12+
  

НАШИ ПУБЛИКАЦИИ

«Бывало, лежишь дома, пасуешь, читаешь „30 дней“ или „Сердца трех“»

Из переписки Омри Ронена с Ефимом Славинским

Памяти Ефима Славинского

 

В феврале 2013 года Ефим Славинский (1936—2019) писал Наталье Червинской, любимым чтением которой был цикл эссе «Из города Энн»:

«Сперва об Омри Ронене. Это будет сплошная лирика. Я ему всем обязан, всем, что я собой представляю. Мой первый гуру! Хотя я тогда еще не знал самого слова „гуру“. Мы жили по соседству и учились в одном классе, с пятого по девятый. Его тогда звали Имре Сорени. Вообрази меня в двенадцать лет — восприимчивого и сверхначитанного еврейского мальчика. И вдруг у этого мальчика появляется идеальный собеседник, и не просто собеседник — исповедник и наставник с необыкновенным кругозором и мощным книжным шкафом, с оригинальными ответами на все вопросы. И изящные манеры, и знание языков, „не подражательная странность и резкий охлажденный ум“… Короче, решающее влияние на всю жизнь. И слава богу — возникшая благодаря ему система координат спасла меня от массы пошлостей. Не знаю, как это сформулировать… ну, в общем, он меня — невольно, не сознавая этого, — научил не покупаться на дешевку. Это совершенно не важно, что в молодости я был безответственный голодранец, битник и сознательный маргинал и что дальнейшая моя жизнь катилась через пень-колоду. Омри задал некий тон, некий стандарт суждения, без которых я был бы в сто раз хуже.

Мы расстались в 53-м году и больше уже никогда не виделись. В начале двухтысячных я разыскал его координаты, завязалась переписка — возникла некая психологическая перспектива, и можно теперь сказать, что Омри — это то прошлое, которое осталось для меня настоящим».

В основе предлагаемой читателю переписки лежит оборванная обидой школьная дружба. Прошло много лет, прежде чем отношения между бывшими друзьями были восстановлены. Взрослыми они никогда не встречались, хотя оба жили на Западе. Их эпистолярный диалог с перерывами охватывает двенадцать лет, вплоть до смерти Омри Ронена (1937—2012). В отличие от строго научной корреспонденции с коллегами эта переписка представляет собой беседу между сверстниками, судьбы которых сложились настолько различно, что порой они как будто не совсем понимают друг друга. Этот диссонанс заметен и стилистически. Их вкусы, привязанности, политические взгляды часто не совпадают. Между тем, разговор продолжается. Славинский, с его опытом работы на радио (Би-би-си), обычно задает вопросы и почти недоумевает, когда от Омри приходит «молниеносный» ответ. Омри нередко ссылается на свои публикации в «Звезде» (отчасти, чтобы не повторяться), Славинский и сам порой просит объяснить то или иное место. Таким образом, это и беседа с внимательным читателем. Интересно проследить перемену тональности их переписки: дружелюбие и откровенность приходят на смену первоначальной осторожной недоверчивости со стороны Омри, который лишь постепенно начинает вводить корреспондента в свой домашний мир, делиться впечатлениями от поездок и встреч. Раскрывается тут и та черта Омри, с которой знакомы знавшие его лично, — желание ободрить, поддержать и развлечь. Славинский много болел, и, кажется, письма Омри оказывали на него целебное действие. Я рада возможности ознакомить читателя «Звезды» с перепиской между двумя друзьями, перепиской между городом Лондоном и городом Энн. К сожалению, большинство писем Славинского до нас не дошло. «Дорогая Ирена, — писал мне Славинский, — мои письма к Омри сохранились лишь начиная с 2010 года». В архиве Омри нашлись еще два — 2005 и 2007 годов.

Ефим Славинский родился в 1936 году на Украине. С 1941 года (эвакуация) и до 1948-го жил в Сибири, а с 1948-го по 1954-й учился в Киеве. Затем, по его собственным словам, «валял дурака, учился в техническом вузе, но был исключен за неуспеваемость». В середине 1960-х — студент филфака Ленинградского университета, входил в число представителей неофициальной ленинградской культуры, находившейся под подозрением и надзором властей. Едва ли не со Славинского в Ленинграде началась практика преследования политически неблагонадежной молодежи по уголовной статье, связанной с употреблением и распространением наркотиков. В 1969 году Славинский был осужден по этой статье на четыре года, хотя на суде факт «сбыта», необходимый в таком случае, доказан не был. Освободился досрочно, в 1972-м, и вскоре эмигрировал. С 1974 года по 1976-й жил в Риме, где быстро выучил итальянский язык. Славинский работал переводчиком с английского, а с 1976 года по 2008-й был радиожурналистом на Русской службе Би-би-си. Славинский умер в Лондоне, где прожил более сорока лет.

 

 

 

1

7. 9. 2000

Дорогой Фима!

Я рад, что ты выздоровел, и отвечаю тебе, как пообещал твоему знакомцу. Прежде я тебе не писал вот почему. Меня удивило, как ты меня разыскал, несмотря на то что я изменил фамилию[1] <…>.

Личные мои воспоминания о тебе омрачены только маминым рассказом о школьном собрании осенью 1951 г. Во время моей библиотечной истории, когда спас меня наш Сундук, Павло Иванович. Остальное — мелочи. В твоем первом письме в Иерусалим было выражение, которое мне не понравилось. От изменивших образ жизни бывших ленинградцев я слышал о тебе то, чего сам чуждаюсь, живя уже несколько десятков лет суровой и обособленной жизнью кабинетного ученого и сторонясь богемы.

Экзистенциализмом я не интересовался лет с двадцати. Я консервативен в быту, несмотря на скитания, а в политических взглядах реакционер скорее чем «нонконформист». Стихи Мандельштама я любил, но не увлекался им, да и прочел его в том возрасте, когда душа живет привязанностями, а не увлечениями. Вероятно, я очень изменился с тех пор, как мы с тобой дружили.

Но не вовсе охладел к прошлому, и поэтому, гостя в Лондоне на Пасху 1983 г., я спросил у одного нашего с тобой общего знакомого, человека незаурядного и большого знатока людей, не позвонить ли тебе по телефону. В своей мягкой, но безоговорочной манере он мне отсоветовал это делать, объяснив, что ты чувствительный человек, а разговоры со мной могут хоть кого довести до решительного шага. Разумеется, я его послушался.

Вот и все.

О том, что ты у нас был в Борисполе, я начисто забыл, хотя совсем недавно вспоминал тот январь, отвечая на вопросы молодых филологов, которые меня интервьюировали для «Новой русской книги».[2] Ты правильно помнишь имя и отчество моего папы, а мамино перепутал: ее звали Бронислава, а не Генриетта Захаровна <…>.

Еще — в ответ на твои слова о признаниях стукачей — боюсь, что не найду слов, как бы это сформулировать поаккуратней, но по мне и английская служба не намного лучше.

Не болей, это глупо в наши годы, не то что 50 лет назад: бывало, лежишь дома, пасуешь, читаешь «30 дней»[3] или «Сердца трех».[4] Напиши, коли будет охота.

Твой старинный приятель   И.

 

 

1. Омри Ронен, принявший участие в Венгерской революции 1956 года, вынужден был бежать из Венгрии. У него были все основания беспокоиться за своих родителей, которые оставались в Будапеште. В Израиле он сменил имя и фамилию. Кроме ближайших к нему людей, никто в эти годы не знал его прежнего имени (Имре Сорени).

2. Ронен О. «Надо знать, что значит эта музыка». Интервью с Роненом Илоны Светликовой и Аркадия Блюмбаума // Новая русская книга. СПб., 2000. С. 3—7.

3. «30 дней» — советский ежемесячный художественно-литературный журнал, выходил в Моск­ве с 1925 по июнь 1941. Там впервые был напечатан роман Ильфа и Петрова «Золотой теленок» (1931. № 1—7).

4. Роман Джека Лондона.

 

 

2

31. 1. 2001

Дорогой Фима!

Извини меня, пожалуйста, что не пишу от руки: почерк мой от компьютерной работы совсем стал неразборчив. С огорчением читаю, что ты так унываешь. Не думай о загробном кинематографе! Давай-ка я тебя рассмешу посюсторонними воспоминаниями. На прошлой неделе как раз сдал я фельетон литературоведческого содержания в «Звезду» (о записных книжках Ильфа) и в нем вспомянул тебя и минувших дней забавы. Надеюсь, что не посетуешь на меня: привожу этот абзац:

Мой славный одноклассник Е. С., великий дока по части увода книг у нерадивых и невежественных владельцев, раздобыл большую редкость, «Как создавался Робинзон» 1933 года (с фельетоном «Клоп»), не без таланта раскрасил часть иллюстраций акварелью, а потом проиграл мне потрепанную драгоценность в последнем туре сложной викторины на соответствующую тему. Решающий вопрос был: где у Ильфа и Петрова встречается во второй раз фамилия Трикартов.[1]

Насчет аэропорта ты, конечно, прав. Досадно, главное, что я с одной мичиганской украинкой, которая часто туда летает, советовался по поводу названия аэропорта ради верности локального колорита, и она меня уверила, что это и есть Борисполь. Помню, что дорога была по Воздухофлотскому шоссе, а название Жуляны забыл. Исправлю, когда издадут сборник моих интервью.

Что же касается Павла Ивановича по кличке Сундук, или еще Дундук («В Академии наук заседает князь Сундук».[2] Не помнишь, мы пели?), то тут память изменяет тебе: он-то и был и директор, и учитель математики. Его к нам назначили вместо любимого всеми Ефима Самойловича, у которого мы учили арифметику до 5 класса включительно. Позже я встречался с ним, бывало, на концертах.

А дело было так. Когда мы застряли в Киеве зимой 50—51 гг. из-за болезни отца, все мои книги остались в Будапеште, и я стал пользоваться библиотекой для школьников (на Короленко, т. е. Владимирской, помнишь?). Осенью 51 г. оттуда поступил сигнал («покатили телегу», выражаясь словарем, которым ты почему-то пользуешься в письмах ко мне), что я читаю много иностранных авторов, а советских не читаю. В школе было собрание, кажется, «открытое комсомольское». Мама на нем была обязана присутствовать. Наша стерва классная руководительница Марья Борисовна (биологичка) отмежевывалась с пеной у рта. Потом ты выступил тоже в таком духе, что мама никогда не входила в подробности, но назвала тебя «твой Фима». Сундук же сказал: «А чего, тут не одни переводные в формуляре, вот тут и Пушкин, и Толстой, и Писарев, и вообще, пускай лучше книжки читает, чем стекла бить!» Этим он спас меня от немедленного исключения, если не хуже. Дело могло дать последствия, но папа получил весной Сталинскую премию, меня по блату перевели в отличную (11-ю, кажется) школу, а потом мы уехали навсегда.

С Тикошем[3] тоже какая-то путаница. Я припомнил его не без труда, а потом просмотрел списочек его работ в библиографии MLA[4]: это не самая яркая звезда на нашем профессиональном небосклоне. Я разговаривал с ним один раз в жизни: в мае 1984 г. на приеме после моего доклада в Амхерсте. Он никак не мог знать мою венгерскую фамилию, а разве что имя, но это было через пять лет после твоей встречи с ним. Мало того, он и о существовании моем не знал, насколько я понимаю, до встречи со мной, во всяком случае, ни словом не обмолвился об этом. Когда ты его спрашивал, сразу он «вычислил» меня или навел справки? <…>

Нудельман[5], с которым я едва был знаком, тоже не мог знать, что Ронен это Сорени.

В Союзе до конца 60-х годов думали, что я в Венгрии, но «живу больше по заграницам» (версия моей мамы, которую и распространяли ее друзья в Киеве).

Прошу тебя, мне очень интересно, постарайся вспомнить, друг мой, как ты нашел меня и мой адрес. Ты ведь больше не придурок: не откладывай всю правду на тот свет, а то вдруг кина не будет, а будут лекции Общества по распространению научных знаний о вреде религии? «Это все, и это будет вечно».[6] Кстати, в 83 году мне отсоветовал наш общий приятель звонить тебе, не от того, что я человек грубый. Наоборот, он считал, что я человек слишком вежливый, ледяной и язвительный, а тебя это может обидеть. Вдобавок, я был с молоденькой, очень красивой женой на шестом месяце и всецело занят ею, ее туалетами и развлечениями. Не так уж у нас с тобой много было в Лондоне общих интеллигентных собутыльников, чтобы ты не смог его «вычислить» <…>.

К сожалению, не у тебя одного из бывших россиян я замечаю склонность к циничному «стебу» (так, кажется, это у вас называется). Это черта, свойственная подросткам и утомительная для взрослых.

Довольно, поверь, что не хочу тебя обидеть. Но повторяю, мы разные люди и принадлежим разным лагерям.

Не болей, не болей, друг мой, будь здоров и полон решимости, не злись, как в детстве, когда проигрывал партию, тогда проживешь еще много лет веселый и бодрый, и никакого кина «Рашомон»[7] не надо будет тебе.

Твой И.

 

1. См.: Ронен О. Из города Энн. СПб., 2005. С. 6—7.

2. []Переделка пушкинской эпиграммы на князя М. А. Дондукова-Корсакова.

3. Ласло М. Тикош (Laszlo M. Tikos) — профессор-славист в университете штата Массачусетс. Славинский встретился с ним у Иваска в Амхерсте в 1979.

4[] Modern Language Association (Ассоциация современного языка) — главная профессиональная ассоциация исследователей языка и литературы в США.

5. Юлий Михайлович Нудельман (р. 1947) — врач-хирург, израильский писатель, публицист.

6. Из стихотворения Н. Гумилева «За гробом» (1907): «Это все. И это будет вечно».

