ЛЮДИ И СУДЬБЫ

Эдуард Саруханян

В заполярном Тикси

Прошел год с той поры, когда я впервые встретился с Арктикой, работая в составе гидрографической экспедиции на судне «Айсберг» в проливах Дмитрия Лаптева и Санникова. И вот я вновь оказался за полярным кругом, опять в морском порту Тикси, где в сентябре 1961 года закончилась наша экспедиция.

На сей раз я прибыл сюда надолго. Вместе со своими сокурсниками по Арктическому факультету Ленинградского высшего инженерного морского училища (ЛВИМУ) имени адмирала С. О. Макарова океанологами Леонидом Тимоховым, Павлом Гасюковым и Анатолием Неукисовым я прилетел на работу в Арктическую научно-исследовательскую обсерваторию (АНИО) Тикси. Такие обсерватории были созданы в мае 1953 года при районных управлениях полярных станций, находившихся на острове Диксон, в Тикси и Певеке. В феврале 1955 года они были переданы в ведение Арктического научно-исследовательского института (несколько позже он станет Арктическим и Антарктическим НИИ). В отделе кадров этого института и прошло наше официальное оформление как сотрудников АНИО Тикси. Каждый из нас четверых был назначен на должность младшего научного сотрудника с окладом в сто пять рублей в месяц, который дополнялся месячной продовольственной карточкой на ежедневное одноразовое питание в поселковой столовой. Тикси был достаточно крупным поселком городского типа с коренным якутским населением, районным центром Булунского района Якутской АССР (ныне Республика Саха (Якутия). Однако в составе населения Тикси было немало представителей различных национальностей, прибывших, как и мы, из крупных городов страны — Москвы, Ленинграда, Одессы и других — по распределению после окончания высших и средних учебных заведений или же по трудовым соглашениям.

Ко времени нашего прилета история открытия бухты Тикси и ее окрестностей насчитывала около двухсот тридцати лет. Ее первое описание относится ко времени Великой Северной экспедиции, проводившейся с 1733-го по 1743 годы. Эта экспедиция явилась продолжением Первой Камчатской экспедиции, начатой еще по инициативе императора Петра Великого. Как повествуют исторические источники, Петр Великий за три недели до своей кончины собственноручно написал инструкцию для Первой Камчатской экспедиции и, вызвав адмирала Апраксина, сказал: «Я вспомнил на сих днях то, о чем мыслил давно и что другие дела предпринять мешали, то есть о дороге через Ледовитое море в Китай и Индию… Не будем ли мы в исследованиях такого пути счастливее голландцев и англичан?»

Первая Камчатская экспедиция проработала с 1728-го по 1730 год. Ее результаты были доложены Сенату уже после смерти Петра Великого. В частности, экспедицией были установлены размеры Камчатки, изучено северное побережье Америки. Однако арктическое побережье Сибири осталось ею не обследованным. Поэтому Сенат одобрил план новой экспедиции, и в 1732 году императрица Анна Иоанновна подписала высочайший указ о Великой Северной экспедиции, начальником которой, как и Первой Камчатской, был назначен капитан-командор Витус Беринг. Целью новой экспедиции являлось планомерное обследование морского пути от устья Печоры до устья реки Анадырь и выяснение возможностей плавания торговых судов от Архангельска через Северный Ледовитый и Тихий океаны на Дальний Восток. Работы экспедиции для выяснения условий мореплавания вдоль побережья Северного Ледовитого океана, или, выражаясь современным языком, по Северному морскому пути должны были проводиться несколькими отрядами. Участники этой экспедиции совершили беспримерный подвиг. В тяжелейших ледовых условиях на утлых кочах (крытых лодках), дубель-шлюпках и ботах, часть которых была раздавлена льдами, а зимой — на собачьих упряжках они выполнили опись берегов от Печорского до Чукотского морей, а далее и вдоль побережья Тихого океана до устья реки Анадырь.

В этой героической работе случались и трагические события. Одно из них произошло с Восточно-Ленским отрядом экспедиции, возглавлявшимся участником еще Первой Камчатской экспедиции лейтенантом Петром Лассиниусом. 30 июня 1735 года отряд Лассиниуса с командой в сорок четыре человека вышел из Якутска на двухмачтовом палубном боте «Иркутск» и 2 августа достиг дельты реки Лена. С помощью лоцманов из ленских старожилов Петр Лассиниус вывел «Иркутск» по Быковской протоке в губу (залив) Буор-Хая, частью которого является бухта Тикси. В результате нажимного действия северных ветров в заливе сложилась очень тяжелая ледовая обстановка, и после нескольких безуспешных попыток выйти из залива Лассиниус был вынужден 4 августа направить «Иркутск» в реку Хараулах, где 18 августа судно остановилось на зимовку.

На берегу реки был выстроен барак для жилья. С наступлением санного пути Лассиниус направил четырех членов экипажа с рапортом в Якутск, а с остальными остался зимовать на берегу реки Хараулах. Однако место для зимовки было выбрано неудачно, вдали от заложенных ранее продовольственных баз. Поэтому уже с первых дней зимовки стала ощущаться нехватка свежих продуктов, что привело к заболеванию членов экипажа цингой с последующими смертельными исходами. Первой жертвой болезни стал сам начальник отряда лейтенант Петр Лассиниус, скончавшийся 19 декабря. К апрелю 1736 года потери экипажа уже составляли тридцать семь человек. Только штурман Ртищев, возглавивший отряд после смерти Лассиниуса, и еще несколько участников были спасены и доставлены в Якутск. Там командиром отряда был назначен лейтенант Дмитрий Лаптев.

