ИЗ НЕДАВНЕГО ПРОШЛОГО

Сергей Соловьев

Семинар на последнем этаже

О семинаре С. Ю. Маслова

1

Это было более парадоксальное время, чем может показаться с расстояния в 40—50 лет, а главное, из другой эпохи. Недаром в последние годы в публицистике иногда встречается выражение «Советская Атлантида». Но даже найдя удачное выражение, трудно верно передать не только атмосферу, но и глубинные течения в жизни страны, которой не стало. Избежать легких оценок — якобы все было главным образом хорошо или главным образом плохо. Помнить, что за всеми общественными явлениями стоят конкретные люди.

Стержень этой статьи — история семинара Сергея Юрьевича Маслова (1939—1982). Семинара «беззаконного» — в том смысле, что советская власть никогда не давала разрешения на его существование. Семинар возник на матмехе Ленинградского университета осенью 1967 г., позже собирался у Маслова на квартире и прекратил свою работу после его гибели в автомобильной катастрофе 29 июля 1982 г.

В идеале хотелось бы полностью воссоздать его историю, составить полный список докладчиков и тем докладов, по образцу достигших многого скрупулезных исследователей самиздата.^[1] К сожалению, то, что оказалось возможным в случае текстов, пусть только машинописных и рукописных, едва ли осуществимо в случае семинара, история которого никогда не была полностью зафиксирована на бумаге.

Тематика была очень свободной. Среди докладчиков можно назвать Вяч. Вс. Иванова, Григория Померанца, Лидию Гинзбург, Револьта Пименова, Александра Любищева и множество менее известных имен, включая молодых математиков из окружения самого Маслова.

В том, что семинар был именно таким, каким он остался в нашей памяти, основную роль, несомненно, сыграла личность самого Сергея Юрьевича Маслова. Да, он был очень талантливым математиком, прекрасным организатором и отличался большой широтой интересов, но не менее важно то, как в истории одного семинара отразилась эпоха.

Представление о воле и характере человека, благодаря которому существовал на протяжении многих лет сам семинар, необходимо для понимания этого феномена. Наиболее запоминающейся чертой его личности было, пожалуй, стремление понять, разобраться во всей сложности мира, в котором мы живем.

Он не избегал оценок, порой резких и бескомпромиссных, того, что видел вокруг, но эти оценки не были предвзятыми, понимание у него обыкновенно предшествовало выводам.

Многие отмечали его внешнее сходство с апостолом Павлом с известной картины Эль Греко в Эрмитаже.

2

Но все же начнем с контекста. Достаточно конкретного, непосредственно связанного с «линией жизни» самого С. Ю. Маслова и его семинара.

Чем определяются границы поколений? Несколькими особо значимыми событиями, оказавшими влияние на большинство жителей страны в определенном возрасте. Чаще всего — в юности, возрасте, для которого свойственна особая острота впечатлений и одновременно — желание все осмыслить и понять. Для С. Ю. Маслова и его друзей к таким событиям, наверное, можно отнести ХХ съезд в 1956‑м и запуск спутника в 1957‑м. А для его родителей? 1937-й? Войну?

Родился С. Ю. Маслов в Ленинграде перед самой войной, 10 июня 1939 г.

Родители: Юрий Сергеевич Маслов (1914—1990) и Сарра Семеновна Лашанская-Маслова (1916—1990). Участники Великой Отечественной войны.

Ю. С. Маслов — выдающийся языковед-теоретик, основатель аспектологической школы в языкознании, специалист по германским и славянским языкам…

С 1941 по 1945 г. в действующей армии. Воевать начал на Северо-Западном фронте. В сентябре 1944-го, будучи майором Советской армии, впервые побывал в Болгарии. Болгария сыграла огромную роль в его жизни и работе. За заслуги перед болгарской культурой в 1963 г. он был награжден орденом Кирилла и Мефодия.

С. С. Лашанская-Маслова — один из первых советских специалистов по шведскому языку. Во время войны переводчик при Штабе Ленинградского фронта.

В автобиографии, написанной в 1970‑е годы, с гордостью за сына Юрий Сергеевич писал: «Наш сын, С. Ю. Маслов — математик, доктор физ-мат наук, работает ст. науч. сотр. одного из ленинградских нучно-исследовательских институтов».^[2]

В 1956 г. С. Ю. Маслов окончил школу и в том же году поступил на математико-механический факультет Ленинградского университета вместе с Г. В. Давыдовым и Г. Е. Минцем — все они впоследствии оказались сотрудниками группы математической логики в Ленинградском отделении Математического института АН СССР (ЛОМИ). На матмех тогда поступили и их будущие жены.

В 1961 г. в ЛОМИ была создана группа математической логики, которую возглавил один из лидеров так называемого конструктивного направления в математике Н. А. Шанин. С. Ю. Маслов, Г. Е. Минц и Г. В. Давыдов стали первыми ее сотрудниками (на следующий год в группу приняли В. П. Оревкова). У каждого из них был свой круг задач, но была и общая тематика — в частности, группа занималась автоматическим поиском логического вывода, по тому времени это были пионерские работы мирового уровня.

В 1965 г. С. Ю. Маслов защитил в Ленинградском университете кандидатскую диссертацию «О формальных аппаратах, служащих для задания перечислимых множеств». Но наибольшую известность как логику ему принесло изобретение так называемого «обратного метода» поиска доказательств. Этот метод представляет собой альтернативу всемирно известному «методу резолюций», открытому примерно в те же годы. В 1972 г., когда вышло уже более десятка работ по «обратному методу», Маслов защитил докторскую диссертацию: «Обратный метод установления выводимости для логических исчислений».

Его чисто научные интересы не ограничивались этими теоретическими темами — вместе с остальными членами группы математической логики он участвовал в разработке алгоритмов поиска логического вывода (в Ленинграде говорили и писали «алгорифмов»), включая их программную реализацию. Использовалась весьма скромная по своим возможностям машина «Урал», но изобретательность программистов и математиков того времени позволяла получить эффективно работающие программы.^[3]

Если бы интересы С. Ю. Маслова ограничивались только математикой, и тогда его жизнь была бы примером блестящей математической биографии.

Помимо поиска логических выводов, его очень занимали так называемые «системы Поста». Не надо пугаться математической терминологии — речь идет о формальных системах преобразований «слов», цепочек символов. Эти системы широко применяются для моделирования самых разнообразных систем вне чистой математики. Для иллюстрации достаточно просмотреть заголовки публикаций самого С. Ю. Маслова: «Мутационные исчисления» (1975), «Исчисления с монотонными выводами и их экономическая интерпретация» (1979).

О способности Маслова выступать катализатором творчества многое скажет такой случай. Он был научным руководителем Ю. В. Матиясевича, решившего в будущем знаменитую десятую проблему Гильберта. Маслову в это время было 26 лет, а Матиясевичу 18. Как вспоминает Матиясевич: «К тому времени я уже получил свои первые результаты по каноническим системам Поста, и я спросил своего научного руководителя, Сергея Юрьевича Маслова <…> чем мне заниматься дальше. Он ответил: „Попробуй доказать алгоритмическую неразрешимость диофантовых уравнений. Это так называемая десятая проблема Гильберта, но это не имеет значения“».^[4]

После гибели С. Ю. Маслова вышла его книга о дедуктивных системах.^[5] Оглавление книги ярко отражает круг его научных интересов:

«О правилах игры.

Канонические исчисления Поста.

Исчисления и алгоритмы.

Вероятностные исчисления и дедуктивная информация.

Игрушечная экономика.

Исчисления технологических возможностей.

Развитие по правилам.

Бороться и искать.

Асимметрия познавательных механизмов и ее следствия».^[6]

В некоторых работах С. Ю. Маслов слишком далеко выходил за пределы своей «ваковской» специальности, чтобы их вообще можно было опубликовать в советское время — слишком сильно там чувствовался недостаток уважения к «государству победившего социализма». Одной из них была работа о связи архитектурных стилей с политической системой. Она часто обсуждается до сих пор.

«Для демонстрации процесса изменения типов общественного сознания на уровне поколения имеется интересный эмпирический материал. Так, С. Ю. Маслов проанализировал ритм изменений в двух взаимосвязанных между собой сферах общественного сознания: социально-психологической, куда включил и политические отношения, и общественные настроения, и пр., и сфере искусства на примере архитектуры».^[7]

К этой работе мы еще вернемся…

Семинар для Маслова не был ни уходом в сторону, ни компенсацией научных неудач, ведь в науке он был удачлив. Скорее — осмысленным движением в направлении расширения сознания. Но также осознанным протестом, так как после всплеска «оттепели» четко наметился курс на сужение горизонтов. Не только интеллектуальных.