7. Рашамон, или Расёмон — японская кинокартина (криминальная драма) режиссера Акиры Куросавы (1950).

 

 

3

19. 4. 2002

Дорогой Фима!

Благодарю тебя за трогательный подарок[1], который я получил на днях, и за письмо, пришедшее сегодня. У меня этого издания нет, и я не видал его полвека. Спасибо, дорогой. На самом деле из моей библиотеки детских и юношеских лет у меня сохранилось не более двух десятков книг, которые мне прислала или переправила покойная мама. Одной из них, «Маленькому оборвышу»[2], был посвящен мой очерк в ноябрьском номере «Звезды» за прошлый год, но он как раз не был спущен в Cеть. В нем описывается Киев в последние годы войны, после эвакуации. Больше всего откликов я получил на этого «Оборвыша» и еще на «Идеал», в основном от добрых женщин, которые даже в Cети жаловались на то, что «Звезда» приберегла его только для печати. Критика говорила, что очерк «местами очень страшный». Выросло поколение, слава богу, которое, не видало ни выставки рисунков для панорамы «Бабий Яр» в музее на улице Чудновского, ни виселиц на углу Крещатика и Прорезной в январе 46-го года. То, что так понравилось тебе в «Марте», это, увы, парафраза из Полонского: «Все, что создано, мне ясно, / Все, что рождено, темно».[3] Александра Ильинична Ильф[4] откликнулась теплым письмом на «Контрапункт» и прислала мне книгу-реконструкцию черновиков Петрова «Мой друг Ильф».[5] О ней будет в майском номере «Звезды» новое «Из города Энн» — «Отступление» — о Петрове без Ильфа и о 42 годе. Сын Александры Ильиничны, внук Ильфа, живет в Израиле, живет на поселении около Ариэля. Оттуда и прибыла книга.

Несколько слов о моей фразе, которая тебя озадачила: «Мы принадлежим к разным лагерям». Это правда, что я о тебе знаю мало. Мои слова основывались на <…> интересном твоем выражении «ты катишь бочку на английскую службу». Я вообще считаю средства массовой так называемой информации более опасным врагом моего дела, чем всех террористов на свете, а уж британской службе в особенности, цену знаю. Не будем говорить об этом: я человек очень терпимый, сидел за одним столом в свое время и даже здоровался за руку с Иваском[6], которого ты упоминаешь, служившим в СС «Эстония», но я не люблю лицемерить. У всякого своя верность и своя система ценностей. Chacun a son gout.[7]

Давай о политике не переписываться. Мне теперь все равно, завербовали ли тебя когда-то куда-то, как говорили злые языки, и перевербовали ли тебя герои сантиментальных романов Ле Карре.[8] Все меняется, и люди и страны. Напиши лучше, как ты живешь, что делаешь, как твое здоровье, по поводу которого меня напугал Зиник.[9] Я работаю на износ, в конце месяца в Петербурге выйдет книжка моих статей[10], полтора месяца назад я был в Эстонии на съезде в память Лотмана, а летом поеду с женой в Режицу на Тыняновские чтения, куда езжу каждые два года. В Англии я не был с 1990 года, со времен конгресса в Harrowgate. Нет, вру, летя из Риги, ночевал в Лондоне в 1998-м, даже успел пообедать в моем любимом венгерском ресторане «The Gay Hussar».[11] По телефону не разговариваю, не взыщи, трубку за меня снимает жена, сын или восьмилетняя дочь, а вот e-mail уже почти пять лет как сильно расширил мою жизнь в пространстве и сократил во времени. На всякий случай вот адрес <…>.

Твой И.

 

 

1. Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев. Золотой теленок. М., 1948.

2. Джеймс Гринвуд. «Подлинная история маленького оборвыша» (1866). Очерк «Оборвыш» вошел в книгу Ронена «Из города Энн».

3. У Я. П. Полонского в стихотворении «Два голоса»: «Все, что создано — мне ясно, / Темно все, что рождено…». Полонский Я. П. Полн. соб. стих. в пяти томах. СПб., 1896. Т. 1. С. 366.

4 Александра Ильинична Ильф (1935—2013) — дочь писателя Ильи Ильфа, занималась переводами. Многие годы своей жизни она посвятила творческому наследию Ильфа и его соавтора Евгения Петрова.

5. Петров Е. Мой друг Ильф. Составление и комментарии А. И. Ильф. М., 2001.

6. Юрий Павлович Иваск (1907—1986) — поэт, критик, историк русской литературы. Родился в Москве, с 1920 жил в Эстонии, с 1945 — в ФРГ, с 1949 — в США.

7. О вкусах не спорят (фр.).

8. Джон Ле Карре (John le Carré, настоящее имя — David John Moore Cornwell; р. 1931) — английский писатель, популярный автор шпионских романов.

9. Зиновий Зиник (Зиновий Ефимович Глузберг; р. 1945) — прозаик и литературный критик, сотрудник Русской службы Би-би-си.

10. Ронен О. Поэтика Осипа Мандельштама. СПб., 2002.

11 Веселый гусар (англ.).

 

 

4

24. 6. 2002

Дорогой Фима!

Извини меня, пожалуйста, за то, что опаздываю с ответом: все было недосуг за срочными и скучными делами, которых в летние каникулы еще больше, чем во время преподавания, а наспех писать не хотелось.

Твое последнее письмо меня обрадовало: я ведь и не знал, что ты семейный человек, напиши, пожалуйста, подробнее о жене и детях. У меня их четверо: две дочери (32 и 9) и два сына (27 и 18), старшая дочь замужем и полгода назад сделала меня дедом.

С другой стороны, ты упоминаешь о болезни, которая не позволяет тебе путешествовать. Это грустно. Что это у тебя за хвороба? Ты не объяснил. Я борюсь с возрастом не на жизнь, а на смерть, делаю зарядку, только бы не болеть. Жена смеется и говорит, что я лягу в гроб «атлетически сложенным мужчиной» с картинки, которую она в детстве видела в книге «Мужчина и женщина»[1], но ей легко смеяться, она на добрую четверть века моложе меня, и фигура у нее идеальная, а я и в молодости был хлюпик.

(E-mail, замечу в скобках в ответ на твой взволнованный вопрос, укоротил жизнь тем, что каждый день по меньшей мере час, если не два, уходит на переписку.)

Другой твой вопрос о России. Я там был всего три раза: в Москве на якобсоновском конгрессе в декабре 96-го, в Петербурге на Эткиндовских чтениях в июне 2000-го и на съезде в память Жирмунского в октябре 2001-го. Очень понравилась полная академическая свобода и общий вольный дух. Тяжелое впечатление поначалу было от обнищания населения, особенно интеллигентных людей. В Летнем саду билетерша окинула меня опытным взглядом: иностранец? нет, наш.

В Эстонии я был четыре раза, а в Латвии — два. Надежды на процветание там не оправдались, поэтому коренное население стало с большой охотой говорить на русском языке, а русское меньшинство меньше бунтует. Съезды по русской филологии в Тарту, в Таллине и в Резекне проходят недурно, администрация, печать и ТВ очень приветливы.

Ты спрашиваешь мое мнение о поэтах истекшего полувека. Я больше всех люблю Слуцкого.[2] Из живых особенно ценю Гаспарова[3] как обновителя русского стиха. С удовольствием читал в разное время Межирова, Миронова, Вс. Некрасова (из которого взял эпиграф для своего памфлета о «Серебряном веке»)[4], Кушнера, Рейна, кое-что Наймана, Уфлянда и Русакова. Коркия[5] мне очень понравился в конце 80-х годов, сейчас его стихов не видно.

Мои взгляды на историю и на текущие события я высказываю иногда в печати. На днях я как раз отредактировал текст своей беседы с Мишей Мейлахом[6], которую он записал на пленку в 98 г., а сейчас готовит к изданию. Прибавить к тому, что я говорю в интервью и в фельетонах «Из города Энн», мне нечего.

Будь здоров, дорогой, напиши мне о своей жизни.

Твой неизменно, И.

 

 

1. Мужчина и женщина. Их взаимные отношения и положение, занимаемое ими в современной культурной жизни. Пер. нем. В 3 т. СПб., 1911.

2. Борис Абрамович Слуцкий (1919—1986) — поэт, переводчик. См. о нем очерк Ронена «Грусть»: Ронен О. Заглавия: Четвертая книга из города Энн. СПб., 2013. С. 316—343.

3. Михаил Леонович Гаспаров (1935—2005) — литературовед, филолог-классик, поэт и переводчик.

4. Ронен О. Серебряный век как умысел и вымысел (Материалы и исследования по истории русской культуры. Т. 4). М., 2000. Эпиграф: «Это кто там / брякнул так / бряк / Ах / это / Серебряный / Век» (в книге фамилия автора эпиграфа дана в Указателе имен).

5. Александр Петрович Межиров (1923—2009); Александр Николаевич Миронов (1948—2010); Всеволод Николаевич Некрасов (1934—2009); Александр Семенович Кушнер (р. 1936); Евгений Борисович Рейн (р. 1935); Анатолий Генрихович Найман (р. 1936); Владимир Иосифович Уфлянд (1937—2007); Геннадий Александрович Русаков (р. 1938); Виктор Платонович Коркия (р. 1948) — поэт, драматург.

6. Михаил Борисович Мейлах (р. 1945) — филолог, культуролог, переводчик.

 

 

5

13. 2. 2004

Дорогой Фима!

Благодарю за присланную перелицовку гаспаровского перевода из Киплинга.[1] Она довольно тривиальна, но типична для нынешнего рынка.

Что касается письма Бобышева[2], то он не самый осведомленный из моих собратий по преподаванию в американских университетах, да и воюет сейчас, по-моему, с ветряными мельницами, так как ветер подул в другую сторону, и ветераны национальных частей СС проходят парадом в праздники и в Таллине (я там был 22 февраля 2002 г.), и в Риге, и в Киеве. Бобышев так пишет, будто сотни тысяч русских людей не воевали на стороне немцев. Разумеется, Иваска не «мобилизовывали». В СС «Эстония» служили только добровольцы. Впрочем, для полурусских «интеллигентов» это иногда бывал единственный выход, потому что подозрительных могли посадить в немецкий лагерь. В американских лагерях проверку проходили только немцы, а перемещенное население советских областей, особенно же прибалты, эмигрировали в США и Канаду почти бесконтрольно — по стратегическим соображениям. Те, кого немцы называли по старой колониальной привычке «аскери», то есть служившие в туземных вой­сках, ценились особенно высоко.

О том, что Иваск служил в СС «Эстония», я слышал от двоих людей, имевших об этом прямую информацию. Один был А. К. Раннит (Долгушев)[3], известный эстонский поэт и патриот, хранитель русского и восточноевропейского собрания в Йельской библиотеке, с которым меня связывали многолетние приятельские отношения. Сам он во время войны переехал в Литву к друзьям, так как опасался именно того, что его могут вынудить пойти «добровольцем». Другой — В. М. Сечкарев[4], мой профессор в Гарварде, полунемец, родом из Харькова, увезенный еще ребенком в Берлин, во время войны служивший по мобилизации (и по большому блату от Фасмера[5]) в шифровальном отделе абвера в Белграде. Он знал Иваска после войны и в Германии, и в Гарварде. Обоих нет в живых, но Вадим Ляпунов[6] из Индианы, проведший последние годы войны ребенком в Эстонии и в Германии, вероятно, помнит рассказы Раннита. Иваск был довольно противная фигура: женатый, православный и очень церковный <…> со склонностью к хлыстовству. Кроме него служили в СС «Эстония» из славистов Темира Пахмус[7], архивная <…> со специализацией по Гиппиус, и милейший, добрейший и ученейший Виктор Иванович Террас[8], первоклассный русист, с которым я всегда был в самых лучших отношениях. Не понимаю, отчего Бобышев так разъярился? Быль — вообще — молодцу не в укор, люди почище Иваска служили у немцев.

Если ты мне переслал это письмо в связи с моим членством в редколлегии НЛО, то рад тебя уведомить, что я уже прошлой весной попросил Прохорову[9] (разумеется, не в связи с публикацией Богомолова[10], которого я высоко ценю как специалиста) убрать мое имя из списка свадебных генералов на титульном листе <…>. Мы с женой были в Лондоне на Рождество, я искал тебя в телефонной книге, но не нашел, а старинный наш общий знакомый тоже не знал твоего номера.

Надеюсь, что здоровье твое терпимо, а семейство благоденствует.

Твой неизменно, И.

 

1. «Свежее слово в переводах Киплинга после Оношкович удалось сказать только М. Л. Гаспарову», — пишет Ронен в очерке «Переводы» (Заглавия. Четвертая книга из города Энн. С. 79). Возможно, имеется в виду стихотворение «Россия — пацифистам, 1918». В очерке «Прописи» Омри упоминает перевод этого стихотворения: «…в библиографии Гаспарова перводы из Киплинга не фигурируют, хотя кто читал, тот не забудет таких стихов, как „Россия — пацифистам, 1918“ („Ни хлеба, ни слова, ни веры, ни имени, ни страны“)» (Из города Энн. С. 163).

2. Дмитрий Васильевич Бобышев (р. 1936) — поэт, переводчик, литературовед, мемуарист, профессор Иллинойского университета (Урбана-Шампейн).

3 Алексис Раннит (Алексей Константинович Долгашев) (1914—1985) — эстонский поэт, искусствовед, критик.

4 Всеволод Михайлович Сечкарев (1914—1998) — переводчик, литературовед, преподавал славистику вначале в Германии, затем (с 1957) в Америке.

5. Максимилиан Романович Фасмер (Max Julius Friedrich Vasmer; 1886—1962) — немецкий лингвист, лексикограф, славист и балканист.