В память о лейтенанте Лассиниусе его именем впоследствии были названы полуостров и мыс в море Лаптевых. В моей же памяти имена Петра Лассиниуса, Дмитрия и Харитона Лаптевых, как и имена руководителей других отрядов Великой Северной экспедиции, живут с той поры, когда наша учительница географии, замечательный педагог Ксения Ивановна Бородина предложила мне, двенадцатилетнему школьнику, подготовить и прочесть на заседании географического кружка доклад о Великой Северной экспедиции. Возможно, это событие и послужило одной из причин того, что спустя пять лет я, окончив среднюю школу в далеком от моря городе Пятигорске, приехал в Ленинград и поступил на арктический факультет ЛВИМУ имени адмирала С. О. Макарова. Так порой со школьного доклада начинается наш путь в далекие полярные края.

Выполнив в 1739 году описание бухты, вблизи которой зимовал «Иркутск», лейтенант Дмитрий Лаптев назвал ее Горелой. Последующее посещение этой бухты кораблями состоялось лишь без малого сто сорок лет спустя — в 1878 году, когда в нее вошли пароходы «Вега» и «Лена». На пароходе «Вега» находилась шведская экспедиция под руководством известного ученого Нильса Адольфа Эрика Норденшёльда, целью которой было пройти Северный морской путь в одну навигацию. Однако случилось так, что, проделав в дальнейшем основную часть маршрута, эта экспедиция была вынуждена зазимовать у Колючинской губы на северной оконечности Чукотского полуострова, не достигнув поставленной цели. Только через пятьдесят с лишним лет, уже в советское время, эту задачу удалось выполнить экспедиции, возглавлявшейся академиком Отто Юльевичем Шмидтом, на ледокольном пароходе «Александр Сибиряков».

Прибыв в 1878 году в бухту Горелая на пароходе «Вега», участники экспедиции были настолько поражены ее красотой, что лейтенант Оскар Нордквист выразил сомнение в правильности названия бухты. По своему географическому положению на трассе бухта являлась центральным пунктом для захода кораблей, идущих Северным морским путем; «Вега» зашла в нее для встречи с лоцманом, посланным из Якутска «спонсором» экспедиции А. М. Сибиряковым. Исходя из этого Нордквист высказал пожелание назвать ее Бухтой Встреч. Узнав от переводчика, что слово «встреча» переводится на якутский язык как «тикси», он предложил дать бухте именно такое название, что и было одобрено Норденшёльдом. С той поры бухта носит название Тикси, поистине став бухтой встреч полярников: летчиков, моряков, ученых — словом, всех, кто прилетает туда, направляясь на Северный полюс или же возвращаясь с него на Большую землю, и тех, кто заходит в тиксинский порт в плавании по Северному морскому пути или же трудится в самом Тикси. Осенью 1902 года в эту бухту вошла шхуна «Заря», возвратившись после плавания к Новосибирским островам. В 1903 году капитан «Зари» Федор Матисен выполнил инструментальную съемку бухты.

Впервые продвигаясь с востока на запад по Северному морскому пути в ходе гидрографической экспедиции Б. А. Вилькицкого, в 1912 году в бухту Тикси вошли ледоколы «Таймыр» и «Вайгач». Экспедиция установила в бухте навигационный знак и создала астрономический пункт. Но главное свое значение порт Тикси приобрел после того, как ледокольный пароход «Александр Сибиряков» прошел Северный морской путь за одну навигацию, тем самым совершив его открытие. В ночь с 26 на 27 августа 1932 года «Александр Сибиряков» вошел в бухту Тикси и стал на якорь у острова Бруснева, расположенного в центре бухты. Участники экспедиции посетили научно-исследовательскую станцию Арктического института, строившуюся в заливе Сого силами самих сотрудников станции. Чтобы помочь им, сибиряковцы объявили аврал. А вечером в кают-компании звучали тосты. Сотрудники станции поднимали их за судно «Александр Сибиряков», а члены экипажа — за бухту Тикси, «окно Якутии на Запад».

Спустя десять лет знаменитый ледокольный пароход постигнет трагическая судьба. О подробностях этой трагедии мне рассказал Иван Ефимович Кальянов, инженер по теплотехнике, с которым я познакомился в Тикси, уже работая в обсерватории. В 1936 году Иван Кальянов, окончив курсы радистов и механиков при Главном управлении Северного морского пути, был направлен зимовать на полярную станцию Волочанка. Летом 1941 года он отгулял положенный отпуск, но тут пришла война. С ее началом Северный морской путь стал одной из основных жизненных артерий страны. С запада на восток и в обратном направлении по нему постоянно двигались караваны судов. Их было необходимо обеспечивать гидрометеорологической информацией для безопасности продвижения во льдах и туманах, а для этого нужны были новые полярные станции.

Кальянова направили в Красноярск. Там он был включен в группу полярников для отправки на Северную Землю, где планировалось открыть полярную станцию на мысе Молотова (ныне мыс Арктический). После годичной подготовки в августе 1942 года группа полярников оказалась на борту ледокольного парохода «Александр Сибиряков». 24 августа пароход вышел из порта Диксон, взяв курс на Северную Землю. Ничто не предвещало беды, поскольку командование судна не было оповещено о том, что в тот день в Карском море был замечен немецкий крейсер «Адмирал Шеер», пришедший для охоты за кораблями союзнических конвоев. В середине следующего дня моряки увидели дым из труб неизвестного корабля. Это и был крейсер «Адмирал Шеер».

