XVIII МЕЖДУНАРОДНЫЙ ФОРУМ МОЛОДЫХ ПИСАТЕЛЕЙ

 

 

Дмитрий Фалеев

Юность Диомеда

 

Драма

Действующие лица:

Д и о м е д, юноша, впоследствии участник Троянской войны и царь Аргоса.

Н и м ф а, его возлюбленная.

С ф е н е л  и  Д е и п и л, друзья и сподвижники Диомеда.

Р е с, фракийский витязь.

У л и с с, Одиссей.

Д р и а д а,  подруга Нимфы, обитающая в Дереве.

О р е а д а,  подруга Нимфы, обитающая в Горной Скале.

С а т и р,  друг всех на свете.

Т о р г о в е ц  р ы б о й.

З е л е н щ и ц а.

П р о р и ц а т е л ь из Э ф и о п и и.

Т о л с т ы й  п о к у п а т е л ь.

Т о н к и й  п о к у п а т е л ь.

Г л а в к, горшечник.

П о с е й д о н.

А п о л л о н.

Лягушки, лошади и все остальные.

 

Значение непонятных слов и выражений смотрите в словаре.

 

 

ПЕСНЬ-НАЧАЛО

Юношей учит мудрец, в круг собирая под дубом,

Взвешенной речью ведет их молодые умы:

«Тьму заключает рассвет, день продолжают потемки,

Ясным неясное мерь, бездну в наперстке ищи!»

Дед поучает седой, вдруг замечает: вниманье

Юношей тех разбрелось и подрассеялся взгляд,

Притч философских настой их утомил и расслабил.

«Крепкое слишком вино, видимо, я предложил!» —

Думает старый болтун. Временем этим на речку

Конюхи гнали коней, был в табуне жеребец —

Сущий по нраву дракон; все его звали Разбойник —

Не подпускал никого он и седла не терпел.

Только при виде коня юношей пыл разыгрался,

Красноречивее слов взоры их блеском зажглись:

«Вот бы объездить кого!» — «Проще Лернейскую гидру

Впрячь и хомут ей надеть!» — «Скольких уже храбрецов

Сбросил норовистый конь!» — «Шею сломал Левкофану!» —

«Раз!» — «Прокусил на скаку чашку коленную он

Итону». — «Два!» — «Эврифил!» — «Три!» — «Анаксибий». — «Четыре».

«Больше охотников нет силу коня испытать!

Помнишь Сфенебия ты? Был он известный наездник!

Думал смирить жеребца, тот же навеки его

Сам усмирил, растерзав белое тело копытом!»

Слушал, все слушал старик да наконец и сказал:

«Конь — богоданный; такой лишь одному Диомеду

В пору б пришелся — ему б дал сахарка Диомед!»

«Кто это? Ай, расскажи!» — мо`лодежь просит седого,

И уступает седой; просит он только вина

С сыром ему принести, чтоб «заработала память —

Сытые сделаю вам уши, а вы мне живот!

Да не забудьте еще с медом горячих лепешек —

Будет полнее рассказ мой от румяных лепех!».

Так усмехался старик, сам же ощупывал втуне

Скрепы старинных легенд — все ли в порядке они?

Вот приступает: «Давно — в Аргосе, славном конями,

Бегом лихих колесниц, мрамором древних колонн, —

Правил Тидид Диомед: воин и Трои грабитель,

Доблестный муж и пират, головорез и архонт.

Два есть рассказа о нем, между собою несхожих, —

Первый сложили друзья, недруги дали второй.

Только ни лесть, ни навет мысль ни в одном не пятнают —

Мощная правда царит духом и в том и в другом!

Так у реки берега: низкий есть, есть и высокий,

Левое с правым крыло держит в полете орла.

Слышал я, тот Диомед, Арп зачинатель латинских,

С равным усильем владел правой и левой рукой,

Вот отчего нелегко было сойтись в поединке

С ним — и богов и людей меч его кровь отворял!

Только как есть у реки — самой широкой! — источник,

Где с прибережной черты можно шагнуть, и уже

Ты на другой стороне; шаг, и вернулся обратно;

Сводятся все берега, жизни и смерти края

Тоже сцепляются там, где уже наше сознанье

Не досягает! — так той пары рассказов исток

В них же самих обойден, не упомянут, не виден, —

Но Диомед же один. Значит, один и рассказ!»

 

 

 

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Нимфа отдыхает на лужайке у источника, рядом с ней юноша.

 

Н и м ф а (задиристо):

Диомед-Диомед,

Чего просишь на обед?

 

Диомед-Диомед,

Ты поедешь на тот свет?

 

Диомед-Диомед,

Сколько зим и сколько лет!

 

Диомед-Диомед!

Ты меня любишь или нет?

 

Д и о м е д (счастливо смеется):

Нет!

 

Сорванным цветком обводит ей грудь.

 

Н и м ф а (хохочет, но продолжает прикидываться):

А зачем ты сюда пришел?

 

Д и о м е д:

Да так… Лягушек послушать!

 

Н и м ф а:

Ква!

 

Д и о м е д:

И откуда у тебя такие волосы!

 

Н и м ф а (игриво):

Ква!

 

Д и о м е д:

Ты такая непоседливая — я не успеваю наглядеться на твой живот, а ты уже переворачиваешься на спину. Мне мало рук, чтоб тебя обнять.

 

Н и м ф а:

Так обнимай ногами!

 

Д и о м е д (придвигаясь):

О, как заговорила! Даже вспомнила человеческую речь.

 

Н и м ф а (болтает, не очень придавая значения своим словам):

Но ты же человек. Если бы мой возлюбленный был медведь, я бы рычала по-медвежьи, а если бы он был пчелой, жужжала бы, как пчела.

 

Д и о м е д:

А если бы рыбой?

 

Н и м ф а:

Молчала бы, как рыба.

 

Д и о м е д:

Нет, молчать у тебя точно не получится! Завтра отец принимает гостей из Спарты — весь оплот их мощи: именитейшие бойцы и их предводители.

 

Н и м ф а:

Тоска зеленая!

 

Д и о м е д (со вздохом):

Я должен присутствовать. У меня не получится тебя навестить.

 

Н и м ф а (состроив огорченную мордочку):

Ква.

 

Д и о м е д (напряженно):

А потом отец отправит меня с гостями.

 

Н и м ф а (теперь уже действительно рассстроенно):

В Спарту? Надолго?

 

Д и о м е д:

На полгода, не больше!

 

Н и м ф а (возмущенно):

И только сегодня ты нашел момент рассказать мне об этом. Лучше бы вообще ничего не говорил! Когда ты уезжаешь?

 

Д и о м е д:

В третий день следующей луны.

 

Н и м ф а:

Ква.

 

Д и о м е д:

Не сердись! Я и так провожу с тобой бездну времени. Мои товарищи смотрят неодобрительно на эти отлучки.

