12+
  

XX ВЕКА

Дмитрий Дараган

Из семейных записок

 

Дмитрий Осипович (Иосифович)[1] Дараган (1884—1978) не принадлежит к числу исторических и военных деятелей первого ряда, но в кругах историков имя его хорошо известно. Нельзя назвать неизвестным и текст мемуаров, предлагаемых вниманию читателей «Звезды»[2], но поскольку они до сих пор не публиковались, то сведения из них были известны лишь узкому кругу специалистов. В то же время представляется, что прочитать их будет интересно не только историкам Русско-японской и Первой мировой войн, революции и эмиграции, но и самому широкому кругу читателей, тем более, что мемуары написаны хорошим литературным языком.

Эмигрантский период жизни Д. О. Дарагана прошел в Финляндии. Мытарства первых, наиболее трудных лет жизни в новообразованной стране подробно описаны самим мемуаристом. Тяжелым испытанием для семьи Дараганов стали и военные конфликты СССР и Финляндии, в которых непосредственное участие пришлось принять его сыновьям. Один из сыновей Д. О. Дарагана, Николай, погиб в 1940 г. Старший сын, Дмитрий Дмитриевич, был выдан в 1945 г. в СССР по так называемому списку Лейно[3] и 10 лет провел в советских лагерях. Д. О. Дараган работал над текстом своих воспоминаний именно в эмиграции, создавая семейную хронику для своих детей и внуков. При этом было сделано несколько копий текста: бóльшая часть их хранилась в семье, одна была отправлена в музей общества «Родина» (Лейквуд, Нью-Джерси, США), а одна была передана в Славянское отделение Национальной библиотеки города Хельсинки[4], так как автор осознавал историческое значение созданного им текста. Для настоящей публикации, подготовленной с любезного разрешения внука мемуариста, Андрея Андреевича Дарагана, проживающего в Стокгольме, использовалась хранящаяся в Хельсинки копия. При этом текст был сверен с личной копией А. А. Дарагана.[5] Cтоит отметить, что в настоящее время семья Дараганов принимает активное участие в сохранении памяти о своем роде и его вкладе в историю, даря сохранившиеся в семье предметы исторического значения музеям Белоруссии и России.[6] Отец и дед Д. О. Дарагана внесли немалый вклад в развитие железнодорожного транспорта в России. Публикация мемуаров Д. О. Дарагана является продолжением нашей публикации в мартовском номере «Звезды» за 2017 г., посвященной революционным событиям в Гельсингфорсе.[7]

Публикуемая нами копия представляет собой правленную автором машинопись, текст публикуется в соответствии с современными нормами орфографии и пунктуации, но с сохранением оригинальных стилистических особенностей. Пропуски в тексте, сокращения (кроме общепринятых) раскрываются публикатором в квадратных скобках. Текст мемуаров публикуется с сокращениями, опускаются некоторые подробности семейной жизни Дарагана. В мемуарах упоминается большое количество исторических деятелей, офицеров военно-морского флота, чьи судьбы сложились весьма разнообразно. При составлении примечаний к публикуемому тексту мы пользовались как сведениями из краткого комментария, хранящегося в рукописном отделе Славянского отделения Национальной библиотеки Финляндии, так и сведениями из документов Российского государственного архива Военно-Морского флота.

Выражаю глубочайшую признательность семье Дараганов, в первую очередь А. и Л. Дараганам за предоставленную возможность широко использовать материалы их личного архива при публикации, а также всем своим коллегам из России и Финляндии, оказывавшим неоценимую помощь на разных этапах работы над публикацией.

 

Главный специалист отдела научных публикаций РГАВМФ

кандидат исторических наук

П. Ю. Мажара

 

 

1. По официальным служебным документам он именовался Дмитрием Иосифовичем, но в семье отца звали именно Осипом.

2. Волков С. В. Генералы и штаб-офицеры русской армии: Опыт мартиролога. Т. 1. М., 2012. С. 350; Назаренко К. Б. Балтийский флот в революции. 1917—1918 гг. М.; СПб., 2017. С. 414. Пользуясь случаем, приносим благодарность профессору СПбГУ К.Б. Назаренко за идею обратиться к изучению мемуарного наследия Д.И. Дарагана.

3. Юрье Каарло Лейно — министр внутренних дел Финляндии в 1944—1948 гг., деятель коммунистической партии Финляндии с 1930-х гг. Список из 22 человек (двум удалось скрыться и избежать выдачи) был, впрочем, составлен советской стороной. Д. Д. Дараган был активным деятелем РОВС.

4. Slaavilainen kirjasto: Рукописный отдел Славянского отделения Национальной библиотеки Финляндии. Sl. Ms. K—83.

5. Неясно на сегодняшний день местонахождение копии, хранившейся в Лейквуде. В 1990-е гг. началась передача материалов музея общества «Родина» в Россию. Сохранить единство сложившихся архивной, библиотечной и музейной коллекций не удалось. Некогда единое собрание оказалось рассредоточено по нескольким учреждениям культуры. В РГАВМФ была передана сокращенная версия мемуаров, написанная на английском языке, — ‘My happy life’ («Моя счастливая жизнь»). Ф. Р-2246. Оп. 2. Д. 82.

6. В Осиповичском районном историко-краеведческом музее создана отдельная экспозиция, посвященная семье Дараганов. См.:http://mogilev-region.museum.by/node/36756. Состояние на 03.12.2018. В Центральный военно-морской музей (Санкт-Петербург) был передан ряд предметов, связанных с историей военно-морского флота. См.: http://kortic.borda.ru/?1-1-0-00000003-000-10001-0. Состояние на 03.12.2018.

7. «Мой частный отрицательный взгляд на государственные мероприятия…» Документы из личного архива Д. И. Дарагана об обстоятельствах его ухода со службы на флоте. Публикация, вступительная заметка и примечания Петра Мажары // Звезда. 2017. № 3. С. 99—106.

 

 

 

 

Мы жили на наемной даче в Ассерне — одной из дальних станций Приморской дороги, и к этому времени мы сошлись с семьей генерал-майора Марюлина[1] — начальника пограничной стражи. Он был подчинен прямо Министерству финансов, и в его ведении состояли все прибрежные пограничные посты. Это были совсем маленькие группы погран[ичных] солдат, иногда в 5—6 человек, при 1—2 лошадях. Для объезда этих постов у генерала была паровая яхта, называвшаяся крейсер 2-го ранга «Орел». Меня тянуло в море, и когда генерал пригласил меня с собой, то я страшно обрадовался, и родители отпустили меня. Обход начался с восточного берега Рижского залива. Эти смотры на берегу были собственно смехотворны, генерала свозили на берег на шестерке (матросов не было), и там перед ним парадировали 3—4 солдата и одна лошадь, а 2 солдата и лошадь были где-то в дозоре на побережье. Принявши рапорт и осмотревши помещение, мы отправились опять на «Орел», но это не всегда было просто. Раз развело такую волну, что мы несколько часов выгребали, измучили людей, но вернуться к каменистому берегу было страшно. «Орел» также не мог сняться нам навстречу. У меня сохранились фотографии этого моего первого плавания.

Вероятно, в это время я сказал родителям, что хотел бы поступить во флот. Думаю, что это их не очень обрадовало, но мне не сказали «ни за что», а сказали: «Кончи училище, а там увидим». Мысль эта меня не покидала, особенно когда Виктор Лютер (годом старше меня) перешел из Орловского кадетского корпуса в Морской корпус[2], и я узнал, как это все проделывается.

Перейдя благополучно по отметкам (по болезни без экзамена) в 6-й класс, я достал программу вступительных испытаний в Морской корпус и стал в свободное время зубрить. Родители, видя мое упрямство, не препятствовали и даже разрешили мне заниматься в библиотеке рядом с кабинетом отца. Общие предметы и математика меня мало беспокоили, но все же я прорешал огромное количество алгебраических задач.

Но в корпусе придавали большое значение памяти и заполнение немых карт прибрежными названиями играло большую роль. Экзаменующийся вытягивал две немые карты и должен был в полчаса верно написать максимум имен (я сделал 400).

К весне я снова заговорил о Морском корпусе, родители согласились, и сразу после экзаменов в Риге я поехал в Петербург. Мы остановились у Большого Дедушки на Адмиралтейской набережной с балконом на Неву. Экзамены прошли благополучно, и 50 человек самого разнородного состава были приняты в 1-ю роту, т. е. в младший специальный класс.

Нас называли «нигилистами», потому что мы были в корпусе не сначала, а появились со стороны, часто с совсем другой подготовкой и мировоззрением, чем у старых кадетов. Тут были и студенты (т. е. настоящие «нигилисты»), были неотесанные кадеты провинциальных корпусов, никогда не видевших ни одной лужи, были маменькины сынки и т. д. Но мы все очень скоро оформились, сдружились и завоевали в общем уважение «старых». В начале мая нас обмундировали и свезли на крейсере I ранга «Князь Пожарский», стоявшем на Кронштадтском рейде. Я поступил в корпус при адмирале Доможирове.[3] Он был начальник отряда Морского корпуса. Мне кажется, что его деятельность была довольно бесцветной, но, может быть, это было связано с его болезнью.

«Князь Пожарский» был трехмачтовый фрегат около 5000 тонн с полным парусным вооружением. На фок- и на грот-мачтах работали матросы, а бизань обслуживалась кадетами. Командовал кораблем капитан 1-го ранга (маленький, в очках) Купреянов.[4]Старший офицер был капитан 2-го ранга Иванов[5], с большой бородой, напоминавший Моисея. Оба они были хорошие парусники, но командир был очень неприветливым, и его не любили. Нашим корпусным офицером был Арне Карлович фон Шульц[6], недавно перешедший в корпус с Черного моря. Это был человек далеко не заурядный, и он имел огромное и благотворное влияние на всех нас, но его мечты о реорганизации и корпуса, и флота были слишком смелы и часто недисциплинированны. Его карьера кончилась крахом на «Урале» в эскадре Рожественского.[7] Но мы все его любили и уважали.

Я его встретил после революции в Финляндии. Он занимался частными делами, но внутренне не угомонился. Он написал по-шведски три книжки[8] о своей службе на флоте. Первая — «Большое приключение» — замечательна, особенно хороша глава, где он с кадетом Колчаком[9] «штормует» на переходе из Либавы в Кронштадт.

Мы помещались в батарейной палубе, вязали койки, ели на спускавшихся с «потолка» столах и вообще следовали общему матросскому порядку. Научиться нам надо было многому и не только матросской стороне дела, но и целому ряду теоретических предметов, которые нам преподавались офицерами по правильному расписанию. Все мы были очень молоды и все без исключения пошли во флот по какому-то внутреннему призванию. Мы работали с радостью и без устали. Я работал как мелкорослый на брам-рей, вторым от нока. Мы скоро научились бегать по вантам, но крепить мокрые, тяжелые паруса было ужасно трудно.

На якоре день начинался со шлюпочного учения, а кончался спуском стеньг (верхняя третья часть мачты) и брам-рей. Шлюпочное учение было как гребное, так и парусное. Я почему-то попал на большой баркас и справлялся, так как каждый греб только одним веслом. Главный интерес представляли парусные учения: обход своего корабля в кратчайший срок, нигде ничего не задев (это совсем не так просто), и большие пробеги строем своих шлюпок, а иногда и со всего отряда. И тут опять А. Шульц много помог нам научиться этому прекрасному спорту.

Лето начиналось со стоянки в Бьерках, потом в Балтийском порту, а к осени ходили в большой поход до Либавы. Переходы совершались под парусами. Когда мы пошли в первый раз в Гельсингфорс в 1901 году, то входили тоже под парусами и для «безопасности» завели носовой трал, т. е. приспособили как-то выстрела (длинные бревна по бокам корабля, к которым крепят на якоре спущенные шлюпки), спустили их с носу под воду, предполагая, что при недостаточной глубине они предупредят посадку. Это было очень наивно. Но все эти работы были очень поучительны. Одним из способов наказания был — пробежать несколько раз через марс (первая площадка на мачте), или через салинг (вторая площадка), или же посадка на салинге на известное время. В хорошую погоду это было очень безобидно. Вообще забираться туда не полагалось, но на якоре в отдых некоторые вахтенные начальники разрешали там посидеть, и я это очень любил.

«Князь Пожарский» скоростью хода не отличался, и в летние ночи, при слабом ветерке, мы двигались вперед. А в нашем помещении по бортам были большие порта (двери) для артиллерийской стрельбы, и некоторые смельчаки из числа старых кадет с целью выкупаться или для озорства тихо спускались на ходу в воду из одного из передних портов, и их вытягивали в один из задних. Если кадета накрывали с вахты, то ему сладко не приходилось. Никто из нигилистов не рисковал на такие ночные купания.

К началу августа кадетский отряд возвращался в Кронштадт и все мы рассыпались по своим домам, кто ближе, кто дальше — в самую глубину России, и там мы форсили своей невиданной формой и ленточками на бескозырках. Я уехал прямо в наше имение Крынки. Дорога туда была длинная с пересадками, и ночью было тяжеловато. Мы были избалованы поездками с родителями в собственном вагоне с провожатым, а обратно ехали на положении нижних чинов, которым нельзя было ехать во 2-м классе.

Мы часто попадали в довольно грязные вагоны, переполненные всяким народом: там были и мужики с мешками, и бабы с детьми, и евреи, и подвыпившие чиновники. Иногда удавалось очистить верхнюю полку от чужих вещей и залечь там на весь путь. Но когда группа кадет ехала вместе в какой-нибудь дальний город, то сила оказывалась на нашей стороне. Все организовывалось заранее: закупалась провизия, брались чайники и прочее, и целое отделение вагона отвое­вывалось кадетам. Тогда начиналось раздолье, и никто посторонний не пытался забраться к нам. Вино почти никогда не появлялось, а дежурный кадет бегал на станцию за кипятком, который выдавался иногда даром, иногда за копейку за чайник.