Пытаясь избежать неравного боя и спасти людей и груз, капитан «Сибирякова» Андрей Качарава приказал следовать полным ходом к острову Белухе, где пароход мог бы укрыться. Но сделать этого не удалось из-за разности в скоростях судов. Тогда, сообщив в штаб флота на Диксоне о встрече с противником, капитан приказал готовиться к бою. О равновесии сил не могло быть и речи: на обстрел малокалиберными зенитными орудиями противник ответил залпами орудий главного калибра, нанеся по судну поражающие удары. Капитан Качарава был тяжело ранен, и командование принял комиссар Зелик Элимелах. Судно уже пылало. Моряки и полярники пытались спастись на шлюпках, но одна из них была потоплена снарядом, а вторую фашисты захватили в плен вместе с членами экипажа, несмотря на сопротивление моряков. Тогда находившиеся на судне комиссар Элимелах и старший механик Бочурко приняли решение не отдавать легендарный корабль врагу и затопить его. Повторив подвиг моряков крейсера «Варяг», они, открыв кингстоны, ушли ко дну вместе с родным кораблем.

Взятых в плен привезли в немецкий лагерь, находившийся в Норвегии. Они держались стойко, на допросах молчали и своего капитана не выдали. В феврале 1945 года их освободили наши, и Кальянов, уйдя в действующую армию, провоевал до победы.

За мужество и стойкость, проявленные при защите ледокольного парохода «Александр Сибиряков» от фашистских захватчиков, правительственных наград удостоились многие члены экипажа; в их числе посмертно — комиссар Зелик Элимелах и старший механик Николай Бочурко. Капитан Андрей Качарава был награжден орденом Красного Знамени, полярник Иван Кальянов — орденом Красной Звезды.

В память о погибшем ледоколе название «Сибиряков» было дано ледоколу «Якарарху», полученному в 1945 году из Финляндии по репарации. Этот ледокол вошел в состав арктического флота России и нес ледокольную службу до 1975 года. Я неоднократно видел его в порту Тикси в навигационный период, и вместе с Кальяновым мы радовались тому, что «Сибиряков» снова в строю.

В таком историческом месте начиналась наша работа. Мы прибыли в горячее время навигации, когда главной задачей обсерватории являлось гидрометеорологическое обеспечение плавания судов по Северному морскому пути в районе моря Лаптевых от Хатангского залива до Новосибирских островов. Директор обсерватории Владимир Смирнов и его заместитель Алексей Мурзин были рады новому пополнению, тем более что в навигационный период работы с лихвой хватало на всех. В Тикси уже трудились питомцы предыдущих выпусков ЛВИМУ — океанологи Жак Павликов и Генрих Алексеев, метеоролог Валерий Белязо, а также выпускник Московского университета океанолог Дмитрий Ипатов. Нас тепло встретили, а руководство обсерватории сразу же распределило вновь прибывших по различным областям деятельности. Гасюков был направлен на судно «Азимут», на котором выполнялись океанографические исследования в море Лаптевых и работал так называемый «ледовый патруль». Тимохову и Неукисову были отданы для разработки проблемы, связанные с прогнозированием ледовой обстановки на трассе Севморпути. Мне же были поручены регулярные наблюдения за состоянием уровня моря в бухте Тикси и анализ его колебаний во времени. Я проводил эти наблюдения дважды в сутки, утром и вечером, на уровенном посту, находившимся на берегу в районе морского порта, фиксируя положение уровня по показаниям водомерной рейки. Два других срока наблюдений были поручены моему помощнику, технику Валерию Иванову. Это позволяло контролировать данные колебаний уровня моря, получаемые благодаря круглосуточной работе самопишущего устройства; они фиксировались на его восковой ленте. Изменение направления ветра над бухтой постоянно приводило к так называемым сгонно-нагонным колебаниям уровня, ход которых, естественно, отражался на ленте самописца.

Точное знание высоты уровня моря в бухте в зависимости от ветровых условий было важно для обеспечения безаварийной транспортировки лесных плотов, которые заготавливались в таежных районах Якутии и сплавлялись вниз по реке Лена. От устья Лены, точнее от ее Быковской протоки, до порта Тикси плоты передвигались с помощью буксира. Нам приходилось видеть, как все дни, а порой и ночи, когда проводилась буксировка плотов, начальник тиксинского бюро погоды, опытнейший синоптик Анатолий Маркин практически не покидал рабочего места, подготавливая через каждые три часа прогностические карты погодной ситуации на ближайшие 36 часов, то есть на время буксировки плотов по морскому участку на расстояние 120 километров. В порту Тикси лес грузился на суда-лесовозы и отправлялся на экспорт в Японию. Это приносило стране хорошую валютную выручку. Экономическая выгода от этих операций была столь высока, что важность наших наблюдений за состоянием уровня моря и круглосуточная забота А. Маркина о прогностическом обеспечении транспортировки плотов не вызывали ни малейших сомнений.

