ЛЮДИ И СУДЬБЫ
НИКОЛАЙ ИВАНОВСКИЙ
СТИХИ И ПЕСНИ
Мой дядя, Николай Николаевич Ивановский, родился в Вологодской
области в городе Белозерске 9 сентября 1928 г. В 1929
г. семья переехала в Кронштадт, в 1936-м — в Ленинград. В семье было еще два
ребенка: старшая сестра Рита (умерла в первую блокадную зиму) и младшая —
Тамара.
В 1941 г. Н. Ивановский был эвакуирован из Ленинграда в интернат,
в Кировскую область. В 1943-м, после прорыва блокады, с
группой сверстников возвращен в Ленинград.
В первый раз осужден за хулиганство в 1944 г. После серии побегов
из колоний Горьковской и Ленинградской области в очередной раз пойман и, в
1946-м, этапирован в Карелию — там, в Петрозаводске и
в том же году, сочинил песню «Постой, паровоз». В первоначальном авторском
варианте она звучала так:
Постой, паровоз, не стучите, колеса,
Кондуктор, нажми на тормоза.
Я к матушке роvдной с последним поклоном
Хочу показаться на глаза.
Не жди ты, мать, сыночка, беспутного сына,
Не жди ты, мать, сыночка никогда.
Его засосала тюремная трясина,
Он с волею простился навсегда.
Пройдут мои годы, как талые воды,
Пройдут мои годы, может, зря.
Не ждет меня радость, клянусь тебе свободой,
А ждут меня по новой лагеря.
Кроме Петрозаводска Ивановский отбывал срок в лагерях в зоне Беломоро-Балтийского канала: Медвежьегорск, Кемь и другие.
Оттуда, из Карелии, вновь бежал в Ленинград. В 1948 г., с
добавленным сроком (в наручниках) отправлен уже на Таймыр, в Норильск.
Остальные песни (из сохранившихся) написаны в
Норильске. Из лагерей периодически присылал матери рукописи стихов, с просьбой
пересылать их в редакции. Но, разумеется, в условиях того времени его родным
было не до того.
Освободился по амнистии 1953 г.
С 1955 г. в течение тридцати пяти лет работал на «Ленфильме». В
начале 1960-х пришел в ЛИТО «Нарвская застава», где познакомился с Г.
Горбовским, Н. Рубцовым, А. Моревым
и другими поэтами. Выступал со стихами на поэтических вечерах. Член Союза
писателей с 1983 г.
Разумеется, в качестве вора, уголовника я его не знал и знать не мог: он освободился и «завязал» еще до моего
рождения. И всю жизнь он был для меня «дядей Колей», который работал «в кино» и
при этом был писателем и поэтом. Но главное — это был необыкновенно стихийный и
жизнерадостный человек. И этой своей жизнерадостностью и стихийностью заряжал
своих друзей и всех тех, с кем соприкасался.
Несколько эпизодов из тех, что мне запомнились из давних дядиных
рассказов о тюремной и лагерной жизни.
Дядька рассказывал, как, сидя в «Крестах» в 1945 г., он с
сокамерниками, ворами-малолетками, «передавал махорку
в камеру с пленными немецкими генералами, которых потом повесили на площади».
Еще запомнился рассказ об одном неудавшемся побеге. То есть побег
как таковой состоялся — дядька за «колючку» перебрался-таки. Но охранник на
вышке его заметил и дал автоматную очередь. Догнавший наряд охранников стал
избивать. Притворился мертвым: «Иначе забили бы насмерть».
Другой момент помню особенно ярко — дядька рассказывал его со
своим неподражаемым хохотом: в некоторых случаях, когда сажали в карцер —
вешался, но при этом узел завязывал особым образом. Получался своего рода
«экстремальный шантаж», результатом которого было освобождение из карцера.
В побоищах между «честными» и «суками» получил свои шрамы — не раз
их показывал, задирая рубаху.
В спокойные советские годы перед теми, кого не знал, если и
распространялся о себе, то скромно: «Был вором. Сидел». Зато перед друзьями
дядька раскрывался во всю полноту, наотмашь.
Природа Ивановского — стихийность,
взрывные эмоции, иногда — пьяная свирепость. Этой стихийностью пронизано и все
его творчество. При этом, если отвлечься от некоторых
необходимых, обязательных в литературном произведении сюжетных поворотов, почти
вся его проза (и лагерная особенно) — автобиографична.
Н. Ивановский на «Паровозе…» не зацикливался, любил песни разные: и блатные, и народные
русские. Пел их с друзьями: в гульбе, в застольях,
которых не перечесть.
До сих пор не забывают Н. Ивановского
актер Михаил Кононов, кинорежиссеры Слава Чаплин, Дмитрий Месхиев,
Сергей Снежкин, писатели Валерий Попов, Михаил Кураев и многие другие.
Но многие друзья уже ушли из жизни. Среди них: актеры Анатолий Солоницын, Олег Даль. Врач, поэт и киноактер Слава
Васильев. Режиссеры Виктор Аристов, Геннадий Беглов.
Кинооператоры Юрий Векслер, Владимир Бурыкин. Поэт
Александр Морев, писатель Элигий
Ставский.
Остался в прошлом и заразительный смех: осенью 1996 г. у дяди Коли
случился инсульт. И теперь он никуда не выходит, плохо говорит.