Последнее плавание было на «Верном». Командовал им капитан 2-го ранга Степан Аркадьевич Воеводский[10], а нашим корпусным офицером был В. Л. Баль.[11]Многие его ругали, но, по-моему, напрасно. Он нас хорошо воспитывал, был справедлив и прекрасно учил нас артиллерии. Это плавание было замечательное: мы уже совсем вошли в корпусную атмосферу, сдружились со старыми кадетами (гардемаринами) и даже создали к себе, нигилистам, уважение «стариков». <…>

Я вернулся к 1 сентября в корпус, где начались правильные и довольно интенсивные занятия. Наш выпуск — 120 человек — был разделен на 6 параллельных классов, которые не разбивались до самого выпуска. Преподаватели в разных классах того же предмета были разные. В общем, нас учили хорошо, и мы радостно и с благодарностью вспоминали потом эти годы. <…> Из корпуса мы ходили в отпуск по субботам и по воскресениям, а у кого были родственники или «ответственные» знакомые, те могли оставаться в городе на ночевку.

Я был записан ходящим в отпуск на набережную[12] к Большому Дедушке, но в действительности я стал ходить на Пески к Григорьевым.[13]На набережную я ходил в воскресенье к обеду, и если Дедушка был в хорошем расположении духа и не выезжал днем, то говорил: «Посиди подольше (т. е. почти до 10 часов вечера), Максим свезет тебя в корпус».

На Песках, куда я ходил каждую субботу, обстановка была совсем другая. Их дом уже больше 100 лет стоял на углу Слоновой (потом Суворовский проспект) и 8-й Рождественской, свой дом и сад десятины в две. При доме был флигелек. Отец Алекс[андра] Вас[ильевича] (Василий Никифорович) был чиновником Министерства внутренних дел и одно время служил губернатором где-то на Кавказе. Первая его жена — мать А. В. — умерла рано, и он женился второй раз на Александре Аристовне (фамилию не помню), которая и воспитала Алекс[андра] Вас[ильевича], и которая в мое время жила во флигеле. Алекс[андр] Вас[ильевич] учился в 1-й гимназии одновременно с моим отцом, а потом поступил в Санкт-Петербургский университет на естественный факультет. В это время он познакомился с институткой Калерией Ивановной Медведевой, родители которой жили в Нижнем Новгороде.

К зиме в корпусе произошли перемены: кон[тр]-ад[мирал] Григорий Павлович Чухнин[14] был назначен директором корпуса и начал «зверствовать». Про этого человека можно было бы многое написать. Тяжелая фигура, полузакрытые серые глаза без выражения и медленная походка. Его боялись и от него шарахались в сторону. Но подтянуть корпус надо было. Когда нас выпустили в офицеры, то наш первый по выпуску фельдфебель и знаменщик Б. П. Хлюстин[15] был посажен под арест за небольшое опоздание к молебну на второй день после производства. Но когда наша группа, уезжающая на Дальний Восток (в том числе, конечно, и Хлюстин), пришла прощаться к Чухнину, то мы долго сидели у него как будто у совсем другого человека, и он нам несколько раскрыл свой характер и свое поведение. Он принял корпус в очень плохом виде: петербургская обстановка, посторонние влияния и вмешательства были ужасные, и он считал своим долгом сразу убить распущенность и всякую протекцию. Полюбить его было трудно, но уважать надо было. В день нашего отъезда его дочь, жена лейтенанта Свечина[16], принесла нам в вагон цветущую сирень, а это было 6/2 04 г.

Для меня зима прошла спокойно, но жил не в своей роте, т. е. не с товарищами по выпуску, а унтер-офицером в младшей роте. У нас была своя комната и было очень уютно. В отпуск я ходил, как и прежде, на Пески, но заходил к брату на Морскую пообедать, а на обратном пути к Дедушке на набережную.

Последнее плавание было на «Адмирале Корнилове» — старомодном крейсере, и на [гидрографической] съемке. «Корнилов» не оставил у меня никаких воспоминаний, а на съемке под Коткой было весело и привольно. И кто любил науку — увлекался астрономией. Последняя зима 03—04 гг. началась обычным порядком, но кто-то заболел, меня произвели в фельдфебели и назначили в 1-ю роту к Вас[илию] Льв[овичу] Балю. Я жил с ним хорошо и уважал его.

К Рождеству <19>03 г. С[анкт-]П[етер]б[ург] стал наводняться разными слухами с Востока. В гостиных толковали, будет или не будет войны. Но никто решительно не понимал действительной обстановки, и все были как будто бы загипнотизированы именем наместника адмирала Алексеева[17], который «как-то» должен был все наладить. Увы, он оказался ниже всякой критики! Это подтвердит история, а я возненавидел его в [Порт-]Артуре, находясь на «Цесаревиче» рядом с «Петропавловском», на котором он держал свой флаг до отъезда во Владивосток. Рождество прошло мирно, у нас дома никто не разговаривал о политике, но, вернувшись в январе в корпус, [я] почувствовал что-то неладное. В морских кругах это было особенно видно, так как до нас доходили рапорты морского агента в Японии, А. И. Русина[18], который видел определенную японскую подготовку к войне и предупреждал С[анкт-]П[етер]б[ург], но напрасно!

Начало войны, наше производство, нападение на Порт-Артур и т. д., но все это уже хорошо описано другими. Вспомню только подробности производства. При разборе ваканций все мы, первые 12 по выпуску, —записались в Квантунский экипаж, т. е. в Порт-Артур. На следующий вечер Шаляпин пел Олоферна и Дедушка взял в Мариинском театре большую ложу. У меня еще не было офицерского сюртука, и я пошел в гардемаринской форме, но с офицерским палашом, демонстративно распущенным. Про наш выпуск знали еще не все, и на меня налетел какой-то сухопутный офицер за непристойную форму, но мы как-то объяснились. Вообще во флоте был обычай, что весной, когда выпускали молодых мичманов, они отдавали честь «по-обычному» морским офицерам предшествующих выпусков, но нам отвечали не просто, «откозырнув», а снимали фуражку (как это тогда делалось всем дамам), принимая нас, так сказать, в свою семью.

Затем я съездил к родителям в Ригу и, вернувшись с Мамой и сестрами, начал срочно готовиться к дальнему пути в места, где нигде ничего нельзя было купить. 5/02 — <19>04 г. я окончательно распрощался со всеми, и мы — 12 мичманов — выехали с Николаевского вокзала на Москву, а затем оттуда в спальном вагоне Сибирской жел[езной] дор[оги] на восток. Почти весь поезд состоял из военных, направлявшихся на войну. Ехали мы весело, своей компанией, знакомились с попутчиками и собственно ни о чем не думали — а надо было бы!

В числе довольно пестрой компании был кап[итан] Преображенского полка Петр Дмитриевич Шипов[19], выделявшийся не только своим видом, но каким-то благородством во всем своем поведении, но за всем этим чувствовалось что-то драматичное, что понесло его на войну независимо от общих патриотических чувств.

Мне посчастливилось ехать с ним в одном купе, и я проникся уважением к нему. Между прочим, Шипов изумительно рисовал карандашом, и Государь любил его рисунки. Он получил в командование 11-й Сиб[ирский] стрелк[овый] полк и был убит в сражении.

На 21-й день путешествия (последнее время уже в товарных вагонах) в полной темноте, голодные и промерзлые, мы прибыли в Порт-Артур. Куда деваться? Один из нас, сын адмирала Витгефта, знал береговой адрес отца[20], я пошел искать с ним пристанища. Как-то мы добрались до темного дома около «этажерки» (городской сад в Порт-Артуре) и нашли только заспанного сторожа. Жена адмирала уже уехала, а адмирал был на корабле. Мы все же забрались в дом и провели ночь вдвоем на большой адмиральской кровати, но было голодно.

 

 

Порт-Артур

На следующий день прибывшие мичманы явились в штаб адм[ирала] Макарова[21], приехавшего за неделю до нас, и нас расписали по разным кораблям. Я попал на «Цесаревич», стоявший тут же у стенки, с большой пробоиной. К серь­езной починке — с кессоном — еще не приступали. Мне предложили быть младш[им] артил[лерийским] офицером в кормовой 12-тидюймовой башне или третьим штурманом. Я выбрал второе и никогда не раскаивался в этом. Началась обычная служба на корабле, стоящем в ремонте, но были и внешние, так сказать, военные поручения. Катера больших кораблей ходили по очереди в дозор, т. е. выходили под Тигровку[22], становились у дежурной канон[ерской] лодки («Гиляк» или «Бобр») и были готовы выйти в любой момент на рейд «для чего-то». Офицеры с катеров просиживали в каюте канонерской лодки, слушая рассказы о плаваниях на Востоке, и многому учились за это время.

Кроме того посылались офицеры и 2 сигнальщика на дежурство на Золотую Гору, чтобы передавать оттуда на внутренний рейд свои наблюдения за морем. (Как все это было элементарно!) В день гибели «Петропавловска» и Макарова я поднимался на Золотую Гору с нашей сменой, но, не дойдя до самой вершины, заметил какое-то необычное движение людей на сигн[альной] станции, побежал в гору, и, когда раскрылся вид на море, мы увидали на воде только расходящиеся круги над скрывшимся «Петропавловском». Кругом было много шлюпок, а вдали какой-то подорванный корабль. Вся эта драма подробно описана, и я на ней не останавливаюсь. Я сделал 2 снимка «дали под нами», и мы вернулись совсем убитыми на «Цесаревич». Мы все понимали, что значила для флота и для всей страны гибель этого адмирала.

Вспоминаю неприятное впечатление от отъезда наместника Алексеева и затем о смене командира «Цесаревича». И. К. Григорович[23] был высокообразованный человек (по-тогдашнему) и человек широкого ума, но он не выдерживал военной обстановки, и после нескольких бомбардировок его назначили командиром порта, а затем он уехал из [Порт-]Артура. Григорович потом сыграл большую роль в воссоздании флота и уважал и продвигал смелых офицеров. Наш новый командир — Иванов[24] — был очень слаб во всех отношениях.

 

 

* * *

После неудачного выхода 10/6 меня назначили на Волчьи Горы на наблюдательный пост для корректировки перекидной стрельбы с корабля по наступающему фронту японцев. Мне были даны машинный унтер-офицер Тарасов и рулевой Лавров. У нас был проведен телефонный кабель: я установил пеленгаторы, защитил их как-то бревнами, установил карты с квадратами и т. п. Нас посылали туда, когда ожидали японское наступление. Но вся эта связь с кораблями была очень ненадежна и сдала в самый нужный момент. 25/7 нас опять выслали на позицию, но мы двинулись неохотно, так как предполагался выход всей эскадры и мы боялись застрять на берегу.

Когда началось настоящее наступление японцев по нашим постам и по несчастным сухопутным частям в окопах на склоне в сторону к неприятелю, то наша связь с кораблем окончательно запуталась, снаряды попадали в чужие участки, а японцы осыпали наши сухопутные окопы. Я умолял их ротного командира вывести роту за гребень — к нам, так как на их месте она была совсем бесполезна и должна была погибнуть. Но сухопутный офицер уверял, что не смеет уйти без приказания и будет ждать штурма японской пехоты. Много там полегло людей, и это было в первый раз, что я видел настоящий ужас войны. В какой-то момент мы снялись, бросив все имущество, и стали спешно пробираться домой по дорогам, запруженным мирными китайцами, жившими за Волчьими Горами, к Порт-Артуру.

На корабль мы не опоздали, и уже на следующий день вышли на историческое сражение 28/7 с адмир[алом] Того.[25]«Цесаревич» шел головным под флагом адмирала Витгефта, а я был у дальномера над боевой рубкой. Этот бой и его трагизм — смерть адмирала, выход из строя «Цесаревича», бестолочь командования и одновременно критическое положение японцев — все это описано. Мои первые впечатления были очень поверхностные. На первом галсе повреждений у нас, кажется, не было, а японские рикошеты «хлюпали» как утки, и я думал серьезно, что мы вспугивали птиц. Попадания начались на втором галсе, когда Того стал нас обгонять. Тут рикошетом, попавшим в боевую рубку через визирную прорезь, убило адмирала Витгефта, мичмана Эллиса[26], ст[аршего] лейт[енанта] М. В. Драгишевича-Никшича[27], фланг[ового] штурм[ана] Азарьева[28] (не В. Н. Азарьева), 2-х человек команды и сильно ранило В. К. Пилкина[29], Д. В. Ненюкова[30], и легко — командира Иванова.

Вижу, как сейчас, Пилкина, выскочившего из рубки с окровавленной головой и широко перекрестившегося; я в это время сбегал к нему с мостика. В командование вступил Ненюков, а управление кораблем велось из центрального поста; передача больше голосом. Вообще все электромеханические средства связи сдали, и я сам передавал расстояния в носовую башню голосом. Броневая дверь была открыта, и там стоял Н. Н. Азарьев.[31] После нашего выхода из строя, что не было связано с попаданием в рубку, а с каким-то «как-то» закрывшимся краном в рулевом отделении, когда мы нашли ошибку, то спокойно легли на старый курс. Одновременно с этим [эскадренный броненосец] «Ретвизан» пошел на сближение с [флагманским броненосцем] «Миказой», но, когда подошел на 15 кабельтовых, «Миказа» стал полным ходом уходить от него.

Тогда адм[ирал] князь Ухтомский[32], вступивший в командование флотом, повернул в [Порт-]Артур, вероятно, подняв сигнал «следовать за мной», то мы (и ряд других кораблей) не пошли за ним в ловушку, а повернули на юг, чтобы выйти в открытое море и затем идти во Владивосток. Правили все еще из центрального поста, и мой рулевой Лавров простоял там бессменно 16 часов. Скоро выяснилось, что из-за перебитых труб огромное количество угля выносилось в воздух; когда подсчитали, то увидали, что нам до Владивостока не дойти. Тогда решили идти в ближайший нейтральный порт — немецкий Цингтау[33] — в надежде получить там уголь. Но это не удалось: нас интернировали, заставили свезти на берег снаряды, но согласились произвести полный ремонт корабля.