Но, как уже говорилось, основным занятием обсерватории в летне-осенний период было обеспечение плавания по Северному морскому пути судов различной категории: от ледоколов, танкеров и сухогрузов до пассажирских кораблей. Для этой цели в управлении порта Тикси создавался штаб морских операций во главе с начальником порта Михаилом Дмитриевичем Хейдером и его заместителем Михаилом Михайловичем Трусовым. Оба они были без преувеличения выдающимися личностями, внесшими огромный вклад в организацию и проведение успешной навигации по трассе Северного морского пути в районе моря Лаптевых. В помощь им в обсерватории начинала работать научно-оперативная группа под началом Алексея Мурзина. В ее задачи входило обеспечение руководства штаба морских операций ежедневной обобщенной информацией о гидрометеорологической обстановке на речных и морских участках трассы. В основе этой информации были наблюдения с полярных станций, морских судов и самолетов полярной авиации, выполнявших по заданию обсерватории ледовую разведку над трассой. Помимо этого поставлявшаяся информация также должна была содержать и краткосрочные прогнозы будущего состояния метеорологических и ледовых условий на трассе. Для этой цели в бюро погоды и в обсерватории выполнялась оперативная обработка гидрометеорологической информации, поступавшей из всех названных источников, включая данные ледовых авиаразведок, наблюдателями в которых летали сотрудники обсерватории.

Мне довелось участвовать в таких полетах, наблюдая и зарисовывая распределение льдов по трассе (ведь спутниковой информации тогда еще не существовало) с оценками их возраста — годовалый или многолетний лед — и сплоченности в баллах. По данным наблюдений на борту самолета подготавливалась карта-бланковка, на которую наносилось положение ледяных полей и указывался рекомендованный курс для выхода судна изо льдов. Затем самолет шел на снижение, и, когда он пролетал над судном, на палубу сбрасывался вымпел — металлический цилиндр, в который вкладывалась карта-бланковка. Там ее уже ждали, и вскоре по самолетному радио к нам приходила благодарность.

Однажды наш самолет ледовой разведки лег на обратный курс у полуострова Кигилях, что на острове Большой Ляховский. Увидев в тундре тот самый домик на берегу пролива, где мы с Анатолием Вайгачевым за год до этого, работая в гидрографической экспедиции, встретились с замечательной семьей охотника Пестерева, я с удовольствием вспомнил о них...

Когда в ледовую разведку улетали оба руководителя обсерватории, мне поручалось напрямую докладывать гидрометеорологическую обстановку на трассе в штабе морских операций, что всегда напоминало экзамен в Макаровском училище. Как руководители штаба операций, Хейдер и Трусов прекрасно знали природные условия своего района ответственности, требуя от нас детального описания ледовой обстановки на трассе в текущий момент и достоверных прогнозов ее изменения. Мы старались изложить нашу информацию так, чтобы в случае возникновения трудностей при прохождении судов по трассе нам не приходилось слышать от них: «Ну вот, наука подвела». Но, как правило, наши встречи завершались при полном взаимопонимании, и расставались мы дружески.

Так проходила летняя навигация. Понятно, что эффективность нашей работы была напрямую связана с нормальными бытовыми условиями нашей жизни. С этим все тоже было в порядке. Всем нам предоставили жилье в двухэтажном бревенчатом доме, стоявшем напротив обсерватории. Мы с Леонидом получили комнату на двоих в коммунальной квартире на три семьи и соседствовали с Павликовыми (жена Жака Раиса Максимовна была директором тиксинской средней школы) и Валерием Белязо и его женой Галей Подольской. Вечерами часто собирались вместе и пели под Валерино гитарное сопровождение популярные песни, среди них «От злой тоски не матерись» и «Мы встретили осень в бухте Тикси». Тогда я полагал, что они были сложены заключенными сталинских лагерей (многие из них уже освободились в те годы, но по-прежнему проживали в Тикси). И только по возвращении на материк узнал, что их автор — известный ученый-океанолог, талантливый поэт и бард Александр Городницкий. Совсем недавно мне выпала радость встретиться с их автором и петь вместе с ним и со всей аудиторией его замечательные песни, полюбившиеся нескольким поколениям.

Пришла арктическая зима. Порт Тикси закрылся для будущей навигации — и на белом ледяном поле бухты четко выделялись вмерзшие в лед темные корпуса судов. Это были арктические ветераны, прошедшие не одну навигацию в северных морях. Им было не привыкать к жестким холодным объятиям льдов, вою пурги и суровым морозам. Для нас же эта арктическая зимовка была первой.

С приходом зимы у нас появлялись новые обязанности, связанные с необходимостью гидрометеорологического обслуживания зимних перевозок грузов из Тикси к оленеводческим хозяйствам, расположенным на побережье губы Буор-Хая. Поэтому в один из февральских дней мы вместе с океанологом Дмитрием Ипатовым были направлены в экспедицию для измерения толщины ледяного покрова от поселка Тикси до прибрежного поселения Хараулах, с целью выбора ледового пути для перевозки компанией «Тикситорг» товаров, требовавшихся живущим в нем оленеводам.

Нам предоставили гусеничный вездеход, принадлежавший обсерватории. Водителем его был Василий Лыко. Наутро мы двинулись в путь по ледяному покрову бухты, регулярно измеряя его толщину. Полученные данные свидетельствовали о достаточной для похода санно-тракторного поезда толщине ледяного покрова. К вечеру мы были уже в Хараулахе, где в честь нашего прибытия местные жители устроили праздник. На следующий день отправились в Тикси уже проложенным путем, подтвердив тем самым прочность ледовой дороги. По возвращении в контору «Тикситорга» был отправлен официальный документ, свидетельствовавший о возможности безопасного продвижения поезда по установленному маршруту.

