ХВАЛИТЬ НЕЛЬЗЯ РУГАТЬ

Степан Гаврилов. Опыты бесприютного неба.

«Знамя», 2019, № 3

Термин «поколение» очень полезный и вредный одновременно. С одной стороны, он позволяет систематизировать особенности, присущие большим группам людей, но с другой — устанавливает рамки и навешивает определения. Да и само слово «поколение» очень удобно использовать как ярлык. Когда говорят: «Ну это поколение такое…» — то как будто крест сразу ставят. Мол, не вырастет ничего путного. Вечные отцы и дети, в общем.

Степану Гаврилову удалось написать роман своего поколения. И хотя издательства давно уже пытаются обжить термин «роман поколения», в подобные серии порой могут закрасться совершенно посторонние книги, а нужные как раз не попадут.

Главная черта таких произведений в том, что, по сути, это всегда роман воспитания — узнаваемый жанр. В такой книге мало что будет в новинку; мы все это где-то уже читали; но само произведение, как правило, от глубоких повторов сильно хуже не становится и уж точно не становится менее важным — для некоторых, конечно, сверстников.

Если вкратце, то «Опыты бесприютного неба» — это очевидно автобиографический роман, где главным героем является писатель, успевший поработать «расклейщиком объявлений, администратором в хостеле, артистом в комнате страха», журналистом в развлекательном Интернет-журнале и глянцевом бизнес-издании, а также зубоносом — доставщиком зубных протезов. С фразы «Ситуация такая: я сжимаю зубы» и начинается книга — только зубы это не свои, а чужие, да и не зубы вовсе, а пластиковые протезы.

Помимо рассказчика в романе фигурирует масса других персонажей, по большей части названных не именами, а кличками: Штакет, Шульга, Фэд, Артемон, Андрэ. Но девушек зовут как полагается: Соня, Лика, Арина, Марина — хотя это не то чтобы правило. Просто язык, как известно, дом бытия, и у Гаврилова стиль свидетельствует об общей эстетике — маргинальной, пацанской, эстетике, порожденной бытом маленького уральского городка и обросшей знаниями о философии, прочитанными классическими книгами и прослушанной культовой музыкой — в общем, культурой. И поэтому здесь знаменитые на всю страну местечковые выражения типа «вывозить коляску» и чуть менее знаменитое именование работников полиции «котами» соседствуют как с «ништяками», «западло» и «на болту вертел», так и с популярными в совершенно другом стиле глаголами «апеллировать» и «коррелировать». А еще — с элегантными образами типа стыда, выраженного «перстом указующим», единственным органом, который может эрегировать у стариков духа. Гаврилов, кстати, вообще смешно шутит — нет-нет да ухватишься за какую-нибудь зарисовку и не cможешь удержаться и не ухмыльнуться: «Говорила мне: „От вас здорово пахнет, даже когда вы пьете“ или „Ох, как бы мне в вас не втрескаться“. Слово! „Втрескаться“! Откуда она его взяла? Из „Над пропастью во ржи“ в переводе Райт-Ковалевой?»

Кстати, возвращаясь к образу стыда — это роман о потере стыда человеком. Он начинается с того, как стыд появился в жизни главного героя. А заканчивается словами: «Мне больше ни за что не стыдно» — и это звучит как констатация победы в великом сражении. А мысль о потере стыда, конечно, можно раскрутить и дальше, но лучше не будем. Достаточно и того, что чувства этого больше нет, а свобода — есть.

Про свободу здесь, собственно, и все остальное. «И если нигде нет моего места, то мое место везде. Разве это не очевидно? По-моему, очевидно» — это тоже слова из концовки романа, и это печальное выражение наивысшей степени этой самой свободы. Почти все герои «Опытов бесприютного неба» — люди, перебравшиеся из маленьких городов в большие. Они находятся в постоянном перемещении, отрыве от родных мест, в поисках жилья, работы и в состоянии вечной нехватки денег. В какой-то момент это начинает тянуть на осознанный выбор. Выбор — вернемся к слову, с которого все началось, — поколения. «Это значит, что в нестабильной экономической обстановке и в условиях потери ценностных ориентиров все больше людей срывается с ненадежных островков своих систем в Джипсово море», — говорится в тезисах наукообразного труда, принесенного одним из друзей главного героя. Все эти записи посвящены некоему «поколению джипси», к которому принадлежит и сам автор романа. «Джипси» с английского — «цыгане»; в названии тоже дает знать о себе философия перемещений. Она же виновна и в большом внимании к теме наркотрипов — просто там речь идет не о перемещении тел, а о перемещении сознания.

Степан Гаврилов предложил рожденным в условиях распада Советского Союза (хотя для него это событие не представляется значимым, его больше интересует, что он родился в то время, когда постмодернизму был поставлен самый неутешительный диагноз — смерть) — определение их поколения. Трактовку собственного существования. Личную философию напрокат. А брать или не брать, соглашаться или спорить — ну, тут уж каждый решает за себя.

Елена В. Васильева