В Цингтау я прожил 15 месяцев, и это было спокойное и интересное время. Мы много занимались с командой, читали лекции, ездили по ближним окрестностям, не дальше 30-ти верст, купили себе лошадей и ездили верхом, а кроме того у меня был взвод «велосипедистов», и мы устраивали дальние поездки и упражнялись в эволюциях. Во время ремонта пришлось срезать обе трубы (по частям). Некоторые куски, пробитые разрывными снарядами, были очень оригинальны, я послал 2 таких куска домой. Больший и сейчас у нас дома, а меньший превратился в рамку к портрету покойного М. В. Драгишевича и находится в Морском музее под Нью-Йорком. Когда разбирали вещи М. В. для отправки его вдове в С[анкт-]П[етер]б[ург], то там оказалась пепельница в виде черепа. Я считал, нехорошо посылать молодой вдове эту пепельницу, и сохранил ее у себя до сих пор.

В связи с Артуром мне хочется указать на книжечку моего товарища по выпуску Ф. Ф. Рейнгарда (не смешивайте с И. И. Ренгартеном[34]) по прозвищу Фейфеич. Этот прелестный человек написал: «Мало прожито, но много пережито».[35]Книжечка проста, скромна, правдива; казалось, что мы сами все это написали. Повторяю, о бое я вообще больше ничего не пишу, т. к. он описан в больших трудах.

В ноябре 1905 г. был подписан в Портсмуте (Сев[ерная] Америка) русско-японский мир. И «Цесаревич» стал опять вооружаться, а мы оказались в положении просто иностранцев — туристов. Нам можно было уезжать из Цингтау. Я поехал с инж[енер-]мех[аником] В. К. Корзуном[36] (исключительно талантливым человеком) внутрь Китая; верней, Шангтунгской провинции со столицей Ции-нан-Пу около большой Желтой реки. Ехали и на ослах, и на джонках, и на тачках; ночевали в китайских монастырях, питаясь яйцами и белыми (опаренными) булками. Я много снимал стереоскопически, и это было прекрасное путешествие. Эти фотографии я послал в Морской музей в Америке.

Надо было возвращаться в Россию. Наш командир Иванов под предлогом болезни уехал в Россию, и нам назначили на обратный поход кап[итана] 1-го р[анга] Алексеева[37], немногим лучше Иванова. Он боялся всего и даже своей команды. Переход в Россию с заходами в Сайгон, в Сингапур, в Цейлон, в Джибути, в Порт-Саид, Брест, Нюборг (Датский) был замечательный. Особенно потому что мы были в отдельном плавании. Я как младший штурман (старшим был С.М. Поливанов[38]) якорных вахт не стоял и в каждом порту «уезжал в страну»; благодарил родителей, научивших меня трем европейским языкам; легко разбирался на берегу и часто сопровождал командира на официальных визитах. Были мы у английского губернатора в Сингапуре, у французского адмирала на берегу в Алжире, и любовались архитектурой и убранством помещений.

Придя в Либаву, <…> списался с «Цесаревича» в отпуск, а затем поступил на курс компасного дела. Официально я числился на Набережной у Дедушки, но проводил все свое время на Песках. Дедушке очень хотелось, чтобы я перешел в Гвардейский экипаж, и ему это легко было устроить через адм[ирала] Нилова[39], но я отказался, и это было Дедушке неприятно. Затем Кетлинский[40] — соплаватель по «Цесаревичу» — звал меня в Черное море флаг-офицером к адмиралу Бострему[41], но и это не соблазнило меня. Я работал в ГГУ [Главном гидрографическом управлении] у Н. Н. Оглоблинского[42] и был рад этому.

Во время войны Ника Григорьева прошла курс сестер милосердия Кр[асного] Кр[еста] и, работая в Георгиевской общине, очень переутомилась. По заключении мира ее отправили на поправку на острова на Англ[ийском] канале. <…>

Окончив курс компасного дела, я был назначен штурманом на крейсер 2-го ранга «Казанец» — собственно, миноносец в 500 тонн, со старым командиром (Н. Н. Балкашиным[43]), со старшим офицером («Колей Вурмом»[44]) и с игрой в большой корабль. Летом 1906 г. мы пришли в Гельсингфорс во время общего брожения как раз ко вспыхнувшему бунту в Свеаборгском порту. Командир совсем растерялся, а я превысил власть и снялся с якоря, не спросив его. Балкашин замолк, и создалась дилемма: ему надо было или отдать меня под суд, или представить к производству. Чтобы не выносить сора из избы, он предпочел второе решение, и меня произвели за отличие в лейтенанты, хотя я продолжал ссориться с командиром.

Когда мы вернулись на зимнюю стоянку в Либаву, я спросился в отпуск к родителям (сам еще не зная, что будет). Уезжая, встретил на вокзале в Либаве командира с соседнего корабля, приятеля моего Балкашина, и большого циника, который сказал мне: «Всего хорошего, ваш командир сказал мне, что вы едете жениться». Он оказался прав. Пробыв несколько дней в Риге, я уехал в С[анкт-]П[етер]б[ург] и поехал прямо с вокзала на Пески. В передней я встретил Нику и сказал ей: «Я приехал за вами». Положительный ответ я получил только к вечеру и сразу прошел к А.В., который все одобрил. Через день я уехал домой в Ригу.

Получив благословение родителей, вернулся в Либаву устраивать формальности. Я хорошо знал Нику и все Пески, но мои сестры редко встречали Нику. И я попросил Маму пригласить ее к нам на Рождество. Хотя это было последнее Никино Рождество дома, ее прелестная и умная мать, Калерия Ивановна, отпустила ее с таким напутствием: «Поезжай и посмотри на всю семью, в которую ты входишь, и на уклад их жизни. Ты будешь Дараган и должна будешь продолжать традиции этой семьи». У нас было много разных обычаев вообще и праздничных особенно. Шло это и с английской, и с малороссийской стороны. Например, делали plum-pudding[45] (c ромом), tea spice[46], затем клали в сочельник сено под скатерть, до звезды не ели. Зато к обеду в сочельник (перед всенощной) подавали уху и самые разнообразные постные пирожки, и тут, так сказать, была «забава», так как в разных домах, придерживавшихся этого обычая, старались сделать наибольшее число разных пирожков, т. е. с разными начинками.

Праздники прошли хорошо, и мои сестры, строго осматривавшие мою невесту, «признали» ее. Кто сразу полюбил, кто потом. К Новому году все съехались в Петербург, и 7/1 мы повенчались в церкви Михайл[овского] артил[лерийского] училища, где тамошний священник был преподавателем Закона Божия у Ники, и она очень любила его. Холод был страшный, но бабушка дала нам свою карету, и мы вернулись из церкви прямо на Пески. Между прочим, мне было трудно достать шаферов, и я поехал к Н.Н. Азарьеву (соплавателю по «Цесаревичу»), а он мне говорит: «Я сам женюсь завтра и думал просить тебя быть у меня шафером». После короткого приема и поздравления на Песках (внизу) мы скрылись наверх, переоделись, получили от дворника заграничные паспорта и около 7 часов вечера уехали с Варшавского вокзала «на Юг».

Мы решили уехать туда, где потеплее, и никакого маршрута не составляли. Первый этап — Варшава, но там было тоже очень холодно. Я показал Нике только места, где я жил мальчиком. На следующее утро мы уехали в Вену. Снега не было, но был пронзительный ветер с пылью. Мы не остановились в Вене, а поехали прямо дальше в Милано, где мы пробыли 2 дня. По пути нам кто-то посоветовал поехать через Геную в Рапалло, и там было чудно! И тепло, и красиво, но время скоро пролетело, и надо было возвращаться в Либаву. Покуда нас не было, моя старшая сестра, Лиза, перенесла все наши вещи в казенную квартиру в порту, наняла прислугу и, когда мы приехали, сдала нам готовый дом и сразу исчезла.

К весне я окончательно перессорился с Балкашиным и меня перевели на эск[адренный] минон[осец] «Лейтенант Зверев» (типа немок[47]) под командой бар[она] Майделя[48] (прозвище: шаровая краска). Плавание в дивизии Н. О. Эссена[49] было интересное и счастливое. Ника жила в Куоккале, но иногда приезжала повидать меня в места, где мы предполагали простоять подольше (около Бьеркэ, Лапвика). <…>

Вдруг было решено, что «Зверев» пойдет на зиму на ремонт в Ригу. И что он должен перейти туда немедленно. Я протелеграфировал Никиной матери, Калерии Ивановне, прося ее приехать, т. к. Ника уже ожидала Мальчика[50], а сам ушел на миноносце в Ригу. Мы стояли на другом берегу Двины, но я жил дома и ходил только днем на миноносец.

После рождения Мальчика 25/XI — 07 г. опять-таки моя сестра Лиза поехала за Никой, и они все вернулись в Ригу. Нас поместили в большой комнате между спальней родителей и гостиной сестер. Зима прошла спокойно, но Нике было нелегко: слишком много женских глаз смотрело на нее и на Мальчика и, хотя бы мысленно, разбирало все ее поступки. К лету Ника с Мальчиком перебрались в Куоккалу, которая стала их постоянным летним местопребыванием. Там нам всем и всегда было очень хорошо.

 К следующей весне я решил пойти в Академию, но готовиться на миноносце было очень трудно. Тогда я попросил Д. В. Ненюкова (с «Цесаревича»), командовавшего «Ригой» [транспортное судно], взять меня к себе штурманом. Это вышло очень удачно: «Рига» почти никуда не ходила дальше открытого моря перед Ревелем, и у меня было много свободного времени. Я сделал из штурманской рубки свой рабочий кабинет и спокойно решал там бесконечные алгебраические задачи. Осенью 08 г. я выдержал экзамен в академию, и мы переехали в старомодную квартиру на Среднем проспекте за Андреевским собором. Было 3 комнаты с одной грязной деревянной лестницей, с ванной под кухонным столом (доска снималась) и с несметным количеством мышей! Зато было близко от академии.

Жили мы там 2 года, и там родился Саша.

Нас было 9 человек на гидрографическом отделе; четверо моего выпуска, все близкие друзья, особенно Хлюстин и Сахаров.[51] Мы работали ежедневно до поздней ночи. По большинству курсов не было учебников. Мы записывали на лекциях, что могли, а по вечерам все перерабатывали, обычно попарно; я работал с Хлюстиным. <…>

Последнее лето я сидел в Куоккале и проходил астрономию к последнему самому трудному выпускному экзамену у инж[енера] Н. Я. Цингера.[52] За три дня до экзамена я решил, что теперь надо отдохнуть, чтобы голова была чиста, и что за три дня ничему новому больше не научишься — и мы уехали на Иматру. Когда мои товарищи узнали об этом, то решили, что я сошел с ума. На экзамене присутствовал нач[альник] Главн[ого] гидр[ографического] упр[авления] А. И. Вилькицкий[53] — умный администратор и математик. Я вышел к доске вместе с Сахаровым (бесспорно самым талантливым из нас), и, когда мы кончили с изложением заданных вопросов (у меня теория света Гюйгенса), Вилькицкий подошел к нашему генералу и громко сказал: «давно я не слыхал таких ответов». Окончив академию по первому разряду, мы провели конец осени в «Крынках», а затем поселились на Песках.

Ал. Вас. скончался в 1910 г., уже после рождения Саши, и Кал. Ив. была очень рада нам. Я был «к чему-то» прикомандирован, но жил дома, 25/3 11 г. у нас родился Борис.

Весной <19>11-го года я был назначен флаг[манским] шт[урманом] 2-й мин-[ной] див[изии] в Гельсингфорсе. Мы с Никой проехали туда и наняли прекрасную светлую квартиру в нижнем этаже дома на Мирной ул[ице], 7. Я начал плавать, а Ника вернулась в Куоккалу. Когда мы вернулись осенью уже с детьми, перед нами оказался достраиваемый большой дом: солнце пропало, и все было покрыто известковой пылью. Не успел я явиться на дивизию к адмиралу В. Н. Ферзену[54], как меня срочно командировали в Либаву на транспорт «Анадырь», чтобы провести его в Бари (около Кардифа) за кардифским углем. <…> По возвращении я плавал с адмиралом по шхерам, налаживая компасные вопросы. Я был порядочно занят, пользовался полным доверием адмирала и полюбил этого уважаемого человека. Когда Вил.Ник. получил бригаду крейсеров и поднял свой флаг на «Громобое», то он взял меня с собой. Командиром «Громобоя» был кап[итан] 1-го ранга Максимов[55], бывший стар[ший] офиц[ер] «Цесаревича» на походе с Востока. Мы к этому времени переехали в Брунспарк на Эстра Аллем 11 в нижний этаж прекрасной деревянной дачи у самой воды (против Клиппан[56]).

После года на крейсерах меня стали зазывать в старшие офицеры, но я все отказывался. С крейсеров адмирала перевели в <19>13 году на бригаду линейных кораблей, и он опять взял меня с собой. И на крейсерах, и на линейных кораблях мы ходили в заграничные плавания, а весной меня лично назначили инструктором в заграничное плавание штурманского класса. Адмирал держал свой флаг вообще на «Андрее Первозванном», но на заграничные походы мы переходили на «Цесаревича» из-за более удобного помещения. <…>

Осенью <19>13 года меня все же назначили старшим офицером на «Андрей Первозванный», и 6 декабря я был произведен в капитаны 2-го ранга. Командиром был капитан 1-го ранга А. П. Зеленый[57] (бывший старший офицер с «Цесаревича»), а моим предшественником был капитан 2-го ранга Бардуков.[58] Мама* со всеми детьми жила по-прежнему зимой в Брунспарке, а летом в Куоккале. Два года старшего офицерства прошли в огромной работе. Надо было подтянуть распущенный корабль и произвести полную реорганизацию ротной системы (не смешанных рот, а по специальностям) и быть готовыми к войне. Война подошла, но мы на «Андрее», собственно, не воевали, а только держались готовыми, а это постоянно было нелегко поддерживать. Мне было трудно еще и внутренне, так как я был очень молод (29 лет) для большой кают-компании (да еще флагманского корабля) при наличии офицеров много старше меня (инженер-механику полковнику Менрот дю Мэну[59] было лет 50). Я был, говорят, очень строг, но, думаю, справедлив, т. е. занимал всех равно, и за это мне многое прощалось.