3

В советском научном сообществе начала шестидесятых еще свежа была память о разоблачении Сталина на ХХ съезде. Прошла волна реабилитаций, множество «сидельцев» вернулось из лагерей, среди них немало крупных ученых. Ослабел жестокий политический контроль, диктовавший условия поведения. Из-за него еще недавно приходилось одобрять шарлатанские построения Лысенко, Лепешинской и им подобных, поскольку их «одобрила партия». Из-за него на десятилетия было прервано общение с иностранными коллегами.

«Оттепель» вернула многое из того, что стало невозможным в сталинские годы, и прежде всего более или менее свободный обмен идеями. Невозможно ее понять, не почувствовав эту атмосферу интеллектуального освобождения, пусть не полного, но которое на протяжении как минимум десятка лет с каждым днем казалось более реальным и близким. Она позволила задуматься — кем мы были, кем мы стали?

Научное сообщество не было единым. Бросалась в глаза разобщенность между гуманитарными и естественнонаучными дисциплинами, да и просто различными специальностями. Вразрез с лозунгами, не было единым и все советское общество. О состоянии его точнее говорит мандельштамовское «мы живем, под собою не чуя страны», чем официальное «единство советского народа».

А если не ограничиваться словами, то нужно ли более убедительное доказательство, чем факт, что у каждой «социальной группы» в этом обществе были свои, отличные от других, трагические годы, о которых эти другие редко задумывались и мало что знали?

Для крестьян — коллективизация и голод начала тридцатых годов. Для «лиц дворянского происхождения» (много их было и среди ученых, и членов их семей) — массовое выселение из крупных городов, например Ленинграда. Оно предшествовало Большому террору, ударившему одновременно по многим. А выселения целых народов в конце и после войны 1941—45 гг.? А гонения на Церковь, особенно жестокие при Хрущеве? В то время, как техническая интеллигенция все еще полна была новым энтузиазмом и благодарна за уход от сталинизма. А «укрупнение колхозов», окончательно разрушившее то, что еще оставалось от деревенских традиций?

На фоне этих трагедий шумные массовые дискуссии 1960‑х на темы вроде «физиков и лириков» могут сейчас казаться наивным курьезом. Но и они отражали нелегкие поиски взаимопонимания.^[8]

Усилие понимания чувствуется во множестве произведений литературы этого периода — например, в юношеской поэме Бродского «Шествие», которую можно читать как своеобразный каталог городских «социальных типов», вперемежку с литературными типами и историческими персонажами населяющих спутанное сознание современного Бродскому горожанина.

Чуть ли не единственными серьезными исследованиями социальной структуры советского общества были появившиеся только в 1970‑е годы две книги О. И. Шкаратана. Книги эти, чтобы пройти через цензурные рогатки, плавно огибали многие острые вопросы, но их искали по научным библиотекам и стремились прочитать.^[9]

Об усилии понимания говорил, вспоминая разговор с Борисом Пастернаком, в одном из поздних своих интервью академик Вяч. Вс. Иванов — один из близких знакомых С. Ю. Маслова.

В 1960 г. тяжело больному Пастернаку казалось очень важным в разговоре с молодым Ивановым коснуться темы: что мы можем увидеть в современном искусстве глазами науки и в современной науке глазами искусства? Общее — недоступность подлинной реальности, стремление понять колыхания занавеса.^[10]

Власть как будто сама растерялась от того, что она натворила в предыдущие десятилетия. Ослабление контроля привело к тому, что на некоторое время научная жизнь на факультетах многих университетов и в научных центрах обрела почти естественное течение. Очень интенсивным стал научный обмен, часто приезжали ведущие иностранные ученые, перед широкой аудиторией могли выступать свои, придерживавшиеся совсем не ортодоксальных взглядов. К своим по традиции у нас всегда относились жестче, так что это само по себе говорит о многом.

О лекциях в Ленинградском университете тех лет, выходивших за рамки основных учебных курсов, до сих пор вспоминают. Наиболее массовые происходили в актовом зале университета. По воспоминаниям близко знавшей Масловых Инны Давыдовой «в актовом зале собирались толпы, сидели на сцене. Колмогоров анализировал стихи Сосноры. В 1956 г. кибернетику и генетику еще называли „продажными девками империализма“, а в 1961 Аксель Берг рассказывал о кибернетике, и ходили на лекции Р. Л. Берг о генетике».^[11]

Впервые за долгие десятилетия в СССР несколько раз приезжает Р. О. Якобсон, мировое светило лингвистической науки, знаменитый структуралист, профессор Гарварда, он — один из участников ОПОЯЗА в 1920-х, это про него говорится у Маяковского: «напролет болтал о Ромке Якобсоне».

В 1960‑е и 1970‑е гг. в СССР побывали всемирно известные логики — А. Тарский, Г. Крайзель, С. Клини. В 1975 г. Крайзель выступал в ЛОМИ. Сам С. Ю. Маслов имел возможность неоднократно участвовать в международных научных конференциях, в том числе и связанных с выездом за границу: Международном математическом конгрессе в Москве (1966), III Международном конгрессе по логике, философии и методологии науки в Амстердаме (1967). Несомненно он виделся с этими выдающимися логиками, но мог видеться и со структуралистом Р. Якобсоном…

4

Семинар Маслова зародился именно в такой обстановке. Представим себе матмех, механико-математический факультет тех лет. До 1978 г. он занимал здание бывших Бестужевских курсов на 10-й линии Васильевского острова.^[12] Вспоминают тогдашние студенты и преподаватели.

И. А. Ибрагимов: «Больше всего мне нравился матмех 1960‑х на 10‑й линии <…> Матмех в те годы был центром математической жизни, которая шла всю вторую половину дня…»^[13]

В. А. Широков: «В старом здании матмеха на доске объявлений висели написанные от руки объявления о спецкурсах и семинарах».^[14]

В. Я. Крейнович: «Как я увидел стенгазету — у меня глаза на лоб полезли: большая статья „Не летайте на Эль-Аль“, перевод из ГДP-ского молодtжного журнала про то, как палестинские террористы угрожают взрывать все израильские самолёты. В советской прессе про такое не писали…

Большое объявление о вечере стихов Мандельштама, который тогда только в самиздате ходил. Вечер был, и стихи читали. Потом, кажется, кого-то даже за это немного наказали, но вечер-то был, и никто его не запрещал…

На первом курсе я ходил на три семинара, которые меня интересовали: по логике (к Шанину), по теории игр (к Воробьеву) и по геометрии пространства—времени (к Пименову)».^[15]

Р. Л. Берг: «В Ленинграде мы с Гумилевым выступали с докладами на заседании, устроенном факультетом прикладной математики Ленинградского университета (вероятно, это ошибка — Р. Л. Берг рассказывает о 1968 г., а факультет прикладной математики, ПМПУ, был образован только в 1969-м, кроме того его деканом стал консервативно настроенный В. И. Зубов, так что речь наверняка идет о матмехе. — С. С.). Слушатели валили валом. Критики предостаточно, весьма острой и остроумной, но велась полемика не с марксистских позиций. Словно попали мы с толпой молодежи в оазис в пустыне декретированной науки».^[16]

По воспоминаниям И. М. Давыдовой, в эти годы свободные аудитории под семинар или лекцию можно было брать в деканате без особых формальностей у секретаря декана или диспетчера. Кстати, они не обязательно были посвящены математике. Помню встречи «Клуба Искусств» в середине семидесятых, где звучали доклады о Сальвадоре Дали, о Иерониме Босхе и средневековой символике в его картинах, о Врубеле и Чюрленисе, о романах Константина Вагинова, автора, не существовавшего в официальной советской истории литературы.

Семинар С. Ю. Маслова назывался «Семинаром по общей теории систем».

Хотя о самом семинаре помнят многие, может показаться странным, что труднее всего восстанавливать сколько-нибудь точно программу этого первого, матмеховского периода. Многим запомнилась яркая дискуссия о генетике между Р. Л. Берг и А. А. Любищевым, вечер, на котором молодой поэт Виктор Кривулин блестяще разбирал «темные» стихи Хлебникова или (по другим воспоминаниям) Мандельштама. Еще участники семинара (с кем удалось поговорить) вспоминают темы собственных докладов — о шумерской культуре, о том, как становятся математиками… Возможно, семинар настолько естественно вписывался в повседневную культурную и научную жизнь факультета, что сейчас, спустя много лет, трудно отделить одно от другого.

