ЛЮДИ И СУДЬБЫ

ЕЛЕНА МАКАРОВА

Отсидент на заре перестройки

В. П. Эфроимсон — Е. Макаровой

По ходу чтения книги «В начале было детство»[1]

 

Ловлю себя на том, что пишу не о В/книге, а о всплывающих ассоциациях.

Это не случайно. Они со мной уйдут туда, и никто ни черта не будет знать.

 

Январь, 1988

Елена Григорьевна, о, злосчастная!! Ежели бы Вы знали, какое горе Вы на себя замкнули, вняв моим мольбам и закинув рукопись! Ежели бы Вы знали, какую глупость Вы сморозили, заявив, что заедете ко мне записывать воспоминания!

Вот я и строчу, а как только что-то вспоминаю по отдаленнейшим ассоциациям, типа «в огороде бузина, а в Киеве дядька», так и вписываю. <…>

 

 

* * *

Как странно, на десятилетия протягивается детское восприятие: помню, как неведомо почему я, интернационалист, почему-то лет в 50 любил… болгар, появлявшихся в Ин<ститу>те Мечникова. Ни в чем это не проявлялось, кроме внутренней симпатии, вовсе неизвестного происхождения. Лет в 60 случайно догадался. Напомню вам, раз в сотый? Ну, в третий, кто мне считает! Я родился в будущем чекистском доме, Лубянка, 2, ну не знаете, площадь Дзержинского. А водили меня гулять малышом на Ильинский сквер, может быть, рыть туннели и ямы. А на этом сквере, на верхнем конце, стояла часовенка в память русских, павших в войне против турок (1877—1878). С барельефами, изображавшими как русские солдаты спасают болгар от турецких аскеров. Вот откуда! И вот я вспомнил, как мои недогадливые родители купили мне красную феску (турецкого типа), и как я эту феску возненавидел.

 

 

* * *

Как-то меня мой коллега (давно умерший, в ОРГАНЫ бежать незачем), абсолютный демократ, интеллигентнейший, потряс замечанием: «Праведники растут только в обеспеченных семьях». Я так обалдел от неожиданности, что даже не догадался переспросить, почему так?

И еще, совсем не к месту, ассоциация (если повторяюсь, простите, я ведь иногда разговариваю с Вами заочно, про себя, потом не могу сообразить, говорил ли вам это в действительности или только в воображении). Один недавно умерший человек, отсидевший лет 20 за вредительство (в котором его уговаривал, как старого члена партии, по партийному долгу признаться сам Крыленко (наркомюст), потом, кстати, расстрелянный, участник Октябрьской революции (таковая произошла не в октябре 1917, а 5.1.1918, когда разогнали Учредилку, с чего фактически и началась Гражданская война — but this is another story)), — рассказывал, как было дело в действительности, вдохновенно, сверкая глазами, голосом трибуна, а если на него нажать пальцем, то он бы рассыпался; когда он кончил, я его спросил: значит, Октябрьскую революцию устроили вовсе не рабочие и солдаты, а высшая интеллигенция? Он мне ответил: Ваш вывод неточен, не высшая интеллигенция вообще, а высшая еврейская интеллигенция! И добавил: посмотрите на первые 7 человек ЦК: Ленин, Каменев, Зиновьев, Свердлов, Троцкий, Сталин и (кто-то седьмой, кажется Смирнов, не помню, роли особой не играл). Кажется, он не знал, что Ленин на ¼ еврей. Но и без того еврейское большинство обеспечено. <…>

Я вижу его ясно, знаю его процесс (частично), помню до мелочей, как спросил я его: а Вы не сердитесь на Крыленко, что он Вас уговорил «признаться», а потом дал Вам 20 (25?) лет? Он мне ответил: «При чем здесь Крыленко?» — и горделиво: «Нам сроки проставил сам Сталин!»

Ловлю себя на том, что пишу не о В/книге, а о всплывающих ассоциациях. Это не случайно. Они со мной уйдут туда, и никто ни черта не будет знать. Кстати, мой собеседник угодил в процесс за то, что выполнял какое-то указание Микояна. Но тот его, конечно, не выручил.

А суть дела в том, что революцию сделали люди из интеллигентных, относительно состоятельных семей. Маркс был по всем линиям, этак с 1440 г. потомком раввинов (показывал родословную), Энгельс происходил из династии состоятельных фабрикантов-текстильщиков, соорудивших большой протяженности кварталы с домиками и садами с огородиком для своих рабочих (это так и называлось Engelsbruch), Ленин унаследовал дворянство от отца, штатского «полковника», Сен-Симон был графом («вставайте, граф, Вас ждут великие дела»), Троцкий и Каменев происходили из состоятельных семей, отец Свердлова был владельцем типографии, хоть и маленькой, Л. Фейербах был сыном крупнейшего криминолога своего времени, сестра его чуть-чуть не вышла замуж за Паганини (который был близок очень и с Полиной Бонапарт). Словом, это были люди не только интеллигентнейшие, но и из состоятельных семей. Может быть, дело в том, что они не были с детства привязаны к деньгам? К повседневным заработкам?

В свое время было модно хвастать своим «низким происхождением». Идея проста: вот с каких низин я поднялся до такой высоты.<…>

 

 

* * *

Кстати, что такое русский интеллигент? Это пятилетний детеныш, который подходит к своей маме и спрашивает: «Мама, вот у меня и шуба, и галоши, и гувернантка (бонна), а вот Сережа весь в дырах мерзнет. Разве это справедливо?» А мама отвечает: «Знаешь, я уже давно жду, жду, когда ты меня об этом спросишь, и уже боялась, что ты все не спрашиваешь. Видишь ли, если все, что на тебе и на таких как ты снять и раздать, то кому-то достанутся одни носочки или один носок, или полперчатки. Пользы им не будет, а ты будешь не учиться, а болеть. Но вот когда вырастешь, станешь инженером, доктором, адвокатом, ты должен будешь помнить, что все бедные вокруг тебя вовсе не потому бедные, что злые или глупые, а потому, что у родителей их не было денег их одеть и дать образование. Ты должен будешь им помогать все время, сколько сможешь. Запомни это на всю жизнь!» <…>

Кстати: ввeл бы закон, карающий посадкой на кол:

1. За хамство матери в присутствии детей; 2. За хамство учителю в присутствии учеников. Среди своих многочисленных подлостей числю: прекрасной преподавательнице чужой какой-то пьяноватый тип нахамил. Мне было лет 13, мог бы дать ему в морду, не дал. Скорблю через 66—67 лет. <…>

 

 

* * *

<…> Вы, конечно, знаете, как относился Ленин к «Аппассионате». А вот то, что Бисмарк сказал: если бы я чаще слушал «Аппассионату», то стал бы храбрейшим из храбрых (это из моей неудавшейся главы о происхождении эстетики под влиянием естественного отбора. Хорошо бы спихнуть ее на Вас).

Вообще, читая, я наслаждаюсь почти беспрерывно. Если бы Вы знали, до чего нужна Ваша книга, Вы стали бы счастливейшей женщиной на земле. Но где Вам, длиннннноухой, понять.

<…> Так Вы, обезьяна, таки знаете Фрейда, даже грызетесь с ним (роль секса он, конечно, преувеличил), а я Вас поучал. («Вот так штука, вот так штука, вздумал женщину учить», — поет Фигаро: он объезжал ее долго кругами, уговаривая написать записку графу Альмавиве, а та, чуть смутившись, протянула ему уже готовую записку).

Думаю, что Вам ехать в Терезиенштадт[2] было очень полезно. Мне тоже нелегко было жить. Напомните рассказать про крюк, про «вольняшку» майора, которому я с невинным видом втирал в ухи, про суд зэков в 1935 году (конфликт между интеллектуалами и баптистами по поводу 200 г. хлеба, и остракизма, про баптистов вообще, про хождение в город при 50°, о высоких мыслях при этом, при стыде, что остался жив…)

 

 

* * *

<…> Хочу оторваться совсем в сторону, и описать эпизод, прямого отношения к делу не имеющий. Когда-то, еще до Первой мировой войны, молоденькая фрейлейн Зегарник училась то ли в Вене, то ли в Цюрихе и ходила с приятелем в какое-то соседнее кафе. Они обратили внимание на одного кельнера, который ничего не записывал, но точнехонько выполнял все заказанное столиком (на 4-х?) и молниеносно рассчитывался. Они попросили его принести им то же самое, что заказывали их ушедшие соседи. Он ответил: я совсем не помню их заказа, они расплатились и ушли. Зегарник эту особенность памяти помнить все, что нужно, и сразу забывать ненужное, изучила, и это явление вошло в мировую психологическую литературу под названием «синдрома Зегарник». (Ее мой директор выставил из института, кажется, еще до меня). Так вот, создается такое сомнение, альтернатива: то ли Вы помнили все, что Вам понадобится, то ли вспоминаете все, что нужно. Но синдром Зегарник (Зейгарник[3]?) у Вас определенно отсутствует.

Среди всех В/особенностей, которые на меня обрушила В/книга, я не назвал минимум две: это легкость, естественность переходов, своеобразное изящество перехода от темы к теме, хоть никак нельзя угадать, что будет дальше (я насчитал во время прогулки две, обе забыл, минут пять вспоминал (маразм) и насчитал целых четыре).

 

 

* * *

<…> И на все находятся свои хитрости. Я «купил» свои классы с ходу вопросом: «Тот кто знает предмет скучнее немецкого языка, пусть подымет руку». Ни один не поднял ни в одном из парных 5—8 классов (школа в Купянске неполная средняя). Так, ясно, что скучнее нет. Ну вот, предлагаю учиться интересно. Попробуем. Не пойдет — перейдем на учебник. Но, если хотите, чтобы был толк, придется подрабатывать дома. Три урока — запоминать слова и правила, дома повторять каждый раз. Четвертый урок — викторина. Раздам каждому на бумажке листик со словами. Вы, каждый, в верхнем углу пишете фамилию. Потом переводите слово за словом. Не помните слово — пропускаете. Ни минуты не терять. Кто листик заполнил как мог, поднимает руку, я сразу беру прежний, даю новый. За каждое переведенное слово — очко. Результат по каждому — сразу после школьных занятий. Каждый пусть записывает свое число очков. Если не пойдет, буду учить по учебнику, так что слушайте и дома повторяйте.

Пошло`, и хорошо в 7 классах из 8. А в одном классе нашлась умная, способная заводила, из очень культурной семьи, хорошо знавшая (без меня) немецкий язык, и она подружкам, «референтной группе» класса, быстренько переводила листики и раздавала. Я, по дурости, начал орать, и все испортил. Надо было по душам поговорить с ней, чего, мол, подружек подводишь. Они ведь ничего знать из-за тебя не будут, немецкий в любой специальности нужен, они разъедутся, ты что, к каждой приезжать будешь, переводить за нее с немецкого. Не сажай их в лужу! А тебя я буду на каждом уроке сажать отдельно и давать отдельное задание, трудное, чтобы не скучала. Ну, кусок прозы с немецкого перевести, или с русского на немецкий, так что приходи со своим словарем. Но вот на эту-то беседу меня как-то не хватило. Сдавал кандидатский минимум в Харькове, диамат, истмат — вот уж и не помню, какие предметы сдавал. Ну вот, все пришло тогда, когда не нужно. Моя книга «Генетика тутового шелкопряда» была принята в печать за три недели до войны (защищал уже после войны), кандидатку защитил за 2 недели до войны. Ну, а что докторскую получил через четверть века после написания, Вам только напоминаю. Но я применил одну-две хитрости, а Вы на своих 4-летних — неистощимы в проделках, скажу яснее — в проказах.

 

 

* * *

<…> Более полувека назад Н. К. Кольцов (он, затравленный мерзавцами, умер в 1940 г., его жена через сутки (приводила в порядок тело) покончила с собой. Теперь ИБР[4], в котором работаю, носит его имя, мог бы носить имя Астаурова, но он пробил имя Н. К. Кольцова). Так вот, Кольцов мне сказал: «Вы, В. П., втискиваете в одну фразу то, что нужно сказать в четырех, и в одну статью то, что надо написать в четырех». От этого порока я и теперь не избавился.

 

 

* * *

<…> «Выставки детской скульптуры поражают своей серостью». «Несвоевременное обучение мастерству — серьезная угроза творчеству». Убийственно верно! Несвоевременное обучение грамматике окончательно угробливает изучение языков. О том, что губит изучение, освоение языков — могу прочитать лекцию, которую Вы запишете на магнитофоне[5]. Наберите побольше дисков и не давайте мне мчаться скороговоркой!

 

 

* * *

<…> Как генетик уверен, что все нации потенциально одинаково талантливы и бездарны. Как генетик знаю, что афиняне эры Перикла были не талантливее, даровитее других народов. Афинское гражданство давалось очень редко, Афины узурпировали многие права городов, возглавляемых ими, не давая привилегий, на чем и сломали шею. Перикл не мог узаконить свой брак с Аспазией и доставить своим сыновьям от нее афинское гражданство. Но за полтора поколения 60 000 афинян выдали десяток гениев мирового ранга, лень их перечислять. Итого частота потенциальных гениев 10: 60 000 = 1: 6 000. Враки. До нас не дошли гении музыкальные, плохо дошли живописные, не требовались ни математики, ни астрономы, ни химики и т. д. и т. п. Требуйся они, частота потенциальных гениев была бы вроде 1:3 000. Другие времена расцветов не годятся, неизвестно, из какого числа населения набирались гении Александрии, гении Августа (II века), гении Возрождения, елизаветинской Англии, расцвета русской литературы и поэзии, гении интеллигенции России начала века и т. д. и т. п. Человечество не вырождалось из-за якобы отсутствия естественного отбора. Человечество почти все время крутилось около стабильной численности полмиллиарда-миллиард, хотя потенциально (по частоте рождений) могло ушестеряться-усемеряться каждое поколение. Вымирание от инфекций, голода, войн и т. д. — не только случай, но и естественный отбор, который ослабел частично только столетие назад. За это время человечество поглупеть не успело. А много ли назовете гениев в СССР? А в мире? На чем они срываются, глушатся, гибнут? В дурацких семьях, где мать задергана, у нас — в яслях, детсадах, школах. <…>

 

 

* * *

Наш социальный отбор — главное бедствие страны, главный тормоз перестройки. Кстати, подавляющее большинство людей не умеет, не может, не хочет гореть. Прогремел один (не помню фамилии) математик, изобретательно учивший математике на школьных уроках. Так он ушел в одно из ПедНИИ. Наполеон знал свою сверхчеловеческую работоспособность. Так он был фантастически честолюбив и имел огромный мозг. Но он никак не мог понять, что его маршалы и генералы не Наполеоны. Когда его маршала Ланна назвали героем, он свирепо рявкнул: «Гусар, который в 30 лет не убит и не изувечен, не гусар, а дерьмо». Он был убит в 32 года. Учителя — такие, какими их делали такие же учителя и социальный отбор, который закинул их в экологическую нишу преподавания искусства. Других нет. И не задирайтесь Вы с ними. И непосильно, и несправедливо.

Где, когда появятся настоящие учителя, способные и готовые так же работать с детьми, как Вы? За какую такую зарплату? За шиши? Ох, и тяжелая это работа, тащить из болота бегемота (извините, если переврал Святое Писание). Один врач, работающий в Ленке по истории медицины, рассказал мне, что прошлого минздрава сняли за то, что развилось взяточничество. Он мне сказал: врач-хирург делает 2—3 полостных операции в день, 2—3 дня в неделю. После каждой операции у него мокрая рубашка, и к 40 годам он неработоспособен. Ведь ответственна каждая минута операции, любая ошибка (секундная) может отправить пациента на тот свет или искалечит, и любую ошибку раскроет патанатом. А получает хирург 170 ре в месяц. Вот отсюда и взятки.

От себя добавлю: все время воюют с приписками. А попробуй выведи рабочему меньше 250 ре, даже если он бездельничает полдня, то он и вовсе работать бросит. Что, мастеру, инженеру, прорабу премия самому нужна? Да ему ответственность в сто раз премию перевесит. А как ему выкрутить рабочему этот 250-рублевый минимум без приписок?

Почему не внедряется бригадный метод, бригадный подряд, оплата по конечному результату? Я работал так, как и мои товарищи, при 30° морозе скинув бушлат, чтобы выработать норму. А бригадир говорил: ребята, сделаете 50 %, я вам выведу 100 %, если сделаете 60 %, выведу 125 %. А 125 % это 1100 хлеба + 2 ложки каши к баланде и ложка каши. А когда бригадиром оказался б. замнарком какой-то среднеазиатской республики, здоровенный краткосрочник, которому на баптистов и интеллигузию бригады было начхать, то он за 1 1/2 месяца довел бригаду до полного изнурения, потому что не хотел как следует <нрзб> и торговаться с начальством. А вот попробуйте вольняшек заставить так работать?

Нет, не имеете Вы права насмехаться над неумельцами! Вам детишек жалко? Мне тоже и очень. Я знаю, что 99,99 % потенциальных гениев недоразвиваются, а из развившихся 99 % не реализуются, а что прикажете делать? Телеграфировал Горбачеву, дал крупный вексель. Горбачев спустил в АН, АН в отделение общей биологии. А секретарь-академик ООБ*1 — фрукт, зятек, которому в «его» Ин<ститу>те написали трехтомник, за который его произвели в академики, а секретарем выбрали, потому что никакой настоящий ученый на эту должность не пойдет. Он и его шпана создают комиссию. Комиссия выносит решение «за», но с такими оговорками, что никакое издательство не примет. Спрашиваю у члена комиссии-членкора, лауреата, знает меня 50 лет как работягу. Сам со смехом рассказал мне, как ему врач поставил диагноз «подагра» (а он характериологически типичный подагрик, по работе, по всему); он, к счастью, вновь избран президентом О<бщест>ва генетиков и селекционеров имени Вавилова, что сей странный сон значит?

А он отвечает: «При таком составе комиссии ничего лучшего добиться было невозможно». А дело планетарной важности.

И при таких ндравах на высшем уровне Вы хотите, чтобы зауряд-преподаватель изобретал такие же штуки, как Вы??? Призванная, с искрой Божьей! Кстати, в принципе-то я с Вами согласен. Но! Один знакомый физик, проездом через Данию, случайно узнал, что преподаватель средней школы получает в месяц 1500 крон, на 50 крон (читая символически) меньше доцента / экстраординарного профессора Университета. Как, почему такая высокая зарплата у простого преподавателя гимназии? Ответ: «Но ведь мы им доверяем самое драгоценное для нас, наших детей!»

Ничего дети никогда не осуществляют из того, что им предначертано. Могу это доказать на уровне таблицы умножения. Могу на Моцарте с его старшей сестрой Наннерль. Но эта тема для магнитофонной записи.

Если Вас злит, что я извожу столько бумаги и времени, то можете подавиться: я трачу время на наше общее дело. Вы можете то, что должен был бы сделать я, не будь я полной дубиной стоеросовой и в искусстве (кажется, никогда в жизни и не пытался что-либо слепить и ухитрился схватить переэкзаменовку по рисованию, единственный в школе). А главное я (стоеросовая дубина)2 х100 в общении с детьми (двойка = знак квадрата). Тот же окаянный Колька (Коля Мюге[6], сын Аси Великановой)[7], когда ему было лет 13, меня спросил: в чем смысл жизни? Я, как говорится, опупел совершенно, как Есенин, когда на него наорал Маяковский по поводу валенок, в которых тот пришел в салон (обязательно прочтите Мариенгофа А. «Роман без вранья»), примерно как лампадное масло, если бы заговорило.

Словом, тотально, радикально, кардинально сел в галошу. Не забудьте допросить под магнитофон: почему необходимы разные Энциклопедии родительских ответов на вопросы 3-летних, 5-летних, 6-летних и т. д. почемучек-мерзавцев.

(Где-то в «Этике» у меня еще что-то об Эдисоне по этому поводу).

Закон: родитель, не давший толкового ответа на вопрос своего дитяти (будь он, дитятя, проклят), заслуживает постепенного сдирания кожи (сразу нельзя, быстро умрет, а надо, чтобы долго мучился).

А как он сможет сообразить? Пусть отвечает: «Я должен подумать, как тебе понятно ответить», а сам тайком глянет в энциклопедию.

Кстати: в Брокгаузе и Эфроне[8] есть термин «Беспамятная собака». Ежели не рассказывал, то знайте определение: «Собака, жадная до беспамятства». А термин-то — прозвище Эфрона — он вечно забывал заплатить обещанное. Вот его и обессмертили наборщики.

23:30. Хватит.

 

 

* * *

<Январь 1988> Вторница 10:00

<…>

Сократив лист, хватаюсь за «Лягушку». Читаю, все очень нравится, да так, что не о чем писать, разве вот что: вся жизнь Ганса Христиана Андерсена (крат­ко, потому что он мой пациент, морфин, о нем Вы могли прочитать в фолианте) — это история поисков, где гадкий утенок превратился в великолепного белого лебедя.

Выходил в палату, заглянул в телевизионную комнату и замер. Передача о Гумилеве, прочитано 2 его стихотворения. «Слово», «Заблудившийся трамвай», фото обложек его книг. С горечью убедился, что за 60 лет, что я провел с ним (я и жив благодаря ему, или хоть человеком остался), у меня в памяти подменились некоторые слова. Ну а что с ним сделали в Ленке, когда я числа 20.5.86, прочитав в Огоньке 17.5.86 о его реабилитации, послал в дирекцию и Музей книги просьбу о ксерокопировании его книг в 2х экз., об этом отдельно, на магнитофон.