6 Вадим Всеволодович Ляпунов (р. 1935) — литературовед, правозащитник.

7. Темира Пахмус (1927—2007) — американский славист эстонского происхождения.

8 Виктор Иванович Террас (1921—2006) — славист, переводчик.

9. Ирина Дмитриевна Прохорова (р. 1956) — литературовед, главный редактор журнала «Новое литературное обозрение», издатель.

10. Николай Алексеевич Богомолов (р. 1950) — литературовед. Речь идет о публикации Богомолова «Проект Акмеизм» (Новое литературное обозрение. 2002. № 58), на которую резко отозвался Бобышев. Письмо Бобышева и ответ на него Богомолова были опубликованы в «Новом литературном обозрении» (2003. № 5).

 

 

6

18. 10. 2005

Дорогой Имре,

плохие новости: умерла Белла Улановская[1]. По-видимому, от рака, в больнице, 12 октября, как раз в тот день, когда Наташа Рубенштейн[2] написала тебе записку с благодарностью за эссе о ней. Наташа мне и сообщила о ее кончине. На похоронах (16 октября), кроме мужа и ближайшей подруги, никого не было, Белла так хотела. Она болела давно и держалась на дорогих импортных уколах. Я тоже благодарен тебе за эссе, очень обрадовался, когда увидел его в «Звезде»[3], вернее в Интернете. Настолько, что даже привычная моя депрессия (о которой ниже) схлынула, и уже собрался было написать тебе — et voilà. Какой ты молодец! Наконец-то кто-то ее оценил по достоинству. Я ее прозу обожаю, она у меня в особом ряду неоцененных, тех немногих авторов, из которых тебе, наверное, известен Борис Лапин.[4] И ее самое обожаю. Она была замечательная во всем. Мы дружили в начале 70-х, потом я уехал и ее лучшую вещь «Альбиносы»[5] прочел уже в эмиграции. В начале 90-х она гостила у нас в Лондоне, недолго. В последний раз мы виделись в 95-м в мой единственный наезд в Питер. Незабываемы ее чистота, прямота, подлинность в каждом слове и движении. Знаешь, как бывает: идешь себе по обыкновенной дороге и находишь золотой слиток. Повезло мне. Вот такие дела.

Дальше — извинения и жалобы. Прости, что уже полтора года не отвечаю на твое письмо (с приложением доклада о Жирмунском[6]). Но не было ни дня за это время, чтобы я тебя не вспомнил, чтобы воображаемый диалог с тобой не пополнился какой-нибудь репризой. Даже странно — чего это я на старости лет… Но в одном из твоих эссе есть что-то очень проникновенное и близкое мне — что-то о замыкании кругов. Это оно и есть. Туманно выражаюсь, но ты поймешь. Нет, я даже сел за ответ и сочинил черновик. Но нахлынула эта депрессия, маразм, sloth[7], как ее ни назови, — и до сих пор не смог переписать набело, а сейчас это уже и не релевантно. Лишь отчасти можно это объяснить и извинить моим физическим состоянием. У меня семь или восемь разных хронических болячек, ни одна из которых не смертельна, но когда какая-нибудь обостряется, а то и две сразу — наступает мрак. Смешно, что я направляю эти жалобы к человеку, у которого Bell’s palsy[8], стеноз аорты и книжки упали на голову… но вот что уже не смешно, а скорее страшновато, — это твоя гантельная гимнастика. Полегче, друг! Музиль[9] себя этим доконал… Давай о более приятных материях.

Я рад, что записки из города Непреклонска вышли отдельной книжкой, хоть и ничтожным тиражом. Некоторые эссе для меня — одни из самых удачных попыток обретения времени: «Контрапункт», «Март». «Миф»[10], «Уличное»[11] — о, особенно «Уличное» по личным причинам: я несколько лет жил в Блумсбери (пока дети не родились), знаю все эти места, даже а Hillel House бывал… В скобках: никакого Great Russel Square не существует, есть просто Russel Square, а неподалеку — Great Russel Street, на которой и была когда-то лавка «Westaway» с каким-то мировыми свитерами… всё в прошлом! Боже, как хотелось бы поговорить с тобой по телефону, но я прекрасно сознаю, почему это невозможно. Несколько месяцев тому звонил Пятигорскому[12], расспрашивал о тебе, но, будучи абстрактным человеком, он мне ничего путного не сообщил — ничего живого и релевантного. Хотелось бы просто поглядеть на тебя и послушать. Мечтаю повидаться с тобой в Лондоне, и чтобы ты пришел в гости (район Hendon) и проинспектировал мою библиотеку, и подарить тебе все книжки, которые тебе понравятся. Уже просто увидев тебя, я бы понял нечто существенное.* Приезжай, жду, приму как родного. Конечно, у меня к тебе масса вопросов житейского порядка, например, чем занимаются твои старшие дочь и сын? Но мне сейчас важнее был бы непосредственный контакт, назрела такая настоятельная необходимость. Итак, есть ли шанс, что ты окажешься в Лондоне в ближайшие годы?

В заключение вернусь к черновику ответа на твое письмо от 3 мая прошлого года. Ты меня чрезвычайно обрадовал этим письмом, что не принял близко к сердцу мой упрек и не прервал контакта. Моя реакция была продиктована элементарным стыдом за того несчастного brainwashed kid.[13]Много ли во мне нынешнем от него — трудно сказать. Скорее даже ничего, разве что в юридическом смысле. К фактической стороне у меня претензий нет, напротив — восхищаюсь твоей неисчерпаемой и трезвой памятью.

На немедленный ответ не рассчитываю. Но, если ты не поленишься, кинь мне уведомление на получение на <…>.

С любовью и надеждой на встречу,

Твой           И. С.

*Нечто существенное о себе самом.

 

 

1. Белла Юрьевна Улановская (1943—2005) — писательница.

2. Наталья Наумовна Рубенштейн (р. 1938) — эссеист, литературный критик, многолетний (вместе со Славинским) сотрудник Би-би-си.

3. Улановская // Звезда. 2005. № 7. Эссе вошло в книгу Ронена «Шрам» (СПб., 2007).

4. Борис Матвеевич Лапин (1905—1941) — поэт, прозаик, военный корреспондент. Был женат на Ирине Эренбург. О ней и Лапине см. в очерке Ронена «Послесловие»: Ронен О. Заглавия. СПб., 2013.

5. Повесть Улановской «Альбиносы» вошла в ее книгу «Личная нескромность павлина» (М., 2004).

6. Ронен О. В. М. Жирмунский и проблема преодоления в смене стилей и течений // Acta Linguistica Petropolitana / Труды Института лингвистических исследований. Т. 1. Ч. 1. СПб., 2003. С. 57—58.

7. Леность, инерция (англ.).

8. Паралич Белла (англ.) — распрострененная форма лицевого паралича.

9. Роберт Музиль (1880—1942) — австрийский писатель, драматург и эссеист, сторонник ритмической гимнастики.

10. Эти очерки вошли в книгу «Из города Энн».

11. Очерк «Уличное» вошел в книгу «Шрам».

12. Александр Моисеевич Пятигорский (1929—2009) — философ, востоковед, буддолог, писатель. Один из основателей Тартуско-московской семиотической школы. С 1974 жил и работал в Англии.

13. Ребенок, которому промыли мозги (англ.). По-видимому, речь идет о поведении Славинского ребенком на школьном собрании.

 

 

7

30. 10. 2005

Дорогой Фима,

вот попробуем по электрону, это проще.

Я поехал 14 октября в Петербург после Москвы и там узнал о смерти Улановской от Арьева[1]. Она молодец, умерла, как жила. Я ее знал лично, Никольская[2]нас познакомила по телефону после презентации моей книги в прошлом декабре. Тогда повидаться уже не удалось, но в начале июня я ее навестил дома. В конце июля, когда я опять был в Петербурге, она уже никого, кроме своей подруги, не принимала.

В Москве в этот раз кроме двух конференций (вторая в Доме Лосева о «Вехах») я проводил вечера в больнице у М. Л. Гаспарова. Он молодцом, работает лежа.

Приходится все про болезни, а это скучно. Мой паралич Белла прошел без следов после двух или трех недель. Стеноз аорты за год с мая 2004-го по май 2005-го не ухудшился, клинических симптомов нет, вот меня и отпустили гулять еще год. Главное, говорят, вести активный образ жизни. Я и веду. После путешествия в Россию, четвертого с прошлого декабря, давление немного подскочило, десять дней скакало, а теперь опять нормальное, однако завтра я буду у врача. Вероятно, мне надо повысить дозу моего лекарства на те — редкие — периоды, когда оно подскакивает. Лекарство не очень сильное, блокирует кальциевый канал, на жизни не отражается. Такие мои дела. Когда поднимается давление, настроение падает. В таких случаях я принимаю полтаблетки успокоительного под названием клоназепам. Очень рекомендую. Не дает эйфории и не создает привычки, если не злоупотреблять (как поступают здесь некоторые слабохарактерные люди, судя по Интернету). При джетлаге помогает уснуть без всяких побочных эффектов. Впрочем, я предпочитаю 100 г виски или лозовой ракии. Вот это и есть приятная вещь. А гантелями я тоже не злоупотребляю. Но если не делать зарядки регулярно, то начнется атрофия мускулов. У меня 7 лет назад так «замерзло» плечо, ужасно болело, пришлось ходить на физиотерапию, с тех пор я уж не манкирую, а даже в путешествие беру с собой резиновые ремни, привязываю их ручке двери в гостинице и упражняюсь. Одна беда в России — неохота таскать с собой спортивные туфли, да и трудно ходить по Невскому спортивным шагом.

 

 

1. Андрей Юрьевич Арьев (р. 1940) — литературовед, прозаик, литературный критик, соредактор (совместно с Яковым Гординым) журнала «Звезда».

2. Татьяна Львовна Никольская (р. 1945) — литературовед, библиотекарь, мемуаристка.

 

 

8

6. 11. 2005

Это я целую неделю не мог вернуться к письму, прости.

Медосмотры, лекции, хлопоты, зато давление стало опять нормальным, дозу лекарства повысили совсем немножко, но предстоит еще много осмотров и анализов.

Такой возраст, надо следить за собой.

Тем временем у Гаспарова было сильное ухудшение, его спасли, но он в реанимации и положение очень тяжелое. Грустное время. Он самый близкий мне старший товарищ в России и соавтор, много раз приезжал сюда, дважды на целый семестр.

Что еще написать тебе в этот раз. Конечно, это описка Great Russell Square, исправлю в книжном издании. Странное совпадение: как раз на углу около моей гостиницы взорвался автобус.

«Из города Энн» в Петербурге разошелся уже давно, в Москве, кажется, тоже. 1000 экз. по нашим временам значительный тираж для книги умственного содержания, я хотел 500, но это не окупило бы расходов издательства. Один мой знакомый вот затоварил Россию своими книжками, и они идут на развалах по рублю штука. А так, я слышал, в библиотеках за моей книгой очередь. <…>

Не знаю, попаду ли в Лондон. Дел у меня там нет. Но, может быть, что-нибудь подвернется. С января у меня отпуск до сентября, буду писать тут на месте, конференций в России пока не предвидится, хотелось бы весной слетать в Израиль.

Кончаю на этом. Будь здоров, напиши по электрону хоть и латинскими буквами, это быстрее.

Твой          И.

 

 

9

1. 1. 2006

Дорогой Фима!

Видишь, в чем недостаток бумажной почты: я уже больше месяца собираюсь написать тебе так, чтобы ты читал за кофием, да все откладываю, в то время как на электронные письма регулярно отвечаю в тот же день.

Итак, электронно поздравляю тебя и твоих с Новым годом и желаю здоровья.

Как это из тебя извлекали камни: резали или делали литотрипсию? С последней я знаком, мне делали в 89 году, чтобы разбить камень в почке. Простатой меня тоже пугали много лет назад, хотя ПСА было нормальное, но взяли биопсию. Ничего не нашли, только даром мучили, потом месяц кровь была в семени, нервных просят не смотреть. А все потому, что моей общей врачихе не понравилась моя простата на ощупь, дескать, «шершавая».

Как чувствуешь себя сейчас? У меня начался отпускной семестр, куча спешной работы, да и медосмотры тоже: посмотрели легкие, в конце января глаза будут смотреть, то ли новые очки надо, то ли катаракты растут.

Гаспаров умер через день после моего письма к тебе.[1] Я все время был в прямой связи по э-почте и по телефону с теми, кто был непрерывно при нем эти последние месяцы. Видел его последний раз 14 октября, в Каширском онкологическом центре, и не было у меня чувства, что вижу его последний раз. Он мне часто снится, и жене тоже, поэтому и сейчас нет чувства, что он мертв.

Еще померли за это время из моих знаменитых старших коллег В. Н. Топоров[2] и Е. М. Мелетинский[3], а незадолго до Гаспарова мои добрые знакомые чеховед Чудаков[4] и лингвист Старостин.[5] Старостину был всего 51 год. Я уже перестал реагировать: в самом деле, как под обстрелом, привыкаешь, вдобавок я столько в прошедшем году писал о мертвецах или о тех, кому суждено было умереть вскоре, что выработал какой-то иммунитет к смерти. Только противно, что молодежь мне пишет к Новому году: «берегите себя». Кажется, у них маленький тотализатор: кто следующий?

Да, Гаспаров в «Записях и выписках» часто путал или перевирал цитаты, недаром он считал такие ошибки у Мандельштама, как «Равноденствие» (вместо «солнцестояния»)[6], «методом». «Время ломает меня, как монету»[7] — это ради звукового повтора. В научных работах он этого избегал.