Но все же семинар Маслова собирался слишком регулярно, слишком долгое время, порой на нем выступали очень широко известные личности, рано или поздно это должно было привлечь внимание. Может, правильнее сказать, что эволюционировал фон, общественная атмосфера, и на этом фоне семинар и принимавшие в нем участие люди становились все заметнее.

Как отмечала Р. Л. Берг, вспоминая о своей собственной жизни и этом времени: «И всю-то жизнь я <…> не тонула за счет беспорядка, грандиозной энтропии рассогласованности отдельных звеньев системы. Порядок возрастал».^[17]

На одном из заседаний семинара предполагался доклад Р. И. Пименова, который сам вел в те годы семинар по геометрии пространства-времени. Доклад, однако, не состоялся в связи с арестом Пименова, которому ставилось в вину распространение диссидентской литературы.^[18]

Где-то до конца 1972 г. семинар еще мог проводиться на матмехе. Затем, не совсем ясно, как именно это произошло — спросить уже не у кого, его «попросили переехать», и он стал собираться на квартире у Сергея Юрьевича и Нины Борисовны. И особенный характер семинара определился тогда куда более четко.

5

Я стал участником семинара поздно, когда в 1978‑м писал дипломную работу по математической логике у Г. Е. Минца, или в 1979-м, поступив в аспирантуру Ленинградского отделения Математического института (ЛОМИ) к Н. А. Шанину.

Помню темноту рано наступающих ленинградских вечеров, осенью, зимой или ранней весной (летом семинар не собирался), узкую лестницу на верхний этаж без лифта. Квартира С. Ю. Маслова находилась на Кирочной, тогда называвшейся улицей Салтыкова-Щедрина. Точнее, в пятиэтажном дворовом флигеле.^[19]

Совсем близко с 1975 г. находились 239‑я физматшкола. На соседней улице — американское консульство, недалеко, на Литейном проспекте — дом Мурузи, где до 1972 г. жил Иосиф Бродский, и Большой дом, то есть управление КГБ по Ленинграду и Ленинградской области. Еще — метро «Чернышевская», от которого большинство участников шло к Масловым пешком.

В те годы мне не приходило в голову заняться историей семинара и теперь приходится по мере возможности ее реконструировать.

6

Перемещение на квартиру ограничивало аудиторию, но в то же время увеличивало свободу отдельных выступлений. Многим докладчикам это могло казаться весьма существенным — да и не только докладчикам. Кто-то из участников опасался, что за ним самим могут следить, кто-то думал, что на любом многолюдном собрании в университетской аудитории неизбежно присутствуют осведомители.^[20]

Публичное обсуждение неудобных для властей тем неизбежно вело к тому, что возмутителей спокойствия записывали в диссиденты, с вытекающими из этого последствиями. Как минимум неприятностями на работе.

Что объединяло участников семинара? Индивидуальные стратегии поведения могли различаться, но стремление уйти от излишней конфронтации с властями и провокаций, сохранить пространство для свободного обмена мыслями в рамках семинара, по-моему, говорит однозначно, что в основе лежало все же стремление к познанию или близкое по сути усилие понимания. Что может быть естественнее для людей, выбравших науку своей профессией?

Какую науку? Да самые разнообразные. В какой-то мере именно гуманитарные интересы математика С. Ю. Маслова определили неповторимое лицо семинара. Трудно перечислить сколько-нибудь полно все доклады, которые там делались, но можно постараться показать, насколько разные люди там собирались…

Перенос семинара на квартиру оказался бы невозможен без поддержки семьи Маслова. От его жены и дочери зависела очень доброжелательная, «домашняя» атмосфера, окружавшая семинар. Конечно, их помощь и поддержка не сводились к этому — они помогали в решении множества практических вопросов, связанных с организацией докладов. (Не оставались они в стороне и от самиздата — например, сохранили, а позже помогли привести в порядок большую часть материалов «Суммы».)

Родители С. Ю. Маслова тоже часто бывали на семинаре, благодаря им он получил широкий круг контактов с гуманитариями. Яркий пример — Копелевы.

Среди друзей Ю. С. Маслова, отца Сергея, еще с военных времен был писатель и переводчик Лев Копелев. К 1970‑м он стал известным диссидентом. Копелев и его жена, тоже писательница, Раиса Орлова, сыграли очень большую роль в «группе поддержки» семинара.^[21] В их книге воспоминаний целая глава посвящена Сергею.

«Л[ев] увидел его впервые трехлетним весной 1943 г. в Москве. Привез ему посылку от отца, Юрия Сергеевича Маслова, лингвиста, доцента ЛГУ, который был тогда офицером на Северо-Западном фронте».^[22]

На биографию самого Копелева можно смотреть по-разному — как на изломанную или, наоборот, очень цельную, но в изломанном мире. То же можно сказать и о многих близких семинару людях.

Биографии Копелева и Орловой легко доступны, как в Интернете, так и в опубликованной литературе, поэтому нет смысла подробно на них останавливаться в статье о семинаре. Стоит заметить только, что, как принято считать, Лев послужил протототипом идеалиста-коммуниста Рубина в книге Солженицына «В круге первом». А последней книгой Орловой, вышедшей до эмиграции в 1980 г., была книга об американском борце против рабства Джоне Брауне «Поднявший меч».^[23]

Разделение на «антисоветчиков» и «честных советских граждан» было очень искусственным, навязанным властью. Оно использовалось в качестве удобного предлога для отказа от серьезного обуждения жизненно важных для страны и общества проблем. В конце концов «диссидент», по сути, значит просто «несогласный».

Ныне хорошо известно, что решения, сыгравшие критическую роль в судьбе СССР, принимались в крайне узком кругу крайне непрозрачным образом — то же решение о вводе войск в Афганистан в конце 1979 г. И дело не только в «оправданности» или «неоправданности» этих решений, а в методе их принятия. Подражая, «в темную» любили работать на самых разных уровнях управления, что приводило часто к тяжелым, если не катастрофическим последствиям.

Наиболее известных «несогласных» в эти годы чаще вынуждали эмигрировать. Например, угрожая судебным процессом и отправкой в лагеря — это случай Бродского и Солженицына, или давая разрешение на поездку (в те годы требовалась выездная виза) и затем лишая гражданства — это случай Копелева и Орловой, Ростроповича и Вишневской, Тарковского. Менее известных могли посадить без всякой альтернативы.

По контрасту, семинар оставался местом, где свободное обсуждение только приветствовалось. Но это не воспринималось как противостояние. Микрокосм пытался сохранить (или найти) смысл в рамках потерявшего смысл и оправдание макрокосма.

Сама по себе принадлежность к диссидентам не могла служить поводом ни для приглашения, ни для отказа в выступлении на семинаре. Речь вообще шла о другом.

По воспоминаниям Копелева и Орловой: «И нигде больше мы не встречали таких взыскательных, беспощадно строгих, придирчивых и вместе с тем дружелюбных, умных слушателей-критиков».

7

Говоря о семинаре, невозможно забыть и роль дружеского круга коллег самого С. Ю. Маслова. Многие друзья еще с университетских времен оказались и участниками семинара — Г. Е. Минц, В. П. Оревков, Давыдовы. Попали в этот круг и многие более молодые логики (благодаря связям с группой математической логики и семинаром по логике в ЛОМИ), например В. Лифшиц, М. Гельфонд, В. Крейнович.

То, что среди участников семинара было много профессиональных математиков и вообще тех, кто получил математическое образование, может объясняться профессией самого С. Ю. Маслова. Существеннее, впрочем, насколько далеко выходили их интересы за пределы математики.

Наверное, про всех участников можно сказать, что они что-то вносили сами, а в чем-то семинар помогал проявиться их потенциалу. Конечно, семинар по теории систем был лишь одним из центров притяжения. Существовали другие семинары, скажем, религиозно-философского плана, квартирные выставки, литературные кружки. В эти годы появилось много периодических самиздатовских журналов. Различные формы «неподцензурной» общественной жизни и их взаимодействие с властью — особая тема. В этом смысле семинар Маслова — только группа голосов в хоре.