Прошла неделя после нашего возвращения. Над бухтой Тикси и губой Буор-Хая по-прежнему стояли жестокие морозы, как вдруг в один из дней в обсерваторию ворвался посыльный из «Тикситорга» с экстренным сообщением. Накануне вечером уже при подходе к Хараулаху в трещину на ледовой дороге провалился трактор. К несчастью, при аварии погиб водитель, на которого рухнули сани с балком (жилым домиком). В домике находились рабочие-грузчики «Тикситорга», сумевшие выбраться через заднюю дверь балка и добежать до оленеводческого совхоза, откуда они по телефону известили руководство «Тикситорга» о трагическом происшествии. В обсерватории все были в шоке, но судить о причинах происшедшего можно было, только прибыв на место трагедии. Туда и была направлена комиссия должностных лиц, в которую включили и нас с Ипатовым.

Осмотр места трагедии показал, что, по-видимому, на одном из участков дороги уже после нашего возвращения с промерных работ возникла трещина, которую вскоре затянуло тонким ледком, так что тракторист мог ее не заметить, тем более что они двигались уже в сумерках. Мы встретились со спасшимися грузчиками в Хараулахе, где они с трудом приходили в себя после случившегося. По возвращении в Тикси был проведен тщательный разбор всех обстоятельств происшедшей трагедии. Проанализировав все возможные версии, комиссия единодушно пришла к выводу, что причиной аварии стал лунный прилив, достаточно сильный в арктических широтах, в чем мне довелось убедиться позднее. В ночь накануне трагедии прилив был максимальным и взломал ледяной покров. В результате на ледовой дороге образовалась трещина, которую быстро подморозило и занесло снегом, так что в сгущавшихся сумерках водитель трактора не смог ее разглядеть. Оставалось только горько сожалеть о случившемся. Наше объективное заключение о причинах произошедшей трагедии явилось важным официальным документом для предоставления семье погибшего положенной пенсии. Но нам с Дмитрием от этого было не легче, хотя никто не упрекал и не винил нас. Виноватой оказалась коварная арктическая природа.

Помимо оперативного обеспечения тиксинских предприятий в зимний период в деятельность обсерватории, как у нас говорили, «входила Тема». Так именовалось вовлечение коллектива в научные разработки, поскольку сама обсерватория, официально являясь филиалом Арктического и Антарктического научно-исследовательского института, имела свою научную тематику, которая включала в себя изучение местных природных явлений в районе моря Лаптевых и бухты Тикси с целью установления причинно-следственных связей между изменениями состояния ледяного покрова и процессами, протекающими в этот период в океане и атмосфере. Главной целью таких исследований являлась разработка численных методов прогноза ледовых условий на данном участке трассы Северного морского пути.

Каждый из научных сотрудников обсерватории участвовал в разработке этой тематики. Мне выпало заниматься изучением механизма взлома припая в Янском ледяном массиве по имевшемуся в обсерватории многолетнему ряду наблюдений. Припаем называется морской лед, который образуется вдоль побережья и остается неподвижным, будучи прикреплен к берегу. Мощный припай образовывался, в частности, в Янском заливе моря Лаптевых, что ограничивало возможности судоходства в этом районе.

Я активно занимался изучением этого явления, пытаясь установить механизм взлома припая в зависимости от окружающих природных условий. Но уже тогда главной областью моих научных интересов стала проблема изучения космических и геофизических воздействий на океан и атмосферу земли. Основной причиной этого увлечения явилось то обстоятельство, что заведующим кафедрой Гидрологии моря ЛВИМУ в те годы был выдающийся российский геофизик профессор Игорь Владиславович Максимов. Выполняя под его руководством дипломную работу по теме «Уровень Северного Ледовитого океана, его изученность и перспективы изучения», я уже тогда познакомился с некоторыми его трудами. В них автор в процессе исследования долговременных изменений природных процессов, таких как колебания уровня океана или ледовитость морей, обратился к явлениям космического и геофизического происхождения. К первым относятся цикличность солнечной активности и приливообразующие силы Луны и Солнца, ко вторым — движение полюсов Земли. Благодаря проведенному анализу и уникальной научной интуиции Максимов сумел осознать совокупное воздействие на океан и атмосферу Земли этих потоков внешних возмущений и сформулировал понятие космогеофизического фона крупномасштабных колебаний состояния океана и атмосферы и, как следствие, изменения климата нашей планеты.

Перед отъездом в Тикси мы с Гасюковым и Неукисовым встретили профессора Максимова в вестибюле ААНИИ. Встретили случайно, поскольку в последнее время он не так часто бывал в институте. Похоже, то был знак судьбы. Расспросив нас о делах с оформлением на работу, Игорь Владиславович сказал: «Ну что ж, желаю вам удачи. Обязательно займитесь наукой — и чем скорее, тем лучше. Я о вас не забуду и напишу вам». Честно говоря, мы отнеслись к его словам со свойственным молодости скепсисом: «Как же, напишет. У него своих дел по горло». Прошло два месяца, и мы уже не вспоминали об этой встрече, как в декабре 1962 года нам четверым пришло его письмо. Оно имело эпиграф: «В движении и делании не может быть остановки. Проклятие лежит на всякой неподвижности. Гете».

