ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Александр Кушнер

* * *

Сегодня дождь с утра — и свет не мил,

И небо в дымно-сером облаченье.

Что делает архангел Гавриил,

Какое исполняет порученье?

Надеюсь, он в Уффици в этот час,

Тем более что сыро и прохладно,

И смотрит, отвести не в силах глаз,

На «Благовещение» Леонардо.

Что дождь ему, что мгла ему, что мрак?

Туристскую пережидая стаю,

Не сердится, и если это так,

То я его прекрасно понимаю!

* * *

Поделюсь с тобой на`житым опытом:

Утро жаль начинать с новостей.

Лучше лиственным плеском и шепотом

Загрузить его, блеском лучей.

Даже зимняя мрачность и строгости,

Белогривые вихри и лед

Добродушней и мягче, чем новости.

Не спеши: Интернет подождет.

Новостей не бывает желательных,

Утешительных, им не до нас.

Днем спокойней прочтешь по касательной

Их жестокий и страшный рассказ.

* * *

А может быть, Зевсу, Гермесу, Афине

И всем остальным эта жизнь надоела —

Они и свернули по этой причине

Свое всеохватное, вечное дело,

Как старый ковер, потемневший от пыли,

С чудесным рисунком, волшебным сюжетом,

Свернули и место свое уступили

Другому — и не пожалели об этом.

Другой с той поры надзирает над миром,

К другому в страданье протянуты руки,

И он не с Гомером уже, а с Шекспиром

О счастье и горе, любви и разлуке

Тайком говорил и рассеивал тучи,

Чтоб дать передышку нам в жизненной драме.

Другой! Вы уверены, что не наскучит

Ему это всё, в том числе — и мы с вами?

Мандельштам в Армении

На этом снимке он в Армении,

Заснятый фотоаппаратом,

Среди камней в оцепенении,

И неизвестные с ним рядом.

Какой-то храм полуразрушенный,

Многоступенчатые глыбы.

А люди, кажется, сконфужены

И статуями стать могли бы.

Его лицо, рубаха белая

С подвернутыми рукавами —

Всё это как бы одно целое

С людьми и умными камнями.

Должно быть, сборище случайное,

Тем более что тут же дети.

Но проступает изначальная

Мощь, что до нас была на свете.

Она — загадка этой местности

И ей веками верно служит,

И как хорош в своей безвестности

Поэт, такой, как все, не хуже!

* * *

Про Листа расскажут, что он на концерты

Букеты цветов сам себе присылал.

Но музыка знает, что жалки и смертны

Все люди — и все-таки выше похвал

И шире придирок, и глубже насмешек

В часы концентрации сил и ума.

И жизнь не жалеет трудов и издержек,

Звучал бы рояль и редела бы тьма.

Про Моцарта тоже, что был он ребячлив,

Заносчив, припадками в детстве страдал.

Но музыка всё это переиначит,

И ей безразлично, что ростом он мал.

Звучал бы концерт для гобоя с оркестром,

Для скрипки с оркестром и пел Дон Жуан.

А в душу заглядывать неинтересно,

Как в спальню кому-нибудь или в карман.

* * *

Благополучны дни

Нашими временами

                                     А. Сумароков

С книжной полки упал Сумароков,

Он стоял, прислоненный к другим.

Заглянул я в него ненароком

И увидел, что тронут был им

Мой товарищ, — на то и помета,

Чтобы помнить живую черту:

«Хвалит Бродский»; записано это

Было в семидесятом году.

Вот такой замечательный случай.

Сумароков, конечно, чудак:

Как себя ни томи им, ни мучай,

Полюбить невозможно никак,

Но как будто свиданье друг с другом

Нам сегодня тайком подарил

И провел нас невянущим лугом

Там, где нет ни тоски, ни могил.

РЕКА

Мы вышли к реке, показалось, что были

На ней мы вчера, а не вечность назад.

Вчера точно так же лучи серебрили

Ее и кустарник клубился, лохмат.

И так же над ней те же самые ели

Стояли задумчиво, как напоказ.

И год не прошел с той поры, и метели

Не выли, и в городе не было нас.

Мы вышли к реке, показалось, что те же

Над ней кучевые плывут облака,

И желтый обрыв, разрушенью подвержен,

Не рушился, лишь осыпался слегка.

И та же, казалось, знакомая птица

К нам с разных, кружась, подлетала сторон.

Казалось, река не могла согласиться

С державинской гиблой рекою времен.