Дальше я остановлюсь подробнее на семинарах Т. Н. Горичевой, С. В. Чебанова и Р. Г. Баранцева.

Рэм Баранцев (р. в 1931 г.), профессор кафедры гидроаэродинамики матмеха с 1969 г. Он очень много сделал для сохранения и популяризации работ А. А. Любищева. Человеческие и научные отношения тут трудно отделить друг от друга. По воспоминаниям самого Р. Г. Баранцева, в 1964 г., заскочив на конференцию по биометрии в главном корпусе университета, он «попал на доклад какого-то странного старика, который говорил удивительно нескучно». Завязалась интенсивная переписка.

В этой переписке чувствуется та же пытливость мысли, о которой мы говорили в связи с семинаром Маслова. «Можно представить себе модель из двух пересекающихся линий: на естественном фланге верх держит линия науки, на гуманитарном — политики, а пересечение происходит в области биологии. И этот узел притягивает внимание как математиков, так и думающих гуманитариев».^[24]

Широкому читателю Любищев наиболее известен благодаря книге Д. И. Гранина «Эта странная жизнь». По словам Баранцева, именно он посоветовал Гранину написать его книгу о Любищеве.^[25]

Р. Г. Баранцев стал одним из исследователей и хранителей архива А. А. Любищева. Позже он сыграл большую роль в публикации ранее не опубликованных работ Любищева. В семидесятые и восьмидесятые годы они в основном распространялись в самиздате.

О своей эволюции в последующие годы лучше всего сказал сам Баранцев: «Не изменяя профессии математика-механика-физика, я стал всё больше заниматься фундаментальными проблемами бытия, выходя в пространства методов и смыслов. Асимптотические методы открыли вид на мягкую математику, тринитарная методология привела к структурной формуле целостности, в которой „рацио“ действует наряду с „эмоцио“ и „интуицио“. Философские потенции я ощущал еще в детстве, но раскрываться по-настоящему они начали в той точке бифуркации, которая отмечена встречей с Любищевым».^[26]

К слову, Баранцев не раз представлял работы Любищева на семинаре, а С. Ю. Маслов участвовал совместно с Баранцевым в разборе архива Любищева после его кончины.

Эти детали много говорят не только об участниках семинара Маслова, но и о самом семинаре и окружавшей его атмосфере. Для большей полноты стоит рассказать еще о некоторых его участниках.

Одним из старейших по возрасту был Эрнст Орловский (1929—2003). Тоже математик по образованию, в 1952 г. он окончил математико-механический факультет Ленинградского университета. Автор более тридцати научных работ. С 1974 г. — член Американского математического общества.

Одним из первых в СССР Орловский начал отстаивать позицию — легальными способами защищать конституционные права и свободы, нарушаемые властями… В 1956 г. подготовил вместе с Р. Пименовым комментированный текст доклада Н. С. Хрущева на закрытом заседании ХХ съезда КПСС. Текст распространялся в самиздате.

В ноябре 1973 г. был одним из создателей советской секции «Международной амнистии». В 1980‑е гг. перевел с польского, прокомментировал и распространил соглашения «Солидарности» с властями от августа 1981 г. и «Соглашения круглого стола» от весны 1989 г.

В 1990 г. — эксперт Конституционной комиссии РСФСР. В 1990—1993 гг. — эксперт Комитета Верховного Совета РФ по правам человека. В 1993—1996 гг. — эксперт Комиссии по правам человека при Президенте РФ.^[27]

Может быть, говоря о прошлом, стоит вспомнить, что одним из ключевых конфликтов современной России многим представляется не пресловутый конфликт между «патриотами» и «либералами», а противостояние между уважением и пренебрежением к закону — стремлением подчинить его силе, превратить в послушный инструмент достижения сиюминутных политических целей…

Участником совсем другого плана был Борис Гройс, хотя он тоже получил математическое образование.

Гройс принадлежал более молодому поколению, чем Маслов, — родился в 1947 г. в Восточном Берлине, матмех закончил в 1971 г. по специальности математическая логика.^[28] В 1976 г. переехал в Москву и с 1976-го по 1981 г. работал на кафедре структурной и прикладной лингвистики МГУ. В 1981 г. эмигрировал в Германию.

Возможно, наиболее известна его книга «Gesamtkunstwerk Stalin» («Сталин как законченно-единое произведение искусства»), вышедшая на немецком языке в 1988 г. и переведенная на русский в 2013 г.^[29]

С 1994 г. он профессор философии, теории искусства и масс-медиа в Государственной высшей школе дизайна в Карлсруэ.

Еще до отъезда в Германию Гройс стал одним из создателей и теоретиков движения московского концептуализма.^[30]

Роман Гордеев (р. в 1946 г.) окончил матмех в 1968 г., с того же года участвовал в заседаниях семинара. С 1970-го по 1995-й работал инженером в ЛГУ (СПбГУ). В 1974 г. защитил кандидатскую диссертацию по численным методам в океанологии. В его духовной жизни все большую роль играли вопросы религии.^[31] Был связан не только с семинаром Маслова, но и с религиозно-философскими семинарами (семинар К. К. Иванова, семинар Т. Горичевой). В 1988—1989 гг. принимал участие в издании религиозно-философского самиздатского журнала «Аминь». В 1995 г. уехал в Германию.^[32]

Вячеслав Долинин, Борис Останин (оба р. в 1946 г.), Борис Иванов (1928—2015) тоже были регулярными участниками семинара, а кроме этого играли немалую роль в самиздате — еще один повод напомнить об интенсивности тогдашней «неподцензурной» общественной жизни. Например, Б. Иванов и Б. Останин выпускали один из самых крупных самиздатских журналов «Часы»^[33], Б. Гройс, о котором говорилось раньше, вместе с Т. Горичевой редактировали журнал «37», В. Долинин являлся соредактором Информационного бюллетеня СМОТа.

Самиздат как таковой вовсе не стремился стать нелегальной литературой. Издатели «Часов», например, относили свой журнал к «неофициальным легальным изданиям». Перед тем как появиться в самиздате, литературные сборники (такие, как «Лепта») предлагались в официальные издательства.^[34]

В «Часах» в 1979 г. была напечатана сокращенная версия работы Маслова об архитектурных стилях.^[35] В 1987-м там публиковалась переписка Маслова и Пименова вместе со вступительной статьей Пименова.^[36]

В этом месте стоит, пожалуй, прервать перечисление. Мы назвали тех, кто оставил более заметный след в общественной жизни, и поэтому хочется извиниться перед теми, кто жил более замкнуто. Все голоса в хоре имеют значение.

Что же можно сказать о самом семинаре? О чем рассказывали докладчики? Кое-что об этом говорилось, но недостаточно…

8

Как пишет В. Долинин: «Круг рассматриваемых на семинаре тем был широк — от становления цивилизации Междуречья до почвенничества Достоевского, от теории эволюции Дарвина до расстановки сил в Политбюро ЦК КПСС 70‑х. Обсуждались проблемы литературы, искусства, философии, религии и многое другое. Запретных тем не было. Выступавшие говорили без оглядки на политическую цензуру, не прибегая к эзопову языку, на котором нередко изъяснялась в те годы интеллигенция… Обычно собиралось 20—30 человек, иногда больше».^[37]

Естественно, возникает вопрос о наиболее запоминающихся, выдающихся докладах. Но, пожалуй, в такой формулировке он поставлен неправильно. Семинар Маслова был по сути рабочим. На этом семинаре известные (и не очень) люди, большей частью ученые (но не только), говорили о том, над чем работала их мысль, о том, что их занимало и беспокоило. Беспокоило, прежде всего, как людей думающих не всегда в рамках предписанной им советской системой узкой специальности.

Мне вспоминается доклад Вяч. Вс. Иванова, говорившего об обществах, сама социальная структура которых предполагает регулярное использование значительными слоями населения наркотических веществ. Таковы были, например, «империи» доколумбовой Америки, где существовал слой работников, регулярно получавших в качестве довольствия листья коки. Они работали в буквальном смысле «на износ» и жили недолго.

Вспоминается доклад Р. И. Пименова, посвященный его дискуссии в письмах с Г. И. Фридлендером, редактором 30-томного собрания сочинений Достоевского, на тему об «Евклидовом уме» в «Братьях Карамазовых». Пименов разбирал вопрос — свидетельствуют ли эти рассуждения Достоевского о знании им неевклидовых геометрий? Приходил к выводу, что скорее нет, не без иронии касаясь темы аргументации в гуманитарных науках.