«Дорогие друзья! — писал Максимов. — Наши отношения изменились. Вы перестали быть моими учениками, а стали моими товарищами по делу — по науке. Наступило время работать, работать по-настоящему и серьезно. В науке времени всегда не хватает. Надо торопиться… Итак, что я могу сейчас вам предложить, какие темы в ваших условиях кажутся мне реальными? Мне думается, что вы можете выполнить работы по следующим темам…» Далее следовал развернутый план работ по пяти темам с подробным описанием каждой задачи. Учитывая наше пребывание в Тикси, все темы Максимов географически привязал к морю Лаптевых, однако в предложенной тематике был верен своему направлению в науке — изучению воздействия космических и геофизических факторов на процессы в океане и атмосфере Земли. Поэтому нам было предложено исследовать месячные и полугодовые лунные и солнечные приливы в море Лаптевых, изучить их связь с дрейфом льда, а также попытаться установить связь между движением полюсов Земли и изменениями среднего уровня моря и ледовитости моря Лаптевых.

Мы начали работать по предложенным темам, правда, лишь в нерабочее время, поскольку в рабочие часы выполняли исследования по тематике обсерватории. Сутки делили следующим образом: работа в обсерватории, затем ужин, далее с семи вечера до полуночи — сон, а потом — кофе для бодрости и работа по тематике Максимова, а также занятия самообразованием по истории, философии и английскому языку (для будущего поступления в заочную аспирантуру). Этому посвящалось ночное время до пяти часов утра; затем пара часов сна, завтрак — и снова в обсерваторию. Впрочем, понятие «ночное время» было относительным: в первые месяцы зимы в Тикси круглосуточно господствовала полярная ночь.

В архиве обсерватории имелись ряды наблюдений по атмосферному давлению, среднему уровню моря Лаптевых и его ледовитости длительностью в несколько лет. Мы приступили к их обработке с помощью различных статистических методов, пытаясь выделить в изменениях этих природных характеристик долгопериодные приливные колебания или же колебания, связанные с четырнадцатимесячными изменениями положения земной оси, называющимися нутацией. Основным инструментом для такой работы был арифмометр «Феликс» (кто его помнит теперь!) или же приобретенная обсерваторией настольная счетная машина «Рейнметалл». О расчетах на электронно-вычислительных машинах можно было только мечтать (в Тикси их не было), а персональных компьютеров в то время вовсе не существовало.

Результаты расчетов по той или иной теме отправлялись Максимову. В ответ мы получали его письма объемом в несколько страниц машинописного текста, содержавшие анализ наших результатов, предложения, как двигаться дальше в том или ином исследовании, обсуждение высказанных нами идей. По сути дела, это была школа научного поиска, своего рода заочная аспирантура. Ее логичным следствием стало мое и Гасюкова поступление в заочную аспирантуру ЛВИМУ весной 1963 года.

Произошло это благодаря настойчивости Максимова, сумевшего добиться от руководства ЛВИМУ разрешения для нас сдать экзамены весной, поскольку в осенний период мы не могли этого сделать в связи с необходимостью нашего присутствия в обсерватории в наиболее активный навигационный период. В мае 1963 года мы с Павлом вылетели в Ленинград и, успешно сдав экзамены, поступили в заочную аспирантуру, чтобы продолжить наши исследования уже в школе Игоря Владиславовича Максимова.

К этому времени у Леонида Тимохова, увлекшегося изучением процессов динамики ледяного покрова, созрел план поступления в аспирантуру ААНИИ, где он впоследствии защитил кандидатскую, а затем и докторскую диссертации по проблеме: «Изменение состояния ледяного покрова в связи с его динамикой». Анатолию Неукисову была больше по душе административная работа, что в итоге способствовало его назначению на пост директора Тиксинского гидрометцентра, а затем и руководителя Мурманского управления по гидрометеорологии и мониторингу окружающей среды.

Как известно, у каждого в жизни своя дорога. Моя жизнь сложилась так, что увлекшись еще в молодости изучением четырнадцатимесячных и семилетних колебаний, возникающих в состоянии океана и атмосферы Земли в результате нутации земных полюсов, я в итоге защитил кандидатскую диссертацию на тему «Полюсный прилив в Мировом океане» и еще долгие годы работал вместе с моим замечательным учителем профессором Максимовым и его учениками над проблемой воздействия космических и геофизических факторов на процессы в океане и атмосфере Земли. Но и по сей день вспоминается мне та декабрьская полярная ночь 1962 года, когда, находясь в Тикси, я читал том «Ученых записок ЛВИМУ», изданных в 1955 году, с обширной, в 43 страницы, статьей Максимова «О некоторых геофизических причинах многолетних колебаний ледовитости северной части Атлантического океана». За окнами протяжно выла пурга, но стены нашего двухэтажного здания, казалось, раздвигались до масштабов Солнечной системы, когда я читал о циклах солнечной активности, об изменениях приливообразующих сил Луны и Солнца, о движении полюсов Земли — и о том, как все эти факторы влияют на процессы в атмосфере и океане, что в результате приводит к существованию многолетних колебаний ледовитости Северной Атлантики. Глобальность и масштаб проблемы, которую уже тогда разрабатывал Максимов, впервые поразили меня в ту тиксинскую ночь. Я решил, что исследованиями именно в этой области должен заниматься в будущем, — и счастлив, что так и случилось.