Кроме обычных «распоряжений на следующий день» я завел книгу «постоянных распоряжений старшего офицера» с разными организационными требованиями. Книга заполнялась постепенно, и новые распоряжения вывешивались дополнительно в палубах. Затем ежедневно собирал всех фельдфебелей, опрашивал их по общим вопросам и, так сказать, разговаривал по-хорошему. Я считаю, что у нас была прекрасная команда, и последующие революционные изменения не изменили моего общего взгляда на наш состав.

Я отпускался на берег раз в неделю с четверга 11 часов (после окончания утренних работ) обычно до следующего утра. Я уходил на нашем катере прямо к мостику перед нашей дачей. Дети росли, чему-то учились, но я их, собственно, почти не знал.

Незадолго до начала войны, идя в Ревель южнее Оденсхольма, мы проехались по камням и прошли прямо в док, в Кронштадт. Начало войны застало нас в доке, но мы благополучно произвели ремонт и вошли в строй. Немцы явно пропустили случай легко справиться с Финским заливом! (Большие корабли еще не были готовы.) Под осень, входя в Гельсингфорс с Запада (не [со стороны] Лонгэрна[60]) и изменяя курс, не доходя до Клиппана (прямо перед нашей дачей), мы вылезли носом на камень и засели. Повреждений не было никаких, но сидели крепко. Нам пришлось выслушать много насмешек, но А. П. Зеленой управлялся хорошо и в данном случае, как и раньше, вел корабль по знакомому фарватеру по вешкам, но лоцманское ведомство перенесло в этом районе две вешки и никого не предупредило.

Для мелких судов это было неважным, а для кораблей с большой осадкой и с огромной циркуляцией — это оказалось смертельным. К счастью, немецкие самолеты не обратили внимания на нас, и через двое суток при незначительном подъеме воды, на моей утренней вахте (мы чередовались с командиром), мы снялись и под своими машинами вышли на рейд.

Как-то в начале <19>14-го года мой товарищ по корпусу Илья Кульнев[61] (Крыса) приехал ко мне на «Андрей» и позвал меня полетать с ним на его гидроплане, на котором он только что прилетел с Цереля. Командир разрешил, и мы благополучно полетели над Ревельским рейдом. Это был мой первый полет. Через 3 дня Кульнев разбился насмерть на этом же гидроплане! Жизнь наша не в наших руках.

14.XI.14 родился в Петербурге наш сын Андрей, но Ника сразу вернулась с ним в Гельсингфорс. Его крестили уже тут. И война, и старшее офицерство не давали мне времени думать о семье, но я твердо знал, что Ника сделает все лучше меня.

Весной <19>15-го года я стал, видимо, уставать, и Александр Павлович [Зеленой] спросил меня, не хочу ли я получить миноносец, но предупреждал, что сейчас нет больших свободных «Новиков», а только более старые миноносцы. Я все же с радостью принял его предложение. И, после каких-то штабных переговоров, меня «вдруг» назначили командиром эскадренного миноносца «Деятельный» — 9-го дивизиона А. В. Развозова.[62] Это назначение вышло неожиданным и для самого Развозова, и меня приняли на дивизион с некоторым недоверием, забывая, что я раньше много плавал на миноносцах и в шхерах и что вся эта обстановка была мне не нова. Но умный АВР дал мне целый месяц, чтобы обжиться, завести свои порядки и появился у меня только через месяц после моего назначения. Александр Владимирович был самым замечательным человеком из числа старших офицеров, с которыми мне приходилось встречаться. Были люди столь же смелые и честные, но у него был самый широкий взгляд на дело и была выдержка, которой, например, не хватало у порывистого Колчака.[63] Мы плавали и воевали благополучно, и очень дружно с другими командирами.

Из всех военных событий особенно вспоминается «Церельская побудка»[64], когда нас, мирно стоявших на рейде, стало обсыпать на рассвете большими снарядами невидимых для нас немецких броненосцев. Затем вспоминаю конвоирование [линкора] «Славы» при защите Ирбенского пролива от наступающих больших немецких сил и постановку минного заграждения под берегом, занятым неприятелем. За эту постановку все участвовавшие командиры получили золотое оружие. У меня была старая шпага (соответствовала золотому оружию) Дедушки Фед[ора] Ив[ановича] с Георгиевским темляком. Этот темляк я перенес на свое золотое оружие и в парадных случаях распускал палаш и «форсил» Дедушкиным наследством. Сама шпага была передана моему сыну Борису.

Зимой <19>15—<19>16 гг. мы стояли в Гельсингфорсе. Особого дела не было, и я попросился в отпуск в Ригу повидать сестру Катю Келлер. Тут мне пришла фантазия поехать на сухопутный фронт и посмотреть, как воюют армейцы в знакомых мне местах, недалеко от взморья. Я отправился из Риги в Кеммерн, и казалось, что все хорошо: со мной разговаривали, водили по окопам и прочее, но вдруг кому-то я показался подозрительным. Что-то донесли в штаб полка, и появился офицер с «приглашением» последовать за ним в штаб. Мне это не очень понравилось, но нечего было делать. В штабе я показал свои бумаги, объяснил, что я в гостях у сестры и что мне пора домой к обеду. Но это не помогло, и меня препроводили дальше в штаб дивизии. Началась та же канитель, и не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не вышел начальник дивизии. Это был генерал, сидевший накануне вечером рядом с нами в кино в Риге, и он признал меня. Он остановил допрос и даже подвез меня на своей машине в город к обеду. Они были, конечно, правы! Эту зиму папа приезжал к нам в Гельсингфорс, и старшие дети любили играть с ним на снегу перед нашей дачей.

Весной <19>16 года меня назначили на «Автроил», достраивающийся в Ревеле на заводе Беккера. В это время Ревельским (эстляндским) губернатором был наш родственник П. В. Веревкин[65], и он предоставил мне временно 2 комнаты в их большой квартире на Вышгороде. Иногда я жил там один, иногда с Мамой, но в общем в прелестной семье Веревкиных.

К этому времени (не помню точно, когда) скончалась Калерия Ивановна, мы не могли уже больше подбрасывать ей детей, когда угодно, и мы взяли дачу около Екатериненталя, а затем меблированную квартиру в Бревернов[66] на Выш­городе над обрывом с чудным видом на запад.

Мы жили там совсем мирно, и я почти ежедневно ездил на казенной машине на завод Беккера в Цигель-Коппеле.

Однажды утром меня разбудили в 7 часов по телефону и спросили из штаба службы связи, могу ли я немедленно принять эсминец «Гром». На мой утвердительный ответ мне сказали: «Одевайтесь, высылаем автомобиль». Схвативши самое нужное, я отправился в порт, а оттуда на катере на «Гром», бывший под командой Д. Д. Тыртова.[67] Прием корабля был необычный. Мите Тыртову было некогда, катер ждал его, и он только сказал мне «денежные средства в порядке — ревизор вам все сдаст», и отвалил, а я снялся с якоря и благополучно догнал [1-й] дивизион под командой капитана 1-го ранга [В. С.] Вечеслова[68] (считался хорошим начальником), и мы пошли «воевать», т. е. потопить какие-то транспорты с рудой. Вместо этого мы налетели на сильный немецкий отряд и кончилось это для меня неважно: потек котел, я отстал от дивизиона, но как-то выбрался из каши и пошел прямо в Кронштадт на ремонт. Скоро после этого я вернулся домой, т. е. к Нике на Вышгород.

Начало революции прошло у нас в Ревеле много спокойнее, чем в Гельсингфорсе. Команды волновались, но дисциплина была сносная и постройка продолжалась благополучно. Между прочим, теперешний профессор Э. Бэкстрем, строитель прекрасных ледоколов, заведовал у Беккера машинным отделом и ставил наши турбины — это было начало наших дружеских отношений. К концу лета, кажется, 6 августа мы сдали пробы (полный ход 34,4 узла), вступили в строй и начали воевать в Моонзунде.

Дома все шло хорошо, и дети, вероятно, ничего не чувствовали, но надо было кончать нашу связь с Ревелем и перебираться обратно в Брунспарк. Не помню, как это устроилось, но кого-то из детей с Никой я доставил в Финляндию на «Автроиле». У меня был все тот же вестовой Седляр, и он сделался совсем своим человеком и во всем помогал нам. Воевать серьезно мне пришлось только один раз — 3 октября на Касарском плесе. «Автроил» получил несколько пробоин около ватерлинии, и все обошлось, так сказать, хорошо.

К осени Ника перебралась в Брунспарк, но отношение населения, властей и наших хозяев (вернее, только самого Циллиакуса) стало заметно ухудшаться. Общее стремление было избавиться от всего русского элемента. Поздней осенью мы кончили кампанию и «Автроил» стал на зимовку к стенке не в порту, а где теперь таможенный павильон под Обсерваторной горой. До этого времени на корабле был порядок и служба шла нормально. Но, попав в Гельсингфорс, бездействие, далеко от «войны» и в час революционного движения, все стало разваливаться, и судовой комитет стал задирать. Видя, что мне ничего не поделать, я распустил в отпуск офицеров и подал заявление комитету, что я считаю, что я на корабле им больше не нужен и что я съезжаю с корабля. Соответственно я сообщил об этом и начальству. Но положение было уже такое, что начальство было уже безвластно и считало: делайте что хотите — мы справиться больше не можем.[69]

Я оказался дома, и мы стали подумывать, что же нам дальше делать? Было много фантастических предположений, но с 5 детьми все фантастическое надо было отбросить. Как-то я вышел в город (в форме), а в это время к нам в Брунспарк явилась какая-то группа матросов (не моих) и потребовала меня. Ника твердо заявила, что я в городе, и сразу же предупредила, что не будет никого пускать в дом, чтобы не пугать детей! Матросы отступили, но пошли мне навстречу, перехватили меня недалеко от нашего дома и доставили меня в тюрьму на Скатуддене в грязную и холодную камеру. Кортик и мелочь взяли, и я остался в одном сюртуке. Дали поесть какие-то салакины хвостики — и все!

Дома Ника заволновалась, начала наводить справки, но все боялись сделать что-нибудь серьезное. Покуда ей не удалось вызвать моего товарища Сахарова. Левушка всегда был прелестным человеком, и мы все очень любили его. Они стали объезжать всякого рода места: и присутствия, и тюрьмы; и наконец они узнали, что я в Нюландской тюрьме, но передача не разрешалась, и я продолжал мерзнуть. За дверями слышались иногда голоса и стуки, но я не понимал, в чем дело. Уже ночью опять зашумело около соседней камеры: кого-то вывели. Я лежал и дрожал от холода, и вероятно, и от страха. Потом открылось мое окошечко, кто-то заглянул ко мне и сказал громко: «Это наш старший, он — хороший, проходи дальше». Моя Андреевская команда, которую я так жал (как считали посторонние), спасла меня, и у меня отлегло.

Еще недели 2 я сидел так, а потом был выведен на суд, кажется, на каком-то корабле. Судили за какое-то выступление на большом заседании в Мариинском дворце.[70] Нас было трое: Шевелев[71], я и мой лейтенант Петя Вейсенгоф.[72] Шевелева оправдали, мне присудили какой-то срок заключения на гауптвахте, а когда стали допрашивать Вейсенгофа и требовать, чтобы он объяснил свое поведение, он заявил: «Я поступил так же, как мой командир». На Петю махнули рукой и оправдали.

Гауптвахт было две: главная (теперешняя) рядом с дворцом, а за ней другая, с Александровской улицы. В первой было веселее, окна выходили на площадь, но в ней было больше клопов. И когда конвойные не знали, куда меня вести, я заявил им, что мне назначена главная гауптвахта. Тут меня ткнули в большую комнату с хорошим видом, но я с трудом нашел место на холодном полу. Зато в окно было видно море и люди. К этому времени Ника выяснила, что я жив и на гауптвахте, и стала что-то присылать; иногда можно было перекинуться словами через решетку в окошке на улицу, но «звери» поедали ужасно. Просидевши так недели две, меня вдруг выпустили.

Я вернулся домой и оказался окончательно «вольным» человеком. Но надо было как-то зарабатывать, потому что никакого капитала мы себе не накопили. Тут штаб флота стал налаживать какие-то курсы для офицеров, и меня устроили туда читать новый предмет, «тактическая навигация», а кроме того я стал давать частные уроки просто навигации и девиации. Военная обстановка становилась все хуже и хуже, и мне захотелось поехать в Петербург повидать родителей и вывезти оттуда кое-какие ценности и бумаги. С фантастическими документами с красными штемпелями я как-то «командировался» в Петербург. Я провел два дня дома на старой большой нетронутой квартире, но ничего уже не мог достать из банка, так как все уже было захвачено красными. Выбраться обратно было труднее: в поезда не пускали, и я как-то добрался до Кронштадта, а оттуда на малом буксире вместе с Владимиром Николаевичем Бергштрессером[73] ушли в Гельсингфорс. Шли ночью в очень свежую погоду, сидели на палубе на машинном люке и было «невесело».

В Финляндии после ухода флота, прихода с севера белых финских частей и немцев, и после, так сказать, «победы» над своими красными, давление на русских усилилось. Нас стали всячески выживать и из Финляндии, и во всяком случае из столицы. Хозяин нашей квартиры предъявлял разные невозможные требования, повышал наемную плату, и мы увидели, что нам не выдержать. Стали искать какое-нибудь пристанище подешевле, и с отчаяния переехали со всей семьей в Пэлкэнэ у Кангасалы[74] в большой помещичий дом сенатора Блофиелда. Мы платили за весь дом 100 марок вместо городской платы пятисот. Ника со всеми детьми прожила там и по соседству, в меньшей даче, почти два года.