Вспоминается чтение Л. Я. Гинзбург (1902—1990) — она читала что-то из своих записок или мемуаров, возможно, рукопись «Записок блокадного человека».

Мне кажется, что я помню ее голос: «Обедать он побежит через издевательски красивый город в хрустящем инее. И рядом, и навстречу бегут (или ползут — среднего не бывает) люди с портфелями, с авоськами, с судками, подвешенными к концам палкообразных рук. Люди бегут по морозу, одолевая овеществившееся пространство».^[38] Но, возможно, я ошибаюсь.

На одном из заседаний Я. А. Гордин рассказывал об историософии Льва Толстого, на другом — о конфликтах между декабристами накануне выступления 14 декабря 1825 г., способствовавших неудаче восстания. Последняя тема вызывает из памяти одну из черт петербургских 1970-х, отличающую эти годы как от предыдущего, так и от последующих десятилетий, — необычайный взлет популярности декабристов. В какой-то мере многие участники семинара чувствовали свое родство с ними.

На 150-летие восстания, 14 декабря 1975 г., была попытка собрать на Сенатской площади неофициальный митинг. Слухи об этом разошлись по городу. Я сам, скорее из любопытства, чем по убеждению, оказался в середине дня в районе площади. Более всего меня поразило количество милицейских машин — я их насчитал 19.

С. Ю. Маслов не имел отношения к этой идее, но среди организаторов были некоторые участники семинара — например, поэт Виктор Кривулин. Наиболее известных организаторов утром в превентивном порядке задержали прямо у них дома.

По моим собственным воспоминаниям, чертой, привлекавшей нас в декаб­ристах, казалось то, что они еще не утратили понятия чести.

Может показаться удивительным, что на семинаре, где большинство участников так или иначе связали свою жизнь с математикой, выступления в основном имели к ней очень мало отношения. Наиболее очевидный ответ — обычный математический доклад ничто не мешало представить на вполне официальном семинаре. Но было и стремление перенести математический способ мышления в другие области…

Линия между допустимым и недопустимым оставалась довольно зыбкой, но ее прекрасно чувствовали. О применениях логических исчислений в экономике можно было рассказать (и услышать) на семинаре в Институте социально-экономических проблем, о систематизации и даже психиатрическом анализе сообщений об НЛО — в Институте теоретической астрономии, но стремление понять — понять самого себя, понять происходящее в стране и мире, какие-то пограничные вопросы бытия, выводящие к экзистенциальным проблемам и религии, требовало свободного обсуждения без оглядки на признанное допустимым.

На темы религии выступала Татьяна Горичева, приезжал о. Сергий Желудков из Пскова. Кто-то (сейчас уже трудно установить кто) рассказывал о баптистах.

До 1974 г. (год их отъезда в эмиграцию) выступали литературовед Ефим Эткинд и биолог Р. Л. Берг: «…на естественном фланге верх держит линия науки, на гуманитарном — политики, а пересечение происходит в области биологии».^[39]

Несколько раз приезжал математик А. К. Толпыго из Киева. Летом 1975-го он говорил о «религии социализма». В один из следующих приездов он сделал доклад «О дальних предпосылках Великой французской революции (до 1715 г.)». Позднее о французской революции у него вышла книга.

Многие выступали на семинаре неоднократно.

Вяч. Вс. Иванов рассказывал о северных народах и шаманизме. Пименов, ненадолго вырвавшись из Сыктывкара, — о Н. А. Морозове и его критике хронологии Скалигера, добавляя (как же иначе) свою критику идей Морозова. (Сейчас их активно развивает А. Т. Фоменко.) Г. С. Померанц говорил о Достоевском. Ученый-китаист и писатель Борис Вахтин (1930—1981) — о китайской цивилизации, построенной на гибком взаимодействии между конфуцианством и даосизмом. Художник, писатель, философ Яков Виньковецкий (1938—1984) представил доклад «О нестандартной космологии». С его идеями спорил В. Я. Крейнович. Не раз выступали Л. Копелев и Р. Орлова.

Сам С. Ю. Маслов тоже, конечно, не раз выступал с докладами. Об архитектурных стилях («О корреляции состояние общества — художественный стиль»), о лево- и правополушарном типе мышления (рациональное — интуитивное), о революционной поэзии… Выступить о типах мышления приглашался также кто-то из профессиональных психиатров.

Общее количество докладов, несомненно, намного превосходит то, что удается вспомнить. Среди докладчиков были участники «с открытым приглашением» и такие, которых приходилось уговаривать. Отказывали кому-то из желающих выступить? Возможно, но тогда в очень мягкой форме. Никто из тех, с кем мне приходилось разговаривать, не мог вспомнить о конфликтах, как-то связанных с семинаром.

Время, однако, было совсем не идиллическое, и на этом фоне вызывает удивление сама длительность существования семинара. Почему, несмотря на раздражение властей, он смог просуществовать так долго? Благодаря чему не стал ни чисто политическим, «диссидентским», ни узкоспециальным?

9

И тогда, и позже существовали другие, чем-то похожие, чем-то отличающиеся семинары. Про одни известно многое: сроки их существования, обстоятельства возникновения и исчезновения, темы, которые там обсуждались. Про другие гораздо меньше, и трудно найти дополнительную информацию. Ограничусь для сравнения тремя, и только в Ленинграде.

Религиозно-философский семинар Т. М. Горичевой. Это был «неофициальный открытый семинар, основанный Горичевой при участии В. Б. Кривулина, Е. А. Пазухина и С. Г. Стратановского. Проводился с осени 1974 на квартире М. С. Недробовой; с октября 1975-го — на Курляндской ул., 20, кв. 37, где жили Горичева, Кривулин и Л. А. Рудкевич; позднее на квартирах В. Э. Долинина, Л. В. Большова, Р. Цветова и Пазухина… Семинар собирал от 30 до 100 слушателей — философов, писателей, поэтов, художников, представителей духовенства различных конфессий. Велись дискуссии на темы „Христианство и культура“, „Христианство и гуманизм“, „Христианство и этика“, „Христианство и мы“, „Христианство и национальный вопрос“ и другие. Материалы семинара публиковались в самиздатских журналах „37“ и „Часы“. Семинар прекратился осенью 1980-го из-за преследования КГБ и вынужденной эмиграции Горичевой».^[40]

С религией в то время власть активно боролась…

Преследования КГБ в данном случае выражались в обысках (искали запрещенный «самиздат» и «тамиздат»), вызовах на «собеседование», превентивных задержаниях (как 14 декабря 1975 г.), угрозах судом и заключением по обвинению в антисоветской деятельности — власть явно не была заинтересована в диалоге. Иногда угрозы приводились в исполнение. Впрочем, аналогичные преследования касались и участников семинара Маслова — очевиднее всего Копелевых, Пименова.

Поэт Виктор Кривулин в начале 1980‑х был настроен весьма мрачно. Помню какое-то его выступление, в котором говорилось, что власти успешно ведут наступление на независимое культурное движение, намеренно объединяя его с политическим диссидентством. Он с горечью замечал, что открытые письма протеста в шестидесятые годы иногда подписывали тысячи, а теперь — хорошо, если единицы.

Семинар по теоретической биологии С. В. Чебанова.^[41] Мне довелось побывать на нескольких заседаниях, которые в то время происходили в музее при Ботаническом саде. Здесь тоже «запретных тем не было. Выступавшие говорили без оглядки на политическую цензуру, не прибегая к эзопову языку, на котором нередко изъяснялась в те годы интеллигенция».^[42] Но тематика семинара была гораздо более специальной и обычно не выходила за рамки вопросов, тесно связанных с биологией.

Семинар дожил до «перестройки» и продолжал работать после.^[43]

Наконец, семинар по семиодинамике Баранцева. Он был организован официально на матмехе в 1980 г. Р. Г. Баранцевым при участии Б. Т. Алексеева и Р. А. Зобова с философского факультета. Семинар считался методологическим и работал под эгидой Совета молодых ученых ЛГУ. По определению Баранцева, семиодинамика изучает динамику знаковых систем. Сама идея организовать семинар на факультете в это время говорит о стремлении к работе в «легальном поле» и к диалогу с властью.