 

Н и м ф а:

Когда ты уедешь, я буду смотреть одобрительно на твоих товарищей!

 

Д и о м е д (мрачнея):

Только попробуй!

 

Н и м ф а:

А ты всерьез думал, что я на это способна? Строить глазки этому вашему красавчику Деипилу? Или Сфенелу? Да сам Парис не купит меня яблоком, но если ты изменишь мне в Спарте — а сестры-реки доставят мне сведенья из первых рук! — тогда — о воля! — я изменю тебе и с Деипилом, и со Сфенелом, и со старым Зенобием, хоть он и плешив и вызывает отвращение даже у свиньи. Ква. Клянусь!

 

Поднимается с травы.

 

Д и о м е д (невольно любуется):

Старый Зенобий будет доволен!

 

Н и м ф а (гневаясь):

Уж я постараюсь!

 

Д и о м е д (просто):

Да я пошутил! И откуда у тебя такие ножки?

 

Н и м ф а:

Вот эта?

 

Выдвигает вперед левую ногу.

 

Или вот эта? Тебе какая больше нравится?

 

Д и о м е д:

Обе!

 

Вытягивает вперед руки и хватает Нимфу за лодыжки.

 

Лягушки:

Ква-а!!! Ква-а!!!

 

 

ПЕСНЬ МЕЖ СЦЕН

Первый рассказ оглашу — хоть повторюсь за Гомером,

Может быть, в чем-то, но вы вряд ли узнаете в чем —

Что вам Гомер? Не узнать вкуса плода, не отведав,

Новых земель не открыть, если бояться очаг

В доме землей притушить, если всю жизнь оставаться

Тенью живущей, — слепец зрячих вожатаем был!

Помните, что говорю, — этот бездомный бродяга,

Нищих оборвышей друг, родину нашу спасал.

Он, гимнотворец, взывал выше обтесанной кровли,

Выше дворцов и палат, ниже травы и земли;

Он Македонца подвиг персов державу разрушить,

Он триста первым бойцом стал поперек Фермопил;

Им Фемистокл рожден — сокол Афин оскверненный,

И вдохновенный Сократ, и справедливый Солон.

Сколько на дубе ветвей — столь же обильную крону

Греции бедной своей желудь хиосский принес.

Он и в Сапфо заронил звуков зерно золотое,

Пиндар обязан ему частию славы своей,

И Аполлоний-певец — александриец ученый,

И Пифагор, что сложил в мелос законы числа.

Каждый, кто скажет: «Гомер», — тотчас пусть скажет: «Великий!»

Тьмы кладовая и та — Тартар! — ему нипочем:

Новых и новых бойцов он неустанно вербует

Прежний рубеж охранять — вот до чего он Гомер!

…Вижу не терпится вам суть повернуть к Диомеду,

Да побыстрее, ну что ж, но не быстрее, чем сыр

Козий нарежете вы, очень мне нравится сырный

Запах и вкус, и вообще очень его я люблю!

За угощенье ж платить щедрым готов я рассказом,

Так что делите быстрей да нарезайте без крох!

Я же от Трои начну — ведь и Гомер до изнанки

Все не успел рассказать… М-м! Это пища богов!

 

 

СЦЕНА ВТОРАЯ

Разговоры на площади.

 

Т о р г о в е ц  р ы б о й:

Рыба! Кому свежей рыбы?

 

З е л е н щ и ц а:

Петрушка! Укроп!

 

П р о р и ц а т е л ь из Э ф и о п и и.

Самые точные предсказания на свете!

 

Т о р г о в е ц  р ы б о й:

Рыба! Кому свежей рыбы?

 

Т о л с т ы й  п о к у п а т е л ь.

Она же подтухла.

 

Т о р г о в е ц  р ы б о й:

Утром из моря.

 

Т о л с т ы й  п о к у п а т е л ь.

Сам ее и ешь!

 

З е л е н щ и ц а:

Петрушка! Укроп!

 

Т о н к и й  п о к у п а т е л ь.

Да он же вялый.

 

З е л е н щ и ц а:

Ничего себе «вялый». Сам ты завял — раз такое говоришь!

 

Т о н к и й  п о к у п а т е л ь.

Сама ты петрушка!

 

П р о р и ц а т е л ь из Э ф и о п и и.

Самые точные прорицания на свете!

 

Торговец рыбой (в сторону):

Действительно, воняет.

 

З е л е н щ и ц а:

И все-то они углядят!

 

Толстый покупатель (увидев тонкого):

А! Привет!

 

Тонкий покупатель (увидев толстого):

Здорово-здорово. Не думал тебя встретить. Как дела?

 

Т о л с т ы й  п о к у п а т е л ь.

На этом рынке не осталось ни одного честного человека.

 

(Делает жест вежливости.)

 

Кроме тебя!

 

Т о н к и й  п о к у п а т е л ь.

И кроме тебя!

 

С удовольствием обнимаются и хлопают друг друга по плечам.

 

Т о л с т ы й  п о к у п а т е л ь.

Я собираюсь на скачки в Истм.

 

Тонкий покупатель (зевая):

Там не протолкнешься.

 

Т о л с т ы й  п о к у п а т е л ь.

Да, народу соберется тьма. Но зрелище того стоит.

 

Т о н к и й  п о к у п а т е л ь.

У нас смотреть не на что.

 

П р о р и ц а т е л ь из Э ф и о п и и.

Хотите узнать, кто выиграет?

 

Т о л с т ы й  п о к у п а т е л ь.

Уж точно не ты!

 

(Тонкому покупателю.)

 

Мошенником запахло — ты не ощущаешь?

 

П р о р и ц а т е л ь из Э ф и о п и и.

Мои предсказания портятся не так скоро, чтобы вы сейчас же могли это оценить, почтенные люди.

 

Т о л с т ы й  п о к у п а т е л ь.

А ты не глуп.

 

Т о н к и й  п о к у п а т е л ь.

Слышал про Главка?

 

Т о л с т ы й  п о к у п а т е л ь.

А что Главк? Горшечник?

 

Т о н к и й  п о к у п а т е л ь.

Да не горшечник, а тот, который знаменитый наездник.

 

П р о р и ц а т е л ь из Э ф и о п и и.

Его колесницы каждый раз обставляют на священных играх всю Элладу!

 

Т о н к и й  п о к у п а т е л ь.

Вот кто достоин вкушать нектар!

 

П р о р и ц а т е л ь из Э ф и о п и и.

Сам хозяин ветров вступился с ним в состязание.

 

Т о н к и й  п о к у п а т е л ь.

И Главк, как говорят, одержал бы победу, если бы Эол — такой же прохиндей, как вот этот черномазый, —

 

(кивает на эфиопа)

 

не приставил к четверке своих лошадей невидимую эринию и те не понесли, обезумев от ужаса. Главк проиграл.