Я скоро вернулся в Гельсингфорс для того, чтобы как-то что-то зарабатывать. В помощь Маме и для уроков с детьми у нас перебывали разные барышни, но я их плохо помню, кроме Карин Франкенхайзер (она была дочерью д-ра Константина Константиновича Франкенхайзера), дружба с которой продолжается до сих пор, директора Евангелической больницы и домашнего врача моих родителей.

В офицерских кругах в Гельсингфорсе шло брожение и колебание — что дальше делать и куда направиться, и люди бросились в разные стороны. В это время Александр Васильевич Колчак добрался до Сибири, и многие думали, что надо ехать к нему. Меня это смущало, т. к. я был далеко не уверен, что это действительно мой долг. С А. В. Колчаком я много встречался на дивизии и, несмотря на его смелость и честность, я не считал его государственным человеком, и его несдержанность и порывистость не влекли меня. Я пошел посоветоваться к В. К. Пилкину, умному, выдержанному и честному человеку, соплавателю на «Цесаревиче» в Японскую войну. Он мне определенно сказал: «Не предпринимайте никогда что-нибудь серьезное, если не убеждены в необходимости этого шага». Я не двинулся в Сибирь, но скоро пришла телеграмма из Архангельска на мое имя от Евг[ения] Кар[ловича] Миллера[75], предлагавшего мне место старшего морского начальника в Мурманске. Я немедленно согласился, съездил к Нике и стал собираться в путешествие через Норвегию на Бодэ, и оттуда на буксире в Мурманск. Я знал Евг[ения] Карл[овича] Миллера (тогда командующего вой­сками Северной области) с моего раннего детства. Когда он был корнетом л[ейб]-гв[ардии] Гусарского полка, он часто бывал в доме родителей моей матери — Сущовых. Все его любили и звали «Бэбэ» за его маленький рост и за общее изящество. В течение его дальнейшей службы и семейной жизни он всегда поддерживал связь с семьей родителей и представлялся мне высокообразованным, честным, спокойным и аккуратным генералом — идеальным начальником штаба, но не полководцем. К сожалению, это сказалось и на Севере, где, мне кажется, у него не хватило «политической смелости», особенно перед последними решительными событиями. Но говорить теперь, как могла бы сложиться история этого прекрасного края, не стоит.

Я провел на Севере полтора года, и это было очень интересное время. Работа была не военная, а организационно-политическая при полной поддержке как из Архангельска со стороны Евгения Карловича Миллера и контр-адмирала Л. Л. Иванова[76] (бывшего командира «Севастополя»), а также и со стороны начальника Мурманского края В. В. Ермолова.[77] Это был человек честный, смелый и широкого ума. Кто его «нашел» и поставил на большой пост — не знаю, но из него мог бы выработаться крупный государственный деятель. Это мое время на Севере было, так сказать, описано в моих письмах к Нике, и эти письма сохранились. Многим из нас там так понравилось, что стали думать о том, чтобы выписать свои семьи и учительницу для всех детей. Но для начала я выписал Нику с двумя старшими — Митей и Сашей.

Когда они появились в Мурманске, то сразу оживили наше тамошнее житье. Чтобы нам быть посвободнее, мы отправили обоих мальчиков в Александровск, в семью Клугэ. Он заведовал гидрологической станцией и был давнишний приятель А. В. Григорьева. «Отделавшись» от детей, мы отправились на юг по железной дороге в салонном вагоне, который мне предоставлялся для поездок на Медвежью Гору, где был мой южный фронт на Онежском озере. На этот раз мы добрались только до Сороки, побывав и в Кеми. В Сороках ездили на лодочке вверх по реке и наслаждались летом и русской красотой, и в людях, и в архитектуре, и в природе. На обратном пути к нам в вагон пришел неизвестный молодой человек и просил нас взять его в наш вагон до Мурманска. Я начал, конечно, с отказа, но выяснилось, что он командирован из Архангельска и везет Ермолову 3 миллиона рублей (пожалуй, уже «моржовых»[78]). Пришлось согласиться и доставить в Мурманск, как мешки с денежными пачками, так и Вл. Рич. Менсбира, который и по сейчас живет в Гельсингфорсе. Этот период в Мурманске описан более подробно в работе «Письма с Севера».

Весной <19>20 года, выбравшись живым из Архангельска, я просидел довольно долго в концентрационном лагере в Норвегии. Связь оттуда с Никой создалась нормально, по почте. За все это прошедшее время ей помогал больше всего Г. А. Вильсон[79], который вообще заботился о семьях балтийских моряков, разъехавшихся по всему свету для выполнения своего долга, как каждый понимал его. Наконец я попал домой, в Пэлкэнэ, но сидеть без дела там я не мог.

Я перебрался в Гельсингфорс по каким-то временным разрешениям на право жительства. Иногда я выбирался на один-два дня к Нике, причем дорогу со станции железных дорог до нашего дома — 25 верст — делал обычно пешком. Так жить дальше было невозможно, и нас звала к себе тетя Катя (Максимович) в свое имение Кеппола около Усикирки.[80]Мы как-то подбросили младших детей семье Эндер, петербургским немцам, которые принимали на пансион детей, а сами со старшими поехали к тете Кате. Я думал, что там я смогу что-то делать по имению, быть полезным и зарабатывать, но скоро выяснилось, что это несбыточная мечта.

Тогда надо было придумать, куда деваться, так как в Гельсингфорс нас не пускали, а надо было учить детей. Почему-то мы остановились на Тавастгусе[81], вероятно, потому что мы его знали как место пересадки при летних поездках в Кангасалу. Мы наняли там новый маленький домик на окраине города. Старший поступил в шведскую школу, а для младших была приглашена в августе <19>21 года Елизавета Алексеевна Дмитриева из Куоккалы. Мне нечего было делать в Тавастгусе, и я вернулся в Гельсингфорс. Жил я в меблированной комнате в Крунухагене у Ютилайнен (очень хороших людей). Потом на Нюландской, 31, у «странной» семьи и, наконец, на Капитанской, 16, у фрекен Вавулин (старая дева Вавулина со старой горничной и с большой старинной иконой Николая Чудотворца). Сдавая комнату, меня заставили подписать строжайшее обязательство: не пить, не курить, гостей не принимать, возвращаться домой к 10 часам, не готовить дома и пр. Я на все пошел, но постепенно мы подружились настолько, что Ника могла пользоваться моей комнатой, когда приезжала в Гельсингфорс.

Моя случайная работа сводилась к плаванию матросом или капитаном на маленькой яхте валютчика. Он вызывал меня в любое время в связи с переменами курса на денежном рынке, и мы шли в Ревель всегда ночью и независимо от погоды. Бывало нелегко, но «хозяин» имел большое достоинство — смелость, и он никогда не впадал в панику. В Ревеле мы становились в яхт-клуб «как паиньки», к вечеру я принимал какие-то чемоданы (видимо, с какими-то бумажными деньгами) и мы срочно снимались в Финляндию. Меня кормили теплым и холодным, и платили 75 марок в сутки. Затем, по рекомендации нашего морского врача Шумера, я попал в контору петербургского коммерсанта родом из Либавы К. К. Грома. У него уже служил агроном Кербер (брат адмирала).[82] Я связался с этой агентурной фирмой и стал бегать по лавкам и продавать резиновые вещи, перевязочный материал и т.п. Было трудно, т. к. я не знал техники дела, стыдился раскрывать покупателям свои карты и получал гроши пропорционально проданному. Но я брал скоростью и числом покупателей, которых я успевал обойти с 8 [утра] и до 5 вечера.

Так как я одновременно, так сказать, «задаром» ходил в Ревель, то мне стали давать поручения продавать что-то и там, и это мне было выгоднее, но самым грустным уроком был случай в Выборге, еще до Грома. Мы стали продавать особые сапожные гвозди по образцу. Обегал я всех сапожников, к вечеру подсчитал, что я заработал 7 марок (на один обед), а когда захотел разнести проданный товар, то хозяин заявил, что он уже продал все гвозди сам и что мои покупатели не получат ничего, и я тоже ничего. Все это были полезные, но тяжелые уроки. Ника в это время сидела одна со всеми детьми в Тавастгусе и продолжала кустарную работу. Ее выжигания понравились местному книгопродавцу (Рюткинен) и Стокману в Гельсингфорсе. Они были приветливы и старались помочь заказами. Но нам необходимо было выбраться из Тавастгуса и поместить и младших детей в хорошую школу.

Сам Гельсингфорс был все еще недоступен для нас. Но мы смогли перебраться в <19>22 году в Альбергу на дачу Маннки — на опушке леса в 10-ти минутах от станции. Осенью <19>21 года К. К. Гром принял меня на постоянное место продавца с содержанием в 1000 марок в месяц, но скоро поднял оклад до 2000 марок. Посторонних доходов у меня не было, и этого жалования нам не хватало на жизнь. Тут Ника, уже немолодая и утомленная, одолела стенографию и попала в контору «Алголь», принадлежавшую бывшему германскому консулу в Петербурге Алл. Голдбек-Леве.[83] Мама просидела 8 лет в «Альголе», работая с 9 часов до 5, а возвращаясь домой, готовила еду и правила все хозяйство. Каждое утро почти вся семья двигалась по грязной дороге на станцию, а после школы или работы (зимой в темноту) возвращались домой.

Через год мы почему-то переехали на другую дачу. Там было темнее, сырее, и жившие внизу хозяева вечно ссорились и дрались — это было ужасно противно. Саши с нами уже не было, его влекла природа, сельское хозяйство, а не чистая наука, и занять его в Гельсингфорсе было трудно. Мы решили поместить его в пансион под Якобстадтом[84], а потом он жил одно время у Дмитриевых в Куоккале. Тут он присматривался к столярному делу у отца Елизаветы Алексеевны, опытного столяра Алексея Михайловича. Наконец Саша попал сельскохозяйственным практикантом к агроному Палин в Моммила. Это была прекрасная семья, и наши дружественные отношения с Палинами сохранились надолго.

К <19>24 году эмигрантам полегчало — можно было возвращаться в Гельсингфорс, но достать помещение было трудно. И Ника, и я обегали весь город, и нас всюду спрашивали: «Есть ли у вас дети?» На положительный ответ отвечали: «Ни детей, ни собаки, прощайте». Наконец нам посчастливилось: мы нашли в грязном переулке (Стенхугаррегатан) в деревянном доме пустую квартиру. И я пошел со страхом к хозяйке, осторожно упомянув, что у нас есть дети. Но случилось нечто неожиданное — хозяйка обрадовалась большой семье и говорит: «Переезжайте, когда хотите». Этот прелестный человек была Фанни Алексеевна Кэрнэ, бывшая смолянка, православная, вышедшая замуж за тихого, скромного финна, в наше время директора ломбарда. Наши дружеские отношения сохранились надолго, но через 2 года они решили продать свой участок и запущенный дом, где все нечистоты приходилось выносить по вечерам в ведрах на помойку на дворе. Но нам опять повезло, и мы перебрались на Розавиллагатан, 17, в хорошую городскую квартиру, но еще с дровяным отоплением. Экономически нам все еще было тяжело и пришлось сдавать одну комнату, которая потом сделалась моей комнатой.

В 1924 году была большая радость — моя Мама приехала к нам на месяц из Петербурга. Она жила там в одной комнате своей старой большой квартиры с Лизой и с Олей (покуда Оля не вышла замуж), и совсем уезжать из России не хотела. Мама много выходила с детьми, съездила в деревню посмотреть Сашу, а от нас поехала через Ревель к Кате (моей сестре) в Ригу и оттуда окончательно в Петербург.

После смерти Коли — он был убит 3/3 <19>40 г. под Выборгом — мы переехали в большую квартиру на Розавиллагатан, 18. Сначала жили одни, а потом пришлось сдавать столовую и потом переехать этажом ниже в меньшую квартиру.

Всякое внешнее зло и несправедливость отражались на Маме почти физической болью. Зимняя война и смерть Коли очень подорвали ее, а особенно те 40 дней, что мы искали гроб Коли. Мы знали, что его тело было вынесено из леса, где он был убит наповал, но никто нам не мог сказать — где гроб, покуда я не обратился лично к Маннергейму. И через 3 дня нашелся на сеновале Манежа в Теле, где стояло около 1000 гробов. Мамина болезнь печени не проходила, и я годами ставил ей на ночь компресс. Это помогало немного, но мешало спать. К этому стали присоединяться такие головные боли, что Мама теряла зрение.

1 июня <19>44 года скончалась тетя Катя, и Ника очень сильно восприняла это, хотя тете Кате было уже за 80 лет. Ника, видимо, почувствовала, что и сама долго не проживет. В мае <19>44 года она поехала в Крынки, но уже одна не справилась, а с ней поехала М. А. Тавашерна, жена брата О. А. Тигерстедт. Поздно вечером 9/6 (было написано 10/6), стоя на коленях около кровати, Ника скончалась от разрыва сердца. Надо благодарить Бога, что она скончалась без предсмертных страданий и до ареста Мальчика, [а] то она вряд ли бы перенесла это. <…>

Но надо еще прибавить несколько слов про «живое существо» — нашу собаку Тимура (Тиму), так сказать, вошедшего в нашу семью. Ни у моих родителей, ни у нас не бывало собак, но, когда Ника стала проводить много времени в Крынках, ей захотелось иметь собаку, и мы достали чудного черного щенка — шеферда, — и все сразу полюбил его. Тимур воспитывался и Никой, и был несколько месяцев у специального дрессировщика. Тимур был красивым и верным сторожем-провожатым. Его интеллигентность была замечательная: он понимал огромное количество слов и мог рычать на непрошеного гостя, или лежать около маленьких цыплят и охранять их от ворон. Ника очень привязалась к нему, и они были, так сказать, неразлучны. После смерти Ники Тим очень тосковал, заболел, и, хотя мы с Елизаветой Алекс[еевной] делали все возможное, чтобы спасти его, он умер в Крынках и был похоронен в саду. У нас много очень хороших фотографий Ники с этой прелестной собакой.