В конце ноября я должен был по спешной просьбе Арьева написать «Из города Энн» о Гаспарове для январского номера «Звезды».[8]Кроме того, необходимо сочинить научную статью для сборника в его память. Все спешно. <…>

В следующий раз постараюсь распечатать свое письмо на бумаге, вложить в конверт, наклеить марочку и бросить во время утренней прогулки в почтовый ящик. Но здесь почта приходит не к первому завтраку, а даже и ко второму не всегда, кофе не пью уже лет шесть, а только зеленый чай. Жене варю кофе. Впрочем, последний месяц опять раз в неделю стал делать кофе и себе: появился мой любимый ямайский, «Blue Mountain», это большой соблазн, крепко ударяет теперь с непривычки.

Еще раз прошу прощения за долгое молчание и желаю здоровья.

Твой          И.

 

 

1 7 ноября 2005.

2 Владимир Николаевич Топоров (1928—2005) — лингвист, филолог, один из основателей московско-тартуской семиотической школы.

3. Елеазар Моисеевич Мелетинский (1918—2005) — филолог, историк культуры.

4. Александр Павлович Чудаков (1938—2005) — литературовед, писатель.

5. Сергей Анатольевич Старостин (1953—2005) — лингвист, полиглот.

6 В стихотворении Мандельштама «Равноденствие» (1914) описано летнее солнцестояние, самый длинный день в году (20 или 21 июня).

7. Гаспаров М. Л. Записи и выписки. М., 2008. С. 131. У Мандельштама: «Время срезает меня, как монету», из стихотворения «Нашедший подкову (Пиндарический отрывок)» (1923). Мандельштам О. Соб. соч. В 4 т. М., 1993. Т. 2. С. 45.

8. Эссе «Ось», вошедшее в книгу «Шрам».

 

 

10

7. 15. 2007

Маэстро,

прости, что с таким запозданием поздравляю тебя с семидесятилетием. Живи до ста двадцати! Нам всем надо жить долго, мы еще увидим такое… В качестве подарка прими маргиналию к Мандельштаму — «Язык булыжника мне голубя понятней».[1]Обнаружил недавно у Герцена: «Не только гостиные 18-го столетия не существуют — эти удивительные гостиные, где под пудрой и кружевами аристократическими ручками взлелеяли и откормили аристократическим молоком львенка, из которого выросла исполинская революция…» (Былое и думы, ХХХ, 2).[2]

Хотелось бы восстановить электронный контакт. Повидаться уже не надеюсь, но ты из тех немногих, с кем мне удается поддерживать воображаемый диалог в значительной мере благодаря твоим эссе в «Звезде», но и без и задолго до них такой разговор шел, затухал, прерывался и вновь возникал. Но сейчас такой момент настал, что мне от тебя понадобилось не предполагаемое, а реальное высказывание. Или хотя бы вопросы. Без конкретных вопросов не могу рассказать о себе — не знаю, что для тебя существенно, а о тебе хотел бы знать многое, что бессмысленно задавать наводящие вопросы. Ты такую существенную роль сыграл в моей жизни, и сам по себе ты настолько состоялся, что любое твое off the cuff[3] приобретет для меня ценность, которая тебе показалась бы несуразно преувеличенной.

Попытаюсь все-таки:

Вышел ли ты на пенсию? Что поделывают твои старшие дети? Ес<ть> ли шанс, что ты появишься в Лондоне? Я по состоянию здоровья уже никуда не езжу. Как тебе удалось бросить курить, сколько это заняло и чего это тебе стоило? Твои впечатления от Ленинграда—Петербурга, чем подробнее, тем лучше, мне внятно все! Знаком ли ты со своим иллинойским соседом Бобышевым? У нас с тобой, если разобраться, дюжины две общих знакомых, — как это получилось? В принципе этот список вопросов бесконечен, но не буду морочить тебе голову.

Твой          Е. С.

 

 

1. Первая строка стихотворения Мандельштама (1923).

2. Герцен А. И. Былое и думы. Л., 1947. С. 296. Имеются в виду строки из этого стихотворения Мандельштама: «И молоко и кровь давали нежным львятам; / А подрастут они — то разве года два / Держалась на плечах большая голова!» (Мандельштам О. Собр. соч. Т. 2. С. 47—48).

3. Экспромтом (англ.).

 

 

11

31. 3. 2008

Дорогой Фима!

Пришло сегодня твое бумажное с красивыми марочками письмо от 24-го, а с ним вместе еще одно бумажное, от моего самого старого (на два года старше меня) киевского друга Юры Фурманова[1], он знаменитый хирург стал, а дружили мы с 44 года, со двора Биохимического института, его мама там работала, Софья Федоровна Эпштейн. Он нашелся года два назад, через одну из моих киевских читательниц.

И он тоже предпочитает печатать на древней пишущей машинке, хотя изредка пишет э-почтой — через внука. Я это свое пошлю твоей жене прикреплением.

Да. Мы оба утратили киевское произношение, хотя я по-прежнему иной раз говорю арбузы`, что возмущает мою жену еще больше, чем моя привычка держать кусочки арбуза в рассоле из-под огурцов — в качестве закуски. Она ребенком росла в Таллине, и для нее арбуз — дело святое, там их не было.

Сейчас пишу тебе сравнительно подробно, выдался свободный день: на прошлой неделе отослал очередной «Из города Энн», вчера кончил годовой налоговый отчет, завтра лекционный день, а послезавтра надо заняться статьей для очередного сборника конференций в Доме Лосева, на саму конференцию («Античность и русский модернизм») я не смог приехать, т. к. в октябре было еще запрещено мне поднимать больше 10 кг, но доклад я пообещал, «Вергилий у акмеистов».[2]

Вот то-то оно и есть. «Есть так много жизней достойных, Но одна лишь достойна смерть».[3] Такой смертью мы уже вряд ли умрем, но смерть бывает облагорожена неизбежностью, внешними вечными железными законами или житейской случайностью, которые надо принимать мужественно, а умирать раньше срока из-за дурной привычки — пошло. Это мое глубокое убеждение. Начинается в юношестве, когда это «Давай покурим белых сигарет»[4], а кончается тем, что «И сигарета будет мой Дантес».[5]У Бродского это была слабость характера, безвольность, нервы, да и, между нами говоря, дурной вкус (курил он «Кент», ужасную, вонючую, но прилипчивую гадость). Не бери с него пример. <…> Брось, говорю. А то «бронхит», «зимняя депрессия», что за ерунда, это все от курения. И зима хороша, только бы побольше этих зим. Еще на прошлой неделе я — в который раз — два часа прямо с утра лопатил снег с подъезда к гаражу, столько его выпало. Крон[6], конечно, не то, но и на кишечник курение влияет раздражительно, я уверен, что все это тебе говорили врачи. Послушай меня, раз уж я для тебя что-то значу, то позволь мне оказать на тебя благотворное влияние. Брось. Твоя жизнь сразу изменится, все станет вкуснее и радостнее.

Гарик Биндер был в школе довольно неприятный персонаж, учился очень средне, был драчун, но без выдержки. Его в третьем классе зецнули по башке невыливайкой в мешочке (помнишь — их раскручивали на шнурке, когда дрались), она разбилась, он стал ужасно рыдать басом и размазывать себе по морде кровь, фиолетовые чернила и зеленые сопли. Мне он написал не без укоризны: «ты чуждался наших буйных забав». Еще бы. Мама у него была милая грустная еврейка, часто спрашивала мою маму, как бы на него повлиять, и потом еще интересовалась, где я и как. Прожил он всю жизнь в Киеве, школьным учителем математики. Теперь с семейством где-то в Бадене, переехал туда года 2—3 назад и очень доволен жизнью. <…>

Вот и я все думаю, кому бы раздать кой-какие книжки, ставить их некуда, а еще и в служебном кабинете полно. Улановская у меня есть, спасибо, знаешь, я напечатал о ней еще кое-что, в февральском номере «Звезды».[7] И словарь тоже есть.

Кто же еще наши общие знакомые? В Петербурге кроме звездинцев я больше знаком с молодежью (т. е. кому между 30-ти и 40-ка, примерно).

 

 

1. Юрий Александрович Фурманов (р. 1935) — хирург, доктор медицинских наук, писатель.

2. Ронен О. Вергилий у акмеистов // Античность и русская культура Серебряного века. К 85-летию А. А. Тахо-Годи. Под ред. Е. А. Тахо-Годи и М. Ю. Эдельштейна. М., 2008. С. 104—115.

3. Из стихотворения Н. Гумилева «Смерть» (1915).

4. Из стихотворения И. Бродского «Гость» (1961). У Бродского: «Теперь покурим белых сигарет».

5. Неточная цитата из стихотворения И. Бродского «Хотя — жить можно. Что херово…». У Бродского: «но сигарета — мой Дантес» (1977).

6. Болезнь Крона — тяжелое заболевание желудочно-кишечного тракта, которым много лет страдал Е. Славинский.

7. Ронен О. Что остается // Звезда. 2008. № 2. Позднее вошло в книгу: Улановская Белла. Одинокое письмо: Неопубликованная проза. О творчестве Б. Улановской: Статьи и эссе. Воспоминания. М., 2010.

 

 

12

11. 8. 2008

Дорогой Фима!

Мои мертвецы[1] вряд ли бы тебе понравились in vivo. Но я всегда пишу о друзьях с дружеским чувством, хотя и не скрываю тех их сторон, которые мне были чужды. Одна бывшая корреспондентка мне написала: «За что вы так любите Берберову?»[2]

Твое сравнение с Монтенем[3], разумеется, мне очень лестно, но, хотя я его люблю, никогда не брал его за образец и довольно давно не перечитывал. Пишу я о книгах и о словесности, а только отчасти о жизни, протекавшей на их фоне, и стараюсь, чтобы даже в почти чистом воспоминании, таком как «Шрам»[4], была и литературная сторона: там это поэма Асеева[5] об эвакуации, сценарий Довженко[6], рассказ Солженицына[7] и еще кое-что. Время же подано у меня, как в начале очерка «Переводное»[8], своим инвентарем. Это уроки юго-западной школы, а отчасти и Пруста и некоторых венгерских писателей. Но это не важно, да и скучно мне анализировать собственные приемы. Я понимаю, что не все тебе в моих опытах нравится, поскольку ты написал об их «неравноценности», у нас разные вкусы и — как мы выяснили еще в начале нашей переписки — почти противоположные нравственно-политические устои, но мне было бы интересно и важно знать, какие именно из моих опытов ты считаешь менее удачным и в каком отношении, художественном или же по высказываемым в них суждениям.

Завтра опять за дело. В середине апреля кончатся лекции, потом экзамены, а в начале мая я приглашен в Принстон с докладом. В конце июня, если будут силы, то у меня конференция по стиховедению в Москве и что-то в Петербурге, а вообще летом буду готовить большой сборник своих работ для московского изд-ва «Русский дом» (это при институте «Русское зарубежье»).[9] Пора бы и отдохнуть, но чувствую, что это как на велосипеде: пока еду, держусь, а если остановлюсь, то свалюсь.

Посылаю. Напиши, дошло ли.

Твой  И.

 

 

1. «Мертвецы» — эссе в двух частях («Хецрон» и «Руди»), вошедшее в книгу «Шрам».

2. Очерк к столетию Н. Берберовой «Берберова (1901—2001)», вошел в книгу «Из города Энн».

3. Речь идет о книге Монтеня «Опыты» (1580).

4. Первый очерк из книги Ронена под тем же названием.

5 В этом очерке Ронен приводит отрывок из первоначальной версии стихотворения Асеева «Москва — Кама» (Ронен О. Шрам. С. 8).

6. Имеется в виду киноповесть Довженко «Украина в огне» (1943) (Там же. С. 6).

7. Рассказ А. И. Солженицына «Случай на станции Кречетовка» (1963) (Там же. С. 17).

8. Очерк вошел в книгу «Из города Энн».

9. Сборник не вышел.

 

 

13

<2008>

Дорогой Фима!

Странно: в эту минуту меня прервал телефонный звонок Бахыта Кенжеева[1], с которым я лично не знаком. Он получил две моих синих книжки в подарок от невесты, и они решили найти мой номер телефона и позвонить мне, чтобы высказать благодарность и добрые чувства — от своего имени и от имени «русской литературы, которой сейчас нужен именно такой голос», сказал Кенжеев. Признаться, такие случаи меня трогают. Я ведь пишу для собственного развлечения и ради удовольствия совсем немногих читательниц и читателей, но иногда приходят письма от неизвестных, из «глубинки», где моих книг даже по Интернету не заказать, потому что почта не доставит, с рассказами, как ездили в «Питер» специально, купить «Шрам» в «Звезде», и как вышивали шелком «обкладинку» для него, или как мой очерк об Анненском «помог жить в тяжелые дни». И вот, хотя я догадываюсь, что именно тебе меньше нравится в моем писании, мне хотелось бы, чтобы ты это вкратце сформулировал. Мне интересно, в чем люди расходятся при взаимной доброжелательности. Я ведь антрополог-любитель, я считаю, что главные конфликты в мире не социальные, а между сложившимися — при выживании или гибели — типами человеческих характеров.

Отсюда, естественно, можно перейти к мертвецам. Нонна Слепакова[2] — это не та ли поэтесса, которая послужила прототипом для интересного стихотворения Рейна «Нинель»? С Бродским я был знаком поверхностно, это был случай, когда сильный и беспримесный дух поэзии ощущался в присутствии человека, хотя сами стихи (кроме, может быть, «Школьной антологии») ничем не привлекали. Белла — если это Ахмадулина[3] — то для меня пример скорее магазинного манекена поэзии, а если Улановская, то ты знаешь мое отношение к ней по очерку в «Шраме» (я еще написал про ее посмертные вещи в № 2 «Звезды» за текущий год).[4] Был я у нее в гостях в июле 2005, незадолго до ее смерти, прекрасная женщина, даже и не приходится скорбеть о том, что она так мало написала. Она так хотела: ее талант упрек всему прошлому и нынешнему многословию.