 

П р о р и ц а т е л ь из Э ф и о п и и.

Но поединок был нечестный, и Эол подарил четверку Главку.

 

Т о н к и й  п о к у п а т е л ь.

Видимо, он и эринию пристегнул в довесок к собственному подарку: Главк умер. Убит.

 

Т о л с т ы й  п о к у п а т е л ь.

Что с ним?

 

Т о н к и й п о к у п а т е л ь (прорицателю  из Эфиопии):

Ну скажи ты.

 

П р о р и ц а т е л ь  из Э ф и о п и и (невозмутимо):

Афродита, узнав, что он не дает покрывать принадлежащих ему кобылиц (дабы сильнее распалить в них дух для скачек), вырастила на выгуле, где паслись кобылицы, цветок гиппоманий, от которого лошади сходят с ума, — а конюхи проглядели! Насытившись цветком, кобылицы роняли желтую пену. Главк решил, что это оттого, что они застоялись, — велел подготовить ему колесницу, взял в руки вожжи… Лошади сбросили своего хозяина, долго волочили за собой по земле, а потом возвращались по кровавым следам и глотали куски мяса, разбросанные по дороге.

 

Т о л с т ы й  п о к у п а т е л ь.

А Афродита?

 

Т о н к и й  п о к у п а т е л ь.

А что ей будет?

 

Г л а в к, горшечник.

Кому горшки?! Побольше! Поменьше!

 

П р о р и ц а т е л ь из Э ф и о п и и.

Легок на помине!

 

Т о л с т ы й   п р о р и ц а т е л ь:

Другого Главка мы не заслужили.

 

Т о н к и й  п о к у п а т е л ь.

У нас смотреть не на что.

 

 

 

ПЕСНЬ МЕЖ СЦЕН

Помнит дарданцев земля пыл Диомеда-Аргосца,

Помним и мы до сих пор дышащий кровью рассказ!

Чад накопляет дракон, медленно тлеет Везувий,

В норке — мышиной под стать — спит до поры ураган.

Рес — обладатель коней, сбруй золотых и уздечек,

Свитых искусно кольчуг, кованых бронзовых лат,

Фракии гордость и вождь, именем грозным шагнувший

За Геллеспонт и Дунай, слова и дела кузнец —

К Трое на помощь спешил и кобылиц легендарных

Граду на выручку вел берегом в чаще лесной.

Ждал копьеносец Приам Реса посольство с надеждой,

Ибо оракул изрек: град под бедой устоит,

Если воды родника, бьющего в храме троянском,

Ресовы кони испьют; если же нет, то падет.

Вот почему охранял Рес свое стадо ревниво,

Стычки открытой страшась с силой ахеян. Один

Лишь переход отделял Реса и Трои ворота:

Стали на лагерь, котел повар заправить спешит,

Чистит оружие раб, воины отдых справляют —

Мирный течет разговор с шуткой лихой пополам.

Рес расставляет посты, звездам молитву возносит

Он о лошадках своих. Горного снега белей

Были они и быстрей стрел финикийских. Стреножив

Каждую, царь возвестил общий дружине отбой.

Тучи закрыли луну, и караульный не понял,

Что с ним случилось, — так скор был окаянный удар,

Шлем разрубивший ему. Это Улисс с Диомедом

Начали спор за коней, в лагерь проникнув тайком,

И, продолжая успех свой развивать, совершили

Быстрых убийств по числу пальцев на каждой руке.

Как заметались огни! Лагерь фракийский тревогой

Поднят, но семь лишь бойцов — Рес в их числе! — обнажить

Могут оружье и строй меднодоспешный составить,

А остальные лежат, в вечный отправившись сон.

«Братья, держите ряды! — Рес-атаман восклицает. —

Их только двое! Ужель нам всемером спасовать

Перед двумя суждено? Нам к родникам илионским

Надо коней подвести, ибо те кони — залог

Града победы; народ целый нам будет обязан!

Так им оракул вещал, воле покорный богов».

Рес говорил, и его речь окрылила пехоту,

Жаждут скорее бойцы крови отведать чужой.

Только навстречу встают им Диомед страшновзорый

И необорный Улисс — пятится строй в темноту,

Будто не слышали слов вовсе они атамана.

Двое теснят семерых… Нет! Настает перелом,

И отступают уже два великана-ахейца,

Вражьими дротами их густо покрылись щиты.

«Бейтесь с Улиссом, друзья! — Рес отдает приказанье. —

Я с Диомедом схвачусь». Вот уж один на один

Сходятся — ноздри дрожат; кружат они, примеряясь

Каждый к повадкам того, кто ему смертью грозит.

Медленно ставит стопу медью груженный аргосец,

Равно готов отпрыгнуть или, как вепрь, напасть,

Все на пути разметав. Рес же пантере подобен

Грацией — Фракии сын, был он и на ноги резв,

И в чародейских делах опытен; звездное небо

Руководило земным выбором часто его.

Тело же сплошь покрывал витиеватый рисунок —

Снять только с кожею мог руны зловещие Рес,

Поясом их знаменит. Метой запретных заклятий

(Шип ядовитой змеи, волка и ворона клич

К предкам и предков ответ, — вот что записано было

Вязью на коже его) Рес почитался храним

И от приметы дурной, и от в судьбе поворотов

Непредусмотренных, — звезд путь он затем и следил,

Чтобы решенье принять, верное каждому шагу,

И накануне, как взять сторону Трои в борьбе

И провожать кобылиц в дом копьеносца Приама,

Звезды спросил он и их расположенье прочел

Как благосклонный сигнал, — вот почему так беспечно

Граду на помощь он шел, зная, что сам нерушим.

«Спорый захватчик, уйди! — рек Диомеду фракиец. —

Ни кобылиц, ни щитов наших тебе не отнять.

Лишь погребальный курган можем тебе уступить мы —

Только, вернее всего, будут останки твои

Без погребенья лежать — птиц нечистивых трапе´за!

Я обещаю тебя коршунам!» — Рес говорит.

«Пес, — отвечает ему царь Диомед, — и собачья

Смерть тебе будет — прими». Тут же наносит удар,

Падает навзничь — сражен намертво — Рес как подкошен.

Не помогли ни волшбы знаки, ни синяя вязь.

Двое ахейцев меж тем дело победы свершают,

Режут скорей кобылиц — тех, что белее снегов.

Троя священная спит — дня лишь всего не хватило,

Чтоб подвести лошадей к милым ее родникам.

 

 

 

Сцена третья

Диомед, в львиной шкуре, накинутой поверх белого хитона,
разговаривает с друзьями.

 

С ф е н е л:

Ого! Чем чаще Диомед посещает Спарту, тем меньше там львов.

 

Д и о м е д:

Менелай убил двух.

 

Д е и п и л:

Я бы сам с удовольствием прокатился в Спарту!

 

Диомед (покачивая головой):

Твоего образа жизни там бы не поняли.