 

 

1. По-видимому, речь идет об Александре Дмитриевиче Свиньине (1831—1913), генерале от артиллерии (1898), командире Отдельного корпуса пограничной стражи (1893—1908), члене Государственного совета (1908—1913). Его сын, Владимир (1881—1915), капитан 1 ранга (посмертно), участник обороны Порт-Артура, был смертельно ранен на борту линейного корабля «Слава» во время артиллерийской дуэли с германскими полевыми батареями у мыса Рагоцем.

2. Морской корпус — во времена обучения Д. О. Дарагана Морской кадетский корпус (с 1906 г. — Морской корпус, в 1914—1916 г. носил имя наследника-цесаревича, с 1916 г. возвращено название 1867—1891 гг. «Морское училище») — основное учебное заведение, готовившее кадровых моряков для российского флота. В марте 1918 г. было ликвидировано, восстановлено осенью 1918 г. как Курсы командного состава флота. Ныне — Морской корпус Петра Великого — Санкт-Петербургский военно-морской институт.

3. Александр Михайлович Доможиров (1850—1902), контр-адмирал (1901). Окончил Морское училище (1870), Академический курс морских наук (1876). Командовал крейсерами II ранга «Забияка» (1852—1894), I ранга «Россия» (1896—1900). Заведовал Военно-морским учебным отделом Главного морского штаба (1894—1896). В 1901 г. —начальник Николаевской морской академии и директор Морского кадетского корпуса (по традиции эти должности совмещались). Был командующим учебным отрядом судов МКК на кампанию 1901 г.

4. Александр Андреевич Купреянов (1853 — ?), генерал-лейтенант по Адмиралтейству в отставке (1910). Окончил Морское училище (1874), Николаевскую морскую академию (1878), Артиллерийские курсы (1896). С 29 января 1901 г. до 1902 г. командовал крейсером I ранга «Князь Пожарский», позже крейсерами I ранга «Дмитрий Донской» (1902) и «Владимир Мономах» (1902—1903). Командир 17-го (1901), 11-го (1901—1902) и 15-го (1902—1906) флотских экипажей. Старший помощник капитана над Кронштадтским портом (1906—1910).

5. Петр Васильевич Иванов 3-й (1857 — ?), контр-адмирал в отставке (1910). Окончил Морское училище (1879), морскую учебно-стрелковую команду (1881). С сентября 1899 г. до 1902 г. — старший офицер крейсера «Князь Пожарский». С 1902 г. —командир эскадренного миноносца «Бодрый», на котором участвовал в Цусимском сражении.

6. Аарне Мартин Ормели Карлович фон Шульц 5-й (1874—1957), лейтенант (1898). Окончил Морской кадетский корпус (1894). Служил корпусным офицером в 1901—1903 гг. В 1904 г. был назначен вахтенным начальником крейсера II ранга «Урал». В 1905 г. был списан на берег и исключен из списков флота. Жил в эмиграции в Норвегии.

7. Зиновий Петрович Рожественский (1848—1909), вице-адмирал (1904). Участник Русско-турецкой войны 1877—1878 гг., командующий флотом Болгарского княжества (1883—1885), военно-морской агент в Англии (1891—1894), начальник Главного морского штаба (1903—1906, до 1904 г. и<сполняющий> д<олжность>), командующий 2-й Тихоокеанской эскадрой (1904—1905).

8. Schoulz A von. Det stora äventyret: Stiltje — storm. Söderström, Helsingfors 1930; Schoulz A von. Ut i vida världen. Söderström, Helsingfors 1931; Schoulz A von. Den stora examen. Söderström, Helsingfors 1932.

9. Александр Васильевич Колчак (1874—1920), вице-адмирал Российского императорского флота (1916), произведенный в полные адмиралы Советом министров Временного Сибирского правительства в 1918 г. Окончил Морской кадетский корпус (1894). Принял участие в Русской полярной экспедиции барона Э. В. Толля (1900—1902) и в экспедиции, снаряженной Императорской Академией наук на о. Беннетта для поисков барона Толля (1903). Участвовал в обороне Порт-Артура в ходе Русско-японской войны (1904). Начальник Минной дивизии флота Балтийского моря (1915—1916). Командующий Черноморским флотом (1916—1917). Возглавил русскую морскую миссию в США (1917). Через Японию и Китай вернулся в Россию, занимался организацией вооруженной охраны КВЖД. Лидер Белого движения, Верховный правитель России (1918—1920). Расстрелян в Иркутске 7 февраля 1920.

10. Степан Аркадьевич Воеводский 1-й (1859—1937), адмирал (1913). Окончил Морское училище (1878), Николаевскую морскую академию (1884). Командир учебного судна «Верный» с октября 1901 г. В 1906—1908 гг. был начальником Морской академии и директором Морского корпуса. В 1908 г. назначен товарищем морского министра, а в 1909—1911 гг. — морской министр. Был противником реформы морского ведомства, начавшейся после Русско-японской войны. В результате конфликта с 3-й Гос. Думой при рассмотрении сметы Морского министерства вынужден был уйти с поста министра в марте 1911 г. Был назначен членом Государственного Совета. В эмиграции жил во Франции. Умер в Виши, похоронен в Ницце на русском кладбище Кокад.

11. Василий Львович Баль (1859 — ?), полковник по Адмиралтейству (1906). Окончил Морское училище (1881), курсы Морского корпуса (1910). Служил корпусным офицером с 1903 г.

12. Адмиралтейская набережная, 6.

13. Александр Васильевич и Калерия Ивановна Григорьевы — будущие тесть и теща Д. О. Дарагана. А. В. Григорьев (1848—1908) —чиновник особых поручения Министерства внутренних дел, редактор журнала «Известия Императорского Русского географического общества», секретарь этого общества (1883—1903).

14. Григорий Павлович Чухнин (1848—1906), вице-адмирал (1903). Окончил Морской корпус (1865). Командовал канонерской лодкой «Манджур» (1886—1892), крейсером I ранга «Память Азова» (1892—1896), который под его командованием совершил переход из Владивостока в Кронштадт. В 1896 г. назначен командиром Владивостокского порта, сыграл большую роль в его обустройстве. В июле 1901 г. контр-адмирал Чухнин ушел в Кронштадт командиром отряда из 5 броненосцев и крейсеров. Назначение контр-адмирала Чухнина директором Морского кадетского корпуса состоялось 1 июля 1902 г. (по традиции эта должность совмещалась с должностью начальника Николаевской морской академии). Осенью 1903 г. по настоянию директора корпуса была организована комиссия Морского ведомства по проверке деятельности корпуса, для которой Г. П. Чухнин подготовил целый ряд предложений. Их реализации помешала начавшаяся 27 января 1904 г. Русско-японская война. В мае 1904 г. вице-адмирал Чухнин был назначен на должность главного командира Черноморского флота и портов Черного моря. Он также известен тем, что утвердил смертный приговор П. П. Шмидту и его товарищам. 28 июня 1906 г. был убит боевиками эсеров на собственной даче под Севастополем.

15. Борис Павлович Хлюстин (1884—1949), капитан 2-го ранга (1913). Окончил Морской кадетский корпус (1904) и гидрографический отдел Николаевской морской академии (1910). Участник Русско-японской войны. В советском военно-морском флоте дослужился до звания инженер-контр-адмирала (1940), занимался преподавательской работой в Высшем военно-морском училище им. М. В. Фрунзе (бывший Морской корпус).

16. Алексей Алексеевич Свечин (1877—1933), капитан 1-го ранга (1917). Штаб-офицер для поручений при командующем флотом Черного моря (1916—1917), жил в эмиграции в Париже. Его супруга —Ольга Григорьевна.

17. Евгений Иванович Алексеев (1843—1917), адмирал (1903), генерал-адъютант (1901). Окончил Морской корпус (1863) и по его окончании совершил кругосветное плавание на корвете «Варяг». Во время Гражданской войны в США был в Америке с эскадрой адмирала С. С. Лесовского. В 1875—1876 гг. плавал в Атлантике и Средиземном море на фрегате «Светлана» под командой великого князя Алексея Александровича. В 1878 г. был старшим офицером на броненосце береговой обороны «Кремль», после чего командовал пароходом «Цимбрия» и крейсером «Африка», на котором совершил кругосветное плавание. В 1883—1892 гг. был морским агентом во Франции. После возвращения три года занимал должность помощника начальника Главного морского штаба. Во время Японо-китайской войны командовал Тихоокеанской эскадрой. В 1897 г. в чине вице-адмирала назначается старшим флагманом Черноморской флотской дивизии. В 1899 г. становится главным начальником и командующим войсками Квантунской области и морскими силами в Тихом океане. В 1903 г. производится в адмиралы и назначается наместником его императорского величества на Дальнем Востоке. С началом Русско-японской войны — главнокомандующий сухопутными и морскими силами на Дальнем Востоке. В октябре 1904 г. освобожден, с 1905 г. — член Государственного Совета.

18. Александр Иванович Русин (1861—1956), адмирал (1916). Окончил Морское училище (1882), гидрографический отдел Николаевской морской академии (1888). Морской агент в Японии (1899—1904), и. д. начальника Морской походной канцелярии при главнокомандующем сухопутными и морскими силами против Японии (1905). Начальник Николаевской морской академии (1908—1910) и директор Морского кадетского корпуса (1908—1913). Начальник Главного морского штаба (1913—1914), Морского генерального штаба (1914—1917). Помощник морского министра, начальник Морского штаба верховного главнокомандующего (1915—1917). Жил в эмиграции в Марокко.

19. По-видимому, речь идет о Павле Дмитриевиче Шипове (1860—1919), генерал-лейтенанте (1915), до 1904 г. служившем в лейб-гвардии Преображенском полку. С 31 декабря 1904 г. полковник П. Д. Шипов получил в командование 22-й Восточно-Сибирский стрелковый полк, с 9 марта 1905 г. командовал 21-м Восточно-Сибирским стрелковым полком. Кавалер многих боевых наград (в т.ч. золотого георгиевского оружия за Русско-японскую войну и ордена Св. Георгия IV ст. за Первую мировую), Шипов был также известен как мастер военного портрета. Предположительно, Шипов был расстрелян ВЧК как заложник в Петрограде в 1919 г.

20. Вильгельм Карлович Витгефт (1847—1904), контр-адмирал (1899). Окончил Морское училище (1868). В 1903 г. был назначен начальником морского штаба наместника на Дальнем Востоке Е. И. Алексеева (1903). После начала Русско-японской войны — начальник морского походного штаба наместника на Дальнем Востоке, старший флагман и командующий 1-й Тихоокеанской эскадрой. Погиб в сражении 28 июля 1904 г. в Желтом море, о чем пойдет речь в мемуарах далее. Его сын, Александр Вильгельмович Витгефт (1879—1965), капитан 1-го ранга (1917). Окончил Морской кадетский корпус (1899), минные офицерские классы (1904). Участник Русско-японской и Первой мировой войн, в 1919 г. — начальник Ревельского отделения военно-морского управления Северо-Западной армии белых. Жил в эмиграции в Эстонии, после 1939 г. — в Германии.

21. Степан Осипович Макаров (1849—1904), вице-адмирал (1896), флигель-адъютант (1878), прославился как ученый и общественный деятель. Окончил Мореходное училище в Николаевске-на-Амуре (1865), Морское училище (1869). Участник Русско-турецкой войны 1877—1878 гг., в ходе которой впервые применил шестовые мины и торпеды. На корвете «Витязь» совершил кругосветное плавание, во время которого производил океанографические исследования в северной части Тихого океана (1886—1889). Вместе с Д. И. Менделеевым разработал техническое задание на проектирование ледокола «Ермак», руководил постройкой ледокола и его испытаниями, возглавил экспедицию на нем в Северный Ледовитый океан к Шпицбергену. Главный командир Кронштадтского порта и военный губернатор Кронштадта (1899—1904). Во время Русско-японской войны командовал флотом Тихого океана, погиб при взрыве флагманского эскадренного броненосца «Петропавловск» 31 марта 1904 г. Его сын, Вадим Степанович (1892—1964), участник Белого движения в Сибири.

22 .Тигровка, упоминающиеся далее Золотая гора, Волчьи горы —названия сопок Порт-Артура.

23. Иван Константинович Григорович (1853—1930) адмирал (1911), генерал-адъютант (1912). Окончил Морское училище (1876). С 28 марта 1904 г. —командир Порт-Артура, прорвался в Циндао после сражения в Желтом море 28 июля 1904 г. Начальник штаба Черноморского флота и портов (1905—1906), командир порта Императора Александра III в Либаве (1906—1908), главный командир флота и портов и начальник Морской обороны Балтийского моря и военный губернатор Кронштадта (1908—1909). Товарищ морского министра (с 1909), морской министр (с 1911), член Государственного совета (с 1914). 31 марта 1917 г. был уволен в отставку. Эксперт Морской комиссии по использованию опыта Первой мировой войны, занимался преподавательской работой в РККФ. В 1923 г. по разрешению советского правительства выехал во Францию на лечение. Умер в Ментоне.

24. Николай Михайлович Иванов (1856—1916), вице-адмирал в отставке (1911). Вр. и. д. командира «Цесаревича» с 12 мая 1904 г., до него обязанности командира некоторое время исполнял капитан 2-го ранга Д. П. Шумов, не выслуживший положенного ценза для официального занятия должности.

25. Маркиз Того Хэйхатиро (1848 —1934), маршал флота Японской империи (1913), командующий Объединенным флотом Японии в Русско-японской войне 1904—1905 гг.

26. Олег Николаевич Эллис (1885—1904), мичман (1903), флаг-офицер В. К. Витгефта.