 

 

* * *

Ну Вы просто впадаете в слабоумие, говоря о «мелочном труде своем». Еще раз: импрессинг — это штука нередко пожизненная. Она определяет главное: буду ли я жить только для себя. Или и для других тоже. Я уверен, что в подавляющем большинстве людей заложено естественным отбором влечение к добру, и пришел я к этому выводу не по Кропоткину, по Дарвину и прочим источникам, а по своему личному огромному (не дай Бог никому) жизненному опыту. То, что Вы вышли на одну (не из столь многих) клавишу, которая мешает стать стервецами, ставит В/распроклятую книгу необычайно высоко, и я давным-давно строчу вовсе уже не из личного отношения к Вам, а из взбудораженной деловой заинтересованности.

 

 

* * *

<…> Я как-то сказал одной старой хорошей партийке, не ортодоксной, что Ленин («Материализм и эмпириокритицизм») по десять раз сокрушает то Богданова, то Базарова, то еще дюжину человек, и все одними и теми же аргументами, дюжину раз повторенными.

Она подумала и сказала: «Знаете, Ленин тогда очень нуждался в деньгах, а платили полистно». Ну вот, а миллионы зубрят, чтобы знать, в чем ошибки именно Базарова, Валентинова и прочих (имена же их Господи веси).

 

 

* * *

<…> Я сидел (в связи с каким-то побегом) в компании десятка уголовников, каждый с каким-то мокрым делом. Я просто с умилением вспоминаю это время, это поразительное взаимное уважение и деликатность, с которой они друг к другу относились. Ведь в жизни, при почти каждом мимолетном соприкосновении, люди как-то соизмеряются и соображают, чем, в чем один выше другого. (Ох, стребуйте с меня рассказ о моей любимой (одной из…) книге, «The Ship» Forester’а[9], о том, как к командиру легкого крейсера «примеривается» его секретарь).

Один из них, например, рассказывал, как он объяснялся со следователем: «Гр. следователь, вот они врут, что у меня винтовка была. Ну Вы ж меня знаете. Дался ли бы я, будь у меня винтовка?»

Так вот, среди нас появился страшно возбужденный молодой фрукт, который занимался церквями, потом занялся квартирами. «И вот на одной квартире, пришлось одного пришить, да и отпечатки оставил. Ну, думаю, теперь вышка мне будет. Ну, я и дальше квартирами занимался, жил шикарно, не то что на малинах, я и на курортах бывал. Работал в перчатках, но свидетелей я уж не оставлял!»

Кто-то из «старожилов» камеры переспросил: «Значит, свидетелей не оставлял?» Тон был несколько сдавленный и наш новичок, выпускавший сгоряча слов 200 в минуту, что-то почуял, быстро оглядел, увидел каменные лица, понял, что его либо тут же прикончат, а то и растерзают, либо этой же ночью, посерел, кинулся в двери, стал ее отчаянно колошматить, так что надзиратель прибежал сразу, открыл дверь, бросился в нее, и больше мы его не видели.

Конечно, я ничего дословно не помню, но суть была такова. Среди компаньонов был и такой, помнится: он наворовал много денег, тысячи четыре, и пронес через все обыски в лагерь. Ну, как карманник, он во время обыска совал, например, всю пачку сто- и пятидесятирублевок надзирателю в карман и потом, столь же незаметно вынимал. Ну, еще по веревочке за окно и т. д. и т. п. А был он наркоманом и в лагере все деньги отдал начальнику лагеря. Тот обещал доставать анашу, по 300 р. порция. Порций 7 или 10 получил, пришел за следующей, а начальник ему говорит: все. Да нет, там должно оставаться еще… «А мне-то что-то причитается или нет, думаешь». Тот ушел, потом, подумав, пришел снова: давай на разок и будем в расчете. Тот дал, этот, найдя топор, нанюхался и зарубил начальника. Но по отношению к парню, не оставлявшему свидетелей, лица были у всех каменные.

 

 

* * *

<…> «Выясняется», любимая присказка моих подшефных подруг-студенток в 1931 г. в Тбилиси-Тифлисе, когда одна из них выводила другую на чистую воду. Та, что подлиннее, выставляла мне напоказ свои коленки, а когда я ее по глупости урезонивал, то она мне отвечала: «Они смотрятся». Та, что была покороче, мне нравилась куда больше. Только что вспомнил ее фамилию — Чолокаева. Она была очень серьезной, умной, благородной. Ежели Вы думаете, что я ее когда-либо взял под руку, то ошибаетесь. Ни мне, ни ей такая возможность в голову не приходила. Она была племянницей знаменитого князя Чолокаева, белогвардейца, который в это время еще где-то отсиживался в горах со своим отрядом (о нем где-то упоминает Н. Тихонов)[10]. Когда впоследствии думал, что с ней должно было произойти потом, у меня зубы начинали скрипеть от злости.

Для меня-то 1937 г. прошел благополучно, меня только выгнали вон «за полную безрезультатность работ за 1 ½ года» и уничтожили весь подопытный материал. Командовал делом этим замдир Ин<ститу>та шелководства, за полгода до этого происшествия перешедший к нам в Ин<ститу>т с поста директора пивоваренного завода. Я газет не читал, о происходящем кругом ничего не знал, выходил только за ограду Ин<ститу>та, чтобы пообедать шагах в 100, в столовой. Был накануне крупных открытий (но вполне мог пройти и мимо). Я пошел в ОРГАНЫ, меня приняли 4 майора, я им дал копию приказа об увольнении и сказал примерно следующее: я работал 16—18 часов в сутки. Вот верстка моей с соавтором книги. Если Вы можете навести справки, Вам 16—18 часов подтвердят. Приказ — сплошная ерунда. Но у меня то-то и то-то в прошлом. Если это достаточное основание для разрушения большой работы, так и скажите. Уеду, куда и что буду делать дальше, не знаю. Они мне: «Нет, Ваше прошлое — есть прошлое, на этом основании увольнять нельзя, если считаете, что приказ неправилен, добивайтесь восстановления нормальным путем, через профсоюз и т. д.» А другой задал совсем дикий вопрос: не считаете ли, что вас могли выгнать из целей вредительских? Я ответил честно, этого не может быть, мое начальство, адм. и парт, просто понятия не имеет о том, насколько важно то, что я делаю. Ну, идите, добивайтесь, если правы. Я ушел. Один из майоров вышел в коридор за мной и следил, пока я не повернул на лестницу. Я пошел жаловаться по инстанциям и еще через месяц на общем собрании ИТР меня объявили врагом народа.

Ну, сделаю пропуск, отметинка у меня есть доныне, приехал мой отец и мудро посоветовал: сделай всю генетику шелкопряда сам, без соавтора (оказывается, мой соавтор подал в Москве в издательство заявку о том, что впредь до выяснения ситуации в биологии, он считает выпуск книги несвоевременным). Впоследствии он, вместе с Исайкой Презентом[11] меня тотально выпроводил из науки на 8 лет. Этот мой былой соавтор был довольно грамотным, но очень уж серым ученым. Прошел мимо крупнейшего открытия, не заметив, не сообразив, но this is another story. Он, конечно, стал бы академиком, но просчитался. Когда немцы подходили к Кавказскому хребту, то он не эвакуировался со всей шелкостанцией (Пятигорский, не без усилия вспомнил, хоть фамилия моего племяша — Пятигорский), а остался. Когда немцев поперли, ему подали легковушку, он сказал громко: «Вот как надо относиться к ученым» и уехал. Уехал под Харьков, в Мерефянскую шелкостанцию. И дальше уехал с немцами. Умер где-то в Италии. А эвакуируйся он, то был бы наверняка академиком, входил бы в трофимовское соцветие. Знал немецкий язык. Не исключено, что придал бы лысенковской школе более европейский вид. Впрочем, у Лысенки были свои вполне грамотные генетики, членкор АН Нуждин[12], проф. Х. Ф. Кушнер[13], они вполне тянули на докторов, пусть серых.

Я последовал отцовскому совету и вместо серой части своего былого соавтора написал в том же 1937 г. свою книгу, очень хорошую. Лысенке не удалось сорвать ее утверждение в ВАК, но в 1940 г., через две недели после ее утверждения высшей инстанцией, Пленумом ВАК, меня за «раболепство перед Западом», но с формулировкой «поступки, порочащие высокое звание преподавателя высшей школы», замминистра высшего образования А. В. Топчиев[14] выгнал из Харьковского университета. Он же отказался выдать мне докторский диплом, как на этом настаивал инспектор Отдела науки ЦК КПСС, получившая от меня том с полным разбором и доказательств<ом> мошенничества Лысенки и К°.

В 1949 году А. В. Топчиев (я по харе его видел, что он знал о лысенковщине достаточно) за это поднят был на 3 ступени сразу. Стал из профессоров не членкором и не академиком просто, а главным ученым академиком-секретарем АН. <…> возьмите (ну хоть в Ленке) его биографию стандартного типа. Быстренько найдете список трудов. Быстренько увидите, что как профессор он публиковал по 1—2 работы в год, как замминистра по кадрам Мин<истерства> Высшего образования он стал публиковать по 30—40 работ в год, как Главучсекретарь АН — по 90—100 (на обеих должностях наукой своей вовсе некогда заниматься, но как директор Ин<ститу>та Нефтехимии, он просто не выпускал ни одной институтской работы без своего соавторства). Тогда это еще не было принято, так что он здесь оказался новатором. Будете в Ленинграде, в Русском музее, посмотрите на его величавый портрет, а парой залов дальше «Заседание Академии Наук». У карты СССР стоит в несколько небрежной позе Т. Д. Лысенко, а ему внимательно внимает вся академия.

<…> И еще несколько вещей. 1) Все манипуляции Лысенко и К° были настолько примитивны, что об этих жульничествах ОРГАНЫ не могли не знать.
2) А. Жданов, которого Вы прекрасно знаете по Анне Ахматовой, по Зощенко, по музыке, в 1948 г. знал всё и выступил против Берии и ОРГАНОВ в этих вопросах. Он умер недели через 3 после вновь знаменитой сессии ВАСХНИЛ 1948 г. 3) Меня арестовали в мае 1949 по ст. 35 как тунеядца (я работал часов по 10—11, по договору в ВГБИЛ, составлял англо-русский биологический словарь) в Харькове, где я в 1947 г. защитил докторскую. На поезд меня привезли в наручниках, в поезде наручники сняли. Утром, проснувшись в купе, полузакрытом, я увидел, что молодой агент органов стоит у окна, спиной ко мне, а у него из-под подушки на верхней полке (я спал на нижней), торчит рукоятка пистолета (револьвера? не помню, да и не важно). Что я смерти не боюсь, органы знали, и я, лежа соображал, то ли прострелить себе голову, воспользовавшись небрежностью этого молодчика, то ли, раз подкидывают, нельзя подыгрывать. Соображал я минут 5—10, потом конвойный юноша в штатском (другой сопровождающий спал в соседнем купе) повернулся, увидел, что я не сплю, подошел и сунул пистолет себе в карман. У меня нет никакой уверенности, что мне его подбрасывали нарочно, считаю только возможным. Суть в дальнейшем. Мне еле-еле наскребли 8 лет за клевету на Советскую Армию. Суть в том, как напечатано в одной тамиздатской книге, что я «защищал честь немецких женщин». Это не совсем так, я защищал честь Советской Армии и будущее: написал докладную о происходящих эксцессах члену Военсовета 33-й Армии, подал ее через прокурора 33-й Армии. Меня товарищи заверяли, что пойду под трибунал, но ничего другого я сделать не мог. Я просто и ясно видел все будущее, оно рассчитывалось как по таблице умножения (хоть вот Берлинской стены в 1944 г. я не предвидел, я предвидел только китайскую стену между СССР и Западом). Дело ограничилось тем, что начсанармии и его зам, 2 полковника, меня крыли, а я и отчаивался от всеобщего идиотизма, и радовался, что под трибунал не отдают.

Я обратил внимание на то, что подполковник, который вел следствие, получил в это время орден Ленина; он был малограмотен, мне пришлось уговаривать его писать не Ташкен, а Ташкент (в трех местах). Мату не оберешься. Уговорил. Вообще-то писал чушь собачью, отговариваясь: все укажете при подписании статьи. Вранье, но я и понятия не имел, что можно требовать собственноручных записей. Все время ждал, что подойдут к тому, за что мне по понятиям 1949 г. надо было дать расстрел (ну, с заменой 25 годами): за диверсионную деятельность против ТДЛ. За февраль 1945 г. по положению дел на 1949 г. мне следовало бы, пожалуй, ну не дать орден, так хоть по головке погладить.

Кстати, с февраля по конец марта 1945 г. (примерно), я ходил в 33-й Армии идиотом. Таким меня держали почти все. Любопытно, что такую же вещь, как я, в феврале 1949 г. проделал один писатель, ныне «тамошний» (Вы наверняка знаете фамилию его, а я не помню.[15] Маразм, пусть локальный, но вовсе не старческий). Меня перестали держать за идиота в 33-й Армии только после какой-то цепи событий, любопытных, but this is another story. Существенно то, что моего обвинительного тома против Лысенко как не бывало, и как я ни пытался рассказать, написать, так и не дали. В совокупности считаю вероятным, что пистолет мне, возможно, подбрасывали. И дали мне не диверсию, а клевету на Сов<етскую> Армию.

Потом, попав в 1955 г. в ссылку, я стал добывать справки о том, что я действительно подавал заявление члену Военовета 33-й Армии, и тут произошло много любопытного, например, начсанарм Лялин, который меня крыл 40 минут, ничего не помнил; товарищ, с которым мы вдвоем сыграли в русскую рулетку, пойдя под горящий, взрывающийся артсклад (мне осколком пробило дырку и просто-напросто разбило очки), подробности не интересны, а в феврале чуть не силой мешал мне идти с заявлением, отказался подтвердить факт заявления письменно и как мне кажется (шел дождь, было темно), при этом плакал: у него семья, он полковник Генштаба и т. д.

Армейский эпидемиолог 33-й Армии[16], который меня на фронте, как щенка, тыкал в каждый промах, сразу мне написал подтверждение о заявлении, потом он меня отрекомендовал в Ин<ститу>т Мечникова как превосходного референта, а я по отношению к нему, больному, поступил сверхсвински, по занятости.

А я, когда решался вопрос о моем приеме в Ин<ститу>т Мечникова и шансы были fifty-fifty, заставил себя молчать о том, что в «Проблемах Кибернетики», 1961, № 5, 6, сразу идут 4 мои статьи, 10 печ. листов, из них 2 по иммунологии: скажу, разнесут по Москве, дойдет до лысенковцев, напишут донос, из № № выкинут мои статьи (они и написали, но уже статьи вышли, а шеф кибернетики академик-адмирал Аксель Иванович Берг, в будущем мой великий покровитель, донос ксерокопировал, разослал 40 ученым, те прислали ответы по поводу доноса, кибернетик отослал ответы в Главлит, и тем кончилось).

Меня, несмотря на умолчание, не выкладывание козырного туза, взяли в Ин<ститу>т Мечникова и. о. ст. научного (я бы к ним на коленках приполз бы через всю Москву, возьми они меня хоть лаборантом, но решил держать марку и выиграл 200 000 по трамвайному билету). А на другой день ко мне пришла аспирантка, выложила том с пространной статьей и сказала, что ей нужен перевод. Я догадался, что ее можно направить к завотделу и сказал: «Я Вас отправлять не буду, давайте, я Вам буду переводить-рассказывать устно, а уж Вы записывайте, что Вам нужно». Ведь по нормам на перевод нужно 2—3 недели. Прочитал я ей 1 ½ страницы, а она возьми и спроси: «На каком языке эта статья?» Я чуть не упал со стула (ну, попал в науку), но удержался и кротко сказал: «Немецкий».

22:00. Ох, не записал, как секретарь парторганизации ездил к академику АМН Жукову-Навозникову[17], представлял медицину в ВАК, его характеристика (он, кстати, дворянин, отличался на Павловской сессии), как он ликвидировал вспышку чумы и на этом слетел с замминистров, по поводу чего проявлял явную скорбь и т. д. и т. п. <…>

 

 

* * *

До чего интересно, но, кажется, вранье. Раушенбах: «Египтяне, стремившие­ся передать объективную геометрию, не были ни наивными, ни неумелыми. Пространство с его извивами древнего египтянина вовсе не интересовало, не интересовало и древних греков, и живописцев Индии и Ирана».[18] Враки, пойдите в Музей изячных искусств и посмотрите внимательно на Акрополь: там колонны великолепно создают перспективу, величие и величину, хоть на самом деле весь Акрополь — с хороший сарай.

Господи, да Вы же открыли один из великих законов биологии, «онтогенез повторяет филогенез», на человеческом языке это значит, что индивидуальное развитие повторяет эволюционное, например, у человечьего зародыша развиваются ненужные ему жаберные дужки, которые исчезают задолго до рождения. Так и детеныш повторяет быстренько историю искусства.

Кстати, «что важней, то и размером больше». Поглядите там же на всяких ассиро-вавилонских Ассурбанипалов: перед ними простые воины, туры и львы — крохотные, их львы — что котята.

Да, Вы возделываете свою собственную страну.

Кстати, музыка Моцарта была трагичной не только в «Реквиеме», но и в веселой комедии «Cosi fan tutte». Об этом в книге дипломата (!) Чичерина. (У меня на Моцарта папка, без решения (стребуйте с меня Наннерль!))

Нет ни одного заурядного ребенка!? Звиняюсь, врете, не может этого быть! Природная склонность ко злу бывает, но редко. Опять врете. Будем лаяться.

 

 

* * *

Ваше обращение с детьми-аутистами — просто великолепие, лет 7 назад это было бы психиатрическим открытием: детский аутизм был загадкой, может быть и остался: с 1978 г. не слежу за литературой. Один жулик, который по моей оплошности стал доктором, даже открыл, что аутизм — рецессивный ген. У аутистов, кстати, родители обычно сверхинтеллигентные, у Вас — сверхделикатные. Вас бы свести с детским великим психиатром, Груней Ефимовной Сухаревой[19]. Поминал ее, но оставил пропуск, не мог вспомнить фамилию, хоть был хорошо, до доверительности, знаком, бывал и дома у нее, на Красносельской. Но после В/страницы 164 Вы обязаны (!) побывать у Марины Генриховны Блюминой[20], все ей подробнейше рассказать, особенно про врача скорой помощи, который привез в бокс реанимации, где они кричали сутками напролет. Нет под рукой красного карандаша, много потерял времени, бегал сегодня по изотопным лабораториям. Конечно, тащите к Блюминой всю главу.

И то, что их двойничество усугубляло их аутизм, очень интересно. Известно, что генетически идентичные однояйцевые близнецы медленнее развивают речь, чем неидентичные двуяйцевые. Объясняли тем, что у однояйцевых, более стиснутых, сильнее травмы беременности. Потом обнаружили, что у них общий язык, более общее взаимопонимание, меньше нужды во взрослых, отсюда и отставание, но в полной ли мере суть в этом. Вот и Вы влезли в генетику. Это все крайне важно. К Блюминой! Шагом марш! Адрес и телефон записал Вам где-то выше. Теперь, звонясь, в середине разговора с ней, назовите ее «гражданкой Блюминой» и сразу попросите фыркнуть. Тогда она сразу поймет, что Вы от меня, а не от очередной гадины.

А в целом глава и вообще великолепна. Хорошо, что я без власти. А то приказал бы всем детсадовским работничкам сдавать экзамен по Вашей книге. Уф, придется Вам тащить к Блюминой и «Наколдуй царство!». Раскрываются черт знает какие горизонты.

 

 

* * *

Не забывайте, что я почти 60-летнего стажа менделист-морганист, и по ефтому, ежели я признаю среду, то это особо весомо. Так вот, все эти симулянты, симулянтки, истерики генетически почти не прощупываются. А почему пользуются доверием разные медицины, творцы разных чудес и т. п. и т. д? Да потому, что они совершенно бескорыстны. А бескорыстны они, потому что обожают всеобщее внимание — их хлебом не корми, а гляди на них с почтением и интересом. Вы же раскрыли суть их становления (не всю, некоторых идолизировали дома, они без идолопоклонства перед ними жить не могут).

Кроме того, это интересно (допросите меня по поводу снежного человека и…), жаль, что их нет, с ними как-то было интереснее. И никакие марксизмы-ленинизмы с этим никогда ничего не поделают. Без толстовства здесь не обойтись (я подразумеваю конкретно «Плоды просвещения»)

Ежели не наболтал уже, то допросите меня по поводу филиппинских босоногих врачей и их дивидендов, при бескорыстии.

 

 

* * *

Американцы провели очень растянутое (на десятилетия) изучение причин преступности. Главная причина — распад семьи, безотцовщина. Они здорово прогнозировали. Но бывали и ошибки. Благополучная семья, все в порядке. Да, по анкетно-обследовательским данным. Но эти сволочи-дети все видят, все понимают. Но четырех-пятилетний мальчишка в семье, где не то что не было ссор, споров — все было тихо, спокойно, благополучно. Но малыш почувствовал что-то, почувствовал, что отец как-то, чем-то обижает мать, и отца возненавидел, хоть тот был работягой из работяг, совершенно безупречный. Обнаружилось въяве что-то лет через 15. Данный сынишка преступником не стал, а вот его брат временно стал сволочью, а на всю жизнь эгоистом, карьеры не сделал (хоть был ужасно почтителен к установкам, выполнял вопреки пониманию, кстати, на этом-то выполнении после кулуарных протестов с воплями, страшно погорел). Но эгоистом стал прочным, из-за этого и не реализовал свои таланты (были!) А что выявило бы американское обследование? Идеальное семейное благополучие по наивысшему разряду.