 

С ф е н е л:

Спартанец ухаживает за оружием, а не за подмигнувшей ему смазливой мордашкой, даже если она — его собственная.

 

(Деипил, презрительно фыркает.)

 

Он спит, положив под голову щит. Но и во сне видит только сражения. Это государство — военный лагерь. Если не с кем бороться, спартанец истребляет самого себя.

 

Д е и п и л:

Какая дикость!

 

Д и о м е д:

Они гордятся шрамами, а не локонами.

 

С ф е н е л:

Убитыми львами, а не обилием ухажеров!

 

Д е и п и л:

О чем же они говорят?

 

С ф е н е л:

О войне.

 

Д е и п и л:

О чем они думают?

 

С ф е н е л:

О войне. Даже статуя Афродиты у них в святилище вооружена копьем.

 

Д е и п и л:

Ничего себе. Пожалуй, я бы лучше прогулялся в Афины.

 

С ф е н е л (Диомеду):

Расскажи, как ты съездил. И где твои волосы? Где эта грива, которую ты растил колебателю земли и по которой тебя самого называли черновласым?

 

Д е и п и л (обомлев):

Уж не спартанцы ли…

Какое варварство!

 

Д и о м е д (смеется):

Нет, спартанцы тут ни при чем. На обратном пути наш корабль попал в бурю — швыряло так, что мало не покажется. Волосы эти, назначенные Посейдону, я и срезал ему в жертву, когда море улеглось. Пусть никогда не опрокинет нас пучина. Но вот еще что: оракул потребовал…

 

С ф е н е л:

Ты был у оракула?

 

Д и о м е д:

Тотчас, сойдя на берег. Его слова заставили меня задуматься.

 

Д е и п и л:

Оракулы наживаются на наших бедах, как лекари на болячках. В счастливом мире они обанкротятся.

 

Д и о м е д:

Где ты подцепил эту модную заразу блистать скоропортящимися, самозваными афоризмами и пасти остроумие, где ему не место?

 

Д е и п и л:

Дыня тоже скоро портится. Но она вкусна!

 

С ф е н е л:

Смотри, Кудряшка, — как бы тебя не притянули к ответу.

 

Д и о м е д:

Ты же тени своей боишься… А Великие Тени — тебе нипочем, дырка от бублика. Вот зараза! Ты, кажется, и меня подбил на кощунство. Удались и испроси у богов прощение.

 

Д е и п и л:

Твой дружеский совет похож на приказ.

 

С ф е н е л:

Не начинай.

 

Д е и п и л:

А разве не по зову сердца должен приникнуть я к алтарям?

 

Д и о м е д:

Сердце твое заплыло от праздности и брезгует всем, что его настораживает.

 

Д е и п и л (протестующе):

Я тянусь к знаниям!

 

С ф е н е л:

Сказала лягушка, заглядывая в пасть ужа. Повинуйся. Ступай.

 

Деипил уходит.

 

С ф е н е л (Диомеду):

Ты так и не сказал — да и не стоило говорить при таком ослушнике! — какие раздумья осадили твою голову, как будто она Фивы, а они — «семеро против Фив»?

 

Д и о м е д:

Золотые слова! Тебя приятно послушать. Веселье — от бога, а не от удовлетворения прихотей. Но слушай, что скажу: в честь спасения от бури я обещал заколоть черновласому любого коня, которого мне укажет его оракул.

 

С ф е н е л:

И что?

 

Д и о м е д:

А то, что я в недоумении.

 

С ф е н е л:

Почему?

 

Д и о м е д:

Он велел отдать ему лошадь горшечника.

 

С ф е н е л:

Главка?

 

Д и о м е д:

Да.

 

С ф е н е л (восклицает):

Но у него же нет лошади!

 

Д и о м е д (мрачно):

Так сказал Посейдон. Не нравится мне это.

 

С ф е н е л (созвучно):

И мне не нравится.

 

 

 

ПЕСНЬ МЕЖ СЦЕН

Берег латинский стращал царь Диомед кораблями;

Рутулов племя одно не покорялось ему.

Встретились оба вождя, и величавый Аминтор,

Уфента сын, рассудил. «Гости дражайшие, в чем

Мы провинились таком все неудоборечивом,

Что ваших копий ряды рутулам бедным грозят?

Разве убили послов мы Арголиды могучей?

Или таим меж собой заговор? Или траву

Жжем против вас? Или жриц мы подстрекаем фигурки

Ваши из воска лепить и к Перекрестной взывать?

Нет же! У отческих лар мы соблюдаем почтенный

Гостеприимства закон. Пелопоннеса сынам

Грех на обиду пенять! Гавани наши открыты

Были для ваших судов, и богатели купцы

Равно с обеих сторон, торг мореходный справляя.

Если же в буре терпел Аргоса парус беду,

Мы привечали добром и отправляли в отчизну

Беженцев ваших — никто в рабство из них не попал!

Так по какому, скажи, праву оружие ваше

Лязгает? Или же вы сворой пиратов морских

К нашим пришли берегам? Мы вам не дойные козы!» —

Провозгласил напрямик Уфента отпрыск седой,

Мудрых любитель бесед, щитодержатель темесский.

Эту услышавши речь, так отвечал Диомед:

«Кто мне не хочет платить, тот без желаний заплатит

Вдвое — будь он сам Геракл! Боги — свидетели мне».

Так он сказал и ушел, чтобы спустя одно лето

Снова прийти и стоять над разоренным дворцом,

Царское слово сдержав. Петь мы вовек не устанем

Славу тебе и хвалу — о Диомед! о Тидид!

 

 

 

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Разговоры в лесу.

 

Д р и а д а:

Ты видела Диомеда? На нем лица нет.

 

О р е а д а:

Это все из-за Нимфы.

 

С а т и р:

Вот еще! Станет он тужить из-за какой-то соплячки.

 

О р е а д а:

Станет!

 

С а т и р:

Станет, да недолго. Мало ли в наших краях утешительниц. За каждым деревом!

 

Д р и а д а (переводя тему разговора):

А знает ли он о своем конкуренте?

 

С а т и р:

Кто же решится ему сказать?

 

Д р и а д а:

Не я!

 

О р е а д а:

Не я!

 

С а т и р:

Ну так и концы в воду.

 

О р е а д а (хмурится):

Недобрая шутка.

 

С а т и р:

Ему не до шуток.

 

О р е а д а:

Бедняжка!

 

Д р и а д а:

Ангел! Стоило ему намылиться в Спарту… Вот угораздило!

 

О р е а д а (прикидывает):

А Сфенел — ничего.

 

Д р и а д а (оценивающим тоном знатока):

Нос у него подкачал.

 

О р е а д а (мечтательно):

Да. Нос мог бы быть и получше.

 

Д р и а д а:

А вот у Деипила очаровательный носик!