27. Сергей Васильевич Драгишевич-Никшич (1871—1904), лейтенант (1896), старший штурманский офицер «Цесаревича».

28. Николай Николаевич Азарьев 1-й (1868—1904), лейтенант (1894), флагманский штурман В. К. Витгефта.

29. Владимир Константинович Пилкин (1869—1950), контр-адмирал (1916). Окончил Морское училище (1890) и Минный офицерский класс (1898). Старший минный офицер «Цесаревича» (1901—1904). Командир 1-й бригады крейсеров флота Балтийского моря (1916—1917), глава Морского походного штаба при генерале Н. Н. Юдениче и военно-морской министр белогвардейского правительства Северо-Западной области России (1919), одна из ключевых фигур в белогвардейской военно-морской разведке «ОК» (1919—1922), в эмиграции жил во Франции.

30. Дмитрий Всеволодович Ненюков (1869—1929), вице-адмирал (1916). Окончил Морское училище (1889), Артиллерийский офицерский класс (1897), Николаевскую морскую академию (1908). Старший артиллерийский офицер «Цесаревича» (1900—1904). Начальник Военно-морского управления штаба верховного главнокомандующего (1914—1916). 10 ноября 1916 г. назначен начальником Экспедиции особого назначения на Дунае, затем — начальником всех речных сил на Дунае (1917). Руководил Одесским центром Добровольческой армии (1918), Одесской военно-морской базой (1919), командовал Черноморским флотом белых (1919—1920). В эмиграции жил в Королевстве сербов, хорватов и словенцев (СКХС).

31. Николай Николаевич Азарьев 2-й (1878—1933), капитан 1-го ранга производства белых. Окончил Морской кадетский корпус (1898). На «Цесаревиче» — командир носовой башни 305-мм орудий. В эмиграции жил в Китае. Служил на китайском торговом флоте, убит пиратами.

32. Князь Павел Петрович Ухтомский (1848—1910), вице-адмирал в отставке (1906). Окончил Морской кадетский корпус (1867), академический курс морских наук в Морском училище (1873), Минный офицерский класс (1878). С 1903 г. — младший флагман 1-й Тихоокеанской эскадры.

33. Китайский порт Циндао (Чиньдао).

34. Иван Иванович Ренгартен (1883—1920), капитан 1-го ранга (1917). Участник Русско-японской и Первой мировой войн, в 1917 г. — флаг-капитан по оперативной части Балтийского флота. Автор интереснейших дневников времен Первой мировой войны и революции. (Ренгартен И. И. Балтийский флот накануне Октября // Красный архив. Исторический журнал. 1929. Т 4 (35). С. 5—36; его же. Октябрьская революция в Балтийском флоте // Красный архив. Исторический журнал. 1927. Т 6 (25). С. 34—95; его же. Февральская революция в Балтийском флоте // Красный архив. Исторический журнал. 1929. Т 1 (32). С. 88—124).

35. Р-д. Мало прожито — много пережито: Впечатления молодого офицера о войне и плене. В 2-х ч. СПб., 1907. Автор книги — Федор Федорович фон Рейнгард (1883—1947), капитан 2-го ранга (1915). Подробнее о нем см.: Рейнгард Ф. Из воспоминаний. 1917—1918. Публикация и вступительная заметка Н. Владимировой // Звезда. № 7. 2008.

36. Вячеслав Карлович Корзун (1879—1938), инженер-механик капитан 2-го ранга (1913). Окончил Морское инженерное училище Императора Николая I (1902) и курсы училища (1910). Участник Русско-японской войны. В годы Первой мировой войны служил как инженер на Ижорском и Царицынском орудийных заводах. В СССР служил инженером Главного электротехнического управления. В 1935—1938 гг. —зам. председателя технического Совета Наркомата тяжелой промышленности СССР. Арестован и расстрелян, реабилитирован в 1957 г.

37. Василий Алексеевич Алексеев (1856—1944), вице-адмирал в отставке (1913). Окончил Морское училище (1878). Директор маяков и лоций Каспийского моря и командир Бакинского военного порта (1910—1913). Жил в эмиграции в Германии.

38. Сергей Матвеевич Поливанов (1882—1964), капитан 1-го ранга (1917). Окончил Морской кадетский корпус (1902). Участник обороны Порт-Артура. В ночь с 19 на 20 декабря 1904 г. (сдача крепости), командуя катером, прорвался из Порт-Артура в нейтральный порт Чифу с донесениями императору. За этот прорыв награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом. К началу Первой мировой войны командовал посыльным судном «Бакан» в Архангельске. Организовал оборону порта и подготовил его для приема пароходов союзников с углем и военным снаряжением. Участник Белого движения на Севере России. Жил в эмиграции в Бельгии. (Послужной список 1906 г. // РГАВМФ. Ф. 406. Оп. 9. Д. 3296. Л. 2; Бюллетень Общества русских морских офицеров в Америке. № 1 (106). 25 апр. 1965. С. 21)..

39. Константин Дмитриевич Нилов (1856—1919), адмирал (1912), генерал-адъютант (1908). Окончил Морское училище (1872). Участник Русско-турецкой войны 1877—1878 гг. С 1903 г. —командир Гвардейского флотского экипажа. Репрессирован.

40. Казимир Филиппович Кетлинский (1875—1918), контр-адмирал (1917). Окончил Морской кадетский корпус (1895). Флагманский артиллерист Морского походного штаба наместника е. и. в. на Дальнем Востоке (1904). С 1915 г. занимал пост флаг-капитана по оперативной части штаба командующего флотом Черного моря. В 1916 г. назначен командиром ремонтирующегося в Тулоне (Франция) крейсера «Аскольд». Во время долгой стоянки в Тулоне среди команды произошли волнения. Проведенный обыск обнаружил на борту судна революционную литературу, в результате чего около 30 человек было списано на берег. Назначение Кетлинского на «неблагонадежный» корабль и фактическое удаление его с Черного моря было знаком опалы со стороны Морского министерства. 3 октября 1917 г. вступил в должность Главного начальника Мурманского укреп­района и Кольского отряда судов. 28 января 1918 г. Кетлинский был застрелен в Мурманске неизвестными лицами. Есть версия, что стрелявшими были матросы с «Аскольда», отомстившие за расстрел четырех своих товарищей, обвиненных в организации взрыва в пороховом погребе крейсера во время его ремонта в Тулоне в 1916 г. (назначенный командиром крейсера Кетлинский утвердил смертный приговор).

41. Иван Федорович Бострем (1857—1934), вице-адмирал (1909). Окончил Морское училище (1879) и Минный офицерский класс (1880). В 1906 г. назначен командующим отрядом боевых кораблей (броненосцы «Слава», «Цесаревич», крейсер «Богатырь»), совершавшим заграничные практические плавания с корабельными гардемаринами. С 1907 г. — товарищ морского министра, в 1908 г. из-за конфликтов с Государственной Думой перемещен на должность начальника морских сил Черного моря. С 1911 г. — в отставке. Жил в эмиграции во Франции.

42. Николай Николаевич Оглоблинский (1862—1930-е), генерал-лейтенант по Адмиралтейству (1915). Окончил Морское училище (1882) и гидрографическое отделение Николаевской морской академии (1888). С 1904 г. занимался преподавательской работой.

43. Николай Николаевич Балкашин (1866—1907), капитан 2-го ранга (1904). Окончил Морское училище (1885). Командир минного крейсера «Казанец» (1905—1907).

44. Николай Васильевич Вурм (1876—1913), капитан 2-го ранга (1913). Окончил Морской кадетский корпус (1897) и Минный офицерский класс (1902). Участник Цусимского сражения. Погиб во время шторма на Черном море.

45. Сливовый пудинг.

46. Пряный чай —чай со специями.

47. Эскадренные миноносцы типа «Инженер-механик Зверев» строились на верфи Фридриха Шихау в Эльбинге.

48. Барон Христофор (Христиан) Гвидович Майдель (1869—1920?), капитан 2-го ранга в отставке (1909). Окончил Морское училище в 1880-е гг. Участник обороны Порт-Артура. В 1915 г. вернулся на службу. Служил на Черноморском флоте. В 1916—1917 гг. был на 2 месяца заключен в крепость за «превышение власти». С марта 1917 г. — в резерве, служил в Каспийской флотилии у белых. Добровольно сдался советским властям, в 1920 г. арестован и, предположительно, расстрелян.

49. Николай Оттович фон Эссен (1860—1915), адмирал (1913). Окончил Морское училище (1881) и механическое отделение Николаевской морской академии (1886). Во время Русско-японской войны отличился при обороне Порт-Артура; по настоянию С. О. Макарова был назначен командиром эскадренного броненосца «Севастополь» (1904), затем — и. д. флаг-капитана В. К. Витгефта. Командир 20-го флотского экипажа и заведующий стратегической частью военно-морского ученого отдела Морского Генерального штаба (1905). Командовал дивизией эскадренных миноносцев Балтийского моря (1906—1908), Соединенными отрядами Балтийского моря на правах начальника Морских сил (1908—1909), Действующим флотом Балтийского моря (1909—1911), Морскими силами Балтийского моря (1911—1914), флотом Балтийского моря (1914—7.05.1915). Умер в Ревеле от воспаления легких.

50. Дмитрий Дмитриевич Дараган (1907—1991), старший сын Д. О. Дарагана. В 1945 г. был выдан СССР Финляндией в числе 20 человек (т.н. «список Лейно»). Около десяти лет провел в лагерях, вернулся в Финляндию в середине 1950-х гг.

51. Лев Валерьянович Сахаров (1884—1939), капитан 2-го ранга (1916). Окончил Морской кадетский корпус (1904) и гидрографический отдел Николаевской морской академии (1910). Минный офицер эсминца «Бесшумный» (1904—1906), участник боя в Желтом море 28 июля 1904 г. И. д. флагманского штурманского офицера Штаба начальника 1-й бригады линейных кораблей Балтийского моря (1915—1917). Весной 1917 г. назначен помощником флаг-капитана по оперативной части Штаба командующего флотом Балтийского моря. Весной 1917 г. один из организаторов Союза офицеров-республиканцев на Балтике. Служил в РККФ начальником распорядительной части Штаба начальника учебных отрядов и школ Балтийского флота. В 1920 г. бежал из Петрограда через Финляндию в Лондон. Работал в белогвардейской военно-морской разведке «О.К.», некоторое время возглавляя ее парижское отделение. Умер в Чехословакии, находясь на лечении.

52. Николай Яковлевич Цингер (1842—1918), генерал-лейтенант (1896). Окончил Первый московский кадетский корпус (1860), Михайловскую артиллерийскую академию (1863), Николаевскую академию Генерального штаба (1870). В 1872—1883 гг. служил в Пулковской обсерватории. Член-корреспондент Императорской Санкт-Петербургской академии наук (1900), один из руководителей Императорского Русского географического общества, считающийся одним из основоположников отечественной геодезической школы. В 1914 г. был избран председателем Русского астрономического общества.

53. Андрей Ипполитович Вилькицкий (1858—1913), генерал Корпуса гидрографов (1913), исследователь морей Северного Ледовитого океана, член Императорского Русского географического общества (с 1882). Службу начал юнкером на Балтийском флоте в 1875 г. Окончил гидрографический отдел Николаевской морской академии (1880). В 1907 г. был назначен начальником Главного гидрографического управления. В 1912 г. по его инициативе учрежден Корпус гидрографов, в который он был зачислен в 1913 г. со званием гидрограф-геодезист.

54. Василий (Ганс-Вильям) Николаевич Ферзен (1858—1937), вице-адмирал (1913). Окончил Морское училище (1880) и Минный офицерский класс (1892). Служил морским агентом в США (1899—1902). Участник Цусимского сражения, командуя крейсером «Изумруд», не подчинился приказу о сдаче и, прорвав окружение, сумел двинуться по направлению к Владивостоку, куда добрался с командой сухим путем, взорвав 17 мая 1905 г. севшее на камни судно. Начальник 2-й минной дивизии Балтийского моря (1909—1911), начальник бригады крейсеров эскадры Балтийского моря (1911—1913), начальник бригады линейных кораблей Балтийского моря (1913—1914), член Главного военно-морского суда (1914—1917). Жил в эмиграции в Эстонии.

55. Андрей Семенович Максимов (1866—1951), вице-адмирал (1916). Окончил Морское училище (1887). Во время Русско-японской войны, командуя миноносцем «Бесшумный», участвовал в обороне Порт-Артура. Вр. и. д. командира «Цесаревича» с 16 июля по 5 октября 1905 г., позднее — старший офицер. Командовал дивизионами миноносцев Балтийского моря (1908—1910), крейсером «Громобой» (1910—1913), бригадой крейсеров (1913—1914), бригадой линейных кораблей Балтийского моря (1914—1915). Начальник Минной обороны Балтийского моря (1915—1917), после Февральской революции был избран командующим Балтийским флотом (1917). Начальник Морского штаба верховного главнокомандующего, второй помощник морского министра (1917). Перешел на службу в РККФ. Командовал Черноморским флотом (1920—1921). Состоял для особых поручений при командующем Морскими силами Республики (1924). С 1927 г. — в отставке, служил в торговом флоте. Умер под Москвой.

56. Клиппан (финское название —Луото) — маленький островок в Хельсинки, известный деревянной виллой, построенной в 1898 г., в которой находится ресторан Ravintola Saaristo.

57. Александр Павлович Зеленой (1872—1922), контр-адмирал (1917). Окончил Морской кадетский корпус (1892), Минный офицерский класс (1901). Командир линкора «Андрей Первозванный» (1912—1915), начальник штаба действующей эскадры Балтийского моря (1915), начальник штаба Минной обороны Балтийского моря (1916—1917), начальник Минной обороны Балтийского моря (март—май 1917), и. д. начальника штаба командующего флотом Балтийского моря (май 1917—1918), старший морской начальник русских морских сил в Финляндии (апрель—май 1918). В годы Гражданской войны —на службе в РККФ: начальник Морских сил Балтийского моря (1919—1920), уполномоченный морского ведомства при советском правительстве в Финляндии (1920), военно-морской агент РСФСР в Финляндии (1921—1922).

