как будто сквозь окно той ночи.

У нее тоже была память. В сороковые она была приблизительно того же возраста, что и я в девяностые.

И вот мы оба, дети с разницей в полвека, стояли на балконе, глядя на вспышки в небе, и пестрые краски меняли тон наших лиц, а наши глаза отражали огни фейерверка.