 

О р е а д а:

Фи! Терпеть не могу его умащенных кудрей.

 

Д р и а д а (фыркает):

Ты ничего не смыслишь.

 

О р е а д а:

А ты, кроме носов, ни в чем не разбираешься и дальше носа ничего не видишь!

 

Д р и а д а:

Зато к тебе любой нос подсунет!

 

С а т и р:

Тише! Идет.

 

По тропинке мимо проходит Диомед, ничего не замечая вокруг себя.

 

Д р и а д а:

Он срезал волосы!

 

О р е а д а:

Ну и видок!

 

С а т и р:

Мрачнее тучи.

 

Д р и а д а:

А вот Деипил всегда улыбается!

 

О р е а д а (с подчеркнутым равнодушием в голосе):

Как дурачок.

 

Д р и а д а:

Если он тебе так не нравится, зачем же ты с ним лизалась?

 

О р е а д а:

А ты видала?

 

Д р и а д а:

Я еще и не то видала!

 

О р е а д а:

Отсохни твой язык!

 

Д р и а д а:

Коза!

 

О р е а д а:

Образина!

 

С а т и р (ласково):

Девчонки, не ссорьтесь.

 

Д р и а д а (с вызовом):

А пусть заткнется!

 

О р е а д а:

Стану я слушать какую-то деревенщину!

 

Д р и а д а:

Ох-ох. Какие мы гордые.

 

О р е а да (не выдержав):

А знаешь, какое прозвище тебе дали парни?

 

(Торжествуя.)

 

Динамо! Носи на здоровье!

 

Д р и а д а (убийственно):

Надеюсь, свое ты тоже от них слышала?

 

С а т и р:

Стоп. Сейчас будет драка. Не для того вы столько дружили, чтоб в момент расплеваться.

 

О р е а д а:

Легко!

 

Д р и а д а:

Тсс!

 

В обратном направлении проходит Диомед — мрачнее прежнего.

 

О р е а д а:

Он кого-нибудь грохнул!

 

Д р и а д а:

Точно!

 

С а т и р:

Не болтайте чепуху.

 

Д р и а д а:

Без волос ему хуже.

 

О р е а д а (задумчиво):

А все-таки Сфенел — по мне — интереснее, хоть он и не царского роду-племени.

 

Д р и а д а:

Все равно царевичей на всех не хватит.

 

Обе вздыхают.

 

С а т и р:

Посвистеть вам что ли?

 

Достает из дупла самоделку-свирель.

 

О р е а д а  и  Д р и а д а:

Ну посвисти.

 

Сатир играет сочиненную им мелодию. Девчонки танцуют.

 

 

 

ПЕСНЬ МЕЖ СЦЕН

Песен не слышно — молчит город когда-то веселый,

Даже соседи-цари ездить боятся в Аргос!

Ужас наводит на всех мрачный аргосский затворник,

Трои воспетый герой, меры не знающий царь

Ни в иступленных пирах, ни в преступлениях буйных,

Словно чужая беда сердце его веселит.

С жадностью чует он все, что разжигает насилье, —

Вепрь у него на гербе, вепрем он сам же и стал!

Хуже, чем вепрь еще! Трон Диомеду несносен,

Род опротивел людской, золото мерзко, рабы

Не развлекают. Живет он на пороге безумья;

Точно пустыня — весь свет, день — словно вечная ночь.

Скачет он в голых полях, в рощах из мертвых деревьев

Ищет возможный ответ на невозможный вопрос.

Камни и черный песок глаз его радуют зоркий.

Если бы вепрь еще! Демон, плюющий на смерть,

Жить обреченный и пить кровь, не имея желанья

Пить ее, — кары какой бремя он прямо несет?

Грай над могильником, писк девственниц, черепов чаши

Любы ему, как друзья, — нет у безумья друзей!

В лютостях мерзких давно батюшку он переплюнул,

Пикнуть не смеют при нем — это же царь Диомед,

Нации гордость, герой! Есть в его светлых покоях

Всё для жестоких забав, преобразился дворец

В черного блуда приют — если бы стены умели

Слово сказать, то у них не повернулся б язык

Вымолвить все, что они в тех лицезрели чертогах:

Дев отдавали коням, в ямах гноили гостей.

Барсы сидели в цепях у подворотен, готовы

В прах разорвать чужаков, — сам Диомед их кормил

С рук, ибо выкормил их млеком, пока они были

В возрасте юном, — к зверям больше в нем дух тяготел,

И чем страшнее был зверь, тем занимался охотней

Царь им, как будто любил самое зверство его.

 

 

 

СЦЕНА ПЯТАЯ

Двое на лесной тропе.

 

Д и о м е д:

Ты меня избегаешь. Что-то случилось.

 

Н и м ф а:

Твое дело не знать, мое — не рассказывать.

 

Д и о м е д:

А я знаю — что.

 

Н и м ф а:

Ну и пожалуйста!

 

Д и о м е д:

И ты так просто об этом говоришь?

 

Нимфа порывается от него уйти, но Диомед останавливает ее, поймав запястье.

 

Д и о м е д:

Ты сошлась с другим?

 

Нимфа отрицательно качает головой.

 

Д и о м е д:

Так в чем же причина?

 

Н и м ф а (вдруг гладит ему щеки ладонью):

Ты совсем еще юный, несмотря на весь свой воинственный вид и львиную шкуру — она из Спарты?

 

(Не получает ответа.)

 

Ты сильный, смелый…

 

(Чтобы больше не смотреть на Диомеда, отводит тревожно взгляд и видит перед собой куст белой розы.)

 

Смотри — еще вчера на нем не было ни одного распустившегося цветка, а сегодня их сколько: один, два, три, четыре… Скоро их будет не сосчитать. И даже розе требуются колючки.

 

Д и о м е д:

Что ты скрываешь? Выложи мне. У тебя в глазах страх, словно у ланки, по следу которой идут собаки. Ты боишься мне признаться?

 

Н и м ф а:

В чем?

 

Д и о м е д:

Я не знаю. Я знаю лишь то, что хочу быть с тобой. Помнишь, как гуляли мы по этой тропинке и у тебя оборвалась сандалия? А как я без конца любовался тобой и не мог налюбоваться ни днем ни ночью, ни вчера, ни сегодня, ни завтра? Или и это ничего не стоит?!

 

Н и м ф а:

Мои сандалии больше не рвутся.

 

Д и о м е д:

Ты что-то держишь внутри, о чем не смеешь со мной заговорить, как будто я не пойму, или мне все равно, или я какой-нибудь желторотый сопляк. Скажи, не бойся. Вместе мы справимся.

 

Н и м ф а:

Зачем ты пришел ко мне — я не звала тебя…

 

Глаза у нее предательски поблескивают, но она держится.

