ЛЮДИ И СУДЬБЫ

НИКОЛАЙ  ИВАНОВСКИЙ

СТИХИ  И  ПЕСНИ

Мой дядя, Николай Николаевич Ивановский, родился в Вологодской области в городе Белозерске 9 сентября 1928 г. В 1929 г. семья переехала в Кронштадт, в 1936-м — в Ленинград. В семье было еще два ребенка: старшая сестра Рита (умерла в первую блокадную зиму) и младшая — Тамара.

В 1941 г. Н. Ивановский был эвакуирован из Ленинграда в интернат, в Кировскую область. В 1943-м, после прорыва блокады, с группой сверстников возвращен в Ленин­град.

В первый раз осужден за хулиганство в 1944 г. После серии побегов из колоний Горьковской и Ленинградской области в очередной раз пойман и, в 1946-м, этапирован в Карелию — там, в Петрозаводске и в том же году, сочинил песню «Постой, паровоз». В первоначальном авторском варианте она звучала так:

Постой, паровоз, не стучите, колеса,
Кондуктор, нажми на тормоза.
Я к матушке роvдной с последним поклоном
Хочу показаться на глаза.

Не жди ты, мать, сыночка, беспутного сына,
Не жди ты, мать, сыночка никогда.
Его засосала тюремная трясина,
Он с волею простился навсегда.

Пройдут мои годы, как талые воды,
Пройдут мои годы, может, зря.
Не ждет меня радость, клянусь тебе свободой,
А ждут меня по новой лагеря.

Кроме Петрозаводска Ивановский отбывал срок в лагерях в зоне Беломоро-Балтийского канала: Медвежьегорск, Кемь и другие. Оттуда, из Карелии, вновь бежал в Ленинград. В 1948 г., с добавленным сроком (в наручниках) отправлен уже на Таймыр, в Норильск. Остальные песни (из сохранившихся) написаны в Норильске. Из лагерей периодически присылал матери рукописи стихов, с просьбой пересылать их в редакции. Но, разумеется, в условиях того времени его родным было не до того.

Освободился по амнистии 1953 г.

С 1955 г. в течение тридцати пяти лет работал на «Ленфильме». В начале 1960-х пришел в ЛИТО «Нарвская застава», где познакомился с Г. Горбовским, Н. Рубцовым, А. Моревым и другими поэтами. Выступал со стихами на поэтических вечерах. Член Союза писателей с 1983 г.

Разумеется, в качестве вора, уголовника я его не знал и знать не мог: он освободился и «завязал» еще до моего рождения. И всю жизнь он был для меня «дядей Колей», который работал «в кино» и при этом был писателем и поэтом. Но главное — это был необыкновенно стихийный и жизнерадостный человек. И этой своей жизнерадостностью и стихийностью заряжал своих друзей и всех тех, с кем соприкасался.

Несколько эпизодов из тех, что мне запомнились из давних дядиных рассказов о тюремной и лагерной жизни.

Дядька рассказывал, как, сидя в «Крестах» в 1945 г., он с сокамерниками, ворами-малолетками, «передавал махорку в камеру с пленными немецкими генералами, которых потом повесили на площади».

Еще запомнился рассказ об одном неудавшемся побеге. То есть побег как таковой состоялся — дядька за «колючку» перебрался-таки. Но охранник на вышке его заметил и дал автоматную очередь. Догнавший наряд охранников стал избивать. Притворился мертвым: «Иначе забили бы насмерть».

Другой момент помню особенно ярко — дядька рассказывал его со своим неподражаемым хохотом: в некоторых случаях, когда сажали в карцер — вешался, но при этом узел завязывал особым образом. Получался своего рода «экстремальный шантаж», результатом которого было освобождение из карцера.

В побоищах между «честными» и «суками» получил свои шрамы — не раз их показывал, задирая рубаху.

В спокойные советские годы перед теми, кого не знал, если и распространялся о себе, то скромно: «Был вором. Сидел». Зато перед друзьями дядька раскрывался во всю полноту, наотмашь.

Природа Ивановского — стихийность, взрывные эмоции, иногда — пьяная свирепость. Этой стихийностью пронизано и все его творчество. При этом, если отвлечься от некоторых необходимых, обязательных в литературном произведении сюжетных поворотов, почти вся его проза (и лагерная особенно) — автобиографична.

Н. Ивановский на «Паровозе…» не зацикливался, любил песни разные: и блатные, и народные русские. Пел их с друзьями: в гульбе, в застольях, которых не перечесть.

До сих пор не забывают Н. Ивановского актер Михаил Кононов, кинорежиссеры Слава Чаплин, Дмитрий Месхиев, Сергей Снежкин, писатели Валерий Попов, Михаил Кураев и многие другие.

Но многие друзья уже ушли из жизни. Среди них: актеры Анатолий Солоницын, Олег Даль. Врач, поэт и киноактер Слава Васильев. Режиссеры Виктор Аристов, Геннадий Беглов. Кинооператоры Юрий Векслер, Владимир Бурыкин. Поэт Александр Морев, писатель Элигий Ставский.

Остался в прошлом и заразительный смех: осенью 1996 г. у дяди Коли случился инсульт. И теперь он никуда не выходит, плохо говорит.