 

 

* * *

Афоризм собственного доморощенного производства: «В науке важны не знания сами по себе, а те ассоциативные возможности, которые они открывают». Поэтому дети (почти все) вовсе не гениальны, они просто еще ничего не знают и не стеснены тем миллионом абсолютно реальных фактов из мира «этого не может быть, потому что этого быть не может», которыми мы совершенно бездумно руководствуемся во всех наших абсолютно бездумных, но правильных действиях. Ну вот, вероятно Вы хоть немного знаете шахматную игру. Так ни один шахматист не сделает натуральный первый ход h2-h4, чтобы вывести сильную ладью h1 (потому что противник первым же ходом откроет своего офицера и поле h3 будет закрыто). Ни один шахматист не попытается сделать детский мат выводом королевы, потому что противник сразу детский мат предотвратит, а потом начнет гонять королеву, развивая свои фигуры.

Детеныш ровно ничего не знает, поэтому лишен автоматизмов, поэтому рисует все черт знает зачем, черт знает как, а родители ахают и восторгаются, как одна моя знакомая, и потом удивляются, куда все исчезло. А исчезло потому, что ребенок начинает соображать: дом-то больше человека и т. д. и т. п., добирается до перспективы. Другое дело, если человек, «взрослея», сохраняет детское любопытство и с седыми волосами, другое дело, если он сохранит детскую способность восторгаться, воспламеняться, вбирать в себя впечатления, запоминать и обратно же и т. д., и т. п. Другое дело, если он, как Высоцкий поет так, как будто это каждый раз он поет в последний раз. Другое дело, когда Марине Цветаевой стол:

Твердивший, что каждой строчке

Сегодня — последний срок.

Я исписываю страницу за страницей, но молю Бога, чтобы Вы ничего не вставляли в свою книгу. Она — не последняя, пусть все, что годится, войдет в следующую книгу.

 

 

* * *

Когда-то отец говорил обо мне, 5—6-летнем: «Володя ничего не видит, не слышит, не помнит, не знает, кроме того, что его интересует. Если бы его не интересовали всякие вещи, до которых ему нет и не должно быть дела, то он рос бы совершенным идиотиком».

Этот порок остался за мной на всю жизнь. Я почти не учился в школе (ходил в Ленку и непроизвольно запоминал сотни страниц исторической прозы, например, Моммсена, все сдавал на кое-как, родителям и преподавателям дела до этого не было, два раза прыгал через класс, третий запретил отец, в Университете все сдавал на тройки, потому что приходилось сдавать, а я как раз к этому времени заинтересовывался и читал после сдачи. Скучные предметы вовсе не знал, а сдавая анатомию человека, сморозил такую чушь, что она вошла в университетскую анекдотику (напомните мне рассказать Вам, как я месяцами откладывал написание о пересмотре дела, потому что захвачен был «джезказганской лихорадкой», которую так и не распутал, а потом за 30 лет даже не попробовал разузнать, в чем было дело).

 

 

* * *

А откуда Вы у меня своровали термин «рассуждансы»? Кажется, у меня он давний. Конечно, возможна конвергенция. <...>

А знаете ли Вы, что существует А. Toynbee[21], историк, которого у нас оченно даже уважают, но почему-то не переводют, или Б. Такман[22], у которой мы знаем только «Августовские пушки», гибель армии Самсонова. А знаете ли Вы, что я в Самсонове копался и установил, что он был одним из величайших полководцев Первой мировой войны (чего не понял Солженицын, а понял я — потому что родился много раньше его и ходил, с глазами, вылезшими на лоб от любопытства, и с ухами от этого же растянутыми от пола до потолка). И ключами к его титанической победе — например, строки Н. Гумилева:

 

Лишь через наш холодный труп
Пройдут враги, чтоб быть в Париже.

 

А знаете ли, что написала Такман о Марне![23] Нет, не знаете!! Ну, об этом может быть отдельная магнитофонная запись. А впрочем, не стоит, все уже на машинке отстукано, и о Тойнби, и о Такман.

Вот в Ваших «рассуждансах» я нашел великую мудрость, которую почуял в 17 лет, не приемля тутошнего марксизма и к которой пришел лет 20—30 назад. Но только не производите детей в мудрецов.

 

 

* * *

Дорогая Елена Григорьевна, Вы очень добры и справедливы к детям.

Будьте справедливы к несчастным учителям. Прежде всего, в доброе старое время учитель гимназии или реального училища был уважаемым членом общества, даже высшего в губернии. В особо торжественные дни он обязан был не только являться в мундире, но и при шпаге. Что значит при шпаге? Николай I как-то при строе раскричался на одного офицера. Тот слушал, потом заявил: «Государь, не забывайте, я при шпаге». Николай I немедленно замолк. Потом доискивался, не был ли связан этот офицер с декабристами. По несовершенству тогдашних органов такой связи не обнаружилось (ее и не было). Вероятно, Николаю I стало понятно, что офицер не угрожал лично ему, а только напоминал о своем дворянском достоинстве. (Характерно, что офицер этот ничем не пострадал.) Педагог при проклятом царизме был личностью, вернее, мог быть. Теперь он — универсальная затычка.

Напомните мне о стихе Киплинга со строчкой “Spirit of the great Wollesley, Who is on that mountain top?”[24]

1. Нынешний учитель идет не по призванию, а потому что никуда больше поступить не мог.

2. Для удобства милиции (которой именно второгодники поставляют хлопоты в детскую комнату) и для престижа дирекции РОКО и т. п. учитель лишен права ставить двойки, давать переэкзаменовки. …

3. Из-за нищенской зарплаты учителю приходится совмещать. Вместо 18 часов в неделю 25—30—35. Готовиться к уроку некогда, да еще пиши план урока.

4. У прежнего учителя был один начальник — директор гимназии. Теперь им начальствует уйма инстанций, в том числе родительский совет, где, кажется, родительницы все знают лучше учителя.

5. Учителем помыкают все.

6. Учителем затыкают все дыры.

7. Я мог вытворять все, что угодно, потому что город далек; от узловой станции, Купянска, надо ехать железной дорогой, а в Купянске пересадка до Харькова. Попробуй поэкспериментируй под глазом у РОНО, ГОРОНО.

Если Вы оставите обвинения против нынешних преподавателей в тексте, они законно обидятся. Хорошо ей, сидя в Москве (имея мужа-переводчика, присматривающего за детьми, имея мать-писательницу, отчима-писателя; играя в детстве в лото на четырех языках, да еще и прирабатывая писательницей), — все люди воображают, что издающиеся писатели гребут деньги лопатами, — читать нам мораль и давать цэу. Психологически такой результат неизбежен, среди учителей. Неизбежно, что и родители тут же повысят во много раз требования к преподавателям, до уровня постоянных скандалов. Протесты пойдут навалом. Если не успеют помешать выходу В/книги, то помешают выходам абсолютно необходимым следующим.

Стребовать с меня, как я выступил в Ин<ститу>те изучения причин преступности.

У меня была рукопись «Педагогическая генетика»[25]. После долгих мытарств я ее глубоко похоронил, но все 4 машинописных экземпляра у меня в моем бедламе нашли и выкрали. Часть написанного от руки текста нашлась, находится у Е. А. Загляните. Цель рукописи — доказать педагогам, что в каждом классе у них сидит по 40 разных индивидуев, каждый с особой генетикой, со своими прошлыми импрессингами.

Если бы я был генсеком № 1, то запретил бы на что-либо отвлекать учителя от преподавания, школьников — от занятий, учителям бы предложил сдавать экзамены по своему предмету, увеличил бы зряплату раза в 1 ½, запретил бы совместительство, ввел бы частные группы для подготовки в ВУЗы, звание мастера присваивал бы после экзамена сдавшим хорошо и сумевшим рассказать, сделал бы его почетным и хорошо оплачиваемым. Списал бы в школы все подходящие, но устаревшие приборы (испорченные — подчинить, не до университетского ранга, а для школьного). <...>

 

 

* * *

«У Кеши феноменальная память». Вот, кстати, замечательный факт: феноменальные способности, а считать не умеет. Дело в том, что отделы мозга функционально крайне дифференцированы. Прежде всего, участки, сохранные в одном полушарии, компенсируют неполноценность симметричного в другом полушарии (тут можно без конца рассказывать о «разгадке загадки» шизофрении). Но главное в том, что одни участки могут вырубаться целиком, а другие работать превосходно. Среди клинических олигофренов с частотой 1:1000 (м. б. и чаще, просто не докопались) встречаются превосходные вычислители, моделисты сложнейших машин, талантливейшие художники (одного из них прозвали Katzen-Rafael), они способны на «календарный счет» — какой день недели будет 18 мая 1997 г.; 2003 г., 7 сентября. Ответят правильно (правда, часть секрета раскрыта Азимовым, но все равно надо додуматься и прооперировать в голове с многими цифрами). Один такой клинический слабоумный прекрасно сработал в сберкассе за сломавшуюся вычислительную машину.

Я вполне обоснованно ненавижу Достоевского, но многие пакости прощаю ему за «Мир спасет красота». Почему именно красота, об этом в «Эволюционной генетике», «Этике» и ее ублюдочной главке, которую хочу Вам показать, хоть Вы забрались гораздо глубже.

 

 

* * *

«Светлячок». Психоз самообвинения в детской форме. Знаете ли, что проделывали маниакально-депрессивные (МДП) в период депрессий? Заявляются в полицию, заявляют, что убили Х, с подробностями. Их сажают пока под замок, отправляют агентов выяснять обстоятельства убийства, кое-что выясняют, но потом оказывается, что Х жив и понятия не имеет о том, что при таких-то обстоятельствах убит.

У меня был хороший знакомый, периодически страдавший МДП. Первые приступы депрессии приводили его к выводу, что именно в нем, персонально, содержится все зло мира, и его абсолютно преданная мать еле предотвращала самоубийство. В последний приступ все зло мира оказалось сосредоточенным в Сталине (но вывод, не обоснованный логически, что вполне можно было сделать, а чисто эмоционально). ОРГАНЫ узнали, но так как всем была хорошо известна суть дела (если совсем уж нельзя было предупредить самоубийство, его сажали родные в психичку), то дело ограничилось ссылкой. В интервалах между приступами он блестяще руководил исследовательскими группами и семинарами, хоть экспериментатор был никудышный.

Знаменит он тем, что когда Кольцов поручил ему изучить, не обладают ли рентгеновские лучи мутагенным действием, он работу завалил безрезультатно. Лет через 5 Мёллер[26] открыл сильнейшее мутагенное действие рентгена, за что позднее стал нобелитом (о Мёллере, точнее о моих встречах с ним и о нем самом, о его работе «Ген как основа жизни», о том, как эту работу «замолчал» знаменитый Опарин, издававший свою теорию многомиллионными тиражами, можно рассказывать 3 дня на магнитофон, но не стоит: Plusquamperfectum).

…И как хорошо, что Вы вспомнили Марию Болконскую, мать Л. Н. Толстого, без которой его бы не было. И так подло с Вашей стороны, что Вы на стр. 256 написали все, что я хотел написать (ну, конечно, по-другому).

А не угодно ли Вам прочитать предисловие Л. Н. Толстого к чеховской «Душечке»? Я это цитирую в «Этике», но знать Вам полезно. Вашу концепцию добра это предисловие подкрепляет мощно. <...>

 

 

* * *

«Папки с адресами и номерами телефонов уничтожили, когда упразднили студию в Химках». Какой вандализм, и ведь пакостный, чую по собственному опыту. Ведь как важно было бы проверить точность прогнозов, узнать судьбы.

Я знаю такие подлые штуки по собственному опыту. Пожалуйста:

Меня выгнали с волчьим паспортом с работы в 1937 г., 31 августа, за бесплодность работы и уничтожили подопытный материал. Не думайте, что предварительно был ученый совет с моим докладом, нет. За минуту до объявления приказа я считал себя и меня считали конкурентно лучшим работником института. Сезон шелководный кончался через месяц. Затем можно подводить итоги. Работал по 17—18 часов в день, удивляя своей выносливостью. В чем была идея внезапного увольнения? В Тифлисе арестовали (а потом и расстреляли) одного из трех крупнейших генетиков.[27] Значит, можно угодить Лысенко, стерев еще одного.

К счастью, нашлись заступники, а то бы и не реабилитировали. Восстановили, но я был серьезно надломлен, хоть и написал, пребывая «врагом народа», докторскую диссертацию. 20 лет спустя, член экспертной комиссии ВАК, проф. Станков[28], когда я был у него, бросил мне мимоходом: да, мы смотрели Вашу диссертацию. Это — диссертация. За нее не жалко и три докторских степени дать.

Случай № 2 — для разговора на микрофон или просто для трепа. Суть в том, что я твердо предсказал провал всей селекции шелкопряда, с цифрами и теорией. Через 20 лет начглавшелка, конечно, понятия обо мне не имея и моем предсказании в тексте диссертации, печатно объявил о том, что селекция провалилась. Я аргументировал на экспертной комиссии фотокопией его статьи 1956 г. и цифрами моих опытов, да выводами 1937, 1938 г.

Но еще веселее инцидент в нервной клинике 1-го медин<ститу>та. Там на полставки работала 1 ½ рабочих дня моя сотрудница с лаборанткой, над архивами историй нервных болезней. Истории болезней вели крупнейшие невропатологи еще 15—25 лет назад. Генетически их никто не глядел. Моей сотруднице всячески мешали. Потом ее с полставки (40 ре) сняли (задолго да начала борьбы с совместительством). Потом архив просто сожгли за ненадобностью. Если б я узнал о предстоящем сожжении, то бросился всей лабораторией сортировать истории болезни и все «генетические» просто перевез бы домой, завалив всю комнату. Ведь жили потомки больных. Архив был настоящим сокровищем. Но на кафедре (я там бесплатно прочел, кстати, курс медгенетики на 30—40 часов) хозяйничали две претенциозные бабы-неврологини. Им не нравилось, что рядом кипит работа. И они сожгли бесценный архив. (Потом они погорели: положили в отдельную палату какого-то крупного торгработника. Туда ящиками таскали вкуснятину, водку, вино, кажинный вечер приходили друзья и пировали. Так прошло около месяца, кто-то стукнул, и обе дамы полетели вон). Мне от этого не легче. Мы бы объехали потомков, получилась бы великолепная работа, хоть на пару докторских, полдюжину кандидатских.

 

 

* * *

Непонятно откуда пришла катастрофа: «лепка детям не нужна». Ну, то, что «незаменимых нет», я-то знаю хорошо. Несколько раз слышал от директора «своего» Ин<ститу>та психиатрии. Любопытно: я иду рядом с завкадрами и говорю ему: разгром моей лаборатории обойдется стране в миллиард (теперь, оказывается, куда дороже). Он знает, что я не треплюсь (он, кстати, и подготовил мой вывод на пенсию, ставку зава отдали одному богатому прохвосту). Сей зав­кадрами, отставной полковник ОРГАНОВ, устроил к себе помощницей свою даму сердца, свою жену и дочь — гардеробщицей и уборщицей. Они приезжали в Ин<ститу>т получить зарплату. Выяснилось при какой-то ревизии. Отделался пустяками. На челе его низком ничего не отразилось. Если бы в хозяйстве ОРГАНОВ сдохла бы пара коров!

Вместо лепки будет «ассоциативное и образное мышление». Представляю себе: прямо в духе тех книг, над которыми Вы так остроумно издевались.

Ну, о главе «Отыщите меня», последней, ничего писать не буду. Это обвинительный акт, но вовсе не против Вашего завклубом, а против того социального отбора, который создал нашу номенклатуру. И здесь уместен рассказ шофера моей покойной приятельницы, которую он подвозил. But this is another story. Ее надо наговорить в магнитофон. 0:03. Иду спать. Заключение уже написано.

 

 

В ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В том, что В/книгу надо большим тиражом опубликовать, м. б. даже «Роман-газетой», у меня сомнения нет. Причем, прежде всего, для родителей, чтобы научить их бережнее обращаться с гнусными душонками их паршивых детишек, причем с самого начала. Когда какой-то царь пригласил одного знаменитого философа в воспитатели своему сыну, знаменитость спросила: сколько ему лет? «Три года». «Вы опоздали на три года». Конечно, такая книга — опасная взрывчатка под дело воспитания, под всю педагогику (что она эту взрывчатку, мину незамедлительного действия заслужила, у меня тоже сомнения нет). Но книга обосновывает опасную ходячую версию: «Нет ленивых детей, есть плохие преподаватели». И тут-то причина начинает меняться местами со следствием, сама становясь следствием, и превращая следствие в причину. Вообще-то я пришел к выводу, и давно, что всякое следствие имеет много причин и является причиной многих следствий. Удалите хоть одну из множества причин, изменится и следствие. И индивидуальное развитие, и ход истории гораздо более индетерминированы, чем это когда-либо признают многоуважаемые господа из Ин<ститу>та Философии (Брррр…) или Ин<ститу>та Маркса, Энгельса, Ленина. Никакой мракобес этого никогда не признает: ему надо кушать хлеб… с маслом и икоркой. Как говорится в древнем анекдоте, черт с ним, с маслом, пусть будет хоть белым, черт с ней, с икрой, пусть будет хоть черной, причем требуется всего буханка хлеба, ну а икра и масло, черт с ними, будет хоть полвагона.

 

У Такман Б. я встретил такой рассужданс (термин мой, а не Ваш, если это не просто конвергенция, по которой две параллельные прямые часто сходятся): К. Маркс создал блестящую неопровержимую теорию, научно непоколебимую, всеми общепризнанную, «Железный закон заработной платы», по которому с развитием капитализма рабочие будут получать все меньше и меньше, только чтобы жить впроголодь. Поэтому революция вспыхнет в самой передовой капиталистической стране. В действительности же рабочие капстран стали жить все лучше и лучше, а революция вспыхнула в самой отсталой стране. Ленин («Развитие капитализма в России») немножко поправил Маркса, предсказав, собственно на недостаточных основаниях, что именно в России возможен первый взрыв. Это было гениально. Но тот же Ленин (из другого источника) в самый канун Февральской революции предсказал, что наше поколение революции не увидит и собрался было из Швейцарии уехать в США. Но вот когда Парвус и Гельфанд (а вовсе не какой-то мелкий швейцарский социал-демократ, впрочем, высвободивший Ленина из-под ареста в Австрии — на деле Ленина была сделана многозначительная пометка типа «может пригодиться» — связанный с германским Генштабом из-за поставки Германией разных дефицитов через нейтральную Данию), устроили Ленину (+30 соратников) проезд через Германию в Швецию, то и Ленин ошибся. Любопытный инцидент: перед самым отъездом в Россию Ленин позвонил в посольство США и попросил срочного приема. Аллен Даллес, остававшийся на конец дня единственным в посольстве и собиравшийся на партию тенниса с некой милой дамой, предложил обратиться завтра. Завтра будет поздно, заявил Ленин, и завтра он уже катил через Германию. А. Даллес постоянно на своих лекциях приводил этот случай в доказательство того, что разведчик никогда не должен из-за своих личных интересов пренебрегать возможностью получить какую-либо информацию (разговаривая с Лениным, Даллес думал: ну что интересного о России ему может сообщить какой-то русский эмигрант в Женеве). Но речь шла не только об информации. Установись контакт со швейцарским посольством США, это могло бы иметь непредсказуемые последствия (например, президент Вильсон вовсе не хотел, чтобы Франция тотально раздавила и удушила Германию, и если бы он знал, что с Лениным можно разговаривать, то Версаль мог бы не стать Версалем, США не ушли бы из Европы на 20 лет изоляции и т. д. и т. п. Типичный случай минимального начального отклонения. <...>

Индетерминировано невероятно много, и в судьбах народов, и в судьбах детей.

 

Теперь о главном дефекте В/книги. Где-то Маяковский написал, что для воспитания детей и школьников нужна бóльшая квалификация, чем для преподавания в ВУЗе. (Безусловно вру, но Вы легко найдете у Маяковского, если не знаете давно сами). Для того чтобы проделывать то, что проделывали с детьми Вы, нужно очень многое чисто личное — я уж не говорю о той скачке с препятствиями со стороны завклубами, РОНО, МОНО, чиновников и дураков всех рангов. Главное в другом, в том, что ни один (впрочем, единицы-то найдутся, дураков хватит) преподаватель не сможет себя так посвятить делу, как Вы (да и за какие коврижки? да и с какой стати?) <…> Где преподавательницы найдут Сергея Федоровича, присматривающего за двумя детьми и сочиняющего им сказки? Надо все менять, не только платить воспитательницам больше, чем преподавателю ВУЗа, надо перевоспитать родителей, надо перевоспитать все эти штабы преподавания с их укоренившейся за 70 лет психологией. Всего не перечислишь, например, надо иметь воспитательницу не на 30 детей, а на 7—8, от силы 10.

Впрочем, Вы сами в 100 раз лучше и полнее меня на 10—100 страницах распишете все, что надо. Кратко: нужна революция (и я, кстати, оглядывая наше общество и зная кое-что о революциях вообще, понимаю, что в СССР революция начнется с еврейских погромов, с сожжения библиотеки Ленина). Номенклатура своих привилегий не сдаст. Сегодня мне сообщили, что в АН в академики комиссия рекомендовала прохвоста Жученко[29], в котором я по его «трудам» разобрался за 1 день. <…> Рапопорт[30] отпал, хоть ему воленс-ноленс дали недавно Ленинскую премию (кстати, прекрасно знаю, что Вас скорее заклюют, чем как-то отметят за «Дети лепят…». Знаю и то, что Вам, кроме гонорара, дадут шиш, и м. б. даже волчий паспорт на издание следующей книги).