 

Д и о м е д:

Ты мне не рада? Ты едва не плачешь… Нас разделило чужое присутствие. Словно лев зашел в спину! Я сам охотник и чувствую это — запах хищного зверя, который загнал тебя в облако страха и держит как пленницу. Кто он? Скажи. Чего ты боишься?

 

Н и м ф а:

Уйди.

 

Д и о м е д:

Скажи. Или не я целовал твои брови, не я носил тебя через речку, не я был счастлив твоей любовью. Или она не здесь происходила? Я верил тебе, я верил себе. Почему ты лишаешь меня почвы под ногами? Что, черт возьми, на тебя напало! Какое пугало я должен растрясти, чтобы вернуть тебя!

 

Н и м ф а:

Успокойся. Всё уже сказано.

 

(Ее лицо становится некрасивым, злым и беспомощным.)

 

За нас всё сказали. Я не изменила тебе, Диомед. Но он — я знаю — просто так не отступит.

 

Д и о м е д:

Кто?

 

Н и м ф а:

Посейдон. Я доквакалась.

 

Бросается с немым воплем ему на грудь

 

.

ПЕСНЬ МЕЖ СЦЕН

Редкого гостя встречал отпрыск Тидея по-царски:

Дев предлагал и вино, братом его называл,

Этим смущая, потом мраморной вел колоннадой,

Словно свершал ритуал, не нарушая в чреде,

Раз установленной им, ни одного измененья.

Гость его благодарил, но не решался назвать

Братом в ответ, и, смеясь, царь в заключенье прогулки

Спрашивал гостя в упор: «Хочешь ли ты осмотреть —

Ведь остальное уже все мы с тобой осмотрели, —

Сколь хороши у меня в стойлах четверки стоят?

Кони… таких не найдешь… Кони — таких не увидишь!

Сам Посейдон их привел в Аргос у края времен!»

Если в ответ на вопрос гость начинал уклоняться,

Царь Диомед говорил: «Что ж, получай по судьбе» —

И отпускал без помех в путь ли по дальнему морю

Или по суше-земле. Если ж согласье свое

Гость выражал, то тогда вел Диомед чужеземца

Лестницей белой — таких в мире всего лишь одна! —

По тишине галерей мимо несметных сокровищ,

Мимо ларцов вырезных, мимо богатых амфор,

Мимо трофеев войны, мимо трофеев охоты —

Чучел медвежьих, с пантер до`бытых в Ливии шкур

Тонкой отделки, — в обход свалки знамен драгоценных,

Мимо нарядов цветных и самоцветных камней,

Мимо того и сего, мимо — как будто на праздник! —

Мимо застывших надежд, мимо постылых наград —

В денник, а там кобылиц, запах чужой уловивших,

Слышались стуки копыт, фырканье общее («Есть!» —

Нетерпеливый призыв). Если бы гость это понял,

Он бы немедля рванул в самый хоть сад Гесперид;

Но раздобревший пришлец думал: «Овес они просят»,

А Диомед говорил: «Будет им, будет овес!»

В медных стояли цепях стойла того кобылицы,

Глаз не отвесть — каковы! «Не постыдился б на них

Зевс бы проехаться сам, Гелиос впрячь в колесницу,

Солнце с Луною ведут споры: откуда они?

Клад, а не лошади! Их я никому не доверю —

Только тебе покажу прыть их в награду за то,

Что, любопытством ведом, не отказал ты мне в праве

Честной едой угостить добрых лошадок моих!»

И затворялся денник, и отворялись оковы:

Гарпий крылатых резвей, с рыком бунтующих львов,

Морды просунуть стремя к ошеломленной добыче,

Лошади рвали куски мяса зубами с нее.

А Диомед поднимал кубок заздравный и, глядя,

Как, уплетая с костей влаготочивую плоть,

Словно пьянеют его смирные с виду лошадки,

И удивлялся: «Ого! Значит, по вкусу овес!»

 

 

 

СЦЕНА ШЕСТАЯ

Сфенел, одетый в плащ из тирийского пурпура, заходит в лавку горшечника Главка.

 

Г л а в к:

Как? Ко мне? Вы! Какая честь!

 

С ф е н е л:

Перестань болтать и отвечай на вопросы.

 

Г л а в к:

Любые. Сейчас же!

 

Сфенел (резко):

Где твоя лошадь?

 

Г л а в к:

Какая?

 

С ф е н е л:

Не юли. Мне сообщили авторитетные источники, что у тебя есть лошадь.

 

Г л а в к:

Откуда? Помилуйте! Спросите соседей. Мы с женой и свиней не держим.

 

С ф е н е л:

Плевать на свиней. Где твоя лошадь?

 

Г л а в к:

Может, вы так соизволили иносказательно выразиться о каком-нибудь домашнем предмете или близкой моей родственнице, называя ее «лошадь», но я решительно не могу понять, про кого вы намекаете!

 

С ф е н е л:

Не заговаривай зубы. Лучше скорее приведи ее сюда.

 

Г л а в к (потея, начинает мямлить):

Лл-лошадь?

 

С ф е н е л:

Ее самую!

 

Г л а в к:

Но у меня ее нет!

 

С ф е н е л:

Врешь!

 

Г л а в к:

Ваша милость, ну откуда взяться лошади в хозяйстве горшечника?

 

С ф е н е л:

Этого я не знаю, но мне доложили авторитетные источники.

 

Г л а в к:

Насколько авторитетные?

 

С ф е н е л:

Выше, чем ты думаешь.

 

Возводит глаза.

 

Г л а в к:

Ого…

 

(Озирается по сторонам, будто и впрямь выглядывает лошадь.)

 

Здесь ее не было и быть не может!

 

С ф е н е л:

Лживый язык. Признавайся сразу: куда ты дел лошадь?

 

Г л а в к:

Да как я мог деть куда-либо то, чего вовсе и не было?

 

С ф е н е л:

Не отпирайся!

 

Г л а в к:

Смотрите сами: все мое добро тут, и нигде больше. Не в эти же горшки я ее спрятал! Ни одна лошадь — даже самая маленькая, даже жеребенок, родившийся у жеребенка (если бы такое можно было представить), — в них не поместится!

 

С ф е н е л:

Что бы ты ни плел, а все-таки лошадь у тебя быть должна.

 

Г л а в к:

Но ее — нет.

 

С ф е н е л:

Ты горшечник Главк?

 

Г л а в к:

Да!

 

С ф е н е л:

Ну так, значит, у тебя должна быть лошадь.

 

Г л а в к:

Откуда?

 

С ф е н е л:

Не знаю. Тебя надо спросить.

 

Г л а в к:

Опять двадцать пять! Сколько лет живу, а лошади не было.

 

С ф е н е л (сердито):

Начинай припоминать, пока хуже не вышло.

 

Г л а в к:

Ой… Постойте, постойте. Я, кажется, вспомнил! В детстве меня дразнили Репой.

 

С ф е н е л:

Не понимаю, какая связь между репой и лошадью?