На заседания семинара собиралось несколько десятков (иногда до сотни) слушателей. Я тоже заходил несколько раз, будучи знаком с Баранцевым и Алексеевым. Помню, обращала на себя внимание крайняя пестрота состава, от случайно забредших студентов до энтузиастов, ведущих где-нибудь в уголке разговор о нумерологии. Мне семинар показался слишком открытым, продуваемым всеми ветрами местом.

В интервью Баранцева говорится, что с 1980-го по 1983 г. было проведено 85 заседаний и подготовлен к печати сборник трудов. После этого «грянул гром».^[44] Как вспоминает Баранцев: «Потом на нас обратили внимание, потому что кто-то из философов заметил, что мы цитируем неправильных философов <…>. Мы собрали сборник наших трудов, представили в издательство университета <…>. Сборник отправили на отзыв к заведующему кафедрой диалектического материализма <…> которому, видимо, было такое задание разгромить <…>. Отзыв разгромный написал на двадцать страниц. Вывод такой, что это надо изъять из издательства, что это идеологически вредный семинар, всех надо привлечь к ответственности <…>. В общем, разогнали наш семинар, многие пострадали, а философы особенно <…>. Не допустили до докторской защиты Зобова. Меня отстранили от преподавательской».^[45]

Диалога не получалось.

Ныне совершенно ясно, что С. Ю. Маслов и другие участники семинара по теории систем сознательно оберегали свой семинар. При этом — трудная задача — сам Маслов стремился к максимально широкому охвату и в то же время к определенному равновесию тематики. На организацию у С. Ю., несомненно, уходило много душевной энергии, но внешне это было совсем не заметно.

«Он был один из немногих, кто умел связывать естественников и гуманитариев — две культуры — принадлежа обеим <…>, — вспоминал В. Крейнович. — На все работы, которые ему давали читать (он все читал — когда было время?) — он четко реагировал: «понравилось», «не понравилось», «вот это переделать» — не навязывая, но логично уговаривая. Остальным я мог не верить: субъективно, ему — нет; поэтому даже боялся нести свое, чтобы сохранить подольше иллюзию значимости. <…>

На семинар приходили к нему — задерганные, закрутившиеся, мечущиеся, ненавидящие люди, которые вряд ли еще где встретятся вместе, — и постепенно успокаивались, удобрялись, аура улучшалась, это было как аутотренинг — было именно ощущение „приходишь домой“, которое не всегда испытываешь дома — все свои: и коммунисты, и христиане, и циничные прагматики, и диссиденты — все; волк рядом с ягненком — мирно. И всегда — доброта, оптимистичная доброта — чисто христианская ко всем, кто пришел, хотя бы и исполненный ненависти и злобы — доброта и мягкое сожаление о том, что человек не понимает — сожаление сверху».^[46]

А еще в этой связи можно вспомнить об одном, но очень ярком примере — о не раз уже упоминавшемся реферативном журнале «Сумма». Сама идея издавать реферативный журнал самиздата в то время могла зародиться только в научной среде. Конечно, требовалось еще и близко к сердцу принимать политические события и взаимоотношения общества с властью. Ее авторами были С. Ю. Маслов и А. М. Вершик, еще один яркий ленинградский математик.

По словам А. М. Вершика, он намеренно не участвовал в семинаре Маслова, чтобы не ставить его под удар. Маслов тоже старался не смешивать издание «Суммы» и деятельность семинара. Рефераты как правило публиковались под псевдонимами.

Рефераты для «Суммы» в основном писали С. Ю. Маслов, Н. Б. Маслова, В. Я. Крейнович, Р. Пименов, В. Долинин, Р. Гордеев, но «Сумма» не обсуждалась и не упоминалась на семинаре. Оберегая семинар, ответственность по непосредственной подготовке выпусков «Суммы» С. Ю. Маслов брал на себя.

10

В этой статье много говорилось о голосах в хоре. Постараемся услышать голос самого С. Ю. Маслова. Не в буквальном смысле — в те годы, когда он был с нами, время лекций, выложенных в Интернете, еще не пришло, — а голос как отражение личности. Выделить из шума времени.

В одном из рефератов, напечатанных в самиздатском реферативном журнале «Сумма», он цитирует замечательные строки поэта-мистика Даниила Андреева^[]47:

Немного тех, кто явь военную

Вот так воспринял, видел, понял;

Как в тучах ржут Петровы кони,

Не слышал, может быть, никто;

Но сладко новую вселенную

Прозреть у фронтового края,

И если был один вчера я –

Теперь нас — десять, завтра — сто.

В своих размышлениях об архитектуре^[48] Маслов отмечал: «Картину или роман можно написать вразрез с „духом времени“, тогда как выпавший из своего времени архитектор останется лишь в чертежах». В стихах Д. Андреева чувствуется временами своеобразная перекличка с идеями Маслова:

Все излученья человеческих

Сердец, здесь бившихся когда-то.

Их страсть, борьба, мечты, утраты,

Восторг удач и боль обид

Слились в единый сплав для вечности

С идеей зодчего: с фронтоном,

С резьбой чугунной по балконам,

С величием кариатид.

В отличие от Андреева Маслов пытался рационально осмыслить связь между архитектурными стилями и «духом времени», но и здесь у него чувствуется сила сдерживаемых эмоций: «Отстаиваемая мной закономерность в предельно схематичной форме такова: ЛИБЕРАЛИЗМ КЛАССИЧЕН, ДИКТАТУРА БАРОЧНА».

Даже выбор эпиграфов говорит о внутренней борьбе. Вот Маслов ставит эпиграфом слова Г. Померанца: «Идеи, плодотворные в искусстве (где романтизм вообще обнаруживает свои сильные стороны, а Просвещение — свою слабость), могут оставаться не плодотворными и опасными в общественной практике <…>, где осторожный и трезвый рационализм сохраняет свои преимущества».

Очень характерны для него и такие слова: «Если исходить из известного противопоставления культуры и цивилизации (Шпенглер, Бердяев и др.), то не исключено, что именно классицизм приближает нашу цивилизацию к смерти, а барокко не дает ей окончательно загнить в прагматизме. Надеюсь, что мои личные художественные, философские и политические симпатии в достаточно равной степени распределились между классической и барочной картинами мира, и это позволит сохранить мне всю возможную беспристрастность».

Маслов выделяет плюс- и минус-периоды, периоды успешных реформ и периоды стагнации и ужесточения политического режима, подчеркивая: «классические стили накладываются на плюс-периоды, барочные на минус-периоды», связывает длительность периодов с продолжительностью человеческой жизни, сопоставляет «запад» и «незапад», сходство и различие «стилистических волн» в различных условиях, наконец, обсуждает предсказательную силу наблюдений над стилем: изменения архитектурного стиля могут опережать политические изменения.

Работа эта ни в коем случае не является завершенным исследованием. Но это — превосходная иллюстрация самого хода исследовательской мысли.

В 1986 г. в «Часах» был опубликован ряд писем из переписки С. Ю. Маслова и Р. И. Пименова (с предисловием Пименова). Письма датируются 1971—1972 гг.

Пименов: «Наши корреспонденты (то есть он и Маслов. — С. С.) занимались <…> черновой работой примерки тех или иных слов на предмет их пригодности для описания судьбоносных событий как вековой давности так и современных».

Маслов: «Я — не в прорабы, а в мостильщики, есть такая работа. Где эти булыжники настилать, мои учителя давно придумали, как настилать — в этом и состоит квалификация мостильщика, а как именно поверх пойдут рельсы — будет видно потом: как раз по тем булыжникам, которые окажутся лучше положенными».

Маслов о цели полемики: «Это — естественное желание выявить и устранить все слабости любимого взгляда и выявить любое рациональное зерно нелю­бимого».^[49]

Вспоминаются и другие его слова: «… главная проблема России не в том, что начальство плохое, а в том, что слишком много ненависти».^[50]

11

«Он был патриотом — думаю, поэтому и не уехал. Может быть, еще из-за друзей — но здесь, скорее, наоборот: друзей часто удерживало, что при всём есть он — и семинар».^[51] Говоря о семинаре, невозможно обойти тему отъезда. Многие, чьи имена назывались в этой статье, покинули СССР или, в другие годы, Россию. Но нельзя избегать этой темы, ставя одной из главных задач понимание.

Что касается участников семинара, их эмиграция не была экономической — в поисках материального благополучия. Не была она, за немногими исключениями, и политической. Эти исключения — Копелев и Орлова, Горичева, Р. Берг — тоже оказались политическими эмигрантами поневоле. Государство вынуждало уезжать в эмиграцию неудобных для него оппонентов. По правде говоря, вся эмиграция 1970—1980‑х в очень слабой степени была экономической. Доказательством тому — что не слыхать ни о каких миллионерах, не говоря о миллиардерах, из числа уехавших в те годы.