В том, что будь у меня малейшее голосовальное право, пискнул бы за Ленинскую, можете не сомневаться, да Вы и не усомнитесь в направленности моего писка или визга.

Но я всерьез опасаюсь за реакцию со стороны даже честных преподавателей. Им только еще Ваших пожеланий не хватало. А у нас забирают студентов до третьего курса в армию. Уверен, что из этих гении уже не получатся.

Что при всем при том при этом Ваша книга необходима, как воздух, можете не сомневаться. Это не маниловщина, а предмет первой необходимости.

В. Эфроимсон

 

 

* * *

Я старательно перечислил всякие факторы внешние, которых не было
у В/коллег, к которым Вы предъявили такие экстремальные требования. Но при этом упустил (косвенно об этом натрепано достаточно) самое главное — В/уникальную способность быстрой догадки, способность молниеносно сообразить, что надо делать, найти «наилучшие слова в наилучшем порядке», словом совокупность наследственных особенностей, дарованных Вам от Бога, а так как бога нет, то только генетикой, вовсе необязательно вертикальной, от папы с мамой, а рецессивной, рекомбинационной. Этого и ряда других особенностей у других нет и никакие Луизы Вольдемаровны[31] здесь не помогут, а в них, (конечно, не все перечислил) вся суть, и думаю, что и в «Ищите меня» тоже дело без генетики не обошлось.

В. Эфр.

P. S. Суньте сами в подходящее место, но не становитесь воображалой.

 

 

Е. Макарова — В. П. Эфроимсону

Февраль, 1988

Дорогой Владимир Павлович! Пишу Вам сразу после нашего телефонного спича. Я многое исправила в книге, согласясь с Вами. Так что есть замечания, которые теперь не актуальны. Особенно придирчиво я проработала те места, где критиковались педагоги. Но, боюсь, что тон книги кое-где остался все же недемократичным. С тоном — сложнее всего. Все конкретные предложения по отдельным главам я приняла. Кроме двух-трех малозначительных, на мой взгляд.

Название не смогла пока придумать «взрывное», как Вы советовали.

Еще не смогла написать, что у меня было воспаление легких, и за время болезни распатронили всю мою работу. Пусть я выйду пассивным непротивленцем. Это так и есть. Я не спорила с завклубом. Просто ушла и все. Борясь с идиотизмом есть опасность стать идиотом, так как язык этой борьбы с тупостью сам по себе туп. Моя работа — это моя работа. Не жалобы же писать на человека, который может выгнать с урока маленькую девочку, мать которой своевременно не уплатила деньги. Насколько мне известно, теперь эта студия в агонии. Осталось два педагога, и они уходят с Нового года. Методы завклубом такие традиционные, «нашенские», что смешно с ними сражаться. Она — князь, клуб — ее вотчина. Что хочу, то и ворочу. В таких условиях делать тонкую, ювелирную работу невозможно. Это и из текста явствует.

О термине «рассуждансы». Я своровала. Каюсь! И не только этот термин. Могу сослаться, но выйдет комично, а? Если уж ссылаться на Вас, то по иному поводу. Если Вам жалко или Вы ревнуете — выкину.

По поводу учителей все же скажу: следуя такту, я убрала нападки (почти везде). Сейчас к тому же многое делается для облегчения их участи. Но они столь инертны в массе, что не хотят сами облегчать себе работу.

А вот главу про книжку «Сенсорное воспитание в детском саду» я не убрала. И не согласна с тем, что это фельетон. Учителям я еще могу простить. Но тем, кто спекулирует на детях, сидит в НИИ, не работает с детьми, а пишет книги о том, как надо с ними поступать — не прощаю. Это наш позор. Меня все десять лет инспектировали именно эти самые дамы, пишущие пособия.

Это не мелкотемье. Мне пишут воспитательницы из детсадов, они не знают, как работать по таким «пособиям». А вот Ваше наказание — великолепное: авторам пособий за двойную зарплату провести занятия в духе своих руководств.

Спасибо Вам еще раз. Правда, благодаря Вам я многое переписала. И, думаю, еще не все, что нужно. Вы так прекрасно пишете! Уже два часа ночи. Я отправляюсь в подушкин переулок, целую Вас. Лена.

 

 

В. П. Эфроимсон — Е. Макаровой

4 февраля 1988 г.

Елена Григорьевна! Вместо грустных размышлений, отвлекитесь на пару-другую фактов.

1. Посылая Вам набор ксероксов, я тем самым, уполномочиваю Вас представлять генетику на фронте педагогики от моего имени.

2. На этом фронте могут быть сдвиги в любых направлениях, потому что номенклатура, как показала в частности история с Жученко, готова пойти ва-банк (кажется, голосование было не 25+ 225-, а всего только 90+ 135-).

3. Вам предстоит грызня за скорейший выход В/книги. Поэтому прошу Вас срочно составить какой-нибудь отзыв на 3—4—5 страниц на основе тех 60—70 страниц, которые на Вас обрушил. Безотлагательно. Маразм крепчает во мне и вокруг. <...>

 

 

* * *

Для того чтобы понять наших детей, природу их мышления, способ самореализации через творчество, мы будем обращаться к детству знаменитых мира, к детству героев из нашей классики.

Дети изменились? Дети двадцатого века отличны ли от детей 18-го или, скажем, 15-го века?

Чем отличались гении в детстве от своих никчемных сверстников? Да, отличались невероятной творческой активностью. Но проявлялась она у всех по-разному. Иногда это творческая активность детей («обезьян») при <нрзб> их родителей.

Часто слышим: «У всех дети как дети, а мой (или моя)…»

А потом из таких вот странных, неуемных чертенят вырастают Джек Лондон или Свифт, а из того, кто сидел кульком на лавке, как велено, и не копал куличи, чтобы штаны не запачкать, вырастают потрясающие трутни. А ведь могли они этим и не быть, если бы не запреты с утра до ночи, если бы не угрозы, все как одна начинающиеся с «не». Нельзя, не трогай, не <нрзб>, не стой. Подавление воль активных ребят — самое страшное и наиболее распространенное отличие молодых родителей. Равно как и наоборот.

Можно ли помочь молодым людям обрести радостное спокойствие, безмятежность в общении со своим собственным ребенком? Если да, то моя задача будет выполнена.

 

 

* * *

Абсолютно надежная, проверенная на тупицах система евгеники, стандартизирует людей и облегчает заботу управления ими. А вдруг Вы сможете эту выписку куда-либо присобачить, например, к критике господствующей стрижки под одну гребенку?

Гип, гип, ура! Отыскалась моя Лысенковщина на 200 страниц и «Педагогическая генетика» страниц на 250—300. Будем гужеваться после В/возвращения из Пражской зимы.

<…> Необходимо, чтобы родители ежевечернее расспрашивали ребенка обо всем, что он успел повидать за день. Возможно, что с какого-то возраста целесообразно приучать подростков вести свои картотеки на все увиденное и прочитанное, так как это способствует развитию того, что Эйнштейн называл своим главным преимуществом: умение вынюхивать важнейшее. Вероятно, все обучение дошколят следует вести на игровой основе, может быть, даже разжигая страсть к интеллектуальному первенству в своей компании. При этом вовремя сказанная похвала будет поощрять лучше, чем вовремя сказанное порицание.

<…> «У изгиба реки»[32] прочел с огромным интересом, но чтение растянулось на месяц из-за Вашей проклятущей рукописи. Когда будет прислан мне экстракт для подписи отзыва[33]? Я ведь теперь стал «кошер».

В. Эфр

 

 

В. П. ЭФРОИМСОН

Заметки, статьи

1948. Сессия ВАСХНИЛ

Предлагают выступать. Я рвусь. Накидываются: сидел, происхождение, выгнан с волчьим паспортом, вы нам только испортите… Будет выступать Малиновский[34].

Когда семеро говорят — «ты пьян!» — иди спать.

К тому времени мой текст — монография жульничества Лысенки лежит в ЦК. Ее читает Жданов-младший[35], и, думаю, папаша Андрюша.

Малиновский не выступает. Потому что не приходит на следующий день заседания. Имеет право. Страшно. Но тогда он должен был предупредить меня об этом. Я бы выступил. Даже не от храбрости. А потому что терять было нечего. Конечно, весь мой материал попал к Лысенко. Он говорил открыто: «Пишите на меня, пишите, все равно ко мне придет».

Выкликивают его фамилию. Я с восторгом, невероятным восторгом, услышал слова академика Лысенко о том, что его Доклад одобрен ЦК. Лысенко и Презент очень ядовито улыбаются. Ненадолго.

Мы все знали, что вопрос решен наверху. Нам об этом говорили в открытую. И само назначение в ВАСХНИЛ одних сторонников Лысенко решено на высшем уровне.

«Огромные успехи по подъему урожайности… Я лично считаю, будучи менделистом-морганистом‚ и им оставаясь, что ради подъема урожая можно выкинуть всю генетику. И это вызывает во мне высочайшую надежду. На протяжении этих лет уже многие убедились в том, как растет урожайность. Хочу представить себе на несколько секунд, что эти векселя не будут оплачены или будут оплачены в ничтожной мере. ЦК обязано за этим следить, приняв волевое решение. Если обещание не будет выполнено, то нам, генетикам, надо будет вернуть то, что мы потеряли за 15 лет травли. И за то, что мы пережили (претерпели) на сессии <…> товарищи Лысенко, Презент и их сторонники могут продолжать улыбаться».

 

 

* * *

1958 г. Я сижу в предбаннике у ученого секретаря ВАК. В трех метрах от меня сидит за столом технический секретарь. Он раскрывает очередное письмо и произносит в пространство:

— Опять анонимка.

Я спрашиваю:

— А что вы с анонимками делаете: в уборную или просто сжигаете?

— Да нет, они чаще всего подтверждаются.

Я великолепно знаю всю антисоветскую агитацию немцев, а также кое-что слышал и от бандеровцев. Нo более убедительного антисоветского заявления не слышал. Абсолютно правы, но правду свою боятся писать.

 

 

* * *

Институт шелководства в Тбилиси (Тутисели).

Директор института Чхеидзе — старый большевик дореволюционной закваски. На 1,85 ростом, худощав, как щепка, седовлас, необычайно красив. Имел обыкновение так разоблачать запад, что у всех слюнки текли.

Как-то я ему что-то горячо доказывал, обращаясь к нему поминутно:

— Товарищ князь!

Когда оглянулся, вижу, грузины‚ все четверо, сидят уткнувшись мордой в ладони и давятся от хохота.[36]

 

 

* * *

Допрашивали меня следователи исключительно двухромбовые. С <19>33 года все с двумя ромбами. А когда появился с одним ромбом, то даже как бы извинялся, что такой, недоромбленный. Он во время обысков подтибривал книжки. Любил Гумилева.

Следователь с двумя ромбами все время уговаривал меня идти в Каноссу. (Каносса — Император Генрих 4 очень успешно воевал с Папой, но в конце концов, все-таки вынужден был смириться. Пришел в Каноссу. Три ночи стоял на коленях с веревкой на шее — каялся. Микеланджело заявлял, что своим творчеством обязан происхождению от графов Каносских.

— Владимир Павлович, идите в Каноссу.

И спрашивает, негодяй:

— А вы знаете, что такое Каносса?

Я беру лист бумаги и начинаю писать мелким почерком стих Гейне, по-немецки:

 

Сова изучала пандекты,

Каноническое право и глоссы.

И когда она приехала в Испанию,

Спросила, что такое Каносса…

 

Он взял лист и говорит:

— Здесь мелко написано…

— Это по-немецки.

— Переведите…

Я перевел. Он обозлился и обозвал меня сволочью. Кстати, тогда это было совсем не принято. Потом-то уже крыли и матом, а тогда даже не обзывали.

Приговор — три года лагеря.

Мёллер, будущий нобелит, работавший в те годы у Левита[37], заступился за меня, написал, что мои работы представляют высокую научную ценность, и просил, чтобы мне дали возможность продолжить исследования. В <19>46-м Мёллер получит нобелевку за труды по мутагенезу. А я останусь в лагере.[38]

 

 

1988. ИТОГИ

Этот год пока проходил в попытках реализации, совершенно безрезультатных. Я несколько раз был в АМН, ссылался на Парина[39], на прохождение «Введение в медицинскую генетику». Но мне кулуарно ответили, что таких, как Парин («Тамм[40] медицины»), нет и больше не будет. Разговаривал и с президентом, и с секретарем Президиума, с академиком-секретарем медико-биологического отделения, но никакого движения, кроме как вспять, не получилось. Вы знаете, какой я скупердяй на время, особенно рабочее, как мне трудно отрываться от работы: слишком много времени ушло впустую, надо лихорадочно работать, чтобы хоть что-то успеть сделать, и я уже считал, что 20 лет работы пропало зря. И ведь я с самого начала знал, что тащу на себе горб, и продолжаю таскать. Например, в дополнение и развитие я довел рукопись до тысячи страниц. Какого черта, если и так достаточно убедительно относительно пяти факторов. Но я пытался отыскать еще какой-либо, прочитывал, вернее, конспектировал (я почти никогда ничего не читаю, кроме как перед сном, но все мало-мальски стоящее с узкой точки зрения конспектирую). При этом, зная, что вот-вот свалюсь, только реферировал на карточках, без всякого развития. Действительно, когда у меня после пары инфарктов началась мерцательная аритмия, нашлись люди, которые решили, что меня надо обязательно поставить на ноги и сопроводили меня в знаменитый Кардиоцентр. Там у меня на 3-й или 4-ый день произошел приступ «мерцаловки», но я ходил, обвешанный мониторами, и мне выработали курс лечения, подобрали лекарства (главное, кордарон), и я стал там не только ходить по 1,5 часа на прогулку (чего не было десятилетия — конечно, если не считать фронт и другие обстоятельства, когда, впрочем, не гулял, а ходил по делу), и я там почти сразу занялся колодой своих карточек, штук 300—400, переводя их в развернутый текст; настрочил за месяц или 5—6 недель, что провел там, уйму, впрочем, преимущественно по проблеме эволюционной генетики этики («Родословной альтруизма»). У меня и без того лежат горы перепечатанного на машинке текста, и я очень сомневаюсь в том, что успею это привести в систему, пока все это обилие имеет форму клочков или лохмотьев.

По проблеме повышенной умственной активности стоит иметь в виду следующее: высокий уровень уратов определяется дефектом выведения их почками. Этот дефект не «ферментный», а «белковый», т. е. вызван нарушением структуры какого-либо белка, а потому наследуется доминантно (сколько таких белков и сколько разных мутаций, ведает один Аллах). Важно, что половина сыновей подагрика, в настоящее время еще молодых, должны обладать этим стимулятором, и передать его половине своих сыновей. Следовательно, идя этим путем, можно еще в колыбели предсказать вероятность наличия стимулятора (50 %). Конечно, без способностей никакой стимулятор особенно не поможет, но нужен коэффициент интеллекта только в пределах 110—120 (конечно, более высокий тоже неплох). Дело в том, что этот коэффициент — средний из множества способностей, но ведь индивид может выбрать ту область деятельности, к которой он максимально способен.

Полагаю, что литература не пострадала из-за того, что Пушкин был не в ладах с математикой, Г.-Х. Андерсен — с латынью, а химия не очень пострадала из-за того, что Гемфри Дэви не давались иностранные языки. Что касается других способностей, то высоколобие и гигантолобие прогностически ненадежны, а вот синдромы Линкольна и Жанны д’Арк очень надежны. Синдром Жанны д’Арк скринируется очень просто: у женщин, а главное у девочек, до возраста менструаций, семенники дают паховую грыжу. Конечно, отобранный контингент надо дополнительно изучать, и часть обладателей хронических стимуляторов отпадет по бездарности. Но остается достаточно много. С их развития надо только убрать препятствия, так, как это произошло в Афинах Перикла и в елизаветинской Англии. И тогда — дело пойдет. В США 30 лет проводили программу «Мерит» и создали «меритократию», с неплохими результатами.

Вернусь к началу: в экземпляре первом было 440 стр., результаты изучения 64 групповых биографий, у меня теперь таких около 150. Почти ничего принципиально нового не найдено, но то, что было найдено, приобрело огромный запас прочности.

В. Эфроимсон

P. S. Думаю, что проще всего выписать не ксерокс (44 р.), а микрофильм (рублей 13), который можно будет ксерокопировать на месте.

 

 

Влияние среды и воспитания

Отчего именно впечатления неуклюжего, еще переваливающегося с одной ноги на другую оказываются подчас неискоренимыми, пожизненными формирователями ценностных критериев, этической, или антиэтической направленности, уровня последующей этической, эстетической, интеллектуальной восприимчивости или тупости?

Дело в законах социобиологии, которую усердно, даже с самого высокого амвона объявляли и продолжают обвинять в лженаучности, дело в направленности той специфической формы естественного отбора, которой подвергалось человечество на протяжении миллионов лет существования.

Именно направленный естественный отбор ухитрился создать столь, на первый взгляд, неправдоподобные формы, как жирафу, эму, страуса, мамонта и слона, зеленых обезьян и человека, весь животный, растительный и микробный мир во всем неисчерпаемом разнообразии. Именно направленный естественный отбор создал и те командные органы, которые создают направленность эволюции, коррелированное реагирование на естественный отбор и селекцию.

Именно естественный отбор создал у человека такой генотип, те управляющие и рецепторные системы, которые позволяют элементарной мутации вывести организм из-под контроля гипофиза и создать таким образом пропорционально сложенные карликовые племена по всем зонам тропических лесов, бедных мясной пищей. Именно этот естественный отбор породил такой общечеловеческий генотип, который может в результате элементарной мутации порождать женщину-псевдогермафродита с могучим умом, мускулатурой, энергией.

Со времен возникновения научной генетики, со времен открытия постоянства хромосомного набора во всех клетках организма биология оказалась перед загадкой, которую необходимо было решить. Одинаковость хромосомного набора во всех клетках организма, бесконечно разнородных по морфологии, биохимии и функциям, была разрешена в начале 1930-х годов Пейнтером[41], когда, его, стоящего номером на охоте, вдруг осенила идея: изучить гигантские хромосомы дрозофилы и их поведение в ходе развития в разных клетках. Оказалось, что в разных клетках инактивны разные участки хромосом, а активны — тоже разные, и что за одинаковостью генома, хромосомного и генного набора всех клеток индивида скрывается величайшее разнообразие активных и неактивных генов, закономерно определяющих разнообразие органов, тканей, клеток организма. Но от принципа этого разнообразия до полной конкретизации ушло 40 лет и уйдет
еще десяток лет, до конца века. Возникло понятие о генах «конститутивных», относительно постоянно функционирующих и генах «индуцируемых», функционирующих только при наличии стимуляции со стороны окружающей среды. Выяснилось, что, например, у кишечной бактерии (эшерихия коли), примерно половина генов конструктивна, а половина — индуктивна. У человека, в совокупности клеток мозга, действует около 20 % генов, а в каждой отдельно взятой клетке — ничтожная часть генного аппарата.

Несколько фигурально, символически можно образно утверждать, в частности, что гены «совести» и гены «интеллекта» являются преимущественно индуцируемыми.

Когда, чем, кем, как? Когда — прежде всего в самом детском и раннеюношеском возрасте. Кем — прежде всего настоящими, умными, внимательными, тактичными родителями и учителями. Чем и кем? Стремлением окружающих развить чувства справедливости, долга, благородного честолюбия и трудолюбия, пониманием того, что каждый детеныш, ребенок, подросток есть особая личность, индивид, потенциально бездарнейшая в одних отношениях, серо-средненькая в других, талантливая и даже поразительно талантливая в немногих третьих. Как? Целенаправленными поисками и развитием тех потенциальных дарований, возможностей, которым в условиях современной воспитательной «нормы» суждено быстро угаснуть. Хорошо известно, что отец Моцарта был выдающимся скрипачом, рано заметившим гений сына и целиком посвятившим себя развитию сыновней гениальности. Но кто знает о старшей сестре Вольфганга Амадея, тоже вундеркинде, Наннерль, концертировавшей вместе с ним и целиком отдавшейся развитию музыкальных дарований брата?

Кто знает, что это именно она научила брата писать ноты, еще до того, как он научился читать? Кто помнит, что четырехлетний Вольфганг, по неумелости погружая перо до дна чернильницы, принес отцу искляксанную запись своей первой пьесы и отец, сквозь мазню прочитав ее, прослезился, увидев, что сын не только замечательный исполнитель (имея по возрасту крохотные ладошки, он верхнюю ноту брал… носом), но и композитор.

Кто помнит, что, услышав игру двенадцатилетнего Бетховена, брат императора, архиепископ Бонна, распорядился, чтобы к мальчику приставили наилучшего учителя музыки, который найдется в Германии?

Кто помнит, что умница Валентина Серова, консерваторка и композитор пяти опер, увидев, что у сына имеется талант живописца, отдала его «на воспитание» в Абрамцево, колыбель русского искусства?

Кто знает, что гигантолобую Марию Кюри ее отец, преподаватель физики в гимназии, сделал своей лаборанткой, и что именно уменье обращаться с приборами доставило первые заработки?

Кто знает и осознал, что для поразительно тонколицей Лизы Мейтнер рано стала идеалом Мари Кюри, что она, дочь из архикультурнейшей семьи, имея диплом преподавательницы языков, за 2 года прошла весь курс «гимназических наук», сдала экстерном экзамен за гимназию и поступила в Венский университет в числе единичных студенток?