 

Г л а в к (с надеждой):

А репа не подойдет?

 

С ф е н е л:

Тьфу, проклятый! Ты болтливая харя и что-то скрываешь!

 

Г л а в к:

Ваша милость! Если я что и скрываю от честных людей, так это начинающуюся с темени лысину, которую я, ей-богу, не заслужил, да дырку под мышкой, которую мне проделала в тунике засохшая ветка оливы, — а более ничего!

 

С ф е н е л:

Совсем ничего??

 

Г л а в к:

Ну продал, замазав, надтреснутые горшки. Всего один раз!

 

С ф е н е л:

Пройдоха!

 

Г л а в к (уныло):

Согласен. Но не настолько же, чтобы врать вашей милости!

 

С ф е н е л (задумчиво):

Так лошади у тебя нет?

 

Г л а в к:

Нет, нет. Даже если я повторю «нет» тысячу раз, она у меня все равно не появится.

 

С ф е н е л (придирчиво):

А может, ты конокрад и укрываешь в лесу ворованных лошадей, прикидываясь простачком?

 

(Главк в ужасе.)

 

Вот и рваная дырка уличает тебя в том, что ночью ты крался по лесу в темноте, боясь светить факелом, ибо все конокрады избегают огня. Бог шельму метит!

 

Г л а в к:

Да неужели у бога столько свободного времени, чтобы связываться с каким-то Главком? Я верный подданный царя и царицы. Дом мой известен каждому из аргосцев — в нем еще мой дед торговал горшками. Сейчас все только и мечтают уехать, а, по-моему, где родился — там и пригодился. Мой дом — моя крепость!

 

С ф е н е л (разочарованно):

А лошади нет?

 

Г л а в к:

Нет.

 

С ф е н е л:

И не было?

 

Г л а в к:

Один раз в жизни, еще по молодости, меня мои товарищи уговорили прокатиться верхом, а один шутки ради, как только я уселся, прижег ее сзади горящим угольком. Нет, ни за какие на свете коврижки не сяду я больше на это страшное животное! Пешая жизнь меня вполне устраивает. Баба с возу — кобыле легче.

 

С ф е н е л:

Странно. А что бы ты сделал, если бы Чудо загадало тебе загадку, на первый взгляд, неразрешимую?

 

Г л а в к:

Я бы, ваша милость, положился на Чудо. Оно как-нибудь само все устроит. Утро вечера мудренее.

 

С ф е н е л:

Гм. В твоей болтовне есть что-то разумное. Прости, если я второпях погорячился.

 

Г л а в к:

Чепуха! Вы мне доставили несказанное удовольствие своим визитом.

 

С ф е н е л:

Слушай, дружище, если завтра с утра каким-нибудь образом, сколь угодно загадочным, у тебя во владении окажется лошадь, немедленно ко мне!

 

Г л а в к:

Слушаюсь. Но не свалится же она с неба!

 

(Сфенел, пожимает плечами.)

 

Вы полагаете?.. Эх, пронеси.

 

Сфенел удаляется докладывать Диомеду.

 

 

 

ПЕСНЬ МЕЖ СЦЕН

Как возмутившийся Понт, полный несводных течений,

Спорит герой сам с собой, места не может найти —

То виноватит ее, то сам себя упрекает;

Дальше-то что? Ничего, если сидеть и молчать.

Тот, чей треножник стоит в храме на месте почетном,

Бурей душевной его в самую суть поразил,

Но безнаказан вовек правящий морем трезубец,

Волны бунтующий, — с ним как поступить, Диомед?

Если бы смертного нож, или киклопа дубина,

Или пиратов набег — головорезов-пьянчуг, —

Ты бы не медлил сейчас, а на такого владыку

Как посягнешь? Деипил… В чем-то он, видимо, прав!

Можно и гору свернуть, можно и мыши бояться,

В теле одном находясь. Боги — не боги себе

В прихотях жгучих своих; воле уже неподвластны,

Пасть до звериных личин часто готовы они!

«Как поступил бы, отец?» Дым улетевший не спросишь,

И Диомед принужден мыслию мысль вопрошать:

«Помню я, он говорил: „Если и вправду ты сын мой,

И без советов моих ты разберешься в судьбе.

Будешь и прав и не прав, спляшешь на лунной дорожке,

Нить Ариадны возьмешь и потеряешь ее.

Так заруби на носу: медное небо одно лишь

Не проломить, но качнуть — можно, коль будет цена

Стоящей. Помни про то!“». Вот уж к решенью подходит

Он, как к ливийскому льву, — жутко величие льва!

Матери голос своей слышит вдруг в памяти чуткой:

«Весь ты в отца, но отец палку любил перегнуть…»

«Как же тогда поступить! Сводит от ярости скулы!»

Чувствует он, что пришло то, что не до`лжно прийти.

«О, неужели же нет девки другой в Арголиде!

Видимо, нет, если я… Жребий-рогатка настал:

Или меня занесет Мрак в белизну асфоделей,

Или достанется мне то, что имел и хочу.

Слышите?!» Звезды над ним вертят свои хороводы,

На Диомеда дивясь: «К богу ревнуешь?» — «Пускай!

В воле богов нападать, в воле людей отбиваться», —

Так он сказал и тряхнул царскими кудрями он.

СЦЕНА СЕДЬМАЯ

Нимфа и Посейдон объясняются в роще. На заднем фоне кукует кукушка,
напоминая о времени, и постукивает дятел,  напоминая о Пике.

 

П о с е й д о н (раздраженно):

Не торопись. Ведь не смертного ласку и выкуп предлагаю. Сундук огромный — морские глуби: чего только люди туда не навалили! Всех тщеславий дань, которую цезари умыкали для себя, досталась мне. Стоит запрячь в мою колесницу верных коней — буйные волны, как каждый молится — будь он трижды цезарь! — чтоб Моревод-Посейдон умерил ярость и опустил пониже трезубец — чем выше он, тем выше волна! Стихии держатель, я сам стихия, и меры полагатель — сам я безмерье. Вот почему — ибо знают поэты, не положенное вслух произносить, — закон — не закон, если сердцу пригрезилось, — хоть олимпийцу, хоть крохотухе земной.

 

Н и м ф а:

Зачем я тебе?

 

П о с е й д о н:

Других не желаю! Ты мне люба`, и я помогу устроить твое будущее. Счастье с Диомедом — короткая спичка, а за мной — многолетние блага и гарантии. Я банк надежный.

 

Н и м ф а:

Мне нужен не банк. Мне нужен человек! А ты владыка, ты — первый из первых, ты — черногривый моряк верховный, царь царей, но простого счастья ты дать не можешь.

 

П о с е й д о н (в сторону):

Надо было его утопить.

 

(Нимфе.)