Но все это еще впереди. А пока что мы с Павлом Гасюковым, успешно сдав экзамены, поступили в заочную аспирантуру при кафедре Гидрологии ЛВИМУ и возвратились в Тикси, где уже началась очередная навигация. Явственным признаком ее наступления всегда являлось введение сухого закона в арктических портах, запрещавшего продавать спиртные напитки, а тем более — распивать их. Но трудяг-грузчиков закон не останавливал. Уже в первый день приезда мы увидели длинную очередь в магазин парфюмерии, причем преобладали в ней мужики, приехавшие на заработки и занимавшиеся разгрузкой пароходов в порту Тикси. Поразительным было то, что все они стояли за одним и тем же товаром — одеколоном «Лесная сказка», который почитался за его крепость и пользовался большой популярностью.

Мы, естественно, тоже не были трезвенниками, однако такого рода увлечения нас, по счастью, миновали. Даже в сложенной нами песне были такие слова:

Нам давно уже стало привычным,

Что не видим мельканья такси

И не плещем в бокалы «Столичной»

Мы в своем заполярном Тикси.

Тем не менее отметить с друзьями возвращение в Тикси и поступление в заочную аспирантуру было необходимым мероприятием. Для этой цели мы привезли с собой пятилитровую пластмассовую канистру, доверху заполненную белым сухим вином. Ее удалось провезти в качестве одного из предметов багажа — и наш вечер удался на славу.

Навигационный период проходил как обычно. Тимохов, Неукисов и я занимались разработкой прогнозов и рекомендаций, летали в ледовую разведку. Гасюков с Павликовым отправились в традиционный «ледовый патруль» в море Лаптевых на судне «Азимут». Мне вскоре тоже пришлось собирать пожитки и уходить в плавание. В Тикси с Сахалина для проводки кораблей по трассе пришел небольшой, но достаточно мощный портовый «Ледокол-4». В его задачи входило обеспечение проводки судов в западном районе моря Лаптевых от выхода из пролива Вилькицкого, который отделяет от материка острова Северной Земли, к устьям Хатанги и Оленёка. В ледовом отношении наиболее сложным был участок у бухты Нордвик, где обычно располагался обширный ледяной массив. Члены экипажа «Ледокола-4» до этого не работали в Арктике и не вполне представляли, какие сюрпризы могут их здесь ожидать. Поэтому капитан ледокола попросил дирекцию обсерватории направить на ледокол гидролога, уже знакомого с арктическими условиями на морях трассы. Выбор пал на меня, и уже через два часа после того, как это решение было принято, я был на борту ледокола, шедшего на запад к бухте Нордвик. Было интересно оказаться в плавании и воочию увидеть, как осуществляется ледокольная проводка транспортных судов через обширные ледяные поля.

На ледоколе меня тепло встретили. Чувствовалось, что они были рады появлению человека, для которого Арктика была уже «своей территорией». Но особое уважение ко мне возникло после одного из эпизодов, произошедших в первые дни нашего плавания. Ледокол находился у бухты Нордвик, когда я был срочно вызван на мостик, с которого увидел необычную картину. Прямо по курсу судна на нас надвигалась ледяная армада. При полном безветрии, тихо шурша, с хорошей скоростью двигались мощные ледяные торосистые поля, по виду напоминавшие различные типы военных судов — крейсеры, линкоры, эсминцы...

— Что это? Что происходит? — с тревогой спросил меня капитан. Зрелище действительно было несколько жутковатое. Казалось, что льды вот-вот навалятся на судно. Ледокол дал полный ход, стремясь уйти от скопления льдов, но они продолжали надвигаться. Я же тем временем лихорадочно соображал, какова причина этого необычного движения. «Господи, да это же приливо-отливные перемещения льдов, — пронеслось в голове. — Это явление, которое изучал Максимов еще до войны, и та самая бухта Нордвик, где полусуточные приливы достигают высоты три метра. Сейчас идет отлив, и ледяные поля уходят от берега на север».

— Возьмите курс на восток, — посоветовал я капитану. — Льды сейчас уходят на север, но через шесть часов они пойдут обратно к бухте. Ими движут приливо-отливные течения, которые здесь особенно сильны.

Капитан отдал необходимые распоряжения, а когда через шесть часов вся картина повторилась, но в обратном направлении, члены экипажа стали смотреть на меня как на одного из жрецов древних Фив, которые умели (или говорили, что умеют) предсказывать солнечные затмения.

Скопление льдов по курсу судна не вызывало тревоги, поскольку находившиеся на плаву ледяные поля были вполне проходимы для нашего ледокола. Сложности возникали в том случае, когда в тиски льдов попадали небольшие суда, как это случилось с гидрографическим «Азимутом». В это время на нем работала океанографическая экспедиция обсерватории под руководством Жака Павликова. Поэтому я не очень удивился, когда капитал ледокола, пригласив меня на мостик, показал радиограмму от капитана судна «Азимут» Степанова. Оказалось, что, выполняя программу океанографических исследований, обсерваторское судно ледового патруля само оказалось в центре ледяного массива у бухты Нордвик и его капитан был вынужден запросить помощь у ледокола.

— Ну что, поможем вашим коллегам? — обратился ко мне капитан ледокола. — Сами-то не застрянем?

— Не должны бы, — ответил я. — Погода безветренная, сжатия льдов не наблюдается, а помочь надо. Давайте рискнем.

Ледокол двинулся через ледяной массив и, работая ударами, вскоре прорубил канал, воспользовавшись которым мы приблизились к судну «Азимут». Увидев меня на мостике рядом с капитаном, Павликов и Гасюков радостно замахали руками — для них мое присутствие на ледоколе оказалось приятной неожиданностью.