Кто знает, что в конце ХIX и в ХХ веке установилось несколько традиций, например, накопивший отнюдь не благостными средствами архимультимиллионер в США под конец жизни раздавал почти все свое состояние на филантропические цели, — создание университетов, научно-исследовательских институтов, библиотек, музеев своего имени (Рокфеллер, Карнеджи, Гуггенхейм и др.)? Деньги, как показал император Веспасиан своему сыну Титу, не пахнут, и эти деньги очень сильно способствовали бурному развитию наук и искусств США. Они открыли дорогу сыновьям Д. Рокфеллера, Рузвельта и Кеннеди к высшим постам в США. Парижские Ротшильды специализировались на помощи Израилю, хотя эти субсидии ни в какое сравнение не шли с той тысячью миллиардов долларов, которые арабские страны, экспортеры нефти, выкачали из стран Запада (и Японии), взвинтив цены с 3,5 долларов за баррель до 35 долларов.

 

 

* * *

Как бороться со страшным пороком «отвлекаемости»?

Прежде всего, приучать начавшую уже бегло читать обезьянку к тому, что они вечером будут рассказывать прочитанное родителям, лучше попеременно. К тому, что на каждую прочитанную книжку надо заполнить библиотечную карточку, пусть трафаретного типа: автор, название, год издания, число страниц, главные персонажи и их кратчайшая характеристика. Вывод («Moralité»). Периодически перебирать карточки обезьянки и спрашивать что-либо по карточке. Хвалить за то, что запомнила. Забытое восстанавливать в памяти, вновь перелистывая книжку. Устраивать «викторины», например, с именами персонажей и начислением очков за то, что удалось запомнить. Если читает группа обезьянок, втравливать их в соревнование. Очень важно рано начать обучение иностранному языку, конечно чисто игровым методом. Никогда не обрекать обезьянок на скуку, толкая их с собой туда, где им нечего делать.[42]

 

 

* * *

По каким-то еще не распутанным причинам в редакции «заурядной» железнодорожной газеты «Гудок» собрались крупноголовый, гигантолобый Ю. К. Олеша, М. Булгаков, успевший получить в детстве, юности и молодости оптимальное образование, В. Катаев, не отставший в этом отношении от него, И. Ильф-Е. Петров, Славин, Бондарев, и возникла та надкритическая концентрация умов, та микроноосфера, в которой нуждается становление талантов. Изучение детско-подросткового периода последних четырех, изучение их взаимовлияния — дело будущих исследователей. На счастье этой шестерки интеллект и образование ценились, а интеллигентность только позднее стала барьером. <…>

 

 

* * *

Кто может исключить, что титаническое творчество и долгожитие Леонардо да Винчи, да и Микеланджело, были частично обусловлено их воздержанием от сексуальной жизни? Кто знает, не руководствовались ли они библейской формулой: из пророка, познавшего женщину, семьдесят семь дней не говорит Бог?

Кто может утверждать, что в основе могучей деятельности «тигра» Клемансо или Виктора Гюго не лежала их гиперсексуальность, свойственная многим великим творцам, в том числе и А. С. Пушкину, лишенному хрестоматийного глянца?

Банальным стало противопоставление гениального Наполеона гораздо менее яркому и талантливому Веллингтону[43]. Но мадемуазель Жорж во «Французской комедии» сказала слова, которые чопорные англичане не постеснялись привести в одной из биографий Веллингтона: «Спать с Наполеоном, покорителем мира! Но господин герцог был таким сильным мужчиной!»

Одна из временных подруг герцога Веллингтона, знаменитая куртизанка, запросила у него, сколько он заплатит ей, если она в своих мемуарах выпустит их отношения. Он ответил: «Публикуйте и убирайтесь к черту!»

 

 

* * *

Человек еще неспособен ни оценить, ни найти пики своих возможностей, ни предвидеть те неизбежные перемены, в частности социальные, которые смогут вытащить его из петли повседневности. Он должен искать сам. И, конечно, он много выиграет, если ему в поисках помогут. <…>

Он должен всегда осознавать себя как продукт и как звено в эволюции, обошедшейся в неисчислимое количество рано погибших. Эта эволюция обошлась в огромное количество мук и смертей, и каждый человек не только аккумулятор прошлого, но вместе с тем родоначальник будущих потомств огромной, хоть и непредсказуемой ценности. <…> Счастье человека в том, чтобы быть нужным, нужным не только себе, в данный момент, но бесконечно более нужным для появления его потомков.

 

 

* * *

Жил в Англии… Браунинг, никем и ничем не увековеченный, директор Английского Банка, то есть гений в своей области творчества. Его сын[44] мог бы унаследовать его огромное влияние, занять высочайшие посты, прославляться и блистать, добиться знаменитости. Вместо этого, придя со скромной службы, он садился в своем кабинете кормить свое любопытство. Его пятилетний сын Роберт, зайдя к нему в кабинет, спросил, чем отец занят. Отец ему ответил: Я читаю про осаду Трои. «А что такое осада и что такое Троя?», — спросил Роберт.

Отец вместо нормального спроваживающего ответа, поставил в середине комнаты стул, посадил на него кошку, затем соорудил непроходимую баррикаду из столов и кресел, кликнул двух своих псов и натравил их на недоступную кошку. Он объяснил сыну, пусть вообразит, что кошка — это прекрасная Елена, баррикада — это Троя, а кидающиеся на баррикаду псы — это осада. Если громоздкость и канительность этого объяснения вызовут досаду или смех, то пусть знают, что сын, великий английский поэт Роберт Браунинг, запросто усаживался в машину пространства и времени, любое событие описывая с яркостью очевидца, происходи оно в России ХIX века или Италии XVI века, что поэт запросто переселялся в душу любого человека и видел мир его глазами.

Наглядные разъяснения отца не пропали.

 

 

* * *

Иногда возникает вопрос, что собственно заставляет ученого неудержимо стремиться к открытиям, а изобретателя — изобретать, да так, что Кречмер[45] разделил изобретателей на две категории: удачливых и неудачливых, причем последних считают параноиками независимо от сути дела, как, например, считали сумасшедшим (и довели-таки) предшественника Листера Игнатия Земмельвейса[46].

И для изобретателей, и для ученых характерны энергия и упорство, уверенность в своих силах, стремление к одиночеству, невероятная концентрация мышления, умение видеть то, чего нет, но будет. Стремление принести добро людям, стремление к самоутверждению, к признанию.

 

 

ОРГАНЫ

Судьба буквально каждого человека в очень большой мере зависела от руководимого ОРГАНАМИ отдела кадров или завкадрами, <что> в огромной мере определяло ход сельскохозяйственного, промышленного и научного развития СССР и стран Варшавского пакта. Деятельность ОРГАНОВ неплохо характеризует не только то, что они упорно не хотели замечать чрезвычайно примитивные очковтирательства лысенковской мафии, но и то, что они последовательно устраняли с его пути наиболее опасных разоблачителей. Хорошо известна судьба Н. И. Вавилова. Но никто не обратил внимания на то, что в 1937 г. были уничтожены оба крупных генетика-партийца, И. И. Агол[47] и С. Г. Левит, что лишило руководство партии информации, которую оно могло бы получить от этих партийцев, прошедших прекрасную генетическую школу в США у самого Г. Дж. Мёллера. Особенно губительным было уничтожение С. Г. Левита и закрытие руководимого им Медико-биологического (=Генетического) института. Ведь уже только показ генетически идентичных близнецов и пар только наполовину идентичных близнецов сразу припирал к стене любого партийного непонимаку самого высокого ранга в мощности влияния наследственных факторов.

Но ОРГАНЫ упорно ничего знать не хотели.

Не следует думать, конечно, что только работой на ОРГАНЫ делалась стремительная карьера. Например, некий аспирант женился на дочери одного из членов Политбюро, Первого секретаря МК имярека. Сразу же руководитель этого аспиранта, ничем особенным не замечательный профессор, был вознесен на ответственный пост зампредседателя Всесоюзной Аттестационной Комиссии. Секретарь Томского обкома партии, другой имярек, вытащил наверх и дал возможность очень широко печататься одному математику, специализировавшемуся на математическом прогнозировании таких явлений, которые для математического прогнозирования явно не подходили. Когда имярек, уже на школьной скамье проявивший себя подлизой и карьеристом, взлетел совсем наверх, в члены Политбюро, то он выгнал одного из подлинно государственных деятелей Союза с занимаемого им высокого поста, назначил на этот пост своего протеже, который стал немедленно сколачивать свою мафию, а затем предложил Академии Наук СССР выбрать его Президентом АН СССР, что члены АН послушно и сделали, после чего сколачивание мафии стало двигаться уже гораздо более быстрыми темпами.

Например, руководство АН, после очень больших испытаний убедилось, наконец, что имеет в лице академика Н. П. Дубинина злостного очковтирателя и монополиста.

 

 

Академик АМН Н. Н. Жуков-Вережников

Сей академик, или, как его кулуарно тихо называли в АМН «Жуков-Навозников», хорошо освещен в статьях В. А. Александрова «Трудные годы советской биологии» («Знание — сила», 1987, № 10, 72—80, № 12). Еще тише произносилось «Дураков-Майский жук-навозник». Дело в том, что верным сподвижником Н. Н. Жукова, кстати, дворянина, был Дураков, сменивший свою фамилию (случай полного соответствия формы содержанию) на фамилию Майский.[48]

Однако В. Я. Александров пропустил, как не входящие в его биологическую задачу, два серьезных аспекта деятельности Н. Н. Жукова-Вережникова.

1. Как специалист по особо опасным инфекциям, главным образом по чуме, да еще столь прогрессивной в 1946, 1950, 1952 г., он был выдвинут на пост замминистра здравоохранения СССР по проблемам инфекций. Но затем произошел казус. Министерство получило извещение о вспышке чумы где-то в Средней Азии, и для ликвидации этой опасности туда был срочно отправлен Н. Н. Жуков-Вережников. Через какое-то время Министерство получило его телеграмму о ликвидации чумной вспышки и о его возвращении в Москву. Самолет, в котором он летел, задержался на каком-то аэродроме на пару дней, и он по приезде сделал на Коллегии Министерства доклад о оперативно проведенной им работе по ликвидации вспышки чумы. Но он не знал, что из-за задержки самолета его обогнала телеграмма, извещавшая, что произошла не чумная, а туляремийная вспышка.

Соавтор[49] в свое время чуть-чуть задирал нос, потому что году в 1943 первым доказал, что происшедшая в 49 Армии вспышка гриппа — вовсе не гриппозная, как считалось, а туляремийная. Таким образом, с туляремией хорошо знаком, и как эпидемиолог имеет представление и о чуме. Соавтор считает, что чума и туляремия столь схожи, что фельдшера и молодого врача нельзя дисквалифицировать за то, что они, может быть, перестраховываясь, спутают туляремию и чуму. Максимальное наказание, если они через 3—4 дня не разобрались — выговор. Однако, они столь различны, что врач эпидемиолог или врач-инфекционист, подавшие тревожный сигнал и через 3—4 дня не забившие отбой, так дешево отделаться не должны.

Но специалист-чумник, да еще академик АМН, специально командированный для ликвидации чумной вспышки, проведший в специальной командировке недели, и не разобравшийся в деле — заслуживает серьезного наказания.

Заслуженный деятель, разгромивший идеологические представления в биологии и медицине, Н. Н. Жуков-Вережников отделался смещением с должности замминистра здравоохранения СССР. Представляется совершенно невероятным, чтобы Жуков-Вережников не разобрался за недели командировки. Поэтому следует полагать, что он обязательно разобрался, если не в первый день, так на 3—4-й. В частности, туляремия длится месяц-два, смертность 0,5—1 %. Чума распространяется мышами, дает огромную смертность в первые же дни болезни. Но ему захотелось блестящей победы над опаснейшей болезнью, чумой. Отсюда доклад о ликвидации именно чумы.

Любопытно, что впоследствии Жуков-Вережников о своем пребывании замминистра вспоминал с грустью. <...>

После взрывов атомных бомб в Хиросиме и Нагасаки очень остро встал вопрос о действии радиации на наследственность человека, следовательно, и о генетике человека в целом. Проканителив сколько можно лет‚ Минздрав СССР и АМН зашевелились. Но было ясно, что возрождение медицинской генетики и генетики человека может привести к разоблачению лысенковщины. Надо подчеркнуть, что медицинская генетика была разгромлена первой, и не случайно. Медицина и медики были неподвластны ни ВАСХНИЛ (в дальнейшем ВАЗГНИЛ)‚ медики — народ всепроникающий, и любой медик, знающий хоть основы медицинской генетики, мог бы в пять минут объяснить на самом высоком уровне и то‚ что Лысенко — шарлатан‚ что законы Менделя универсальны и что в этом можно убедиться за три часа судебно-экспертно в любом городе или деревне страны (см. ниже). При этом существовал Медико-биологический Институт в Москве, который под руководством С. Г. Левита вывел СССР за 5 лет на первое место в мире по медицинской генетике.

Разгром был учинен просто. Этот институт, в котором на нескольких парах генетически идентичных и не идентичных близнецов удалось показать, какова власть генов, выпускал сборник статей крупнейших генетиков мира (Холдейна, Мёллера и др.)‚ в том числе — «Генетика против расизма». (Верстка этого сборника сохранилась, и соавтор держал ее в руках впоследствии. Но, как тогда легко было сделать, выходу сборника помешали, а затем комиссия обвинила Медико-биологический Институт в отсутствии борьбы с расизмом. Медико-биологический институт был закрыт, его талантливейший директор С. Г. Левит был расстрелян в 1937 г.[50], пятый том Трудов института не вышел (кажется, был рассыпан в наборе, м. б., не дошел до набора). С медико-генетикой было покончено в 1937 г., после 1945 г. ее надо было возрождать уж хотя бы для агитации против атомных бомб.

Выход был найден. Была создана Проблемная комиссия по медицинской генетике под председательством Н. Н. Жукова-Вережникова, но без единого генетика. Была созвана конференция по медицинской генетике, при полном отсутствии медико-генетиков (еще доживших, на других специальностях). Но АМН конференция не удовлетворила. Там удивились отсутствию генетиков, во всяком случае, явно не «мичуринского» вероисповедания. Жукову-Вережникову пришлось ввести в свой проблемный совет хоть одного генетика, члена-корреспондента АН Н. П. Дубинина; однако Дубинину была предоставлена столь жалкая роль, притом подчиненная прохвосту, ненавистному ему Нуждину[51], что он взбесился.

Он собрал всех генетиков на совещание, и на нем прехитрый С. И. Алиханян[52] сказал умную вещь: «Как ученые мы, собравшиеся здесь, в десятки раз сильнее Жукова-Вережникова со всем, что он сможет собрать. Но мы все разрознены. Нам надо выработать общую линию поведения и крепко, непоколебимо ее держаться». Общая линия была выработана быстро и единогласно: с Жуковым-Вережниковым всякие контакты всем порвать и отправить делегацию к президенту АМН Блохину[53] с просьбой: убрать долой Жукова-Вережникова с Майским из Проблемного совета и назначить приемлемого председателя с приличным составом комиссии. Поэтому участник совещания был потрясен, когда на другой же день ему позвонил Н. П. Дубинин и потребовал немедленной сдачи тезисов доклада на конференцию. Но ведь все единогласно решили с ним дела не иметь и требовать у АМН, чтобы его убрали? Нет, у меня был Майский, все улажено, в порядке, сдавайте срочно тезисы! Если решили сообща, значит, нужно и сообща отменять, я не штрейкбрехер. Н. П. Дубинин полчаса уламывал безрезультатно, но, замечательным образом совершенно взорвался, когда генетик помянул Тимофеева-Ресовского[54] как необходимого участника. Он бросил трубку, генетик и Н. П. Дубинин много лет не здоровались; после похорон Бельговского[55] стали обмениваться кивками, потом и это прекратили[56].

Так как академику Н. П. Дубинину следует посвятить целую разоблачительную книгу как Лысенко № 2, только европеизированного облика, вернемся к основному герою.

<…> В основе тактики Жукова-Вережникова лежала необходимость максимально затруднить врачам доступ к медицинской генетике, не дать понять им необходимость знания ее для медиков и отпихнуть ее подальше от медицинской практики. Возник любопытный триумвират ненавидящих друг друга‚ но преследующих по совершенно разным причинам эту же самую цель, и у них нашлось множество соучастников.

В качестве заведующего кафедрой медицинской генетики Жуков-Вережников подобрал себе группу совершенно невежественных в генетике вообще, и в медицинской генетике в особенности, которые обучали своих курсантов чему угодно, но не тому, что необходимо знать врачу-клиницисту о медицинской генетике. Получив справку о том, что они являются специалистами по медицинской генетике, они оставались полными невеждами в этой области.<…>

Весьма неблаговидную роль сыграл в развитии медицинской генетики в СССР невропатолог Бадалян[57]. Будучи изначально курортным врачом, он стал доктором наук, опубликовал 18 работ, в том числе 9 одностраничных тезисов‚ и по существу одну гистологическую работу, но разным образом разрозненных и рекомбинированных. Но вакуум, образованный в медицинской генетике Лысенко и К°, а также Н. П. Дубининым, оказался очень притягательным для него. <…> На одном из заседаний он увидел тщательно продуманный и мотивированный немногими специалистами проект организации Центральной лаборатории по медико-генетическому консультированию. На заседании Бадалян взял, с неосторожного разрешения авторов, текст этого проекта и, имея связи в Минздраве, тут же пустил его в ход, по полному невежеству совершенно изгадив. По его варианту была создана не центральная лаборатория для обучения кадров спе­цифике медико-генетического консультирования, а пять мелких лабораторий, куда были спихнуты врачи, подлежащие сокращению. В результате, в СССР создалась фактически бездействующая сеть медико-генетических консультаций (около 70—80), из которых работают только единичные, где оказались энтузиасты. Эта сеть практически никакой пользы не приносит, в чем, кроме Бадаляна, повинен прежде всего Н. П. Бочков[58] с его «Обнинской мафией».

Институт медицинской генетики был создан с выводом группы лабораторий с Жуковым-Вережниковым во главе, но он сохранил за собой кафедру медицинской генетики в Институте усовершенствования врачей, а главное, надолго своротив медицинскую генетику с нужного пути развития, он поступил согласно рецепту Сухово-Кобылина в пьесе «Смерть Тарелкина». Напомним суть. Тарелкин, воспользовавшись смертью соседа, чтобы, завладев его документами, получить возможность шантажировать своего начальника‚ произносит речь с золотыми словами: «Умер Тарелкин! Умер великий деятель! Тарелкин всегда был впереди. Когда объявили прогресс, то Тарелкин взял знамя и пошел вперед. И уже Прогресс был сзади, а Тарелкин впереди».[59]

И когда объявили ДНК, то Жуков-Вережников оказался впереди, а прогресс был сзади. Так, была затеяна помпезная возня с моделированием болезней человека на животных, которая ничего не принесла ни науке, ни теории, ни практике (спросить поточнее, что дал дубининский прохвост моделированием на животных).

Самое главное: Жуков-Вережников обвинил и вписал (в какой-то очень крупный план), что главной задачей медицинской генетики является исправление испорченной ДНК. С тех пор прошло добрых четверть века, но, конечно, ни у одного больного исправить испорченную ДНК не удалось, да и эта проблема не могла приблизить врачей к медицинской генетике, а вот исправлением последствий испорченной ДНК, ранней диагностикой этих последствий, медико-генетическим консультированием по поводу этих последствий сделано очень много за рубежом и очень мало в СССР. <...>

 

 

Пятигорский, Елютин, Столетов

Некий М. Г. Пятигорский[60] был главинжем какого-то громадного танкового завода в Свердловске. Парторг (или уполномоченный ЦК при заводе) приходил с утра к нему в кабинет, доставал из кобуры пистолет и объявлял: вот если ты мне к 12:00 не выдашь N-ное количество танков, то я тебя из этого вот пистолета в этом же кабинете застрелю. Пятигорский ему отвечал: «К 12 часам сегодня ты получишь столько танков ровно, сколько выпустим. А застрелить меня ты не застрелишь, потому что, застрелив, ты через месяц начнешь получать танков поменьше. Ты это знаешь, так что можешь убрать свою пушку взад». <...>

Его сын, Сашка, ныне Александр Моисеевич[61], очень известный лингвист, был работягой, издал тамило-русский словарь, издал полдюжины книг, читал курс индийской философии в МГУ, но дальше мнс никак не двигался, так как был «подписантом». Он уехал с женой (№ 3), с сыном и дочерью + еще с одной дочерью, уже готовившейся, но еще не выпустившейся, в Англию. <...> М. Г. Пятигорский с женой и внуком уехали в Израиль, бросив дачу, уйму книг, множество друзей, чуть не всё, потому что тотально обрусели. <...> М. Г. был не только крупным инженером, изобретателем, профессором, но и великолепным знатоком живописи и музыки. (Я видел у него собственноручно сделанный красочный альбом Эрнста Неизвестного, с которым М. Г. очень дружил). Как-то в Иерусалиме он разговорился с одним цадиком (это нечто вроде святого, родители Вам объяснят подробнее). Тот пригласил его к себе домой, беседа продолжалась часа три. Когда М. Г. решил, что пора и честь знать, поднялся уходить, цадик ему сказал: а теперь, добрый человек, благословите меня. М. Г. удивился: но ведь я же неверующий! Цадик ответил ему: это ничего не значит, благословите меня. М. Г. пришлось положить ему руки на плечи и произнести благословление на добрые дела… цадику.