Не знаю, такое уж ли мы начитанное поколение, мы читали много, но неразборчиво, вспоминая свои детские годы, я вижу, что книга Воронцова-Вель­яминова[5] «Вселенная»[6] была важнее для меня, чем потоки повестей и романов.

Мои дети без интереса пробовали читать «Трех мушкетеров», зато глотали и усваивали массу книг по разным наукам, по истории науки, по истории вообще и т. д. Сейчас период упадка в искусствах, в музыке одно исполнительство, в поэ­зии посредственность, которую читают только сами поэты, в живописи и архитектуре бездарность, в то время как в науке порог неслыханных свершений, особенно в биологии. Я жалею, что способности мои были не в той области, что у отца[7], и рад, что мои дети пошли скорее в него и в маму[8], чем в меня, боковую мутацию.

Под паршивым экзистенциализмом я имел в виду в первую очередь Гейдеггера и Сартра, в ранней молодости я тоже это читал, но скоро увидел, что это словоблудие, да и замешанное на гадкой политике. Из всех, кого называют «экзистенциалистами», я по-прежнему нахожу очень умным и интересным Льва Шестова. Вред от немецких и французских был очень велик, я по сей день благодарен Лукачу[9], который мне посоветовал: почитайте лучше «Феноменологию духа».[10] В молодости ведь нас тянет на модные пакости.

О Петербурге: он грустен, почти как Будапешт, но прекрасен, и там близкие друзья. Остальное ты найдешь в моих книгах — особенно между строк, например в описании Сенной.

На Ваикики[11], где я уже был 20 лет назад, я надеюсь не только отдохнуть, но и вспомнить тот порыв, который пробудили во мне две вещи Лондона, перепутавшиеся в памяти: «When Gods Laugh» и «Kanaka Surf».[12] Там описание целомудренного брака (как хотел бедный Блок) и идеальной сильной женщины. Я перечитал их, оказалось это разные рассказы, русский перевод ужасен, английский оригинал совсем непримечателен, но я попробую переписать. Давно не обрабатывал эту тему.

На этом кончаю, работать надо. Не забудь, о чем прошу, напиши, что и как неравноценно. Когда-нибудь, может быть, напишу опыт о читателе.

Будь здоров, Толя[13] говорит, что ты все еще куришь. Брось!

Твой          И.

 

1. Бахыт Шкуруллаевич Кенжеев (р. 1950) — поэт. Дальше идет речь о книгах «Из города Энн» и «Шрам».

2. Нонна Менделевна Слепакова (1936—1998) — поэт и переводчик.

3. Белла Ахатовна Ахмадулина (1937—2010) — поэт и переводчик.

4. Ронен О. Что остается // Звезда. 2008. № 2.

5. Борис Александрович Воронцов-Вельяминов (1904—1994) — астроном, автор научно-популярных книг по астрономии.

6. Воронцов–Вельяминов Б. А. Очерки о Вселенной. М., 1951.

7. Имре Сорени (Szörényi Imre; 1905—1959) — венгерский биохимик, член Венгерской АН, создатель Института биохимии Венгерской АН.

8. Бронислава Захаровна Сорени (1908—1980) — биохимик.

9. Дьердь Бернарт Лукач (наст. имя Дьердь Бернарт Левингер, в советские годы Георгий Осипович Лукач; 1885—1971) — венгерский философ, представитель западного марксизма в философии и литературоведении.

10. Первая крупная работа Гегеля, опубликована под названием «Система наук. Первая часть. Феноменология духа» (1807).

11. Вайкики (Waikiki) — район города Гонолулу на острове Оаху, Гавайи.

12. Речь идет о рассказах Джека Лондона: «Когда Бог смеется» («When God laughs») и «Прибой Канаки» («The Kanaka Surf»).

13. Анатолий Шейнюк — скрипач, педагог.

 

 

14

10. 9. 2010

Дорогой Фима, вот ты и присоединился к электронному быту. Как здоровье? У меня неплохо, но надо снимать с левого глаза катаракту, морока, назначено через 10 дней. В Петербурге было отлично, только очень густо: конференция по мистицизму, которую устроили Светликова[1] и Зенкин[2], презентации книги Гордина[3], арьевского издания переписки Георгия Иванова (в приятном магазине при изд-ве «Петрополис» на Австрийской площади)[4] и моей третьей «Из города Энн» — «Чужелюбие» в Музее Ахматовой. Из старых друзей повидал Игоря Смирнова[5], из более новых знакомых — чету Кушнеров[6], Аркашу Блюмбаума[7], Галочку Кондратенко[8], издателя «Пушкинского дома» Комарова[9] — и кучу незнакомой молодежи, симпатичной. Потом пирушка уже в помещении «Звезды». Петербург похорошел, многие дома отремонтированы, а главное — убраны на Невском уродливые растяжки поперек проспекта и гадкие рекламные щиты. Нищета тоже сильно поубавилась. Книгу Улановской я сразу получил и от Новоселова[10], и от издательства — там ведь два моих очерка, перепечатанных из «Звезды» <…>. Теперь уж пиши, это легче, чем на бумаге.

Твой          И.

 

 

1. Илона Юрьевна Светликова — филолог, культуролог.

2. Сергей Николаевич Зенкин (р. 1954) — литературовед, переводчик.

3. Имеется в виду книга Якова Гордина «Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского» (М., 2010).

4. Георгий Иванов. Ирина Одоевцева. Роман Гуль: Тройственный союз (Переписка 1953—1958 годов) / Публ., сост., коммент. Андрея Арьева и Симоне Гуаньелли. СПб., 2010. Книжный магазин-салон на Австрийской площади к изд-ву «Петрополис» прямого отношения не имеет.

5. Игорь Павлович Смирнов (р. 1941) — философ, филолог, теоретик литературы, культуролог.

6. Александр Семенович Кушнер (р. в 1936) — поэт, критик, литературовед и его жена Елена Всеволодовна Невзглядова — поэт, филолог.

7. Аркадий Борисович Блюмбаум (р. 1967) — филолог.

8. Галина Леонидовна Кондратенко — зав. редакцией журнала «Звезда».

9. Геннадий Федорович Комаров (р. 1944) — поэт, основатель и главный редактор поэтической серии при издательстве «Пушкинский фонд».

10 Владимир Иванович Новоселов (р. 1945) — филолог, муж Б. Улановской.

 

 

15

8. 10. 2010

Дорогой Имре, у меня наконец появился собственный электронный адрес <…>, запомни и пользуйся. Надеюсь, ты здоров. Если будет время, опиши свои впечатления от Питера. У меня ничего нового. Наладилась переписка с Марьямовым.[]1 Читаю неопубликованную прозу Улановской — у тебя эта книжка есть? Если нет, могу прислать.

Твой          Ф.

 

 

1. Юрий Исаакович Марьямов (р. 1936) — сценарист и режиссер-документалист из Киева.

 

 

16

11.10. 2010

Драгоценный Имре, спасибо за насыщенное письмо. Чувствуется, насыщенный был визит. Завидую твоей мобильности, силе воли и чувству долга. Умиляют два совпадения: 1) я тоже однажды был на пьянке в редакции «Звезды», и 2) то, что тебе предстоит удаление катаракты, — я подвергся этой операции ровно год назад, и тоже на левом глазу, пережил неприятные полчаса, зато потом глаз стал как новенький… Ошеломило название «Австрийская площадь». И не подозревал даже о существовании таковой в Северной Пальмире. Как она называлась при старом режиме? Но самое интригующее — твое участие в конференции по мистицизму, который никак не вяжется с моим представлением о тебе. Wow! Сообщи хоть тезисы доклада.

 

 

17

12.10. 2010

Дорогой Фима, Австрийская площадь, говорят, получила название при Собчаке в честь визита австрийской канцлерши. Это красивый перекресток Каменноостровского и ул. Мира (до сих пор не переименованной обратно в Ружейную), метров 500 от метро «Горьковская». Прежде у нее как будто никакого имени не было, народ называл «Круглая площадь», хотя она восьмиугольная. Хотели ее оборудовать под венскую, с австрийскими магазинами и даже урнами для мусора, но ничего не сделали. Впрочем, заметил я на углу банк с немецким названием. Насчет мистики ты не обратил внимания — у меня много мистических наблюдений в рубрике — в частности, о совпадениях как залоге, а последняя моя напечатанная научная работа о личной мистике Блока, с совсем новым истолкованием его отношения к своему браку и к чужому ребенку жены: «„Дитя Гоголя“ и сюжет Блока в 1909 году». Это был мой доклад на конференции в ИМЛИ летом 2009-го, он напечатан в последнем № Известий ОЛЯ РАН за 2009-й и есть в Интернете, насколько я помню. Будет и в «Шахматовском вестнике», когда очередной номер выйдет. А конференцию «Интеллектуальные рамки современной мистики»[1] устраивали Зенкин из РГГУ и гениальная Светликова, которая пишет книгу об идеологии Московского математического кружка в связи с Бугаевым и Аблеуховым Белого. Были на конференции Кантор[2] из Парижа и Грэм[3] из MIT[4], соавторы нашумевшей книги «Naming Infinity»[5] о роли имяславия в развитии московской математики. Но были и зануды, без этого не обойдешься. Извини, если уже об этом писал. Еще хорошая новость — отличный грузинский ресторанчик на Гагаринской, с настоящим густым кахетинским, привозят в бочках. Мой доклад могу прикрепить не совсем обработанный (тезисов нет), а более полная (но и «художественная») версия будет в ноябрьской «Звезде».[6] Из грустных новостей: скончался в Иерусалиме Илья Захарович Серман[7], ты его, наверно, знал. Ему было 97, он вдруг сдал, пишут мне, в последние месяцы, перестал узнавать людей, dementia senilis[8]. А еще прошлой зимой ездил в университет. Жму руку.   И.

 

 

1. Конференция «Интеллектуальный язык эпохи: История идей, история слов» состоялась в РГГУ 16—17 февраля 2009 года.

2. Жан-Мишель Кантор (Jean-Michel Kantor; р. 1946) — французский математик и историк математики.

3. Лорен Р. Грехем (Loren Graham; р. 1933) — американский историк науки, специалист по истории русской и советской науки.

4. Массачусетсткого технологического института.

5. Имена бесконечности (англ.). Graham Loren and Kantor Jean Michel. Naming Infinity. A True Story of Religious Mysticism and Mathematical Creativity, Cambridge, Mass. & London, England, 2009.

6. Эссе «Наизнанку» вошло в книгу Ронена «Заглавия» (СПб., 2013).

7. Илья Захарович Серман (1913—2010) — литературовед, специалист по истории русской литературы XVIII—XIX веков. Работал в ИРЛИ. С 1976 — профессор русской филологии Еврейского университета в Иерусалиме.

8. Dementia senilis (лат.) — старческое слабоумие.

 

 

18

1. 11. 2010

Спасибо за письма о Питере, я как будто там побывал, ей богу, — между тем как (по состоянию здоровья) провожу время на кухне или в садике, наблюдая смену времен года. Вместе с тобой скорблю об уходе И. З. Сермана, я с ним знаком с незапамятных времен и очень любил его, и он ко мне с симпатией относился. Впал в меланхолию, праздность моя способствует смертному греху уныния. Читаю твой доклад и пытаюсь увязать сложившееся давно представление о тебе с мистицизмом и его культурой. К сожалению, у меня не было мистического опыта (за одним исключением), никаких там озарений, откровений, просветлений, и черти не являлись, и черный монах[1] не летел навстречу, уменьшаясь в размерах… то есть я воспринимаю мистику и ее параферналии исключительно как литературу. Как давнему фанату сайенс фикшн мне приятно было убедиться, что ты признаешь высокий статус за этим жанром. Значит, ты все-таки демократ.

Перечитываю «Одинокое письмо» Улановской.[2] Возникают ассоциации с Прустом, — наверно, я уже того… Заинтриговало имя лирической героини — Елица Олан. Явно придуманное, в природе таких нет. Анаграмма — чего?

Замечательно, сколько у нас общих знакомых!

Будь мне здоров[3], пиши по настроению.

Ф.

 

 

1. «Черный монах» — повесть А. П. Чехова.

2. Улановская Б. Одинокое письмо. М., 2010.

3. Перевод идишистского прощания. См. примеч. 7 к письму 28.

 

 

19

1. 11. 10

Что ты, дорогой, Елица — распространенное у юных славян имя, от Елена, даже у Пушкина есть, «Яныш королевич». Фамилия Олан тоже распространенная — в Турции, например, но и в других странах — от названия романоязычных народов, ола, с огублением — влах. Нет, мой интерес к НФ[1] не свидетельствует о демократизме, высокого статуса я ни за одним жанром не признаю, а только за отдельными произведениями. Что касается НФ, то, наоборот, я сильно различаю тут дешевку для быдла, от настоящего профетизма, какой бывал у Уэллса — да и у поздних Стругацких, но по специальности я занимаюсь и тривиальной литературой. И, уверяю тебя, чтобы заниматься мистикой, не обязательно самому быть мистиком. Это буддологи, как покойный Пятигорский, считают, что, чтобы понять буддизм, надо самому быть буддистом. Среди моих предков были и масоны высокого посвящения (дед), и видные теософы (бабка, тоже с отцовской стороны), у меня, что касается мистического опыта, открытые взгляды, но сам я от религии всегда держался в стороне. А ты не впадай в праздность. Если двигаться с места трудно — садись и пиши, сочиняй что-нибудь. Помогает. Или переводи, ты ведь умеешь. Не знаю, видел ли ты в «Звезде» мой опыт «Переводы»[2], в сентябрьском, кажется, номере. Там много смешного.