Все дальнейшее было делом привычным, и ледокольщики им прекрасно владели. Капитан дал команду «Задний ход», и ледокол приблизился к «Азимуту» таким образом, чтобы судно смогло войти носом в специальную выемку в корме ледокола. Затем «Азимут» был взят «под усы»: матросы прочно связали корму ледокола и нос «Азимута» тросами, и началась буксировка судна к выходу из ледяного массива. С разрешения капитана я ненадолго перебрался на «Азимут», чтобы обняться с друзьями. Примерно через час оба судна оказались на чистой воде. Наступил момент расставания, и я вернулся на ледокол. Суда обменялись традиционными прощальным гудками, а также радиограммами благодарности за совместную работу и разошлись.

Прошла еще неделя, в течение которой было выполнено еще несколько подобных операций, но уже с другими судами. Однако настал момент, когда мне и капитану стало ясно, что экипаж ледокола в достаточной степени освоился с арктическими условиями, чтобы сладить с их порой непредсказуемым нравом, так что я мог возвращаться в Тикси. Состоялся обмен радиограммами с обсерваторией, и, получив «добро» от руководства, я ждал подходящей оказии. Случай вскоре представился: из Хатанги в Тикси направлялась самоходная баржа, и ее капитан согласился доставить меня в «порт моей приписки». Мы тепло расстались с моряками ледокола, а спустя месяц, когда навигация уже заканчивалась и «Ледокол-4» вновь оказался в Тикси, его капитан пригласил меня попрощаться с командой перед уходом на Дальний Восток. Это расставание было очень трогательным для всех нас.

По возвращении в Тикси друзья встретили меня неожиданной, но весьма приятной новостью. Оказалось, что благодаря хлопотам Игоря Владиславовича в аспирантуре при кафедре гидрологии моря были открыты два вакантные места. Поэтому Максимов приглаcил Гасюкова и меня перевестись из заочной аспирантуры в очную и с ноября 1964 года приступить к работе над своими диссертационными исследованиями. По существующим правилам мы с Павлом имели на это право, поскольку после окончания ЛВИМУ уже отработали по два года по месту распределения.

Мы восприняли это приглашение с большой радостью. Оказаться вновь рядом с замечательным учителем и заниматься научными исследованиями под его непосредственным руководством, притом исследованиями в области наших научных интересов, — могли ли мы желать для себя лучшего? Важным и необходимым условием в данной ситуации было получение согласия руководства обсерватории. И наш директор Владимир Смирнов дал это согласие. Нельзя сказать, что он сделал это с радостью, ведь от него уходили уже опытные кадры. Но, понимая наше увлечение уникальными проблемами, исследованием которых занималась школа И. В. Максимова, он пошел нам навстречу. А когда сотрудники обсерватории собрались, чтобы проводить нас, даже прочел на этом прощальном вечере свои стихи:

Улетают на запад к родным,

Улетают, а не бегут!

Всем им до`рог тиксинский наш дым,

АНИО как полярный редут.

Улетают на запад, грустя,

Оставляя здесь славные годы.

Пусть грехи им тиксинцы простят,

Пожелают попутной погоды!

Расставаться действительно было грустно, потому что в Тикси оставались друзья, с которыми мы привыкли делить все радости и трудности. Среди них были и наши «макаровцы», океанологи Артур Чилингаров и Игорь Карелин, прибывшие в Тикси после окончания ЛВИМУ годом позже нас. Чилингарова с его энергичной натурой сразу включили в группу ледовой разведки. Он занимался этим с удовольствием, но врожденное чувство коллективизма и умение сплачивать сверстников подталкивали его к лидерству. Не прошло и месяца после его прилета, как мы уже строили под его руководством на зыбкой тиксинской почве, под которой залегла вечная мерзлота, волейбольную площадку прямо под окнами обсерватории. Уже через неделю на ней разгорелись нешуточные спортивные баталии. По-видимому, эти же качества Артура привлекли внимание и тогдашнего секретаря райкома партии: вскоре ему было предложено возглавить Булунский райком комсомола. Чилингаров и здесь проявил себя отличным организатором. Но, несмотря на успешное развитие комсомольской карьеры, Артур решил вернуться в Арктический институт. Весной 1969 года он снова в Арктике, теперь уже в должности заместителя начальника высокоширотной воздушной экспедиции «Север-21».

Здесь ему приходит в голову оригинальная идея: организовать осенью того же года дрейфующую комсомольско-молодежную станцию, чего не делалось уже много лет. Идея была одобрена всеми необходимыми инстанциями. В августе я получил от Чилингарова письмо с предложением возглавить ледово-гидрологический отряд комсомольско-молодежной дрейфующей станции «Северный полюс-19». К тому времени я уже успел окончить аспирантуру и защитить диссертацию, поэтому охотно принял это предложение. Теперь я вспоминаю тот дрейф, невзирая на все его трудности, как один из самых замечательных перио­дов моей полярной жизни.

Наш дрейф длился почти год и завершился радостной встречей на берегу бухты, которая по праву заслужила название «Бухта Встреч»! Именно такой она и была в тот полярный октябрьский вечер 1970 года, когда молодежь Тикси встречала нас в аэропорту и в местном клубе. Встречала радостными возгласами, как встречают братьев, вернувшихся из нелегкого похода.

Такими были мои первые годы в Арктике. Теперь же мне, как поется в замечательной песне на слова Михаила Матусовского, «только зима да метель эта белая напоминают сегодня о них».