Оказавшись за границей, Р. Берг, М. Гельфонд, В. Крейнович, В. Лифшиц, Г. Минц продолжали работать по специальности. В сущности, их отъезд был связан с невозможностью нормальной работы на родине. В университетах работали Копелев и Гройс… Когда открылись границы в конце «перестройки», практически сразу же возобновились и научные контакты.

Ни в одном из этих случаев нельзя сказать, что уехавшие были врагами своей страны. Их взгляды могли отличаться от взглядов власти — и только. В дальнейшем власть хорошо освоила чужую фразеологию. Но стала ли она больше заботиться об интересах страны? Такой вопрос вполне мог бы обсуждаться на семинаре, продолжай он существовать в наше время.

12

В начале сентября 1981 г. меня (тогда — аспиранта ЛОМИ) ждал неприятный сюрприз — телефонный звонок из КГБ. Сотрудник назвался «Петром Алексеевичем», без фамилии. Выглядело все полуофициально — не вызов в Большой Дом, по известному адресу Литейный, 4, а «надо поговорить… может где-нибудь в городе…».

Отказаться я не решился, хотя самиздат советовал иное: «хотят увидеть — пусть шлют повестку». Разговор состоялся в Летнем саду. «Петру Алексеевичу» на вид было лет 30, и приехал он на «Запорожце», а не на черной «Волге».

В качестве завязки рассказал, будто мой адрес обнаружили на границе у некоего гражданина ФРГ, подозреваемого в шпионаже. Попросил по этому поводу написать объяснение. С разрешения института я переписывался с двумя или тремя западными математиками и мог в одном из писем упомянуть домашний адрес, поэтому я согласился. После чего начались расспросы о другом — о круге моих знакомых, в том числе о семинаре Маслова.

В целом, глядя в прошлое, я оцениваю свое поведение где-то на «тройку». О семинаре я сказал, что считаю его чисто научным, хотя и неформальным. Несмотря на то, что сотрудник просил никому не сообщать о разговоре, я в тот же день поставил в известность Маслова, Минца и своего научного руководителя в аспирантуре Шанина.

Закончилась эта история для меня благополучно, но тоже не слишком героически. «Петр Алексеевич», видимо, не до конца был удовлетворен разговором и настаивал на новых беседах. При первой же возможности я сказал об этом своему отцу, который упоминал как-то, что у него оставались со времен войны знакомые в Комитете. Выслушав меня, он обещал связаться и выяснить, что можно сделать.

По его совету я сказал, что некий «Иван Владимирович считает это нецелесообразным», и, к моему удивлению, «Петр Алексеевич» оставил меня в покое. Но едва ли я был единственным, у кого КГБ пытался получить сведения о семинаре.

Атмосфера была зловещей. Все несогласные и критически настроенные по отношению к тому, что делалось в СССР, подвергались все более сильному давлению.

В начале 1980‑х С. Ю. Маслова вынудили уйти из Финансово-экономического института. Последним местом его работы стал ВНИИ Электроприборостроения. Власти, конечно, выводило из себя, что он никак не уймется — подписывает какие-то письма, посещает сосланного Сахарова, продолжает вести свой семинар.

Отношение властей к Маслову оттеняет одна оговорка «Петра Алексеевича»: «Но ведь мы же ему позволяем сохранять квартиру…». «Локального максимума» давление, пожалуй, достигло при эфемерном правлении Андропова, сменившего Брежнева в ноябре 1982 г. Но до кончины Брежнева С. Ю. Маслов не дожил. 29 июля 1982 г. он погиб в автомобильной катастрофе.^[52]

Сам он находился за рулем «Москвича», рядом — его жена Нина. На большой скорости произошло столкновение с грузовиком.

Авария произошла рано утром, на рассвете или даже перед рассветом, около городка Гагарин — Масловы спешили к Москве со стороны Смоленска. Дорога была узкой. Хотя столкновение было не лобовое — водитель грузовика утверждал, что в последний момент пытался отвернуть, — Сергей погиб сразу. Нина выжила, хотя и получила тяжелые травмы.

В семье Масловых об этой трагедии услышали тем же утром. Информация распространялась очень быстро, практически сразу о ней узнали и близкие друзья Масловых — Давыдовы, которые к ночи 29-го смогли добраться до Гагарина.

Еще один коллега С. Ю. Маслова по группе математической логики, Роберт Фрейдзон, порой бывавший на семинаре, в это время оказался в Москве. Великолепный организатор, он сумел быстро решить ряд проблем, неизбежно возникавших на уровне местных властей, медицины и транспорта.

Я услышал о трагедии от Е. А. Троицкой, близкой подруги Инны Давыдовой, с которой в то время работал в экзаменационной комиссии ЛЭТИ. Она не была участницей семинара, но принадлежала тому же кругу — интересовалась самиздатом, собирала записи высланного из СССР Александра Галича. Галич погиб в Париже в 1977 г. При не вполне ясных обстоятельствах. Не удивительно, что у всех, кто знал, как постепенно сгущались тучи вокруг семинара, при известии об автомобильной катастрофе сразу же мелькнула мысль, что и здесь так или иначе причастен КГБ.

Непосредственные свидетельства как будто противоречат этой версии.

Водитель грузовика не скрывался с места происшествия. Обыкновенный инспектор ГАИ обратил незадолго до аварии внимание на «москвич», двигавшийся с большим превышением скорости. Знакомые знали, что Маслов склонен к быстрой езде.

Но, в каком-то смысле, через столько лет после трагедии не так важно знать точную причину катастрофы, как то, что предположение о причастности КГБ казалось вполне естественным. Это многое говорит об отношениях власти и общества.

Как отмечал в тридцатые годы Михаил Зощенко, говоря о более давней эпохе: «Переход человека в иную веру для русского правительства всегда казался пределом человеческой подлости. Это обижало правительство».^[53]

Иную веру здесь вполне можно заменить на любое инакомыслие. А времена Петра Первого заменить на куда более близкие нам времена. Правительство снова и снова обижалось на общество, а общество не верило правительству.

Семинар С. Ю. Маслова по теории систем кажется феноменом, характерным для СССР 1960—1980‑х гг. XX века, и даже более узко — только для «столиц». Но можно на него взглянуть и по-другому: и сейчас, через годы, никуда не делись вопросы и уроки.

Вопрос: какие возможности мы упустили?

Урок: нельзя терять умение разговаривать друг с другом — и даже с врагом. Без этого страна скатывается к варварству — а иногда и прямо к гибели.

Но пока есть люди, которые пытаются вести диалог, еще есть надежда.

1. См.: «Сумма» — за свободную мысль. Под редакцией А. М. Вершика. Вступительные статьи В. Долинина и Е. Масловой. СПб., 2002. См также: The Blue Lagoon Anthology of Modern Russian Poetry by K. Kuzminsky and G. Kovalev. Oriental Research Partners. Newtonville, Mass. 1980—1986. (Доступно по ссылке http://www.kkk-bluelagoon.ru/.)

2. Маслов Ю. С. Избранные труды. Аспектология. Общее языкознание. Классики отечественной филологии. М., 2004. Биографическая справка, с. 805. Сарра Семеновна Лашанская умерла в ночь на 11 сентября 1990 г., через две недели после смерти Юрия Сергеевича.

3. Г. В. Давыдов, С. Ю. Маслов, Г. Е. Минц, В. П. Оревков, Н. А. Шанин, А. О. Слисенко. Алгорифм машинного поиска естественного логического вывода в исчислении высказываний. М., 1965.

4. Ю. В. Матиясевич. Мое сотрудничество с Джулией Робинсон // Математика в высшем образовании. 2014, 12.

5. С. Ю. Маслов. Теория дедуктивных систем и ее применения. М., 1986.

6. Наблюдения Маслова, нашедшие свое выражение в нескольких главах, о том, что самые разнообразные процессы могут моделироваться формальными системами (например «Развитие по правилам»), с энтузиазмом развивал (не ссылаясь на Маслова) создатель известной системы «Математика» Вольфрам.

7. В. Г. Немировский. Социология. Учебник. СПб., 2013.