Жму руку, пиши.

 

 

1. НФ — научная фантастика.

2. Эссе «Переводы» вошло в четвертую книгу Ронена из города Энн — «Заглавия».

 

 

20

3. 2. 2012

Просто хочу, пока не настал Апокалипсис, пожелать здоровья, запоздало поздравить с Новым годом, напомнить о себе, навеки тобой восхищенном и столь многим тебе обязанном, твой Фима

Этэчмент[1]:

Из книги «A Collection of International Recipes Contributed By World Service Staff», BBC Publications, London 1996[2]:

Piquant Sauce for Avocado & Seafood by Efim Slavinsky, Russian Service.[3]

Дальше цитирую переводя на русский, т. к. по-английски печатаю очень медленно.

«Одну-две дольки чеснока размозжить. Четвертушку лимона выдавить туда же. Размешать. Половину чайной ложки английской горчицы. Пол-ложки растительного масла. Размешать. Три-четыре-пять чайных ложек греческого йогурта или сметаны. Размешать. Хранить, герметически закрыв мисочку приставучей пленкой, иначе весь холодильник провоняет чесноком».

Как видишь, я тоже кое-что выдал «отсюда в вечность» (так в 50-х годах безграмотно, но энергично — мне нравится! — перевели название романа Джеймса Джонса «Отныне и во веки веков»[4], в сборнике статей «Современная американская литература на службе империализма», Госполитиздат этсетера).

Придумал также изумительный рецепт приготовления тигриных креветок, on demand.[5]

 

 

1 Attachment (англ.) — приложение.

2. Собрание кулинарных рецептов из разных стран, подготовленное сотрудниками всемирной службы Би-би-си. Лондон, 1996 (англ.).

3. Пикантный соус для авокадо и морепродуктов Ефима Славинского, Русская служба.

4. Роман американского писателя Джеймса Рамона Джонса «From Here to Eternity», в русском переводе так же — «Отныне и вовек».

5. По запросу (англ.).

 

 

21

4.2. 2012

Дорогой Фима,

спасибо, и тебя с Новым годом. Какой там апокалипсис, это все газетчики пужают. Но Гольфштрем, кажется, действительно движется к американским берегам, как в романе Жюля Верна.[1] В Европе холодно, а здесь 40—50 F.

При случае попробую изготовить этот твой соус. Занятость безумная — кроме всех дел много времени уходит на физиотерапевтические упражнения.

Этот идиотский перевод «From here to eternity» я знаю. Хуже него только «Праздник, который носишь с собой».[2] Русские переводчики с 40-х гг. вообще халтурщики. Я время от времени сопоставляю любимовские[3] хваленые версии с оригиналом — жуткое безобразие.

Юра Марьямов в Нью Йорке, ты знаешь. Смелый человек, я бы не отважился в наши годы. Его жена Наташа, между прочим, изумительная повариха. Мы с Парнисом[4] как-то на хануку у них обедали — объядение. Твой  И.

 

 

1. Описание Саргассова моря с его западным течением — Гольфстримом — в романе Жюля Верна «Двадцать тысяч лье под водой» («Vingt mille lieues sous les mers») (1870).

2. Имеется в виду книга воспоминаний Эрнеста Хемингуэя «A Moveable Feast». На русском была издана под заглавием «Праздник, который всегда с тобой».

3. Николай Михайлович Любимов (1912—1992) — переводчик французской и испанской литературы.

4. Александр Ефимович Парнис (р. 1938) — литературовед, специалист по русскому модернизму.

 

 

22

25. 2. 2012

Драгоценный Имре! Часто тебя вспоминаю, с благоговением и благодарностью, продолжаю некий диалог с тобой, начавшийся на заре юных лет, перечитываю твои эссе с большой пользой для себя, — столько в них поучительного, и главное — они грамотные, что такая редкость… ну, и т. п… А беспокою лишь потому, что хотелось бы получить от тебя разъяснения (вказивки[1]) по поводу того, что ты называешь «стеб» (a. k. a.[2] сократовская ирония, пародия, глум, подначка и т. п). Повод пустяшный, можешь вообще не утруждаться ответом <…>. Так вот: что же в этом плохого? Сам собой вспоминается Рабле. Стеб прослеживается вовсю еще у романтиков, зря мы, что ли, с юности помним наизусть целые строфы и абзацы Гейне?.. Ну и, там, Киркегор… Уайльд… Ильф… Ивлин Во… (Вот у А. Платонова стеба нет, замечу в скобках… ну, так он — агитатор и вообще был смертельно серьезен). Тут ты меня можешь упрекнуть в том, что я слишком расширительно толкую сам термин «стеб»… но все-таки?..

В частности, что касается изобразительного искусства, мне встретился такой довод: двести лет назад оно было основным поставщиком визуальных образов, теперь этим занимаются дизайн и реклама, они нам делают красиво, и художнику остается лишь уходить в неисследованные области и модусы… Собственно, это его долг, и тут неизбежен риск. Отсюда — издержки в виде кучи мусора на полу галереи, какашек на полотнах, — но какие есть возражения против усов, пририсованных Моне Лизе?[3] Я бы такую Мону себе на стенку не повесил бы, но почему бы не ухмыльнуться при виде оной? После этого уже не купишься ни на какого Глазунова.[4]

О стебе в современной музыке подробно расписано в «Докторе Фаустусе»[5], он представлен как унылая неизбежность на определенном этапе.

Но мне гораздо важнее область текстов. Литература уже не может быть училкой жизни — не справляется, разве это не очевидно? Может быть, надо рассматривать стеб как антидот пачканью мозгов и душ политтехнологами, идеологами, аятоллами, журналистами? «Попробуем же отстраниться, взять век в кавычки»[6], как советовал один наш современник, чья недлинная поэма «Представление»[7] есть сама по себе образцовый стеб.

В театре, опере, балете я не разбираюсь.

Есть и пределы стебу, я их отлично сознаю. Их определяют: хороший вкус, воспитанность, стремление не делать бо-бо (разве что в целях самообороны)… Выходка разнузданных дурочек в восстановленном, пусть даже из пластмассы, ХСС отвратительна — но это все же храм, да?[8]

Мусульмане в массе своей, заметь, не знают, что такое стеб. Ну, так у них на календаре 15-й век. Дождемся ли мусульманского Рабле?..

В спорте нет стеба.

Жду указаний. Пиши, но только если есть время, здоровье, охота и предрасположенность. Твой  Е. С.

P. S. У Марьямова, кажись, налаживается: он сдал на права, — значит, английский его не на нулевом уровне.

 

 

1 Указания (укр.).

2. Also known as (англ.) — также известно как.

3. Французский художник Марсель Дюшан (Marcel Duchamp;1887—1968) на репродукции «Моны Лизы» Леонардо да Винчи пририсовал ей усы и бородку (1918). Это изображение стало своего рода манифестом для дальнейших авангардистских течений изобразительных искусств.

4. Илья Сергеевич Глазунов (1930—2017) — художник, педагог.

5. Роман Томаса Манна (1947).

6. Цитата из стихотворения Иосифа Бродского «Пьяцца Маттеи» (1981).

7. Стихотворение Иосифа Бродского (1986).

8. Подразумевается имевший большой резонанс «перформанс» трех участниц панк-группы «Pussy Riot» в московском храме Христа Спасителя 21 февраля 2012.

 

 

23

25. 2. 12

Дорогой Фима, трудно было открыть твои вопросительные знаки. Пиши латиницей, пожалуйста. Стеб я понимаю иначе: это в первую очередь хамство и ложь, глум, лишенный остроумия <…>. Хамство — не веселая вещь, это погромный хохот. Я от этого отстраняюсь, как стараюсь уходить от всякого зла.

Твой  И.

Извини, дорогой Фима, Я немного отрывисто тебе ответил. На днях умер Дмитрий Набоков[1], это большая для меня душевная утрата. В присутствии таких теней не хочется даже на секунду вспоминать журнальное хулиганье.

Твой  И.

 

 

1. Дмитрий Владимирович Набоков (1934—2012) — переводчик, оперный певец, сын В. В. Набокова, умер 23 февраля в Швейцарии.

 

 

24

25. 2. 2012.

Все понимаю, дорогой! Извиняться тебе не за что, ей-богу. Скорей уж ты меня извини за вторжение по пустейшему поводу — заранее было ясно, что тут между нами неизбежны терминологические расхождения. Извини также за то, что не умею печатать на латинице. Знаю, что лет через тридцать кириллица вый­дет из употребления — но меня уже не будет. Кроме того, я сейчас на стеройдах, от них дрожат руки, по клавишам не попадаю… Скажи, как тебе моя система транслитерации?     Ф.

 

 

Письмо написано латиницей.

 

 

25

25. 2. 12

Да не важно, какая система, их три, удобнейшая библиотечная, но пользуюсь электрической, j вместо й, потому что нет у меня и с хашеком. По интересному совпадению и я тоже на стеройде сейчас от обострения тромбоцитопении. Здорово помогло сразу, но вот сон нарушен. Ничего. Ты пиши тогда кириллицей, это небольшая возня для меня взломать, но не беда. Кстати, о докторе Фаустусе, которого ты упомянул, я писал дважды: в своем интервью «Надо знать, что значит эта музыка» в НРК[1], а потом в опровержении на издание писем Гаспарова к женщинам, «Приписки».[2] Более доступная версия — в моем сборнике «Чужелюбие».[3]Гадкий был Томас Манн немчик, недаром Арнольд Шёнберг с ним порвал отношения после Фаустуса.

Да, здоровье. Надо держаться. У меня два приглашения в Россию: в июле на Набоковские чтения (если поеду, то как раз с докладом «Немец у Набокова»), а в октябре на Блоковскую в ИМЛИ к столетию «Розы и креста»). Осенний семестр у меня sabbatical.[4]Дело за малым: здоровье и деньги. На «Розу и крест» хочется, хотя на этих блоковских сходках всегда неприятный привкус: англичане, которые пробуют со мной заговорить, и мне приходится их молча, но вежливо отшивать. Эта публика объявила бойкот израильским ученым, и на конференциях ведет себя как ни в чем не бывало <…>. Нелегко жить в нынешнем мире и не замараться. Итак, пиши, как тебе удобно.

 

 

Письмо написано латиницей.

1. Интервью И. Светликовой и А. Блюмбаума в журнале «Новая русская книга» (2000. № 3), выходившем в С.- Петербурге (1999—2002). Издатель Игорь Немировский, гл. редактор Глеб Морев.

2. Звезда. 2009. № 9.

3. Ронен О. Чужелюбие. Третья книга из города Энн. СПб., 2010.

4. Subbatical (англ.) — cубботний в значении выходной.

 

 

26

27. 2. 2012

Ты отвечаешь мгновенно — это пугает. Как у Гаспарова: «На, отвяжись!»[1] И действительно — если представить, как ты просыпаешься, открываешь почту, а там — ручеек, грозящий наводнением, если не начать отвечать сразу. Зато адресат — в данном случае я — весьма тебе благодарен. И, в свою очередь, с удовольствием отвечает… и — бац! — начинается дурная бесконечность. Впрочем, take it or leave it.[2]

Перечитал «Приписки» и «Чужелюбие», все по делу. Твое интервью НРК найти не удалось. Про Вагнера, исполняемого, силами самих узников, при загрузке печей, слышал. «Треблинский ад» Гроссмана[3] прочел еще году в 48-м… Письмо мое к тебе было не об этом, а о повествовательных манерах или стратегиях (стеб — одна из разновидностей маньеризма?), но разговор съехал на Шоа[4]… ну что ж, это случается то и дело. Возможен ли вообще легкий треп после Освенцима и ГУЛАГа?

Насчет «не замараться бы» — совершенно согласен. Это и моя установка. Обрекает на бездействие — но уж какая там активность в мои годы?..

Со стероидами — да, забавное совпадение. Одно в ряду многих, — таких, как увлечение Мандельштамом (у меня началось года на три позже, чем у тебя)…

Человек двадцать общих знакомых — и не абы кого, а определенного круга…

Кольридж — есть ли в Сети резюме или цитаты из твоей диссертации? Испытываю праздное, но острое любопытство: дело в том, что я в начале 60-х изготовил курсовую работу по «Кубла-хану»[5], с эпиграфом, разумеется, из Осипа Мандельштама: «Как землю где-нибудь небесный камень будит…», с привлечением параллели из Баратынского, «Последняя смерть»… Как я был зол на того «человека из Порлока»[6], который ему кайф сломал!..

Вот, предположительно, еще одно совпадение: Борис Лапин у меня на особом счету, вот уже больше полувека балдею от его прозы и некоторых стихов, уверен, что и тебе он нравится.

Пиши по настроению.

Твой  Ф.

 

 

1. По всей вероятности, Славинский по памяти приводит фразу из книги М. Л. Гаспарова «Записи и выписки», где в ответ на анкету «Ваш девиз?», Гаспаров предлагает два, один из которых «возьми все и отстань» (С. 332). Само это выражение неоднократно встречается у М. Е. Салтыкова-Щедрина (см., например: Полное собрание сочинений М. Е. Салтыкова [Н. Щедрина]. СПб., 1900. Т. 4. С. 157, 168).

2. Либо да, либо нет (англ.).

3. Василий Семенович Гроссман (1905—1964) — писатель, журналист, военный корреспондент. Имеется в виду его книга «Треблинский ад» (М., 1945) — о фашистских концлагерях на территории Польши. Написанная в сентябре 1944, она была издана брошюрой для распространения на Нюрнбергском процессе.