М. Г. Пятигорский работал доцентом Института стали, ректором (или вроде) был Елютин[62]. Однажды они получили откуда-то сверху приказ: немедленно вылететь на какой-то завод. Он выпускал (дело древнее, вскорепослевоенное) контейнеры для аккумуляторов подводных лодок, а эти аккумуляторы быстро садились. Самолет летел вечером, М. Г. посоображал, пошел в Геологический музей, посмотрел образцы железной руды разных месторождений с их характеристиками, приехал с Елютиным на завод, посмотрел, еще раз подумал и посоветовал, откуда брать руду и что с ней делать. Елютин вскоре улетел обратно, срок командировки истек (месяц). Ему хотелось самому посмотреть результат, доконсультировать, если надо. Телеграфировал Елютину просьбу продлить командировку еще на две недели, тот не разрешил, М. Г. вылетел в Москву.

Прошло несколько лет. Встречается ему какой-то выпускник прошлопрошлодавний, расспросы, треп, он работает на том самом заводе, М. Г. говорит, что завод знает, был на нем. По какому делу? М. Г. рассказывает. Тот вылупил на него глаза: «Да они же, сволочи, за эту аккумуляторную сталь Сталинскую премию I степени получили!». М. Г. рассказал мне эту историю со смехом, без оттенка раздражения.

Таким образом, цадик не зря попросил у него благословения.[63]

М. Г. Пятигорский дал своему начальству характеристику: Елютин — бандит, но с ним можно иметь дело, потому что он решает. А Столетов[64] — не бандит, но с ним иметь дел нельзя, потому что он не решает. Впоследствии, когда Столетов заведовал кафедрой генетики МГУ, он определил свою тактику своим доцентам: «Никакое дело не следует решать сразу: оно должно вылежаться два года. Если оно стоящее, то за два года само пробьет себе дорогу, если не стоящее — само по себе заглохнет». К его чести надо сказать, что он отмежевался от Лысенко за много лет до того, как тот полетел вверх тормашками. Объяснение Столетова: как-то в доме отдыха он разговорился с каким-то крупным специалистом (далеким от биологии), и спросил его, что он думает о мичуринской биологии. Тот ответил: по существу ничего не знаю, но если учение нуждается в постоянной поддержке партруководства, в нем что-то совсем неладно.

Сразу после Малой Октябрьской революции 15.X.1964 (Суслов обвинил Н. С. Хрущева в том, что он поддерживал проходимца Лысенко, но Суслов и 15.X.1964 — this is another story).

<…> Когда «Хрущев уже не Хрущев, а Лысенко уже не Лысенко» (Хвастунов[65]), Столетов организовал (он был министром Высшего и среднего образования РСФСР) двухмесячные курсы для завкафедрами дарвинизма и генетиков университетов РСФСР. Это были сплошь бандиты — а мы, генетики, читали им лекции и вели практические занятия. На заключительном заседании курсов Столетов заявил, что он выступает в качестве Аркадия Райкина, выполняя двойную роль: как работника кафедры генетики МГУ и как сотрудника министерства (скромно, он был министром). И в качестве работника министерства он может поделиться с присутствующими некоторыми планами министерства, а именно: оно намерено послать по кафедрам дарвинизма и генетики университетов комиссии для изучения работы кафедр. И там, где будет обнаружена неудовлетворительная работа кафедры, мы заберем настоящих генетиков из АН и отовсюду, где они есть, и укрепим ими кафедры, преподающие генетику плохо, или ненаучную генетику (я от этой формулы, с позиции силы, громко фыркнул).

После закрытия курсов был устроен роскошный банкет вскладчину для лекторов. В конце банкета к его участнику В. П. Эфроимсону подошли два сотрудника кафедры генетики МГУ, взяли решительно под белые ручки, сказали, что с Вами хочет познакомиться Столетов, подвели к нему, поздоровались нормально, но Э. заявил: «Отойдемте в сторону минуты на три». Отошли. Э. сказал: «Я точно знаю, что Вас сделал министром Лысенко, но что Вы пошли против Трохима еще тогда, когда он был всевластен. Но если Вы хотите продолжить наше знакомство, извольте знать: у меня лежит дома моя разгромная рецензия на Вашу книгу о превращении яровых в озимые и обратно. Чтобы Вы не сомневались в этом, знайте: на стр. такой-то В/книги ключ к этим превращениям: наименее озимые позднее всех колосятся, зерно яровизуется, и на следующий год ведут себя как яровые». Столетов ответил: «Я знаю, что у Вас была нелегкая жизнь, но и я кое-чего натерпелся. Мой отец был попом, меня исключили из комсомола. На этом обмене интимностями высокие договаривающиеся стороны разошлись». Года через два у Э. появилась рукопись, кажется, о гениальности (м. б., «Педагогическая генетика») — в общем, то, что подходит к АПН, президентом которой был уже Столетов. Позвонив секретаршам, сказал, что Столетов меня знает, попросил напрямую соединить меня с ним, в 20 словах изложил суть дела. Он ответил: издательством АПН ведает имярек <…> (40-летней давности маразм на имена), — скажу, чтобы он Вас принял. Э. пошел к имяреку, взяв с собой и рукопись, и к делу не относящуюся свою полукнигу по психиатрии, вышедшую недавно, чтобы не выглядеть уж вовсе отставной козы барабанщиком. И на приеме сразу передал ему эту книгу: для Вас она представляет ограниченный интерес, а вот эта рукопись будет для Вас безусловно интересна. Ее следует издать. В ответ он подарил Э. свою только что вышедшую книгу имяреку, и Э. ушел. <…>

 

 

Правило популярности извергов мировой истории[66]

Против представления о том, что естественный отбор заложил в человечестве прочные биологические основы эмоций гуманности, справедливости, доброты и самоотверженности можно и нужно выдвинуть ряд возражений, которые необходимо рассмотреть. Одним из самых весомых является факт необычайно стойкой, всенародной, прочной популярности самых жестоких извергов мировой истории. В качестве одного из примеров можно рассмотреть Нерона. Если к Нерону подойти с самой что ни есть элементарной, даже обывательской точки зрения, как к личности, то он был несомненным женоубийцей, матереубийцей, развратником и пьяницей. Как государственный деятель, он был мотом и нулем, стихотворческой, актерской, постановочной деятельностью занимался больше, чем государственной, казну проматывал совершенно неудержимо, был без всякой на то необходимости зверски, садистически жесток, (вспомним «факелы Нерона» — его пир, освещенный привязанными высоко к столбам, обмазанными горючими веществами и горящими христианами, постоянные гладиаторские игры на арене и т. д. Вместе с тем, Нерон был несомненно популярен: после его смерти стали в некоторых провинциях, не только в Месопотамии, появляться лже-Нероны, спекулировавшие на его популярности.

Чрезвычайно популярен был и Аттила, вождь грабительской орды гуннов, сметавшей массы людей, уничтоживший целые народы или, в лучшем случае сгонявший их с мест и вовлекавший эти народы в кровопролитнейшие походы. В частности, он уничтожил все королевство бургундов. Создать он ничего не создал, но каким величественным, мудрым и даже кротким он выглядит в Саге о Нибелунгах! Мало того на протяжении полутора тысячелетий в Венгрии охотно давали мальчикам имя Аттилы. Ни Чингисхан, ни Тамерлан ничего не создали. Оба возвысились сначала как главари удачливой шайки разбойников, затем как главари удачно разбойничавшего монгольского племени. Чингисхан определял наивысшее счастье следующим образом: победить врага, завладеть всем его имуществом, скакать на его конях, заставить плакать его жен и дочерей и спать на их белых животах. Он просто уничтожал побежденных, пока его не надоумили, что, ограбив, выгоднее облагать их тяжелой данью. Они ничего не создали, но умело сплотили вокруг себя монгольские степные народы и племена, заставили их прекратить междоусобицы, точнее вечные схватки из-за пастбищ и водопоев. Оба они превосходно использовали то, что мальчишка-монгол раньше научался верховой езде, чем пешему хождению, что постоянные междоусобицы сделали из них необычайно метких стрелков из лука. Оба они привили им жесточайшую дисциплину и превосходно использовали то, что длинный лук англичан и арбалеты заставили западных рыцарей надевать очень тяжелую броню на себя и своих коней, превратиться в скачущие танки, впрочем, очень коротко-дистанционные. Степной навык очень долго оставаться в седле, вести за собой вторую лошадь и питаться куском сырого мяса, на пару часов подложенным под седло для размягчения, в сочетании с великолепной разработанной боевой тактикой принесли монголам постоянные победы в поле, а увод из Китая тяжелой китайской осадной артиллерии, которую тащили через огромные расстояния и подтаскивали к стенам городов массы пленников, делали легкой добычей укрепленные города и замки. Монголы размножались быстро, применяя животноводческую терминологию, браками «на себя». Они захватывали множество пленниц в свой гарем, и Марко Поло красочно описывает, как монгол важно разъезжал по городу, в сопровождении тридцати сыновей от многих жен и наложниц. Но во спасение человечества, этот грабительский вариант нес в себе зародыш самоуничтожения: и наследники Чингисхана, и наследники Тамерлана, вопреки увещаниям основателей монгольских империй, сразу начинали самую свирепую драку за наследство, и очень быстро власть кагана становилась номинальной, ханы начинали воевать друг с другом, и степные хищники убирались с мировой сцены, оставив после себя выжженные города, холмы черепов и наполненные черепами мечети. Но один из выдающихся советских писателей именуется Чингизом, это имя, как и имя Тимур, очень ходко у народов Средней Азии, одной из общих арен завоеваний обоих великих каганов, тогда как имелся Тимур Фрунзе, имеется тимуровское движение, свидетельство популярности и этого завоевателя.

Самым популярным среди русских царей был, пожалуй, Иван Грозный. При узко-личностном, обывательском подходе, это прежде всего сыноубийца, муж семи венчанных жен, обладатель большого гарема красавиц, пьяница, распутник, в частности мужеложец, истребивший огромное количество своих поданных, заведший опричнину, растоптавший самый богатый город в России, почтительно называвшийся «Господин Великий Новгород», щит России с севера, северо-запада и запада. При захвате Новгорода было убито, преимущественно мучительно, около 60 000 его жителей. Было истреблено также множество жителей городов и сел по дороге от Москвы к Новгороду.

Иван Грозный официально считается покорителем Хазарского ханства. Но Казань была покорена тогда, когда Иван IV «царствовал, но не управлял»; правили же впоследствии замордованные Сильвестр и Адашев, войсками же командовал опытный полководец. Впоследствии, Иван Грозный завидовавший его славе, приказал его повесить вниз головой, а под головой его стал сам зажигать костер. Мать полководца заставили смотреть на казнь сына, а затем сотне пушкарей приказали по очереди насиловать матрону. Труп ее отдали на растерзание собакам. После совершения этих достойных государственных мероприятий великий государь отправился пировать. Иван Грозный величественно царствовал, когда под Москвой неожиданно появились крымские татары. Царь Иван Грозный бежал с войском и опричниками, на север, за леса и болота: татары не смогли взять Москву, но подожгли ее стрелами. Погибло в огне и дыму 200 000 человек, а затем крымчаки с огромной добычей беспрепятственно возвратились в Крым. Войны с Ливонией, Литвой и Польшей прошли, в общем, неудачно, страна была совершенно разорена. Однако, огнестрельное оружие позволило казакам Ермака завоевать западную Сибирь, без всякого ведома Ивана Грозного. Разорение, беззакония, настолько разорили страну, такое количество горючего накопили в стране, что и двадцать лет мудрого правления Годунова не предотвратили Смутного времени.[67]

Но каким величием окружен Иван Грозный в сказаниях и легендах о нем, как он властен, мудр, значителен даже у Лермонтова в «Песне о купце Калашникове». Как изощрялись историки в его обелении, особенно в сталинские времена!

И тут мы подошли к ключевой загадке — поразительному факту чрезвычайной популярности Сталина. Обратим внимание на главенствующую фактологию: он, как это было общеизвестно в революционных кругах, был по основной революционной специальности организатором экспроприаций, крупных и очень кровавых. Самая знаменитая из них — тбилисская, когда было перебито и переранено более двух десятков стражников, жандармов и казаков. И нас должны изумлять вовсе не семь побегов Сталина из обычных ссылок, а его не-побег из ссылки в Туруханский край. Побеги из обычной ссылки были делом пустяковым. Ссыльный, отметившись, где положено, шел домой, если надо было забрать вещи, подходил к железнодорожной или пароходной кассе, брал билет и уезжал, куда вздумается, добывал фальшивые документы или переправлялся с помощью контрабандистов за границу. Таким образом, сталинское хвастанье по поводу 7 побегов было пустозвонством. А вот побег из туруханской ссылки был возможен и Сталину просто необходим: ведь в любое время до сведения властей могло дойти то, что именно Сталин был организатором экспроприаций. За ним прислали бы в Туруханск строгий конвой, а там — суд и смертная казнь.

Поскольку для одного из будущих друзей автора, анархиста, главной трудностью при побеге из Туруханского края было безденежье, а Сталина, большевика, партия бы деньгами безусловно снабдила бы, то вопрос о его мирном житие в Туруханском крае представляется загадкой. Загадочно и другое обстоятельство: в конце 1916 г. царское правительство решило мобилизовать ссыльных на фронт. Туруханских ссыльных собрали и привезли под конвоем в тюрьму (Новониколаевск?), чтобы после сформирования маршевой роты отправить на фронт. И вот, из тюрьмы Сталин исчез. Революционеры подняли тревогу, обыскали все (с помощью уголовных), но Сталина не нашли. Он объявился через две недели, никаких объяснений исчезновению не дал. Высказывалось предположение, что он ездил в Петербург, отчитаться перед охранкой. Что исчезновение действительно имело место, ясно из того, что к одному из уцелевших туруханцев, А. П. Улановскому, после ХХ съезда партии приезжала группа расследователей ЦК, чтобы опросить его по поводу этого исчезновения. В свете общей характерологии Сталина его служба в охранке представляется незначительной мелочью. Вопрос, что же делать агенту среди кучки ссыльных, решается просто. Молчаливого подследственного могли специально заслать в ссылку, где у «своих» у него развязался бы язык. Такого типа случай описан (на каторге) писателем Козаковым[68] в романе «Девять точек».

Весь инцидент с туруханской ссылкой, от не-побега оттуда и исчезновения из тюрьмы, вставлен только для полноты, и все до этого относящееся, как не окончательно проясненное следует оставить без внимания и обратиться к фактам достоверным. О том, как Сталин ловко одурачил Григория Зиновьева для вытеснения уступчивого Каменева с поста 1-го секретаря, рассказано в других источниках, но мало уделено внимания жесткому факту: в 1924 г. над телом Ленина Сталин клянется в верности заветам Ленина, и одновременно припрятывает завещание Ленина, предостерегающего партию об опасности чрезмерной власти Сталина и его властолюбии. Более того, каждый, посмевший об этом завещании упомянуть, попадал на конвейер: ссылка, свобода, ссылка, лагерь. Сразу же был объявлен «Ленинский набор», прием в партию двухсот тысяч рабочих, что резко снижало вес тех партийцев, которые пришли по убеждению, прошли через Гражданскую войну, проявили себя на участке своей работы. Уничтожение всей оппозиции фактически дало Сталину еще гораздо большую власть, чем ту, которой опасался Ленин. Затруднения при поспешной индустриализации Сталин решил путем сваливания на вредителей, судебными процессами, (Шахтинское дело, «Промпартия» и т. д.), инсценированность которых была очевидна и вызывала только отвращение к правительству и партии, позволявшей себе такие дешевые приемы. Но, вероятно, основная масса народа в существование вредительства поверила, так что на короткой дистанции эффект удался.

Совершенно дикой, грандиозной преступной акцией была неожиданно проведенная коллективизация, конфискация имущества кулаков и их ссылка без зимней одежды за Урал и в Сибирь. Прежде всего, никаких кулаков, эксплуатировавших труд батраков, на селе уже не было, то, что «кулак» наживал, было делом трудолюбия его и его семьи. Известно, как отвечал правильно Сталин У. Черчиллю, — их было 10 миллионов, — и как он солгал: «большую их часть перебили крестьяне, которые их ненавидели». Имущество кулаков, скот и орудия, должны были привлечь крестьян в колхозы, но фактически скот, и кулацкий, и крестьянский, частью был прирезан, частью передох от бескормицы. Затем, когда пришлось расплачиваться за технику для пятилеток, зерно повыкачивали из Украины, Кубани, Средней Азии так, что от голода погибло около 5 миллионов «колхозников». Уцелевшие разбредались кто куда. Пожалуй, любопытно то, что вся гонка с коллективизацией и индустриализацией была совершенно не нужной: Япония давно выставила из советского Приморья США, к тому же у Японии была куда более легкая добыча (Китай), что до соседей (финны, балтийцы, Польша, Румыния), то они вместе взятые имели армии вдвое-втрое меньше, чем СССР.

В свое время, когда на Наполеона совершили отчаянное покушение роялисты, он использовал это как повод для расправы, но не с ними, а с остатками монтаньяров, левых. Кто бы в действительности ни убивал Кирова, это убийство было использовано, как предлог для развертывания грандиозной волны террора против всего руководящего аппарата партии, правительства, промышленности, сельского хозяйства, армии. <...>

Но надо установить и поразительную тупость внешней политики Сталина.

В силу ряда причин в Германии быстро стала набирать силу гитлеровская партия, но существовала и очень сильная социалистическая партия. Сталин ориентировал компартию целиком на борьбу с «социал-предателями», чем вызвал раскол рабочего движения Германии и переход значительной доли рабочих в лагерь наци. Тем не менее, именно благодаря расколу, на выборах в президенты победили правые, набрав 14 500 000 голосов за Гинденбурга, против 13 700 000 за социал-демократа, 2 500 000 за коммуниста. Конечно, государственное мышление требовало союза коммунистов с социалистами, сохранения миролюбивого Веймарского правительства, и уж вовсе не прихода к власти милитариста Гинденбурга.

Объяснить факт раскола Сталиным германского рабочего движения ошибкой нельзя, как нельзя объяснить просчетами все предыдущие ошибки. Должна быть реальная причина.

Эту причину раскрыл нам академик, психиатр Бехтерев, поставив еще в 1928 г. Сталину диагноз «паранойя». Через два дня Бехтерев умер от отравления, а его семья была репрессирована — очень хороший способ помешать членам семьи проболтаться, если они от Бехтерева услышали диагноз. Паранойя, по определению, означает наличие сверхценной идеи, которой параноик готов принести в жертву все. Паранойя вовсе не мешает ни нормальному мышлению, ни работоспособности, она только заставляет «больного» рассматривать все происходящее с точки зрения своей сверхценной идеи и приносить ей в жертву все. Такой сверхценной идеей у Сталина было удовлетворение своего стремления к безграничному увеличению и расширению своей власти. Крестьянин, особенно «кулак», самостоятелен и независим — необходимо его подчинить или уничтожить, то, что при этом пойдет прахом все сельское хозяйство — неважно, и не надо давать себе труд увидеть это наперед. То, что в СССР многие, а на Западе все поймут, что вредительские процессы — инсценировки, придуманные для создания козла отпущения — интеллигенции, неважно, важно эту интеллигенцию поставить на колени.

То, что будет истреблена уйма руководящих кадров, бесценная в стране с острой нехваткой этих кадров, неважно, на их места станут миллионы, лично мне, расчистившему им дорогу вверх, благодарные и, к тому же покорные. То, что раскалывая немецкое рабочее движение, вытаскиваю к власти Гинденбурга и Гитлера, неважно, ведь я оставляю только один выбор: идти со мной. То, что я, предъявляя Польше заведомо невыполнимые условия для вступления в антигитлеровский блок, тем самым срываю образование союза и отдаю Гитлеру Чехо­словакию, потому что Франция и Англия безоружны, неважно, все равно Гитлер не нападет на меня, потому что ему надо сначала сломить Францию и Англию, а когда он нападет на них, они на коленях попросят у меня помощи. То, что я растоптал маршалитет, генералитет и офицерство от майора и выше, хорошо натасканных и вероятно, частью даровитых, неважно. Важно то, что незаменимых нет (конечно, кроме меня, обожаемого моими людьми, моими народами). То, что я, коммунист, вступая в союз с нацизмом, пачкаю навсегда коммунизм, неважно, пусть все знают, что я могу все и никто мне не указ, в следующий раз будут лучше слушаться. То, что мои, попавшие в окружения, в своем плену не виноваты, неважно, важно то, чтобы поменьше болталось тех, кто на меня зол за поражения и плен.

Ах, так значит из лагерей вернулись те, кто посажен был в 1937 и не сдох, так надо их вновь посадить, чтобы не болтались, не болтали, не портили мне репутацию. Ах, так подросли дети тех, кто посажен был раньше. Посадить, сослать детей, а то будут на меня клеветать. Такова логика этого безусловно даровитого и очень работоспособного параноика, которую можно иллюстрировать множеством других примеров. Например, можно содрогнуться, узнав, что Р. Зорге в Японии казнили только в 1943 г. Почему содрогнуться? Да потому, что к 1943 г. флот и авиация Японии уже успела понести такие огромные потери, что Сталин мог просто потребовать от Японии освобождения Зорге. Но нужно ли, чтобы по миру, по СССР хаживал человек, который меня заранее предупредил, что Германия нападет именно 22 июня 1941 г., и я ему не поверил, а он спас мою страну сообщив, что Япония не нападет на меня, пока немцы не возьмут Москву, и что я должен Москву любой ценой отстоять, но пока что могу снять и бросить под Москву все, что есть в Сибири и на Дальнем Востоке. Но можно и нужно еще сильнее содрогнуться, узнав, что Япония предложила Сталину обменять Зорге на каких-то пойманных в СССР японских шпионов, но Сталин заявил, что он никакого Зорге знать не знает.