8. Впрочем, о них высказывались резко и в те давние годы. «Как часто бывает, у нас в культуре видят в основном две отрасли: наука и искусство (отсюда нелепое противоположение физиков и лириков)», — писал А. А. Любищев Р. Г. Баранцеву. См.: http://www.trinitas.ru/rus/doc/
0202/010a/02021100.htm, письмо от 30.01.66 (загружено 16.06.2018).

9. О. И. Шкаратан. Проблемы социальной структуры рабочего класса СССР (историко-социологическое исследование). М.: Мысль, 1970. Его же: НТР, рабочий класс, интеллигенция. М., 1973.

10. «Свидетели времени. «Вячеслав Вс. Иванов. И Бог ночует между строк…» Фильм 4‑й. См.: https://tvkultura.ru/video/show/brand_id/61846/episode_id/1502922/video_id/1629339/ (16.06.2018).

11. Из интервью, взятого автором у И. М. Давыдовой 11 августа 2016 г. Р. Л. Берг (1913—2006) — известный генетик, дочь академика Л. С. Берга, автор книги воспомнаний «Суховей».

12. С 1965-го по 1973-й, т. е. в те годы, когда семинар Маслова собирался на мат-мехе, деканом факультета был член-корр. АН СССР С. В. Валландер, известный специалист по механике и гидроаэродинамике.

13. Матмех ЛГУ-СПбГУ. Шестидесятые и не только. Сборник воспоминаний. Изд. 2-е, исправл. СПб., 2011. Т. 1. С.112.

14. Матмех ЛГУ-СпбГУ. Шестидесятые и не только. Сборник воспоминаний. Т. 2. С. 352.

15. Там же. С. 165, 172. Стихи Мандельштама действительно очень активно распространялись в самиздате. Каковы были источники самиздата — отдельная тема. В случае Мандельштама ими могли отчасти служить прижизненные издания, «тамиздат», и тексты, сохраненные Н. Я. Мандельштам. Издание в «Библиотеке поэта» было анонсировано еще в 1958 г. (но вышло только в 1973-м). В 1967 г. появилась почти недоступная публикация в журнале «Литературная Грузия».

16. Р. И. Берг. «Суховей». С. 280.

17. Там же. С. 282.

18. Пименова впервые арестовали в 1957 г. из-за протестов по поводу венгерских событий. В 1970 г. он был снова арестован и впоследствии выслан в Сыктывкар, где преподавал в университете.

19. Адрес — Кирочная, 18а, кв. 7. Архитектор К. А. Бруни, 1883 г. См.: http://>www.>citywalls.>ru. В то время мы об этом не знали, хотя, возможно, знал сам С. Ю., глубоко интересовавшийся историей архитектуры.

20. По словам В. П. Оревкова, на матмехе семинаром стали интересоваться «странные личности».

21. Вяч. Вс. Иванов («Кома»), будущий академик, был женат на дочери Раисы Орловой, так что он тоже начал появляться на семинаре благодаря этому знакомству.

22. Л. Копелев, Р. Орлова. Мы жили в Москве. 1956—80. М., 1990. В главе «Русский интеллигент» рассказывается в том числе и о семинаре Маслова.

23. Раиса Орлова. Поднявший меч. Серия «Пламенные революционеры». М., 1975.

24. Р. Г. Баранцев — А. А. Любищеву, письмо от 18.05.65. См.: http://www.trinitas.ru/rus/doc/0202/010a/02021100.htm (загружено 16.06.2018).

25. «Эта странная жизнь» впервые вышла в 1974 г. в журнале «Аврора». Из осторожности Гранин сосредоточился лишь на немногих аспектах жизни и работы Любищева.

26. Баранцев Р. Г. Любищев в моей судьбе. Институт ноосферного естествознания. Электронные публикации: http://www.trinitas.ru/rus/doc/0202/010a/02021100.htm (16.06.2018).

27. Из некролога на сайте Института прав человека: http://www.hrights.ru/text/b17/Chapter15.htm.

28. См. например интервью, взятое Е. Кутловской у Б. Гройса: «Ничего не строить и ни на что не надеяться». «Независимая газета», 12.09.2008.

29. Б. Гройс. Gesamtkunstwerk Сталин. М., 2013.

30. Сам термин вошел в оборот благодаря его статье «Московский романтический концептуализм», опубликованной в самиздатском журнале «А—Я» в 1979 г.

31. Это не означало догматизма. Например, он рецензировал в «Сумме» статью Глеба Якунина «Московская патриархия и культ личности».

32. Биографическая справка в «„Сумме“ за свободную мысль», цитированной выше.

33. Журнал «Часы» издавался с 1976-го по 1990 г. Вышло 80 номеров, объемом 250—300 машинописных страниц каждый. См. сайт Центра Андрея Белого: http://samizdat.wiki/index.php/Архив_журнала_«Часы».

Журнал «37» — 21 номер, с 1976-го по 1981-й. См. сайт университета Торонто (Канада): https://samizdatcollections.library.utoronto.ca/islandora/object/samizdat%3A10233#page/1/mode/1up.

СМОТ — Свободное межпрофессиональное объединение трудящихся. Информационный бюллетень СМОТ (ИБ СМОТ) выходил с 1978-й по 1981-й.

34. См., например передовую статью. «Часы», № 15, 1978.

35. С. Маслов. О корреляции «Состояние общества — художественный стиль». «Часы», № 16, 1976.

36. Р. И. Пименов. О месте работ С. Ю. Маслова в общечеловеческой мысли. «Часы», № 67, 1987. Там же: Переписка С. Ю. Маслова и Р. И. Пименова.

37. В. Долинин. «Сумма» в контексте самиздата. В кн.: «Сумма» за свободную мысль. С. 27.

38. Гинзбург Л. Я. Человек за письменным столом. Л., 1989.

39. Из уже цитированного письма А. А. Любищева.

40. Санкт-Петербург. Энциклопедия. Комитет по культуре Санкт-Петербурга. Институт Петра Великого. См.: http://www.encspb.ru/ object/2860394071?lc=ru

41. Также хорошего знакомого С. Ю. Маслова.

42. Уже цитировавшиеся слова В. Долинина о семинаре Маслова.

43. Вот что пишет современное издание: «Представителем биосемиотики является Сергей Викторович Чебанов <…> Один из основателей семинара и руководителей семинара по Теоретической биологии (1972) (ныне — семинар по биогерменевтике Санкт-Петербургского Союза Ученых и Петербургского лингвистического общества), Городского семинара по семиотике (с 2002 г.) <…> Организатор и участник школ по теоретической биологии (1979—96, 2000), школ и семинаров по теории и методологии классификации (с 1979 до середины 80‑х годов)» (С. Т. Махлина. Лекции по семиотике культуры и лингвистике. СПб., 2010).

44. Сыграло свою роль ужесточение политики во время недолгого правления выходца из КГБ Андропова или желание ленинградского секретаря Г. В. Романова выслужиться? Думается, семинар и так был обречен в силу своей чрезмерной открытости.

45. Интервью Р. Г. Баранцева. О деревенской школе, семинаре по семиодинамике и синергетике в России. См. http://oralhistory.ru/talks/orh-1465/text?hl=fa55250 (16.06.2018).

46. Матмех ЛГУ-СПбГУ. Шестидесятые и не только. Т. 1. С. 150—151.

47. П. Арентс (один из псевдонимов С. Ю. Маслова). Д. Андреев. Ленинградский апокалипсис. Община, 2, июнь 1978 (Реферат.). «Сумма». С. 75. См. также: Д. Андреев. Ленинградский апокалипсис. Глава шестая поэтического ансамбля «Русские боги»: http://mirosvet.narod.ru/da/rb/rb06htm(16.06.2018).

48. С. Маслов. О корреляции «Состояние общества — художественный стиль». «Часы», № 16, 1976. Несколько последующих цитат взяты из этой работы.

49. «Часы», 67, № 9, 1986.

50. Матмех ЛГУ-СПбГУ. Шестидесятые и не только. Т. 1. С. 148.

51. Там же. С. 151.

52. Некролог был опубликован примерно через полтора года: Г. В. Давыдов, Ю. В. Матиясевич, Г. Е. Минц, В. П. Оревков, А. О. Слисенко, А. В. Сочилина, Н. А. Шанин. Сергей Юрьевич Маслов (некролог). УМН, вып. 2 (236). 1984, Т. 39. С. 129—130.

53. Михаил Зощенко. Голубая книга. СПб., 2014. С. 32.