4. То же, что холокост.

5. «Кубла-хан, или Виде´ние во сне» («Kubla Khan: or, A Vision in a Dream», 1816) — незавершенная поэма Сэмуэля Кольриджа (Coleridge;1772—1834).

6. A person from Porlock (англ.) — в своем предисловии к поэме Кольридж объяснял ее незавершенность тем, что во время записывания сочиненного по памяти его прервали. К нему пришел человек из Порлока. Вернувшись к работе, Кольридж осознал, что не может вспомнить продолжение.

 

 

27

27. 2. 2012

Славинскому в порядке рассуждения.

Мудрено отвечать по порядку, когда приходится каждый раз переключать на другой документ, не видя его рядом со своим. Но вот я нашел способ — переклеить твое и послать все вместе прикреплением.

Итак:

1) Просыпаясь, я делаю зарядку, хожу на прогулку, завтракаю, принимаю душ, а уж потом сажусь за лаптоп. На письма отвечаю сразу, если они не требуют каких-то справок, потому что много спешной работы. Если нет времени, то лучше просто не открывать писем, пока не выдастся минута. Иначе «интерферирует», а голова уже не та, чтобы все в ней держать одновременно. Дурную бесконечность, переводя Бахтина[1] одна знаменитая американская бахтинистка и философ передала по-английски как «quot; stupid infinity».[2] Но и ты, кажется, не совсем верно истолковываешь schlechte Unendlichkeit[3]Гегеля.

2) Мое интервью в НРК ты читал еще в 2000 году: даже исправил мою ошибку насчет аэродрома в Борисполе. В Сети его нет, уж очень оно напугало либеральных редакторов. Но у меня есть оно отсканированное, если смогу, то прикреплю.

3) Есть такой симптом, психиатры называют его «мимоговорение». Например: человека спрашивают, какой ночной поезд первый идет в Москву, «Красная стрела» или «Афанасий Никитин». Он отвечает, что первая железная дорога в России была проведена из Петербурга в Павловск. Теперь мимоговорение уже обычная примета журналистики и, вообще, полемики. Я ведь тебе ответил на то, что ты упомянул «Доктора Фаустуса» как пример музыкального стеба. А ты мне про Гроссмана (кстати, играли-то не Вагнера[4], а веселенькое — польки и фокстроты). У меня речь шла о подмене у Манна идеологической ответственности и сваливании немецкой вины на еврея Шёнберга[5] и цыганку Гетеру Эсмеральду[6], да и вообще на современное искусство, на музыку.

4) Стеб — не «повествовательная манера», а особый хамский и стиль и тон критики и полемики, основанный тоже отчасти на мимоговорении: предмету оплевывания приписываются слова, которых он не говорил, поступки, которых он не совершал, и т. д. (причем тут маньеризм? Ты имеешь в виду раннее барокко? Или может быть гротески Калло?[7] Не всякая карикатура — стеб. Эта же, как ты выражаешься, «стратегия» была характерна для советской желтой журналистики. Ее перехватил Абрам Терц[8] в те времена, когда одного имени «Рабинович» было достаточно для анекдота, а «Рабинович произвел незаконный аборт»[9], это уж была целая комедия «Горе от ума». Терц пробовал подражать Розанову, тот был мастер провокации, первоклассный литературный талант, намеренный выдумщик (а иногда просто невежда, как когда писал, что Аннунциата Гоголя — «албанка» и развел целую философию про расовые качества албанцев, хотя гоголевская — просто уроженка Albano около Рима).[10] Терц был малодаровит литературно и бессовестный лгун как критик. Ты, вероятно, читал моего «Совка» в журнальной версии. В книге описание Синявского подробнее. Вот тебе оно, я переклеил из своей электронной корректуры книги.

«Ужасно коробило в „новых людях“, при всей их смелости в борьбе с режимом, пренебрежительное отношение к истине. Они не только вынуждали других лгать, но и сами выдумывали ради красного словца такие вещи, которые в конечном счете компрометировали и их, и их дело. Не понимаю, зачем Белинкову было фантазировать, будто следователь заставлял его опускать ноги в кипяток, который с трудом собственноручно подогревал, жалуясь подследственному, что ежиков для чистки примуса нет в продаже. Это со стороны Аркадия Викторовича было чистое искусство для искусства. Другие сочиняли ради провокации, учась, как они считали, у Розанова. Юлии Шмуклер, необычайно даровитой писательнице, автору рассказов „Уходим из России“, просиявшей, как веселая искорка, в 70-е годы в Израиле и трагически исчезнувшей, посоветовали послать что-нибудь А. Д. Синявскому, который тогда еще входил в редколлегию журнала „Континент“. Синявский рассказ похвалил, но посоветовал Юлии Шмуклер изобрести псевдоним, так как „Исаич“ недоволен такой неблагозвучной фамилией. Она ответила, что согласна взять псевдоним „Рабинович“. Мы дружили, и когда она мне об этом рассказала, я пришел в ярость и пообещал ей, что немедленно напишу субсидировавшему „Континент“ издателю Акселю Шпрингеру, с которым у меня были общие знакомые в музейных кругах Иерусалима. Через день Шмуклер позвонила мне по телефону и смущенно попросила не жаловаться Шпрингеру: это, мол, оказалось, Синявский пошутил…

Разумеется, ничего подобного А. И. Солженицын не говорил и не мог сказать. Весной 1976 года в Нью-Хейвене мне пришлось к слову спросить Александра Исаевича об этой шуточке. Он сделал энергичный жест презрения — будто ударяя таранью о каблук. В отличие от Синявского, Солженицын очень сочувственно относился к Израилю и к евреям, эмигрирующим в Израиль.

Сам Синявский опубликовал в журнале „Континент“ статью „Литературный процесс в России“[11], в которой коснулся и вопроса о еврейской эмиграции: „…Это не просто переселение народа на свою историческую родину, а прежде всего и главным образом — бегство из России. Значит, пришлось солоно. Значит — допекли. Кое-кто сходит с ума, вырвавшись на волю. Кто-то бедствует, ищет, к чему бы русскому прислониться в этом раздольном, безвоздушном, чужеземном море. Но все бегут, бегут. Россия — Мать, Россия — Сука, ты ответишь и за это очередное, вскормленное тобою и выброшенное потом на помойку, с позором — дитя!..“ Был большой скандал по поводу слов „Россия сука“. Но не по поводу того, что обретенное евреями в жестокой борьбе право на выезд в Израиль, служившее, в частности, утверждением национального достоинства и личной чести, Синявский описал так: Россия выбросила евреев на помойку с позором».

В полемике, которую вызвала цитата из Терца в журнальной публикации «Совка», промелькнуло мнение, будто я ее выдумал, парафразировав слова Парнока из «Египетской марки»: «Петербург, ты отвечаешь за бедного твоего сына!» Сходство, действительно, налицо, но и Терц читал Мандельштама и взял из «Четвертой прозы» эпиграф к своей статье, а недоверчивый читатель может с легкостью найти пассаж о матери-суке и дитяти на помойке в первом номере журнала «Континент» за 1974 год на странице 183 (строки 8—10 сверху). Согласно другому мнению, я вырвал этот пассаж из контекста и неправильно истолковал слова о помойке. Мнение это тоже ошибочно: напротив, я поместил слова Терца об Израиле и евреях в более широкий контекст его высказываний. В семидесятые годы литературный отдел армейской радиостанции «Галей ЦАХАЛ» вел мой покойный однокурсник Шмуэль Хуперт, друг Целана[12], проведший детские годы в Бухенвальде (см. об этом «Из города Энн», с. 221—222[13]). Время от времени я выступал у него на темы русской словесности: о Солженицыне, об «Улитке на склоне»[14], о стихах Мандельштама в переводе на иврит, о роли денег у Достоевского по сравнению с Толстым (по поводу инсценировки «Идиота» в иерусалимском театре «Хан»).

Когда Терц нанес визит в Иерусалим, мой сослуживец, старый знакомый Синявских, спросил, не сделаю ли я программы о госте. Интервью у меня получилось скорее с М. Розановой[15], чем с писателем. Он больше молчал, а говорила она, перебивая его, когда он решался что-нибудь сказать. Помню, что я задал вопрос о статьях А. Д. Синявского в нашумевших первых томах «Краткой литературной энциклопедии»: действительно ли он как литературовед считал, будто Гумилев «призывает „оздоровить“ современную цивилизацию, ориентируясь на человека „без предрассудков“ — жестокого и храброго воина» и что в акмеизме «реальность общественных связей и ценностей объявлялась мистикой» (читатель найдет приводимые цитаты во 2-м и 1-м томе «КЛЭ» на столбцах 444 и 119 соответственно).

Терц оживился было, когда я сослался на отзыв Эренбурга об этих статьях, известный мне со слов Р. О. Якобсона, но Розанова не дала ему открыть рта: «Вот и в ГБ хотели, чтобы он пожалел о том, что писал». Я попробовал обратить это в шутку: «А не было ли спрошено в ГБ, кто послужил прототипом гражданина Рабиновича, врача-гинеколога, произведшего незаконный аборт? Ведь это редкий случай — врачи-евреи, во всяком случае, в мое время в Киеве, боялись делать тайные аборты».

Так беседа перешла на еврейскую тему. Синявский вспомнил старую шуточку о том, что евреи как навоз, когда они рассыпаны, то удобряют почву, а собранные в одном месте — тут Розанова прервала его рассуждение, клонившееся, как заметит внимательный читатель, к тому же самому образу помойки из статьи в «Континенте», и спросила, зачем, собственно, евреям свое государство? Ведь так и ассирийцы, айсоры-сапожники, захотят себе страну. Это сказал уже, может быть, сам Синявский. Ассирийцы фигурируют и в его статье: «Империя все-таки, и кого в ней только нет — и татары, и чуваши, и греки, и даже ассирийцы… Как же без евреев? Это скучно будет. Одноцветно. И потом, на кого мы свалим тогда наши очередные грехи?..» Я подумал, что нет ничего дурного в том, чтобы и у айсоров, хоть они и не нужны России в качестве козлов отпущения, а только как чистильщики сапог и продавцы шнурков, было государство, об этом еще Шкловский писал в «Сентиментальном путешествии», но на тарелочке государство никто не поднесет. Пора было кончать разговор о самоопределении наций, но и литературная беседа не возобновилась. Поговорив о нашем общем знакомом, которого Розанова пожурила за дружбу с Г. П. Струве[16] словами, не удобными для печати, мы разошлись.

Для отдельной программы, посвященной специально Терцу, тех немногих слов, которые сказал он сам, не хватило, но некоторые части магнитофонной записи пригодились мне для более общей беседы о кризисе советской идеологической критики на примере формульного стиля справочных статей и специального жанра предисловий в СССР.

От советских ритуальных формул — хвалебных или ругательных — и передернутых цитат один шаг до перманентной пародийности и обобщенных кавычек, в которые берется не чужое слово, а свое, за которое поэтому не надо отвечать. Поневоле пожалеешь о «священной серьезности».

Именно канонизированная манера Синявского, мне кажется, вдохновила в нынешнем литературно-критическом жанре так называемый стеб как метод. Прежде он преобладал в советской пропаганде против Запада, а особенно — против сионизма (в такой словесности любили ссылаться на аргентинскую еврейскую газету «Unitas», всегда именуя ее «Унитаз»). «Совок» унаследовал эту хулиганскую насмешливость, лишенную остроумия.[17]

5) Никаких диссертаций я о Кольридже никогда не писал. Это одна из фабуляций покойного Гаспарова. При чем к «Кубла Хану» Мандельштам, не вижу. Вот «Finnegans Wake»[18] и «Bend Sinister»[19] — хорошие истолкования.

Кое-что есть у меня в статье «Начала и концы»[20] в связи с «Finnegans Wake», а в статье об отношении Набокова к модернизму, в связи с «Bend Sinister» и с Мод Бодкин. Всей этой статьи, из московской «Philologica», в Сети нет, но есть резюме по-английски.[21] Из него переклеиваю. Этот кусочек попал даже в статью о Мод Бодкин в электронной, довольно паршивой, энциклопедии.

Nabokov’s contempt for the myth of the 20th century was both artistic and moral. He found tasteless Thomas Mann’s image of Hetaera Esmeralda in Doctor Faustus as part of Mann’s myth of the diabolic nature of modernism, based on false racial and aesthetic presuppositions (cf. Lines Written in Oregon and the title of Vadim Vadimovich’s novel in Look at the Harlequins!: Esmeralda and her Parandrus). The fallacy of the Jungian psychology as applied to literary criticism by Maud Bodkin in her once popular book appears to be spoofed in Pale Fire, especially in the «white fountain/white mountain» episode, as well as in the names of characters (aunt Maud, Dr. Botkin).[22]

О Лапине я буду писать в связи с недавно напечатанными дневниками Ирины Эренбург.[23]

Вот тебе кусочек бесконечности, «электрон неисчерпаем»[24], писал Платонов. Твой   И.

 

 

 

1. Гегелевский термин «дурная бесконечность» встречается у Бахтина дважды в его книге «Проблемы творчества Достоевского», например: «Это уже приводившееся нами место уходит в дурную бесконечность самосознания с оглядкой» (http://www.vehi.net/dostoevsky/bahtin/06.html).

2. Цитирую: глупая бесконечность (англ.).

3. Дурная бесконечность (нем.).

4. В концлагерях музыку Вагнера, ценимую нацистами, можно было услышать только по радио или с граммофонных пластинок. Оркестры заключенных ее не исполняли. См.: Fackler Guido. «Music in Concentration Camps 1933—1945». Translated from the German by Peter Logan // Music & Politics. Vol.1, Issue 1, Winter 2007.