Но, в конечном счете, именно достоверное беспринципнейшее коварство Сталина, его способность на любое предательство и принесли ему конечную, абсолютную полноту власти над миром, великую победу, пусть Пиррову, захват под свое подчинение половины Центральной Европы, почти бескровную победу над Японией, согласившейся на безусловную капитуляцию из-за атомных взрывов в Хиросиме и Нагасаки. (Заметим, кстати, что протесты против этого бесчеловечного применения атомного оружия, обошедшегося тысяч в 200 жизней, но уберегшего много миллионов жизней, начались в СССР примерно полутора годами позже, когда весь выигрыш СССР от этих взрывов был уже полностью инкассирован). Этот абзац настоятельно нуждается в разъяснении и фактическом обосновании, которые и будут приведены далее.

В 1944 г. он решился на действия, на которые ему западные державы ничем не смогли возразить: создал на освобожденной Советской Армией половине Польши свое, марионеточное правительство, а затем, когда в Варшаве началось восстание, и немцев выгнали из города плохо вооруженные повстанцы, ориентировавшиеся на лондонское польское правительство в изгнании, Сталин не оказал повстанцам поддержки ни людьми, ни хоть оружием, хоть восставшую Варшаву отделяла от советских войск только река Висла. Более того, он не разрешил самолетам союзников оказать с воздуха помощь оружием Варшаве, когда те обратились с просьбой разрешить приземляться на советских аэродромах (самолетам не хватало дальности полета, чтобы, сбросив на парашютах оружие для варшавских повстанцев, суметь после этого вернуться на освобожденную территорию Франции). Конечно, нацисты быстро раскумекали, как обстоят дела и предприняли расстрел Варшавы артиллерией и штурм ее, преимущественно подонками, навербованными среди народов СССР. Расстрел Варшавы и штурм ее, дом за домом, продолжался довольно долго и стоил жизни 800 000 варшавян.[69] Мало того, взятие Варшавы немцами лишило Советскую армию ценнейшего плацдарма на западном берегу Вислы, который один сковал бы сотню-другую тысяч немецких войск и позволил бы продолжать наступление советских войск, не оттягивая его еще на полгода. <...>

В советской прессе постоянно муссировали то, что в декабре 1944 г. когда немецкие войска неожиданно рванулись из Арденн, и углубились на сотню километров вглубь обороны союзников, Черчилль попросил Сталина ускорить наступление советских войск. О том, что генерал Дж. Паттон[70] в три дня повернул свои 12 дивизий, прогрызавшие линию Зигфрида, с фронта на юго-восток, фронтом на север и атаковал с юга прорвавшуюся армию немцев, удержал Гасконь, ими почти окруженную, и тем поставил армии прорыва под угрозу окружения, советская пресса не сообщила. Не сообщила и о том, что в первый же бестуманный день авиация союзников, наконец, смогла взлететь и истребить все движущиеся немецкие колонны танков и грузовиков, далее и одиночно движущиеся машины. Не сообщила и о том, что Гитлер уже 4.1.1945 г. приказал вывести войска (вернее их остатки) из зоны прорыва, тогда как советское наступление (от Вислы до Одера) началось только 12.1.1945 г.

И в дальнейшем союзники проявляли нежнейшую почтительность к Сталину. Так, танковая дивизия Симпсона[71] в конце апреля, двигаясь к Берлину и не видя никакого противника, остановилась на ранее договоренной линии Эльба-Фульда, хоть могла беспрепятственно вкатиться в Берлин. Мы не намерены перечислять здесь многочисленные ошибки немецких и союзных войск. Пора приступить к объяснению низкопоклонства Англии, США, Франции, оно очень просто: США несли огромные потери на своем втором фронте в войне с Японией. Япония ввела неожиданное, грозное оружие, камикадзе, летчиков-самоубийц: к обоим крыльям крупного самолета подвешивались два маленьких, несущих каждый бомбу весом в тонну. Подойдя на дальность 100—150 км до цели, большой самолет отцеплял маленькие, одновременно переводя бомбы на боевой взвод, оба малых самолета мчались на цель и таранили ее. На последнем этапе войны таким образом серьезно пострадало или было потоплено около 170 кораблей США, причем камикадзе, конечно, выбирали добычу покрупней. В США, где сначала затею с камикадзе высмеивали, хоть и уставили палубы своих кораблей зенитками, впоследствии признали, что если бы камикадзе были бы пущены в дело пораньше, когда Япония еще располагала хорошими самолетами и летчиками, то военный флот США приближаться к берегам Японии не смог бы. Атомная бомба еще не была испробована, и никто не знал точно, чем ее испытания закончатся.

В этих условиях правительства США и Англии, Рузвельт и Черчилль, вынуждены были соглашаться с любыми требованиями Сталина. Они знали его тотальную беспринципность, коварство и злобность, понимали, что советский народ ни на какой протест неспособен и, следовательно, Сталин точно также может заключить с Японией договор о дружбе и ненападении, может поставить еще больше горючего и припасов, чем он поставил после договора 1939 г. фашистской Германии, да еще самолеты в придачу. Япония станет неприступной и сохранит за собой Французский Индокитай, Голландскую Ост-Индию, тихоокеанские острова. Сознание, что Сталин способен и на это, а советский народ промолчит, как в 1939 г., заставило уступить СССР при превращении Польши, Восточной Германии, Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии в сателлитов Москвы, отступать и от линий, достигнутых в Германии. И эта эра подчиненности кончилась только после капитуляции Японии. Кстати советская пресса не оповестила граждан СССР, что эту капитуляцию вынудили прежде всего атомные взрывы, не будь их, оккупация Маньчжурии и Северной Кореи обошлись бы не в 30 000 убитых и раненых в местных боях с японцами, а в добрый миллион-два новых потерь.

Ни в коем случае нельзя доверять дошедшим до нас легендам о государственной мудрости, благости, справедливости властительного мерзавца: надо всматриваться в его дела. Если изверг безгранично жесток, располагает армией, сокрушающей соседей, имеет армию щедро награждаемых доносчиков и палачей, то его подданные должны приложить все усилия, чтобы искренне, нелицемерно полюбить его и вдохнуть эти же чувства в своих родных и близких: лицемерие будет быстро разгадано и тогда всех ждет мучительная смерть, дыба, кол, колесование, сдирание кожи, костер, распятие, повешение вниз головой. Испанцы искренне возлюбили инквизицию, аутодафе, создали поговорку: «не будет второго Филиппа Второго». Народы Советского Союза искренне возлюбили Сталина, который обошелся стране в 55—65 миллионов жизней и привел ее на грань экономического развала, на грань третьей мировой войны. Мало кто осознает, что и сама смерть Сталина была вызвана тем, что он понял в начале 1953 г., что зарвался, что все «свободные» нации мира готовы выступить против него, кто подлинно с оружием в руках, кто символически.

Вся эта история разыгралась на протяжении одного единственного десятилетия. Но «культ» продолжался 30 лет и сопровождался и негативным, и позитивным социальным отбором неслыханной интенсивности.

А теперь наиглавнейший вопрос, почему все же были так любимы народами Нерон, Аттила, Чингисхан, Тимур, Иоанн Грозный, Иосиф Сталин и другие истребители? По очень простой причине: каждый подданный, если не хотел сам быть посаженным на кол со всей родней (сожженным, утратить всю кожу и т. д. и т. п.) должен был внушить себе и всем близким, своему роду и племени совершенно искреннюю пылкую любовь к владыке, у которого было предостаточно шпионов и доносчиков. Лицемерная, неискренняя любовь была совершенно недостаточной, никакое лицемерие и притворство не укрылось бы от разоблачения. Надо было именно восторгаться, неустанно, всем и вся, абсолютно искренне. Надо было всеми силами, аргументами разума, всех чувств возлюбить. А там, глядишь, и историки последующих времен расчувствуются.

Таким образом, культ Сталина является вовсе не следствием недовольства последующими вождями, их тупостью, неумелостью, распущенностью номенклатуры, нагло проявившейся после ослабления вождей.

Культ Сталина, «культ личности», (можно поражаться мягкости формулировки) порожден прежде всего тем абсолютным незнанием своей истории, своего прошлого, которое так характерно для советского общества.

Нельзя недооценивать ни систему социального отбора, создаваемого извергами мировой истории, ни их воспитательного примера, ни порождаемых ими идеалов.

Здесь нельзя останавливаться на том, какой антигуманный переворот производили во всех этих трех направлениях изверги давних времен. Едва хватит места для рассмотрения сотворенного Величайшим Гением Всех Времен и Народов.

Для любого подъема по социальной лестнице требовалось неустанное демонстрирование бесконечной преданности идеям Ленина-Сталина и их делу, построению социализма и коммунизма. Требовалось и абсолютное повиновение директивам, идущим сверху. А сверху непрерывным потоком шли указания, директивы, выполнение которых явно шло вразрез с элементарным чувством гуманности и человеческого достоинства. Человек, не желающий все это выполнять, не мог ни вступить в компартию, ни получить возможность реализовать свой творческий потенциал. Но зато человек, который «соответствовал», мог быстро подниматься вверх по социальной лестнице, проходя благополучно через все сита.

Пока был Сталин, вся созданная таким образом номенклатура воздерживалась от самообогащения, «хозяин» был в этом отношении очень строг, а осведомителей хватало. Но чем дольше «номенклатура» воздерживалась при Сталине от хищений, тем активнее она (конечно не вся) занялась хапежом после его смерти. Но, конечно, хищение денег, дач, машин имело совершенно ничтожное значение по сравнению с развязавшимся диким карьеризмом. Дело в том, что занятие высокого поста сразу создавало большие возможности эксплуатации.

Любопытно и очень просто просмотреть, как эта эксплуатация, по сути ее непосредственно попадавшая под те статьи Уголовного Кодекса, в которых рассматривается использование служебного положения в личных корыстных целях, осуществлялась в науке. Например, академик или член-корреспондент АН мог прямо давать поручение подчиненному ему зауряд-профессору или заведующему лабораторией написать для него научную статью или даже целую книгу, которая затем публиковалась от имени академика или члена-корреспондента; истинный автор либо оказывался соавтором, либо просто получал благодарность в предисловии, но затем получал какие-то блага. Заведующий лабораторией или старший научный сотрудник становился соавтором экспериментальной работы. Можно было бы на множестве примеров продемонстрировать, как с повышением в должности научный работник начинал резко повышать свою продуктивность, становясь соавтором исследований все большего числа своих подчиненных. Повышение в должности, присвоение более высокой степени или звания (доктор наук, старший научный сотрудник) сразу повышало эксплуатационные возможности; высокая должность, степень, звание давало как бы власть над средствами производства; руководитель свободно мог урезать лабораторное оборудование, реактивы, техническую помощь, которой располагал подчиненный, мог не пропустить его статью или книгу в печать, прямо или намеком потребовать включения себя в соавторы и, продолжая эту тактику несколько лет, «вырасти» в ученого с очень длинным списком «своих» работ.

Этот прием, в досталинские времена и даже в сталинские, считавшийся недостойным, стал затем применяться необычайно широко. Начало этой системе вымогательств было положено еще в середине тридцатых годов, когда в центральной печати появилось несколько статей, в которых указывалось на антипатриотичность публикации за границей научной статьи до того, как она была опубликована в советском журнале. Указывалось, что нужно сделать и русский язык международным языком науки. Все выглядело вполне чинно. Но на самом деле, при малочисленности советских журналов по любой специальности, и при том, что в редколлегиях журналов оказывались часто вовсе не крупные ученые, а проворная молодежь, представлявшая интересы той или иной камарильи, реализационные возможности подлинно творческих ученых резко снизились. В прошлом он, проделав экспериментальную или теоретическую работу, создав любопытную гипотезу или теорию, самолично или с некоторой помощью коллеги, знающего иностранный язык, переводил работу на немецкий, английский или французский, просто по почте посылал статью в зарубежный журнал соответствующего профиля и знал, что работа попала в кругооборот материалов. Конечно, никому и в голову не пришло бы отсылать какой-то брак: этот брак был бы вскоре опровергнут каким-либо зарубежным специалистом. При новых порядках, отправляя <статью> в отечественный журнал, исследователь попадал в зависимость от той или иной мафии, имевшей своего представителя в редколлегии журнала. Статья направлялась специально «на зарез» рецензенту, и, пропутешествовав порядочное время «от Понтия к Пилату», отвергалась или теряла большую часть ценности из-за морального износа. <...>

 

 

Нечаевщина

Некий, юрист по образованию, активный банковский работник в период 1-ой мировой войны ежевечерне получал новейшие известия по телефону из Петрограда. В связи с этим, а также в связи с общим либеральным настроением, в квартире бывало много молодежи и людей постарше, самых различных политических взглядов, а среди них бродил, развесив уши, еврейский мальчуган, с повышенным интересам к событиям, с глазами, лезущими на лоб от любопытства, и с ушами, по этой же причине растянутыми от пола до потолка, ежели дозволено такое приведение в соответствие с внутренним содержанием. Мальчуган, прочитав лет в 7—8 «Джунгли» Э. Синклера[72] стал (и остался) сложившимся социалистом. Может быть поэтому у него лет на 70 засел в памяти ответ одного «кадета» («конституционного демократа»; и такие некогда водились) какому-то эсеру: «Модель Абрамович, свойственник нашего хозяина, имеет с полмиллиона денег. Вместо того, чтобы тихо стричь ежегодно купонов тысяч на 25 рублей, он строит участок дороги верст на 250 длиной и получает лишних 50 тысяч Вашей прибавочной стоимости. Вся бухгалтерия хранится у него в голове, да в перетертой записной книжке. Все управление постройки — его сын, инженер, да кассир, да артельщик и три десятника на сколько-то тысяч грабарей и рабочих. При социализме будет египетская пирамида, которая скушает не 50 тысяч, а целый миллион Вашей прибавочной стоимости, а ремонта Ваша железная дорога будет требовать чаще, чем капиталистическая». Конечно, кавычки поставлены не вполне законно, мальчишка вспомнил лишь общий смысл, когда услышал, что управленческий аппарат в СССР насчитывает 18 миллионов человек. По памяти, ответ одного «консерватора» революционеру в «Бесах» Достоевского: «Дай Вам власть, так Вы пушки на народ направите» (выверить цитату). А ведь «Бесы» построены на вполне реальном фактическом материале — на Нечаеве, на посылке им в Россию компрометирующих писем лицам, сочувствующим революции, дабы тех заарестовала жандармерия или охранка и тем подтолкнула на решительные действия. Возник грандиозный процесс.

Нечаев, обманным путем забравшийся в доверенные лица Бакунина, выпустил свой «Катехизис революционера» (настолько гнусный, что он был перепечатан в «Правительственном вестнике», чтобы отпугнуть всех элементарно порядочных людей от революционеров).

Общественное мнение, возмущенное поведением Нечаева, заставило Нечаева вернуться в Россию для той революционной деятельности, ради которой он других сажал в тюрьмы. Он вернулся, поагитировал, а потом организовал убийство спорившего с ним студента Петровской академии Иванова, якобы агента охранки.

Убийство было раскрыто, виновники отданы под суд, Нечаев сбежал в Швейцарию, правительство которой, однако, выдало Нечаева царскому правительству как уголовника-убийцу. Нечаева поместили в Алексеевский равелин, где он затеял новую провокацию для своего собственного возвеличения, явно обреченную на провал. Провал искалечил штук 50—60 человеческих жизней (туповатая охрана равелина, обманом втянутая Нечаевым в пособничество ему), Нечаева же посадили в такую камеру, где он вскоре должен был умереть.

Что генетически Нечаев происходит прямо от Герострата, несомненно. Но вот можно ли отнести к прямым потомкам Нечаева тех, кто требовал абсолютного подчинения членов партии ее руководителям, предстоит еще тщательно изучить и доказать. Представляется, что луч исторических исследований не должен обходить вопрос, почему за убийство немецкого посла в России, графа Мирбаха, были сметены с лица земли эсеры, тогда как физический убийца графа Мирбаха, сотрудник ЧеКа Блюмкин еще десять лет спустя процветал в генералах от чекизма. <...>

 

 

Исайя Берлин. «Русские мыслители» (1978)[73]

I. Berlin (1978) в своей книге «Русские мыслители» описывает феномен русской интеллигенции, которая стала самым крупным целостным русским вкладом в социальное изменение мира. Автор охватывает период с 1840 по 1880 г., уделяя большие главы Л. Н. Толстому, роялисту Жозефу де Местру, Герцену, Бакунину, зарождению русской интеллигенции под влиянием немецкого романтизма, гегельянства, Пушкина, Гоголя, Белинского, Герцена, народничества, Тургенева; и из этой книги можно почерпнуть много неожиданного или забытого. Так Герцен в письме Мадзини: «С тринадцати лет я служил одной идее, одному знамени в войне против всякого навязанного авторитета, против всякого рода лишения свободы, во имя абсолютной независимости индивида». <…>

В ответ на бесклассовую идиллию в «Коммунистическом манифесте» Энгельса, Герцен пишет («С другого берега»): «Социализм будет проходить все свои фазы, покуда не достигнет своих собственных крайностей и абсурдностей. Затем опять из титанической груди взбунтующегося меньшинства раздастся вновь вопль отрицания. Вновь разразится смертельная схватка, в которой социализм займет место сегодняшнего консерватизма и будет разгромлен предстоящей революцией, еще нами не видимой». Стр. 100: «Социализм ни невозможен, ни неизбежен, и дело верящих в свободу — предупредить его вырождение в буржуазное филистерство или коммунистическое рабство. Жизнь ни хороша, ни плоха, люди есть то, чем они себя делают. <...>

Зарождение русской интеллигенции, «которому суждено было иметь всемирные социальные и политические следствия» (стр. 115), относится к периоду 1838—1848 гг., когда русскими умами стали владеть Белинский, Тургенев, Герцен, затем Толстой, Гончаров, Достоевский и начало проникать в Россию учение Маркса. То, что именно интеллигенция, мыслители, общие идеи играют огромную роль, прекрасно поняли впоследствии нацисты, которые сразу позаботились об уничтожении интеллектуальных вождей в завоеванных странах, считая их самыми опасными личностями на их пути. <...>

Пожалуй, величайшим умом эры становления русской интеллигенции был Герцен. Он утверждал тезис о могучей силе идеологических абстракций над человеческими жизнями. Но вместе с тем заявил, что любая попытка объяснить поведение человека любой абстракцией, или посвятить человеческие жизни абстракции, пусть самой благородной — справедливость, прогресс, цивилизация — всегда приводит в конце концов к мукам и человеческим жертвам, и что попытки ввести индивидов в рациональные схемы, привести к теоретическому идеалу, пусть по самым высоким мотивам, приведет в конце концов к страшному изуродованию людей, к политической вивисекции во все возрастающей мере. «Это приведет только к освобождению одних за счет порабощения других и к политической вивисекции во все большем масштабе». «Старая тирания будет заменена новой, иногда гораздо более уродливой — установлением рабства универсальным социализмом, например, вместо рабства универсальной Римской церкви». <...>

В своем политическом завещании Герцен утверждал, что нельзя принуждать одно поколение к роли средства для благополучия его отдаленных потомков, благополучия ни в коем случае не достоверного. «Далекая цель — надувательство и обман». Реальные цели должны быть ближе: «самое большее — заработок рабочего или радость от выполненной работы». <...>

Все проходит, но то, что проходит, может иногда вознаградить человека за все его страдания… Так отвечает Герцен всем тем, кто, подобно Мадзини или социалистам его времени, призывал к нынешним жертвам и страданиям ради национальности, или человеческой цивилизации, или социализма, либо справедливости или человечества — если не в настоящем, то в будущем. Герцен это яростно отрицал. Смысл борьбы за свободу — это не свобода завтра, это свобода сегодня, свобода живых личностей с их собственными индивидуальными целями, целями, за которые они движутся и борются, может быть, умирают, цели, которые для них священны. Подавлять их свободу, их стремления, разрушать их цели ради какого-то нелепого счастья в будущем, которое нельзя гарантировать, о котором мы ничего не знаем, которое является результатом какого-то грандиозного метафизического построения, которое само стоит на песке, для которого нет логической, эмпирической или какой-либо другой рациональной гарантии — делать это, во-первых, вслепую, потому что будущее ненадежно; во-вторых, это преступно, потому что нарушает единственные моральные ценности, которые мы знаем; потому что оно растаптывает человеческие потребности во имя абстракций — свободы, счастья, справедливости, фантастических обобщений, мистических звуков, превращенных в идолы наборов слов.

Почему ценна свобода? Потому что она цель в себе, потому что она то, что есть. Жертвовать ею — это просто человеческое жертвоприношение. Это последняя проповедь Герцена, и из нее он делает вывод, что одно из глубочайших современных несчастий — это погружение в абстракции вместо реальностей. Для Герцена одним из величайших грехов, который кто-либо может совершить — это перенести ответственность со своих собственных плеч на какой-то неопределенный будущий строй и во имя чего-то, что может никогда не произойти… <…>

«Нельзя остановить интеллект», — писал Герцен в своей последней блестящей статье, — «потому что у большинства отсутствует понимание, тогда как меньшинство им злоупотребляет <…>. Дикие вопли — закрыть книги, изгнать науку и двинуться в какую-то бессмысленную разрушительную битву — это самый насильственный и вредный вид демагогии. За ним последует взрыв самых диких страстей… Нет! Великие революции не достигаются разнуздыванием низменных страстей! <…> Я не верю в серьезность людей, предпочитающих грубую силу и разрушение развитию и достижению соглашений. <…> Нужно открывать людям глаза, а не вырывать их».

Что до Чехова, то он однажды сказал: «Дело писателя не давать решения, а лишь описывать положение так правдиво, так справедливо отнестись ко всем сторонам вопроса, чтобы читатель больше не мог избегать его».