В настоящее время во Франции Андрей Рублевич ведет работу над записью диска «Постой, паровоз» на стихи Ивановского (композитор М. Дюков).

Стихи и песни, публикуемые ниже, написаны в разные годы.

А. Дюрис

* * *

«Не губите молодость, ребятушки,
И не слушайте советов вы ничьих,
Слушайте советы родных матушек», —
Под гитару пели уркачи.

А луна блуждала за бараками,
Беглецов из лагеря искала…
Пели урки, словно горько плакали,
И жестоко чокались стаканами.

А луна блуждала за бараками,
Ночь клонила часовых ко сну…
Пели урки, словно горько плакали,
Вспоминая детство и войну.

Как ходили матери к ним, вдовушки,
Как ходили с передачею в тюрьму.
Ох, качались пьяные головушки
В призрачном махорочном дыму…

1950, Норильск

* * *

С малых лет, судьбе я непокорный,
Грязный весь от пыли и ветров,
Я скитался, хилый, беспризорный,
По бульварам шумных городов.

Жил и рос, не зная сам, откуда
В сердце затаилась тень и злость.
Может быть, в побоях самосуда
Мне таким остаться довелось.

Эх, да что там! Годы пропадали,
Не жалел я больше ни о чем:
Мне не зря цыганка нагадала —
Станет мне родным казенный дом.

И метались пьяные шалманы,
И свободой я не дорожил.
У кого-то были папы, мамы,
Ну, а я с дворняжками дружил…

С малых лет, судьбе я непокорный,
Грязный весь от пыли и ветров,
Я скитался хилый, беспризорный,
По бульварам шумных городов.

1952, Норильск

БЕСПРИЗОРНИК

Убегу от воров и бандитов,
Ветер будет тряпье мое рвать.
А чтоб быть приодетым и сытым,
Я по новой пойду воровать.

Ничего мне на свете не надо,
Только знать, где живет моя мать:
Разбросала меня с ней блокада,
Не могу я ее отыскать.

Скоро, скоро я стану мужчиной
И на фронт убегу далеко…
По какой-то случайной причине
Там найду я отца своего.

Ой вы, люди, советские люди,
Вы хотите культуру создать,
Если к вам беспризорник прибудет,
Не должны вы его обижать.

1951, Норильск

* * *

О, мчитесь, рельсы, по Руси!
В товарняках и скорых,
По вам я много колесил,
Как зек и беспризорник…

По всей стране, у всех морей,
Когда я был мальчишкой,
За проволокою лагерей
Следили зорко вышки…

Я слышал стон, я видел плач
В вагонах и на баржах…
И был тогда один палач,
Убийцей — чуть не каждый!

РУССКОМУ ЗЕКУ

В. Шаламову

Отчего на сердце неспокойно
И душа опять, как встарь, болит…
Вижу я одну из грязных коек,
На которой русский зек лежит…

Почему такая участь пала
На поэта — Божью благодать!
Разве Колымы поэту мало,
Чтобы вновь безумствовать, страдать…

О, Шаламов! На исходе века
По России осень моросит,
Я целую полотенце зека,
Что на шее у тебя висит…

* * *

Наши души
Запирали на замки,
Наши души
Напивались от тоски,
Наши души
Убивались от тоски…

* * *

Стояла бутылка, кипел самовар,
Картошка варилась и жаждала соли.
Над ухом звенел одинокий комар,
Себя ощущая в избе, как в неволе…

Мы слушали вечер и тихую печь,
На мышь даже шикнуть не смели,
Слова берегли, чтобы души сберечь,
И горько на пламя глядели…

* * *

Отцветут глаза и мечты.
Утро новое постареет.
Покосятся наши кресты
На могилах, где ночь сыреет…

Унесем мы тоску в груди,
Чтоб другим жилось веселее…
Мы — как солнечные дожди,
И не надо нам мавзолеев…

* * *

Я избежал позора и стыда:
Не предал никого и не боялся пули.
Прошли далекие мои года.
Их свечи ангелы задули…

* * *

От горя ли, от ясного ума
Ведет меня дорога до острога.
Тяжелая житейская сума
Дана мне, как и нищему, от Бога.
От горя ли, от ясного ума
Мне снится та, кирпичная тюрьма…

* * *

Мы детство свое оставили
В детдомах и в интернатах,
Где пели песни о Сталине.
Нам матери часто снились.
Мы — не скрываем — плакали
И вновь в Ленинград просились…

* * *

Помню, мамка, нам трудно было —
Не хватало твоей зарплаты;
Как штаны ты мои чинила,
Как мелькали на них заплаты.
Помню двор и как ты на цыпочках
Там развешивала белье…
Ты всегда говорила, мама:
«Есть беда — приходи, упрямый!..»
Отмелькали…
И твой мальчишка,
Что когда-то Чапаем бредил,
Оттаскал за поясом книжки
Про веселых царей и ведьм…

Знаешь, мамка, когда-нибудь
Сын придет и уткнется в грудь…
Много слез сберегли глаза,
Много нежного — не сказал…

* * *

Все идет на убыль,
Мир устроен так:
Потеряешь рубль,
А найдешь пятак…

Публикация А. Дюриса