5. Арнольд Шёнберг (1874—1951) — австрийский и американский композитор, основатель новой венской школы, считается прототипом главного героя романа Томаса Манна «Доктор Фаустус» — Адриана Леверкюна.

6. Эсмеральда — персонаж романа Томаса Манна «Доктор Фаустус».

7. Жак Калло (Jacques Callot; 1592—1635) — французский гравер и рисовальщик.

8. Абрам Терц — литературный псевдоним Андрея Синявского.

9. Неточная цитата из повести А. Синявского «Суд идет».

10 Аннунциата, «девушка из Альбано» — героиня повести-отрывка «Рим» из незавершенного Гоголем романа «Аннунциата». Имеется в виду статья В. В. Розанова «Гоголь и Петрарка» (1918).

11. Опубликована под псевдонимом Абрам Терц (Континент. Париж. 1974. № 1).

12. Шмуэль Томас Хуперт (1936—2006) — журналист, критик, автор книги «Львы в Иерусалиме»; Пауль Целан (Paul Celan, наст. имя Paul Antschel; 1920—1970) — немецкоязычный поэт.

13 В очерке «Афронтенбург» Шмуэль Хуперт представлен только инициалами Ш. Х.

14. Роман Стругацких «Улитка на склоне» публиковался частями (1966, 1966) в разных изданиях. Полностью в 1972 (ФРГ), на родине в 1988.

15. Мария Васильевна Розанова (р. 1929) — жена А. Д. Синявского, искусствовед, публицист, издатель журнала «Синтаксис» (Париж).

16. Глеб Петрович Струве (1898—1985) — поэт, историк литературы, с 1947 жил в США.

17. Отрывок из очерка Ронена «Совок» (Ронен О. СПб., 2010. С. 110—115).

18. «Поминки по Финнегану» («Finnegans Wake», 1939) — роман Джеймса Джойса.

19. Второй роман Владимира Набокова, написанный по-английски (1947); в рус. переводе — «Под знаком незаконнорожденных».

20. Ронен О. Начала и концы в словесном искусстве ХХ века. // Реальность и субъект. 2002. Т. 6. № 4. С. 39—44.

21. Статья «Исторический модернизм, художественное новаторство и мифотворчество в системе оценок Владимира Набокова» и русский вариант ее резюме теперь доступны в Интернете (Historical Modernism, Artistic Innovation, and Myth-Making in Vladimir Nabokov’s System of Value Judgments). Philologica Bilingual Journal of Russian and Theoretical Philolgy, 7. 2001-2002 [2003], № 17—18;
https://rvb.ru/philologica/07rus/07rus_ronen.htm).

22. Вместо дословного перевода даем соответствующий отрывок из русской версии резюме этой статьи в том же журнале: «Не только художественное, но и идейное неприятие лживого, лицемерного и бесчеловечного мифа ХХ века можно найти в отношении Набокова к Томасу Манну. Набоков опровергает сочиненный Манном миф о дьявольской природе модернизма, основанный на подтасовке расовых и художественных стереотипов в „Докторе Фаустусе“ (ср. „Стихи, написанные в Орегоне“ и заглавие романа Вадима Вадимовича из „Look at the Harlequins“: „Esmeralda and her Parandrus“). Не замеченной исследователями осталась полемика Набокова в романе „Бледный огонь“ с монографией Мод Бодкин, подвергавшей юнгианскому анализу литературные темы и мотивы. Эта полемика особенно заметна в эпизоде с белым фонтаном / белой горой и в выборе имен персонажей (тетя Мод, доктор Боткин)».

23. Ирина Ильинична Эренбург (1911—1997) — дочь писателя Ильи Эренбурга. В 2011 вышла книга воспоминаний Эренбург, основанная на ее дневниковых записях «Я видела детство и юность ХХ века». См. эссе «Послесловие», вошедшее в четвертую книгу «Из города Энн» — «Заглавия».

24. «Электрон так же неисчерпаем, как и атом» — высказывание В. И. Ленина в его книге «Материализм и эмпириокритицизм» (1908). Не исключено, что Ронен имеет в виду не Андрея Платонова, а поэта Александра Платонова. В его стихотворении «Несомненно уже не будет темнее» упоминается автор «bon mot о неисчерпаемости электрона» (http://www.vavilon.ru/textonly/issue0/plat.htm).

 

 

28

28. 2. 2012

Спасибо, маэстро! Замечательное послание, не могу начитаться. Мне лестно, но и совестно, что отнял у тебя столько времени. Все, отдохни теперь, не пиши мне, если и пока не возникнет насущная необходимость.

Есть замечания по мелочам. Манн, по поводу которого такой сыр-бор, возник в нашем дискурсе совершенно случайно, оттого, что я вспомнил, что Цейтблом[1] называл некоторые опусы Леверкюна глумливыми и издевательскими. Манн сейчас не занимает никакого места на моем душевном горизонте, я эту остановку проехал. Типичное мимоговорение, ты как всегда нашел точное слово.

Маньеризм я понимаю широко — как опору на трюк, торжество приема, например Петрушевская[2], Елизаров[3], многие страницы А. Гольдштейна[4] и весь В. Сорокин[5], которого невозможно читать.

По пункту 4 твоего письма — в основном с тобой согласен, но это стрельба из пушек по воробьям: Синявских никто всерьез уже не воспринимает <…>. Закавычив все на свете, постмодернизм сам себя исключил из серьезного дискурса…

Наконец, о проблемах перевода. Не находишь ли ты, что в переводе принципиально важного места из «Заратустры» допущена ошибка, радикально искажающая смысл? Там, где о «последних людях»… «Мы знаем, в чем счастье, — говорят последние люди — и моргают»… везде, во всех переводах: «моргают», когда надо: «подмигивают», да? Это же о постмодернистах сказано. Я не знаю немецкого, но подозреваю, что тут что-то неладно.[6]

Зай мир гезунт![7]    Ф.

1. Серенус Цейтблом — доктор философии, от имени которого ведется повествование в романе «Доктор Фаустус».

2. Людмила Стефановна Петрушевская (р. 1938) — писательница, драматург, поэтесса.

3. Михаил Юрьевич Елизаров (р. 1973) — писатель, автор-исполнитель.

4. Александр Леонидович Гольдштейн (1957—2006) — писатель, эссеист.

5. Владимир Георгиевич Сорокин (р. 1955) — писатель, драматург, сценарист.

6. «„Счастье найдено нами“, — говорят последние люди, и моргают» (Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Пер. с нем. Ю. М. Антоновского // Ницше Ф. Сочинения. В 2 т. Т. 2. М., 1990. С. 11). В оригинале: «„Wir haben das Glück erfunden“ — sagen die letzten Menschen und blinzeln». Основное значение глагола «blinzeln» — «моргать» (лишь в определенных случаях и в некоторых конструкциях это слово можно было бы перевести на русский как «подмигивать»; но здесь не тот случай и не та конструкция). По смыслу, вложенному Ницше в представление о «последних людях», они — «обыватели», «филистеры», носители духа стадности. «Моргать», «помаргивать» у них физиологический рефлекс, не требующий ни умственного, ни волевого усилия («подмигивать» можно кому-либо, что-то имея в виду). Они же — лишенные индивидуального начала антагонисты ницшевского «сверхчеловека». «Нет пастуха, одно лишь стадо», — говорится о них в той же главе. Предложенный Славинским перевод имеет смысл лишь вне учета общего контекста произведения Ницше. Что же касается сближения ницшевских «последних людей» с «постмодернистами», это мог бы прокомментировать только сам Славинский.

7. Зай[т] мир гезунт (идиш) — говорится при прощании, дословно: «Будь мне здоров». См. конец письма 18.

 

 

Публикация, вступительная заметка и примечания Ирены Ронен
 Смотреть номер:
Лауреаты премии журнала "Звезда" за лучшие публикации 2023 года

Николай Вахтин

Переписка Веры Пановой и Давида Дара.
Октябрь—декабрь 1944 года (№ 7)

Борис Колоницкий

«Управляемый хаос» и образование СССР.
Государство, порожденное Гражданской войной? (№ 11)

Александра Свиридова

Проще в роще. Фанг-шен. Рассказы (№ 1)

«Возвращенец». Беседы с Николасом Ильиным (№ 7)

Пятно на фоне. Рассказ (№ 10)

Анастасия Скорикова

Цикл стихотворений (№ 6)

ЗА ЛУЧШИЙ ДЕБЮТ В "ЗВЕЗДЕ"

Павел Суслов

Деревянная ворона. Роман (№ 9—10)

ПРЕМИЯ ИМЕНИ
ГЕННАДИЯ ФЕДОРОВИЧА КОМАРОВА

Владимир Дроздов

Цикл стихотворений (№ 3),

книга избранных стихов «Рукописи» (СПб., 2023)

 Подписка:

Подписка на журнал «Звезда» оформляется на территории РФ
по каталогам:

«Подписное агентство ПОЧТА РОССИИ»,
Полугодовой индекс — ПП686
«Объединенный каталог ПРЕССА РОССИИ. Подписка–2024»
Полугодовой индекс — 42215
ИНТЕРНЕТ-каталог «ПРЕССА ПО ПОДПИСКЕ» 2024/1
Полугодовой индекс — Э42215
«ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ» группы компаний «Урал-Пресс»
Полугодовой индекс — 70327
ПРЕССИНФОРМ» Периодические издания в Санкт-Петербурге
Полугодовой индекс — 70327
Для всех каталогов подписной индекс на год — 71767

В Москве свежие номера "Звезды" можно приобрести в книжном магазине "Фаланстер" по адресу Малый Гнездниковский переулок, 12/27
 Новые книги издательства "Журнал «Звезда»":

Владимир Дроздов - Рукописи. Избранное
Владимир Георгиевич Дроздов (род. в 1940 г.) – поэт, автор книг «Листва календаря» (Л., 1978), «День земного бытия» (Л., 1989), «Стихотворения» (СПб., 1995), «Обратная перспектива» (СПб., 2000) и «Варианты» (СПб., 2015). Лауреат премии «Северная Пальмира» (1995).
Цена: 200 руб.
Сергей Вольф - Некоторые основания для горя
Это третий поэтический сборник Сергея Вольфа – одного из лучших санкт-петербургских поэтов конца ХХ – начала XXI века. Основной корпус сборника, в который вошли стихи последних лет и избранные стихи из «Розовощекого павлина» подготовлен самим поэтом. Вторая часть, составленная по заметкам автора, - это в основном ранние стихи и экспромты, или, как называл их сам поэт, «трепливые стихи», но они придают творчеству Сергея Вольфа дополнительную окраску и подчеркивают трагизм его более поздних стихов. Предисловие Андрея Арьева.
Цена: 350 руб.
Ася Векслер - Что-нибудь на память
В восьмой книге Аси Векслер стихам и маленьким поэмам сопутствуют миниатюры к «Свитку Эстер» - у них один и тот же автор и общее время появления на свет: 2013-2022 годы.
Цена: 300 руб.
Вячеслав Вербин - Стихи
Вячеслав Вербин (Вячеслав Михайлович Дреер) – драматург, поэт, сценарист. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Ленинградского Малого театра оперы и балета, Ленинградской областной филармонии, заведующим редакционно-издательским отделом Ленинградского областного управления культуры, преподавал в Ленинградском государственном институте культуры и Музыкальном училище при Ленинградской государственной консерватории. Автор многочисленных пьес, кино-и телесценариев, либретто для опер и оперетт, произведений для детей, песен для театральных постановок и кинофильмов.
Цена: 500 руб.
Калле Каспер - Да, я люблю, но не людей
В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» (2018) и «Ночь – мой божественный анклав» (2019). Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики.
Цена: 150 руб.
Лев Друскин - У неба на виду
Жизнь и творчество Льва Друскина (1921-1990), одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака (своего первого учителя) и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры.
Цена: 250 руб.
Арсений Березин - Старый барабанщик
А.Б. Березин – физик, сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в 1952-1987 гг., занимался исследованиями в области физики плазмы по программе управляемого термоядерного синтеза. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В 1989-1991 гг. работал в Стэнфордском университете по проблеме конверсии военных технологий в гражданские.
Автор сборников рассказов «Пики-козыри (2007) и «Самоорганизация материи (2011), опубликованных издательством «Пушкинский фонд».
Цена: 250 руб.
Игорь Кузьмичев - Те, кого знал. Ленинградские силуэты
Литературный критик Игорь Сергеевич Кузьмичев – автор десятка книг, в их числе: «Писатель Арсеньев. Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». br> В новый сборник Игоря Кузьмичева включены статьи о ленинградских авторах, заявивших о себе во второй половине ХХ века, с которыми Игорь Кузьмичев сотрудничал и был хорошо знаком: об Олеге Базунове, Викторе Конецком, Андрее Битове, Викторе Голявкине, Александре Володине, Вадиме Шефнере, Александре Кушнере и Александре Панченко.
Цена: 300 руб.
 Где купить?
На сайте «Издательство "Пушкинского фонда"»


Национальный книжный дистрибьютор
"Книжный Клуб 36.6"

Офис: Москва, Бакунинская ул., дом 71, строение 10
Проезд: метро "Бауманская", "Электрозаводская"
Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 245
Многоканальный телефон: +7 (495) 926- 45- 44
e-mail: club366@club366.ru
сайт: www.club366.ru

Почта России
ГЛАВНАЯ О ЖУРНАЛЕ КНИГИ БИБЛИОГРАФИЯ КУПИТЬ КОНТАКТЫ
© 2006-2024, ЗАО «Журнал „Звезда”». Все права защищены.
Использование материалов без разрешения редакции "Звезды" запрещено
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Роскомнадзора ПИ № ФС77-45485 от 22 июня 2011 г.