Олег Клишин
Тополь
Сквозь летящий снег пробираясь вплавь,
опираясь о скаты крыш,
погружаясь в сон, прорастая в явь,
сколько помню себя, стоишь.
Шелестишь листвой или, как сейчас,
в серебристом плену ветвей
тишины хранишь золотой запас
до скончанья морозных дней.
Старожил, пришедшийся ко двору,
в окруженье бетонных стен,
задубевший на
ледяном ветру,
от усталости давший крен,
сколько весен, лет, с места не сходя,
набирал исполинский рост,
пил горячий свет, слушал шум дождя,
ораторию птичьих гнезд?
Неисповедимы вокруг пути,
утрамбованная земля.
Не успел при встрече сказать: прости
за безумные вензеля,
что когда-то на молодой коре
перочинный оставил нож.
Темный шрам, как память о той поре.
Остальное не разберешь.
Боль давно утихла, в душе покой.
Зимний сад или тихий ад
с душно-ватно-марлевой
пеленой
родовых июньских палат?
Долгожданная грозовая тень
упадет проливной стеной.
Властелин колец, коренастый пень
обрамлен
молодой листвой.
* * *
Поселиться листочком на древе,
улыбаясь, вдыхать СО2,
строить глазки и рожицы Еве,
ненароком подслушать слова
искусителя. Ах, он ползучий! —
тихо шепчет на ушко: сорви
наливное. Единственный случай —
прикоснуться к запретной любви.
А потом пусть грозит небо злое.
Кто-то свыше вершит скорый суд.
Со скамейки поднимутся двое,
по дорожке, обнявшись, пойдут.
От тоски станешь сохнуть и вянуть.
Впереди безысходность и мрак.
На холодный асфальт, словно пьяный,
упадешь, будешь чувствовать, как
в затухающем пульсе запястья
хлорофилл превращается в медь.
Все сбылось, значит, можно от счастья
в опустевшем раю умереть.
* * *
Из гаража иду или в гараж…
Практически в любое время суток
попутный не обходится пейзаж
без парочки дежурных проституток.
Вблизи высоковольтного столба
покуривают, вахту коротая.
Древнейшая профессия, судьба,
работа — не соскучишься — живая!
Путь тормозной и шаркающий след,
и стоп-сигнал давно уже не яркий.
С возможностями скромными клиент,
как правило, отечественной марки.
И Чехов в свое время и Куприн
отдали должное согласно прейскуранту,
недобрый опыт сумрачных глубин
надежно присовокупив к таланту.
В овраге, на обочине, на дне
писательские цепкие
заметки
с натуры. Обитаемо вполне
пространство ниже нулевой отметки.
С усмешкой смотрит уличная мисс:
слабо, мол, на такое приключенье?
Эммануэль, черт подери, Таис!
Домашнее заданье, сочиненье:
как
провела я лето… за рубли
приговоренная
стоять в наряде,
за школьным стадионом, где в пыли
окурки в перламутровой помаде.
* * *
В. Розанов на Невском
так вполне,
научно-познавательные рамки
не преступая, мог и о цене
спросить, узнать, какой процент для
«мамки»
и за квартиру сколько надлежит.
Охотно в разговор вступали «жрицы»
со старичком, профессором на вид —
такой забавный. Как не поделиться!
Поговорить о странностях… пока
клиентов нет. Закуривай, папаша, —
бородка клинышком, сутулится слегка.
А если «надо» — скинем, правда, Маша?
На ощупь полз подслеповатый крот,
в продолговатых лабиринтах пола
проталкивался, двигался вперед,
волненье плоти трепетом глагола
в себе убив,
оставшиеся дни
огромный горб (или плетеный короб?)
таскал с собой. Куда ни поверни —
опавших листьев непочатый ворох.
* * *
Бродяга пальто примеряет:
добротное,
впору, кажись.
И вновь за добычей ныряет
в помойное чрево. Эх, жизнь!
Как будто злопамятный жребий
судьбы начертал на роду:
заботиться будешь о хлебе
насущном у всех на
виду —
по пояс в пахучих отбросах,
по самое горло… на дне.
Сума переметная, посох
незрячий.
А
чуть в стороне:
породистый,
мраморной масти,
как лорд благородных кровей,
такой же собрат по несчастью
трудов и нерадостных дней,
всем видом
презрев грязновато-
бездомный на шкуре налет,
с учтивостью аристократа
своей очередности ждет.
Ночью
Ты высоким таким еще не был.
Неужели растешь до сих пор,
старый тополь, упершийся в небо,
как одна из последних опор
звездной штольни, пробитой во мраке,
затопившем
ночные дворы?
На ветру разгораются знаки
Зодиака — иные миры,
для которых
наш воздух лишь почва,
разрыхленная
бедным умом,
обреченного верить заочно
в то, что бдительный
Горнопроходчик
ждет с фонариком нас за углом.