58. В рукописи ошибочно «Барбуков». Сергей Яковлевич Бардуков (1879—1943), капитан 2-го ранга (1912). Окончил Морской кадетский корпус (1898) и курсы Морского корпуса (1910). Старший офицер линкора «Андрей Первозванный» в 1912—1913 гг. В эмиграции жил в США.

59. Правильно — Антон Клементьевич Моннерот дю Мэн (1869—1924), генерал-майор корпуса инженер-механиков (1916). Окончил Морское инженерное училище Императора Николая I (1890). Старший судовой механик линкора «Андрей Первозванный» (1910—1915), флагманский инженер-механик штаба начальника 2-й бригады линейный кораблей Балтийского моря (1915—1917). Позднее на службе в РККФ и в Управлении военно-морской промышленности Украины.

60. Остров и форт на нем.

61. Илья Ильич Кульнев (1885—1915), старший лейтенант (1915), летчик-испытатель. Окончил Морской кадетский корпус (1904) и Севастопольскую офицерскую школу авиации (1913). Участник Русско-японской войны. Осенью 1914 г. Кульнев в районе острова Эзель первым в России совершил ночной взлет и посадку на воду гидроаэроплана. В начале 1915 г. совершил первый в России ночной полет с пассажиром над Гельсингфорсом. Погиб 7 мая 1915 г. при катастрофе летающей лодки F.B.A. в Ревеле.

62. Александр Владимирович Развозов (1879—1920), контр-адмирал (1917). Окончил Морской кадетский корпус (1898), Минный офицерский класс (1901). Участник обороны Порт-Артура. Начальник 5-го, 9-го, 2-го, 12-го дивизионов эскадренных миноносцев Балтийского моря (1914—1917). Начальник Минной дивизии (1917), командующий флотом Балтийского моря (с 7.07.1917). Сотрудник Морской исторической комиссии. Арестован в 1919 г., умер после операции в тюрьме.

63. Дочь А. В. Развозова, Екатерина, стала женой сына А. В. Колчака Ростислава.

64. Диверсионный обстрел стоянки русских миноносцев у Цереля.

65. Петр Владимирович Веревкин (1862—1946). Окончил Пажеский Его Императорского Величества корпус (1882). Ковенский губернатор (1904—1912), Виленский губернатор (1912—1916), Эстляндский губернатор (1915—1917). Арестовывался в Петрограде в 1918 г., в 1919 г. бежал в Литву. Жил в эмиграции в Литве, в годы Второй мировой войны —в Швейцарии. Его сестра, художница Марианна Владимировна, сотрудничала с В. В. Кандинским, немецкими экспрессионистами (группа «Синий всадник»).

66. Особняк семейства фон Бреверн.

67. Дмитрий Дмитриевич Тыртов (1880—1936), капитан 1-го ранга (1917). Окончил Второй Московский кадетский корпус (1897), Морской кадетский корпус (1900). Участник Цусимского сражения. В 1916 г. — командир эсминца «Гром», в 1917 г. — линкора «Петропавловск». Участник Белого движения на Северо-Западе России. В эмиграции жил в Германии и Франции.

68. Владимир Степанович Вечеслов (1876—1934), капитан 1 ранга (1914). Окончил Морской кадетский корпус (1894). Начальник 1-го дивизиона эсминцев Балтийского флота (1915—1917), командир крейсера «Громобой» (1917), начальник организационного отдела МГШ (1917—1919), начальник штаба Волжской флотилии и Каспийского флота РККФ (1920), инспектор по морской части военной и морской инспекции РВСР (1920—1922).

69. Подробнее см.: «Мой частный отрицательный взгляд на государственные мероприятия…» Документы из личного архива Д. И. Дарагана об обстоятельствах его ухода со службы на флоте. Публикация, вступительная заметка и примечания Петра Мажары // Звезда. 2017. № 3. С. 99—106.

70. Ныне Президентский дворец в Хельсинки. В 1917—1918 гг. был занят Исполкомом Гельсингфорсского Совета депутатов армии, флота и рабочих.

71. Клавдий Валентинович Шевелев (1881—1971), капитан 1-го ранга (1916). Окончил Морской кадетский корпус (1891). Участник Русско-японской войны, командующий 13-м дивизионом Минной дивизии Балтийского флота в 1917 г. Подобно Дарагану открыто выступил с критикой революционных преобразований на флоте. Участник Белого движения на Севере и в Сибири. В эмиграции — в Югославии, после 1945 г. — в США.

72. Петр Николаевич Вейсенгоф (1891—?), мичман (1914). Иногда встречается написание фамилии как «Вейстенгоф». Служил под началом Дарагана на эсминце «Автроил», вслед за начальником подал рапорт об увольнении. В Белом движении на Севере России произведен в лейтенанты.

73. Владимир Николаевич Бергштрессер (1888—1972), капитан 2-го ранга (1917). Окончил Морской корпус (1909), Артиллерийский офицерский класс (1913). С 1916 г. — и. д. 1-го флагманского артиллерийского офицера штаба начальника Минной дивизии. Участник Белого движения на Северо-Западе России. Жил в эмиграции в Финляндии и Швеции.

74. Кангасала —город в провинции Пирканмаа на юго-западе Финляндии.

75. Евгений Карлович Миллер (1867—1939), генерал-лейтенант (1915). Окончил Николаевский кадетский корпус (1884), Николаевское кавалерийское училище (1886), Николаевскую академию Генерального штаба (1892). Начальник Николаевского кавалерийского училища (1910—1912), начальник штаба Московского военного округа (1912 — 1914), начальник штабов 5-й и 12-й армий (1914 — 1916), командир 26-го армейского корпуса (1916 — 1917). Лидер Белого движения на Севере России в 1919—1920 гг. В 1930 — 1937 гг. — председатель РОВС. В 1937 г. похищен агентами НКВД в Париже, расстрелян.

76. Леонид Леонтьевич Иванов (1875—1941), контр-адмирал (1917). Окончил Морской кадетский корпус (1895) и Артиллерийский офицерский класс (1904). Участник Русско-японской войны, командир линкора «Севастополь» (1915—1916), командир бригады крейсеров Черного моря (1916—1917), командующий флотилией Северного Ледовитого океана (белых) (1918—1920). Жил в эмиграции в Италии.

77. Василий Васильевич Ермолов (1882—1920), земский деятель. Начальник Мурманского края с 1918 по 1920 г. Расстрелян.

78. «Моржовки» —местная валюта, печатавшаяся в Архангельске с 1918 г. На банкнотах, изготовлявшихся по эскизам С. В. Чехонина, изображались северные атрибуты: снег, торосы, белый медведь, морж и пойманная в сети рыба.

79. Георгий Александрович Вильсон (1879—1970), капитан 2-го ранга (1914). Окончил Морской кадетский корпус (1901), Водолазную школу (1909). Участник обороны Порт-Артура. Помощник начальника Водолазной школы (1909—1915), командир посыльного судна «Чайка» (1916—1917). Участник Белого движения на Северо-Западе России. В эмиграции жил в Финляндии.

80. Современный поселок Поляны в Выборгском районе Ленинградской области.

81. Шведское название губернии Хямэ на юго-западе Финляндии.

82. Оскар Бернгардович Кербер (1874—1946). Его брат, Людвиг Бернгардович Кербер (с 30.10.1915 — Людвиг Федорович Корвин) (1863—1919), вице-адмирал (1914).

83. Ханс-Адольф-Альберт Голдбек-Леве (1863—1934), вице-консул Германии в Хельсинки в 1900—1914 гг. В 1918 г. вернулся в Хельсинки, основанная им торговая фирма «Алгол» — ныне крупный концерн по продаже технического оборудования.

84. Шведское название города Пиетарсаари в Остроботнии.

Публикация и примечания П. Ю. Мажары
 Смотреть номер:
Лауреаты премии журнала "Звезда" за лучшие публикации 2023 года

Николай Вахтин

Переписка Веры Пановой и Давида Дара.
Октябрь—декабрь 1944 года (№ 7)

Борис Колоницкий

«Управляемый хаос» и образование СССР.
Государство, порожденное Гражданской войной? (№ 11)

Александра Свиридова

Проще в роще. Фанг-шен. Рассказы (№ 1)

«Возвращенец». Беседы с Николасом Ильиным (№ 7)

Пятно на фоне. Рассказ (№ 10)

Анастасия Скорикова

Цикл стихотворений (№ 6)

ЗА ЛУЧШИЙ ДЕБЮТ В "ЗВЕЗДЕ"

Павел Суслов

Деревянная ворона. Роман (№ 9—10)

ПРЕМИЯ ИМЕНИ
ГЕННАДИЯ ФЕДОРОВИЧА КОМАРОВА

Владимир Дроздов

Цикл стихотворений (№ 3),

книга избранных стихов «Рукописи» (СПб., 2023)

 Подписка:

Подписка на журнал «Звезда» оформляется на территории РФ
по каталогам:

«Подписное агентство ПОЧТА РОССИИ»,
Полугодовой индекс — ПП686
«Объединенный каталог ПРЕССА РОССИИ. Подписка–2024»
Полугодовой индекс — 42215
ИНТЕРНЕТ-каталог «ПРЕССА ПО ПОДПИСКЕ» 2024/1
Полугодовой индекс — Э42215
«ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ» группы компаний «Урал-Пресс»
Полугодовой индекс — 70327
ПРЕССИНФОРМ» Периодические издания в Санкт-Петербурге
Полугодовой индекс — 70327
Для всех каталогов подписной индекс на год — 71767

В Москве свежие номера "Звезды" можно приобрести в книжном магазине "Фаланстер" по адресу Малый Гнездниковский переулок, 12/27
 Новые книги издательства "Журнал «Звезда»":

Владимир Дроздов - Рукописи. Избранное
Владимир Георгиевич Дроздов (род. в 1940 г.) – поэт, автор книг «Листва календаря» (Л., 1978), «День земного бытия» (Л., 1989), «Стихотворения» (СПб., 1995), «Обратная перспектива» (СПб., 2000) и «Варианты» (СПб., 2015). Лауреат премии «Северная Пальмира» (1995).
Цена: 200 руб.
Сергей Вольф - Некоторые основания для горя
Это третий поэтический сборник Сергея Вольфа – одного из лучших санкт-петербургских поэтов конца ХХ – начала XXI века. Основной корпус сборника, в который вошли стихи последних лет и избранные стихи из «Розовощекого павлина» подготовлен самим поэтом. Вторая часть, составленная по заметкам автора, - это в основном ранние стихи и экспромты, или, как называл их сам поэт, «трепливые стихи», но они придают творчеству Сергея Вольфа дополнительную окраску и подчеркивают трагизм его более поздних стихов. Предисловие Андрея Арьева.
Цена: 350 руб.
Ася Векслер - Что-нибудь на память
В восьмой книге Аси Векслер стихам и маленьким поэмам сопутствуют миниатюры к «Свитку Эстер» - у них один и тот же автор и общее время появления на свет: 2013-2022 годы.
Цена: 300 руб.
Вячеслав Вербин - Стихи
Вячеслав Вербин (Вячеслав Михайлович Дреер) – драматург, поэт, сценарист. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Ленинградского Малого театра оперы и балета, Ленинградской областной филармонии, заведующим редакционно-издательским отделом Ленинградского областного управления культуры, преподавал в Ленинградском государственном институте культуры и Музыкальном училище при Ленинградской государственной консерватории. Автор многочисленных пьес, кино-и телесценариев, либретто для опер и оперетт, произведений для детей, песен для театральных постановок и кинофильмов.
Цена: 500 руб.
Калле Каспер - Да, я люблю, но не людей
В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» (2018) и «Ночь – мой божественный анклав» (2019). Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики.
Цена: 150 руб.
Лев Друскин - У неба на виду
Жизнь и творчество Льва Друскина (1921-1990), одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака (своего первого учителя) и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры.
Цена: 250 руб.
Арсений Березин - Старый барабанщик
А.Б. Березин – физик, сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в 1952-1987 гг., занимался исследованиями в области физики плазмы по программе управляемого термоядерного синтеза. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В 1989-1991 гг. работал в Стэнфордском университете по проблеме конверсии военных технологий в гражданские.
Автор сборников рассказов «Пики-козыри (2007) и «Самоорганизация материи (2011), опубликованных издательством «Пушкинский фонд».
Цена: 250 руб.
Игорь Кузьмичев - Те, кого знал. Ленинградские силуэты
Литературный критик Игорь Сергеевич Кузьмичев – автор десятка книг, в их числе: «Писатель Арсеньев. Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». br> В новый сборник Игоря Кузьмичева включены статьи о ленинградских авторах, заявивших о себе во второй половине ХХ века, с которыми Игорь Кузьмичев сотрудничал и был хорошо знаком: об Олеге Базунове, Викторе Конецком, Андрее Битове, Викторе Голявкине, Александре Володине, Вадиме Шефнере, Александре Кушнере и Александре Панченко.
Цена: 300 руб.
 Где купить?
На сайте «Издательство "Пушкинского фонда"»


Национальный книжный дистрибьютор
"Книжный Клуб 36.6"

Офис: Москва, Бакунинская ул., дом 71, строение 10
Проезд: метро "Бауманская", "Электрозаводская"
Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 245
Многоканальный телефон: +7 (495) 926- 45- 44
e-mail: club366@club366.ru
сайт: www.club366.ru

Почта России
ГЛАВНАЯ О ЖУРНАЛЕ КНИГИ БИБЛИОГРАФИЯ КУПИТЬ КОНТАКТЫ
© 2006-2024, ЗАО «Журнал „Звезда”». Все права защищены.
Использование материалов без разрешения редакции "Звезды" запрещено
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Роскомнадзора ПИ № ФС77-45485 от 22 июня 2011 г.