«Сомнения, поднятые Тургеневым, не улеглись, <…> с его времен дилемма обострилась и стала всемирной, всеобщей».

Из всего рассказанного И. Берлиным о Герцене может создаться впечатление, что он был очень проницательным, осторожным либералом, постоянно готовым бороться на два фронта, видевшим главное счастье человечества в личной и индивидуальной свободе, оттесняющим экономические и политические неустройства на второй план. Без малого близкое впечатление может создаться о Тургеневе. В действительности же Тургенев в своих «Записках охотника» впервые, чисто художественными средствами, показал жизнь деревни, крестьян и крестьянок, впервые оповестил «общество», т. е. интеллигенцию, зажиточных горожан, дворянство, чиновничество, двор об их нуждах и нужде, сделал это без нажимов и компрометирующих преувеличений.

Герцен же был совершенно неустрашимым бойцом с более чем неподкупной совестью, устойчивый к любой демагогии, борющийся против любой несправедливости. Когда началось восстание в Польше, очень непопулярное в России (вспомним давнее «Клеветникам России» Пушкина), Герцен горячо, решительно встал за освобождение Польши. Ради борьбы за то, что он считал правым делом, он пошел на полную утрату популярности в России, на то, что его «Колокол», который раньше зачитывали до дыр, читал сам государь, «Колокол», упоминание в котором пугало любого чинушу и даже высоких персон, потерял…[74]

 

 


1. В январе 1988 я принесла В. П. Эфроимсону рукопись книги «В начале было детство». Он читал ее в Кардиоцентре, едва начав оправляться после тяжелейшего сердечного приступа, повлекшего за собой отек легких. Разбирая каждую главку в отдельности (этот разбор опубликован в книге с одноименным названием), он попутно писал о своем. Именно эти «попутные» замечания и включены в данную публикацию.

2. В январе 1988 я впервые после 20 лет невыпуска за границу улетела в Чехословакию, чтобы исследовать историю детских рисунков из концлагеря Терезин и искать сведения о Фридл Дикер-Брандейс.

3. Блюма Вульфовна Зейгарник (1900—1988) — психолог, основательница советской пато­психологии.

4. Институт биологии развития им. Н. К. Кольцова.

5. Эфроимсон прищепил к этой странице записку: «Система домашнего обучения языкам, разработанная в ФРГ фирмой Sita, оказалась столь успешной, что фирма предложила испытывать 10 дней ее метод бесплатно дома и, если результат окажется неудовлетворительным, возвращать прибор фирме без всякой оплаты. Заказчик оплачивает стоимость прибора для основного обучения одному из языков (195 марок) только в случае успеха. Полный многоязычный набор стоит 600 марок. Как видно, обучать языкам можно и с выгодой для фирмы. Что знает о приборе Sita АПН СССР? Следовало бы поинтересоваться, что это за прибор, и выписать несколько штук в СССР».

6. Николай Сергеевич Мюге — биолог из Института биологии развития им. Н. К. Кольцова.

7. См. примеч. 1 на с. 200 в № 5.

8. Имеется в виду «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» (не Эфрона).

9. «Корабль» (1943), роман английского писателя С. С. Форестера (1899—1966).

10. Н.?Тихонов. Поэма «Дорога», 1925.

11. Исаак (Исай) Израилевич Презент (1902—1969) — ученый и педагог, автор работ по марксистской методологии науки. С его именем ассоциируется история лысенковщины.

12. Николай Иванович Нуждин (1904—1972) — генетик, с 1935 сотрудник Института генетики.

13. Х. Ф. Кушнер — с 1941 по 1976 зав. лабораторией сравнительной генетики в Институте генетики.

14. Александр Васильевич Топчиев (1907—1962) — химик-органик, организатор науки, академик АН СССР (1949), главный ученый секретарь Президиума АН СССР (1949—1959), вице-президент АН СССР (1958—1962).

15. Лев Зиновьевич Копелев (1912—1997) — критик, переводчик, мемуарист, правозащитник, в 1945 арестован, в 1954 освобожден, в 1956 реабилитирован, в 1981 лишен советского гражданства и жил в ФРГ.

16. Лев Евсеевич Тимен (1908—1973).

17. Николай Николаевич Жуков-Вережников (1908—1981) — академик АМН СССР, микро­биолог, иммунолог.

18. Мнение Бориса Викторовича Раушенбаха (1915—2001), одного из основоположников отечественной космонавтики, занимавшегося также теорией перспективы в изобразительном искусстве, приводится по статье Ю. Алексеева «Двадцать тысяч степеней свободы»: «Пути в незнаемое: писатели рассказывают о науке». Вып. 20. М., 1986. С. 57.

19. Груня Ефимовна Сухарева (1891—1981) — основоположник детской психиатрии в СССР. Известна первым в научной литературе описанием детского аутизма (1925).

20. Соавтор В. П. Эфроимсона по книге «Генетика Олигофрений, Психозов, Эпилепсий», 1978.

21. Арнольд Джозеф Тойнби (1889—1975) — британский историк, философ истории, культуролог и социолог.

22. Барбара Вертхайм Такман (1912—1989) — американская писательница и историк. «Августов­-ские пушки» (1963) — бестселлер о предпосылках и первом месяце Первой мировой войны.

23. Марнская битва — один из ключевых моментов Первой мировой войны. Книга Б. Такман «Первый блицкриг. Август 1914» заканчивается в канун Марны, вечером 4 сентября, когда «неслышно перевернулась и открылась новая страница мировой войны».

24. У Киплинга: «Spirit of great Lord Wolseley, who is on that mountain top?» Строчка из стихотворения «A Code of Morals» («Моральный кодекс», 1886).

25. Педагогическая генетика (1976; 15 печ. л.). Эфроимсон. П. В. Педагогическая генетика. Родословная альтруизма, М., 2003.

26. В 1932 Эфроимсон сформулировал принцип равновесия между скоростью мутационного процесса и скоростью отбора в популяциях человека и на этой основе впервые предложил способ оценки частоты мутирования рецессивных сублетальных генов. Открытие было высоко оценено будущим Нобелевским лауреатом, американским генетиком Германом Мёллером, работавшим в те годы в СССР. В декабре 1932 Эфроимсон был арестован и осужден на три года лагерей в Горной Шории (Кемеровская область). Герман Джозеф Мёллер пытался защитить Эфроимсона, что следует из его письма, написанного 16 мая 1934: «Всем, кого это может касаться. Настоящим заявляю, что по моему твердому убеждению биологические работы Владимира Павловича Эфроимсона представляют высокую научную ценность. Несмотря на его молодость, результаты его исследований, которые он к настоящему времени опубликовал, представляются мне исключительными и свидетельствуют об уме большой проницательности и творческой силы. Кроме как с научной стороны я совсем не знаю Эфроимсона, но ежели бы другие соображения позволили, я хотел бы надеяться, что ему будет дана возможность продолжать вносить свой вклад в науку». Кешман Елена. «Ветвь человеческая». Набросок биографии (Библиотека Якова Кротова. Сайт. 1997).

27. Николай Константинович Беляев (1899—1937) — биолог, в 1925—1929 работал в Институте экспериментальной биологии, в 1929 — в Среднеазиатском институте шелководства и шелковедения, в 1932—1937 — зав. отделом генетики и селекции в Закавказском институте шелководства. В августе 1937 арестован и 10 ноября расстрелян.

28. Сергей Сергеевич Станков (1892—1962) — ботаник, в 1948—1959 зав. кафедрой геоботаники биологического факультета МГУ.

29. Александр Александрович Жученко (1935—2013) — генетик, селекционер, доктор био­логических наук, член-кор. АН СССР (1979), действительный член ВАСХНИЛ (1985).

30. Иосиф Абрамович Рапопорт (1912—1990) — ученый-генетик, открывший химический мутагенез.

31. Луиза Вольдемаровна — немка-воспитательница из Баку, в ее детские группы водили мою маму, а потом и меня.

32. Роман «A Bend in the River» (1979). Автор — Видиадхар Сураджпрасад Найпол (1932—2018) — британский писатель индийского происхождения, выходец с Тринидада, лауреат Нобелевской премии по литературе (2001). Сережа очень любил этого писателя и подарил его книгу Владимиру Павловичу. В то время Найпол еще не был переведен на русский.

33. «Экстракта» не получилось. И первое издание книги вышло без отзыва Эфроимсона. По словам Е. А. Изюмовой (Кешман), «рецензия Владимира Павловича — совсем не рецензия. Это размышления о „самом главном“ очень хорошего, очень умного, очень доброго, тонкого, талантливейшего человека, которого мы с вами потеряли. Мне кажется, что Владимир Павлович, будь он жив, обрадовался бы, увидев свое имя рядом с именем Лены Макаровой, чье творчество он очень высоко ценил».

34. Александр Александрович Малиновский (1909—1996) — ученый и философ, специалист в области биологии и генетики, теории и практики применения системного подхода и кибернетики.

35. Юрий Андреевич Жданов (1919—2006) — химик, философ, с 1947 по 1952 зав. Сектором науки отдела пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), сын А. А. Жданова.

36. Шалва Юстинович Чхеидзе (1902—?) — с 1932 один из создателей шелководческой отрасли в Грузии, посвятил ей более 30 лет. Чхеидзе — древний имеретинский княжеский род, однако, принадлежал ли к нему Ш. Ю. Чхеидзе у нас сведений нет.

37. Соломон Григорьевич Левит (1894—1938) — основоположник советской медицинской гене­тики, создатель Медико-генетического института в Москве. Расстрелян 29 мая 1938.

38. «Это была чудовищная жизнь. Мы страшно голодали. Проголодать слишком долго и слишком сильно было очень опасно, потому что после этого было бы очень трудно вырабатывать норму. Работа была очень тяжелая: прокладывалась дорога в Горную Шорию. Надо было срывать целые холмы земли и заваливать ею ущелья. Тачка, лопата… Зимой — аммонал, потому что глина смерзалась, взять ее можно было только ломом. Надо было вырабатывать норму, вернее 125 % нормы, чтобы получить 1100 г. хлеба. 1100 г. хлеба — это 1870 калорий. Приварок был ничтожный, может быть 600 калорий. А за день работы расходовалось 4,5—5 тысяч калорий. Была прямая зависимость между тем, сколько человек съест и сколько «сработает», поэтому все силы уходили только на работу. Ничего, никаких человеческих чувств не оставалось. Самое унизительное в голоде это то, что он не дает ни о чем думать, кроме голода» (Интервью Е. А. Кешман с В. П. Эфроимсоном: Эфроимсон В. П. Гениальность и генетика. М., 1998. С. 473).

39. Василий Васильевич Парин (1903—1971) — физиолог, академик АН СССР.

40. Игорь Евгеньевич Тамм (1895—1971) — физик-теоретик, лауреат Нобелевской премии по физике.

41. Теофилус Пейнтер (1889—1969) — американский зоолог и цитогенетик, член Национальной АН США.

42. Запись на полях: «Если все сие — идиотство, выкинете».

43. Артур Уэлсли, 1-й герцог Веллингтон (1769—1852) — английский полководец, его главным военным достижением стала совместная с Г. Л. Блюхером, победа над Наполеоном при Ватерлоо.

44. Роберт Браунинг (1812—1889) — английский поэт и драматург.

45. Эрнст Кречмер (1888—1964) — немецкий психиатр и психолог, создатель типологии типов строения тела и их связи с психическими болезнями, а также типов темпераментов.

46. Игнац Филипп Земмельвейс (1818—1865) — венгерский врач-акушер, один из осново­положников асептики.

47. Израиль Иосифович Агол (1891—1937) — ученый-генетик, философ биологии. Арестован в Киеве в декабре 1936 по обвинению во вредительстве. Расстрелян.

48. Н. Н. Майский — постоянный соавтор Н. Н. Жукова-Вережникова.

49. Очевидно, сам В. П. Эфроимсон — аллегорический «соавтор», то есть записывающий свидетель происходящего.

50. См. примеч. 2 на с. 187.

51. Николай Иванович Нуждин (1904—1972) — биолог, генетик; член-корреспондент АН СССР.

52. Сос Исаакович Алиханян (1906—1985) — генетик, в 1931—1948 работал в МГУ на кафедре генетики, участник дискуссий с лысенковцами в 1939 и 1948. После августовской сессии ВАСХНИЛ был уволен, работал во ВНИИ пенициллина.

53. Николай Николаевич Блохин (1912—1993) — хирург-онколог, академик АН СССР и АМН СССР.

54. Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский (1900—1981) — биолог, генетик.

55. Марк Леонидович Бельговский (1906—1959) — генетик, ученик Ю. А. Филипченко и Г. Д. Мёллера.

56. На предыдущей конференции по медицинской генетике в кулуарах к генетику М. Г. Цубиной подошел Васильев, дельная правая рука Президента АМН Блохина и спросил, кто такое по ее мнению Жуков-Вережников. М. Г. Цубина ответила односложно: «Прохвост». Васильев: «Вы жестоко ошибаетесь. Он очень опасный уголовник». Мнения ученых, как видно‚ разошлись‚ но не абсолютно диаметрально. Важно другое: Блохин был в курсе дела.

57. Левон Оганесович Бадалян (1929—1994) — невролог, автор монографии «Наследственные болезни у детей» (1971) и единственного в стране учебника «Детская неврология» (1975).

58. Николай Павлович Бочков (1931—2011) — медицинский генетик.

59. Примечание на полях: «Все это очень приблизительно. Надо выписать из Сухово-Кобылина „Смерть Тарелкина“ дословно». Выписываем: «Итак, не стало Тарелкина!.. Всегда и везде Тарелкин был впереди… Когда несли знамя, то Тарелкин всегда шел перед знаменем; когда объявили прогресс, то он стал и пошел перед прогрессом — так, что уже Тарелкин был впереди, а прогресс сзади!»

60. Моисей Гдальевич Пятигорский (1898—1998). А. М. Пятигорский пишет: «Отца в июле 1941 срочно, не дав собраться, отправили на Урал, на самый крупный снарядный завод Советского Союза и, как потом американцы писали, один из самых крупных в мире. Знаменитый завод номер 63. Нижний Тагил. И я помню, как отец говорил: “Вот, сынок, я вернулся к своему истинному делу”. Он это обожал… Был советский выдвиженец. Технический чисто. Человек был слабого здоровья, всю жизнь мучился, эмигрировал. Потом из Израиля я его взял к себе в Англию, когда совсем стал он плохой. И подумайте: из-за слабого здоровья не дотянул семь месяцев до ста лет» (http://www.jewage.org/wiki/ru/Profile: P0662871008).

61. Александр Моисеевич Пятигорский (1929—2009) — философ, востоковед, индолог, буддолог, писатель. Один из основателей Тартуско-московской семиотической школы, автор текстовой модели коммуникации.

62. Вячеслав Петрович Елютин (1907—1993) — ученый-металлург, педагог, министр высшего образования СССР в 1954—1959 гг., министр высшего и среднего специального образования СССР в 1959—1985. Член-кор. АН СССР (1962).

63. Примеч. на полях: «Продолжение отрывка об Ин-те стали, о Елютине и Пятигорском».

64. Всеволод Николаевич Столетов (1906—1989) — биолог, государственный деятель.

65. Михаил Васильевич Хвастунов (1920—1978) — журналист, пропагандировавший пре­имущества советской науки перед западной.

66. Примеч. на полях: «Кажется, есть более краткий вариант. Не дублировать!»

67. Александр Борисович Горбатый-Шуйский — воевода, руководивший взятием Казани, ее первый наместник, в 1565 казнен вместе с сыном. Приводимые Эфроимсоном цифры жертв и подробности истязаний в Великом Новгороде и Москве носят мифический характер, но сами расправы Грозного были повсеместно зверскими (Ред.).

68. Михаил Эммануилович Козаков (1897—1954) — прозаик и драматург. «Девять точек» (1929).

69. По современным оценкам цифра сильно завышена — в 4—5 раз

70. Джордж Смит Паттон-младший (1885—1945) — генерал американского штаба.

71. Имеется в виду американская 9-я армия генерал-лейтенанта Уильяма Х. Симпсона (1888—1980).

72. Энтон Синклер (1878—1968) — американский писатель, роман «Джунгли» («The Jungle», 1906).

73. Примечание на полях: Berlin I. (1978) Цитировать не следует, надо изложить самостоятельно.

74. Примечание внизу: «Где-то затерялся конец». На обороте: «Может быть, эту-то рукопись, если только она Вам не в масть, надо будет вернуть мне. В. Эфр.». Оригиналы рукописей В. П. Эфроимсона ныне хранятся в США: Отдел редких книг и рукописей библиотеки им. Хесбурга.Университет Нотр-Дам (University of Notre Dame du Lac).

Анастасия Скорикова

Цикл стихотворений (№ 6)

ЗА ЛУЧШИЙ ДЕБЮТ В "ЗВЕЗДЕ"

Павел Суслов

Деревянная ворона. Роман (№ 9—10)

ПРЕМИЯ ИМЕНИ
ГЕННАДИЯ ФЕДОРОВИЧА КОМАРОВА

Владимир Дроздов

Цикл стихотворений (№ 3),

книга избранных стихов «Рукописи» (СПб., 2023)

Подписка на журнал «Звезда» оформляется на территории РФ
по каталогам:

«Подписное агентство ПОЧТА РОССИИ»,
Полугодовой индекс — ПП686
«Объединенный каталог ПРЕССА РОССИИ. Подписка–2024»
Полугодовой индекс — 42215
ИНТЕРНЕТ-каталог «ПРЕССА ПО ПОДПИСКЕ» 2024/1
Полугодовой индекс — Э42215
«ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ» группы компаний «Урал-Пресс»
Полугодовой индекс — 70327
ПРЕССИНФОРМ» Периодические издания в Санкт-Петербурге
Полугодовой индекс — 70327
Для всех каталогов подписной индекс на год — 71767

В Москве свежие номера "Звезды" можно приобрести в книжном магазине "Фаланстер" по адресу Малый Гнездниковский переулок, 12/27

Владимир Дроздов - Рукописи. Избранное
Владимир Георгиевич Дроздов (род. в 1940 г.) – поэт, автор книг «Листва календаря» (Л., 1978), «День земного бытия» (Л., 1989), «Стихотворения» (СПб., 1995), «Обратная перспектива» (СПб., 2000) и «Варианты» (СПб., 2015). Лауреат премии «Северная Пальмира» (1995).
Цена: 200 руб.
Сергей Вольф - Некоторые основания для горя
Это третий поэтический сборник Сергея Вольфа – одного из лучших санкт-петербургских поэтов конца ХХ – начала XXI века. Основной корпус сборника, в который вошли стихи последних лет и избранные стихи из «Розовощекого павлина» подготовлен самим поэтом. Вторая часть, составленная по заметкам автора, - это в основном ранние стихи и экспромты, или, как называл их сам поэт, «трепливые стихи», но они придают творчеству Сергея Вольфа дополнительную окраску и подчеркивают трагизм его более поздних стихов. Предисловие Андрея Арьева.
Цена: 350 руб.
Ася Векслер - Что-нибудь на память
В восьмой книге Аси Векслер стихам и маленьким поэмам сопутствуют миниатюры к «Свитку Эстер» - у них один и тот же автор и общее время появления на свет: 2013-2022 годы.
Цена: 300 руб.
Вячеслав Вербин - Стихи
Вячеслав Вербин (Вячеслав Михайлович Дреер) – драматург, поэт, сценарист. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Ленинградского Малого театра оперы и балета, Ленинградской областной филармонии, заведующим редакционно-издательским отделом Ленинградского областного управления культуры, преподавал в Ленинградском государственном институте культуры и Музыкальном училище при Ленинградской государственной консерватории. Автор многочисленных пьес, кино-и телесценариев, либретто для опер и оперетт, произведений для детей, песен для театральных постановок и кинофильмов.
Цена: 500 руб.
Калле Каспер  - Да, я люблю, но не людей
В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» (2018) и «Ночь – мой божественный анклав» (2019). Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики.
Цена: 150 руб.
Лев Друскин  - У неба на виду
Жизнь и творчество Льва Друскина (1921-1990), одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака (своего первого учителя) и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры.
Цена: 250 руб.
Арсений Березин - Старый барабанщик
А.Б. Березин – физик, сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в 1952-1987 гг., занимался исследованиями в области физики плазмы по программе управляемого термоядерного синтеза. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В 1989-1991 гг. работал в Стэнфордском университете по проблеме конверсии военных технологий в гражданские.
Автор сборников рассказов «Пики-козыри (2007) и «Самоорганизация материи (2011), опубликованных издательством «Пушкинский фонд».
Цена: 250 руб.
Игорь Кузьмичев - Те, кого знал. Ленинградские силуэты
Литературный критик Игорь Сергеевич Кузьмичев – автор десятка книг, в их числе: «Писатель Арсеньев. Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». br> В новый сборник Игоря Кузьмичева включены статьи о ленинградских авторах, заявивших о себе во второй половине ХХ века, с которыми Игорь Кузьмичев сотрудничал и был хорошо знаком: об Олеге Базунове, Викторе Конецком, Андрее Битове, Викторе Голявкине, Александре Володине, Вадиме Шефнере, Александре Кушнере и Александре Панченко.
Цена: 300 руб.
На сайте «Издательство "Пушкинского фонда"»


Национальный книжный дистрибьютор
"Книжный Клуб 36.6"

Офис: Москва, Бакунинская ул., дом 71, строение 10
Проезд: метро "Бауманская", "Электрозаводская"
Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 245
Многоканальный телефон: +7 (495) 926- 45- 44
e-mail: club366@club366.ru
сайт: www.club366.ru

Почта России