В настоящее время во Франции Андрей Рублевич
ведет работу над записью диска «Постой, паровоз» на стихи Ивановского
(композитор М. Дюков).
Стихи и песни, публикуемые ниже, написаны в разные годы.
А. Дюрис
* * *
«Не губите молодость, ребятушки,
И не слушайте советов вы ничьих,
Слушайте советы родных матушек», —
Под гитару пели уркачи.
А луна блуждала за бараками,
Беглецов из лагеря искала…
Пели урки, словно горько плакали,
И жестоко чокались стаканами.
А луна блуждала за бараками,
Ночь клонила часовых ко сну…
Пели урки, словно горько плакали,
Вспоминая детство и войну.
Как ходили матери к ним, вдовушки,
Как ходили с передачею в тюрьму.
Ох, качались пьяные головушки
В призрачном махорочном дыму…
1950, Норильск
* * *
С малых лет, судьбе я непокорный,
Грязный весь от пыли и ветров,
Я скитался, хилый, беспризорный,
По бульварам шумных городов.
Жил и рос, не зная сам, откуда
В сердце затаилась тень и злость.
Может быть, в побоях самосуда
Мне таким остаться довелось.
Эх, да что там! Годы пропадали,
Не жалел я больше ни о чем:
Мне не зря цыганка нагадала —
Станет мне родным казенный дом.
И метались пьяные шалманы,
И свободой я не дорожил.
У кого-то были папы, мамы,
Ну, а я с дворняжками дружил…
С малых лет, судьбе я непокорный,
Грязный весь от пыли и ветров,
Я скитался хилый, беспризорный,
По бульварам шумных городов.
1952,
Норильск
БЕСПРИЗОРНИК
Убегу от воров и бандитов,
Ветер будет тряпье мое рвать.
А чтоб быть приодетым и сытым,
Я по новой пойду воровать.
Ничего мне на свете не надо,
Только знать, где живет моя мать:
Разбросала меня с ней блокада,
Не могу я ее отыскать.
Скоро, скоро я стану мужчиной
И на фронт убегу далеко…
По какой-то случайной причине
Там найду я отца своего.
Ой вы, люди, советские люди,
Вы хотите культуру создать,
Если к вам беспризорник прибудет,
Не должны вы его обижать.
1951,
Норильск
* * *
О, мчитесь, рельсы, по Руси!
В товарняках и скорых,
По вам я много колесил,
Как зек и беспризорник…
По всей стране, у всех морей,
Когда я был мальчишкой,
За проволокою лагерей
Следили зорко вышки…
Я слышал стон, я видел плач
В вагонах и на баржах…
И был тогда один палач,
Убийцей — чуть не каждый!
РУССКОМУ ЗЕКУ
В. Шаламову
Отчего на сердце неспокойно
И душа опять, как встарь, болит…
Вижу я одну из грязных коек,
На которой русский зек лежит…
Почему такая участь пала
На поэта — Божью благодать!
Разве Колымы поэту мало,
Чтобы вновь безумствовать, страдать…
О, Шаламов! На исходе века
По России осень моросит,
Я целую полотенце зека,
Что на шее у тебя висит…
* * *
Наши души
Запирали на замки,
Наши души
Напивались от тоски,
Наши души
Убивались от тоски…
* * *
Стояла бутылка, кипел самовар,
Картошка варилась и жаждала соли.
Над ухом звенел одинокий комар,
Себя ощущая в избе, как в неволе…
Мы слушали вечер и тихую печь,
На мышь даже шикнуть не смели,
Слова берегли, чтобы души сберечь,
И горько на пламя глядели…
* * *
Отцветут глаза и мечты.
Утро новое постареет.
Покосятся наши кресты
На могилах, где ночь сыреет…
Унесем мы тоску в груди,
Чтоб другим жилось веселее…
Мы — как солнечные дожди,
И не надо нам мавзолеев…
* * *
Я избежал позора и стыда:
Не предал никого и не боялся пули.
Прошли далекие мои года.
Их свечи ангелы задули…
* * *
От горя ли, от ясного ума
Ведет меня дорога до острога.
Тяжелая житейская сума
Дана мне, как и нищему, от Бога.
От горя ли, от ясного ума
Мне снится та, кирпичная тюрьма…
* * *
Мы детство свое оставили
В детдомах и в интернатах,
Где пели песни о Сталине.
Нам матери часто снились.
Мы — не скрываем — плакали
И вновь в Ленинград просились…
* * *
Помню, мамка, нам трудно было —
Не хватало твоей зарплаты;
Как штаны ты мои чинила,
Как мелькали на них заплаты.
Помню двор и как ты на цыпочках
Там развешивала белье…
Ты всегда говорила, мама:
«Есть беда — приходи, упрямый!..»
Отмелькали…
И твой мальчишка,
Что когда-то Чапаем бредил,
Оттаскал за поясом книжки
Про веселых царей и ведьм…
Знаешь, мамка, когда-нибудь
Сын придет и уткнется в грудь…
Много слез сберегли глаза,
Много нежного — не сказал…
* * *
Все идет на убыль,
Мир устроен так:
Потеряешь рубль,
А найдешь пятак…
Публикация
А. Дюриса