 

Слушай, нимфа. Предлагаю в последний раз — разве не поклялся я не брать тебя силой? И держу свое слово. Ты будешь обладательницей чуд подводных, пены само`й, из которой Афродиту слепили ветры, песен, в ракушках сокрытых тайных, лакомств и запахов земли восточной, иберийского золота, говорящих тростников Египта и полярного льда. Я покажу тебе пингвинов и лемуров, ягуара дерзкого и смехотворного утконоса. Рыбу-пилу ты сможешь погладить, словно ягненка; осьминог прокатит тебя, как в кресле, из щупалец сложенном. Итак, говори.

 

Н и м ф а (повторяется):

Ты всему венец — полный из полных, великий из великих; моря пастух отважный и пламенный! Славят тебя и бедняк и цезарь на троне своем, но другое мне надобно: любовь простая, человеческая, смертная — под этим небом и на этой земле. Уйди в свое царство!

 

П о с е й д о н (в бешенстве):

Ты мне заплатишь! Зря я поклялся и клятвы рубеж не перешагну из-за такого пустяка, но добра не жди, ибо сказано — сделано! Кирка права. И не зря стучит дятел. Слушай его! За твою неуступчивость я превращу твои члены в копыта, тело покрою лишайной шерстью, а сзади повешу самый облезлый хвост, который только может быть у кобылы, не годной ни в пашню, ни племя родить. Ни один сивко на тебя не позарится.

 

Н и м ф а:

Делай что хочешь. Я буду с Диомедом.

 

Поворачивается и уходит.

 

П о с е й д о н:

Заплатите оба!

 

Черным столбом поднимается над лесом.

 

 

ПЕСНЬ МЕЖ СЦЕН

Стибрив рыбацкую сеть и растянув меж деревьев,

Дремлет бесстыжий сатир, полдня смакуя покой.

Кроны листвой шевелят, греется уж на припеке,

И к огрубелой коре бабочки легкие льнут.

Как их отраден узор, как их легко наслажденье

Жизнью короткой, когда, гусениц плен разомкнув,

В танец воздушный летят. Отдых сатира беспечен —

Ягод нащипанных в рот ссыпал он полную горсть;

Вот повернулся, поскреб бок и, ногой оттолкнувшись,

Люльку себе раскачав, первый гамак изобрел.

Полдень лениво течет, жмурятся очи сатира,

В спутанных патлах его рожки торчат и репьи.

Думает житель лесов: «Как бы меня не побили

Те мужички, у кого сеть я стянул и улов.

Ладно — авось ничего. Что им еще порыбачить

Стоит? Еще наловить? Сетку ж сопрут у других.

Нашим и вашим привет! Рощи густые и долы

Мне заменяют вполне блеск олимпийских высот —

Нет там журчащих ручьев, ласточек нет острокрылых,

Еж по ночам не шуршит, войско съедая мышей;

Воздух разреженный там — слишком высокие мысли

Может внушить он тому, кто отродясь невысок.

А посему в гамаке лучше я буду счастливым,

Чем несчастливым иметь место на горнем пиру!

Каждый держись за свое — если родился с рогами,

Так и останешься ты с рожками, хоть опили.

Дела мне нет до того, чем обернется осада

Стен посейдоновых, чья мощь одолеет в борьбе.

Кущ бы чертог зеленел, мед накоплялся бы в сотах,

Млеко в коровьих сосцах — и ни забот, ни хлопот.

Пусть поднимает Арес брани на суше, а в море

Пусть Посейдон — у меня ж пусть голова не болит.

Милы мне тишь да покой, песни окрестных плутовок,

Что, обирая, дают, — дуры, а как хороши!»

Так он, сказав, заиграл песню простую пастушью

С навыком редким, каким только он сам и владел.

О девяти голосах той наделенный свирелью,

Птичьим любил подражать щебетам он и свиста`м —

То притворится одной, то притворится другою;

Гарпии писк мог издать так, что и не отличишь —

В ужас придешь, — а сатир, шуткой своею довольный,

Смотрит тишком на тебя, веток сплетением скрыт.

Вдруг прекращает игру: стон лошадиный он слышит,

Будто бы боем плетей крученых дельный палач

В смерть истязает кого, — лошадь несчастная плачет,

Рада издохнуть скорей; он же намеренно бьет

Так, чтоб страдала она, чтобы лягала копытом

Землю, и встать не могла, и не могла умереть

Раньше, чем он разрешит ей, и все глуше и глуше

Муки звериной надрыв… Замер. Все кончено с той.

СЦЕНА ВОСЬМАЯ

Трое закусывают и поднимают чарки.

 

Г л а в к:

Славную мы закатили пирушку! Не думал, не гадал и сам не ожидал! Вот уж действительно — человек предполагает, а бог располагает.

 

Д и о м е д:

Ты просто кладезь ходячих истин!

 

С ф е н е л:

Скорее кладбище.

 

Д и о м е д:

А мне он нравится. Он славный малый! Дай я похлопаю тебя по плечу!

 

Г л а в к (польщен):

Если б мой отец узнал, что я буду столоваться в такой компании, он бы решил, что его обманываютили он видит сон из слоновой кости. Ущипните меня!

 

Д и о м е д (смеется):

Лучше расскажи, как все получилось.

 

(Сфенелу.)

 

Он забавно рассказывает.

 

Г л а в к:

Ну вот, с утра пораньше я был не в духе: с женой пособачился, все как-то жмет, все неудобно — даже воздух неудобный!

 

Д и о м е д:

О как!

 

Г л а в к:

Пришел в мастерскую, как пьяница в кабак — чтобы забыться! — потому что труд всему голова.

 

С ф е н е л:

А я думал — хлеб.

 

Д и о м е д:

Тише. Не мешай ему путаться, а то он не выпутается.

 

Г л а в к:

К тому же ворона взлетела с левой руки. Думаю — всё, что-то да грянет, какая-нибудь пакость непременно случится с горшечником Главком. Насколько бы лучше побыть мне сегодня кем-то другим: столяром Демархом, кузнецом Фатимом или хоть этим эфиопом-прорицателем, что орет на площади и которого все зовут Одноглазым. Но ведь глаз у него на самом деле один. Если он не прячет второй в кармане!

 

Д и о м е д:

Славно.

 

Г л а в к:

Чего же тут славного?! Жена накостыляла, настроение — на нуле, ворона — слева.

 

Д и о м е д:

Я имел в виду, ты славно говоришь.

 

С ф е н е л:

А что такое нуль?

 

Г л а в к:

Понятия не имею, но так говорят в кругах афинской молодежи.

 

С ф е н е л:

А что ты знаешь про афинскую молодежь?

 

Г л а в к:

То, что в Афинах учится мой сын.

 

Д и о м е д:

Продолжай, пожалуйста.

 

Г л а в к:

Ну вот, замесил я глины, а тут эта лошадь вбежала в мастерскую — как к себе домой. Милости просим! Я опомниться не успел, она развернулась, хвостом хлоп, хлоп — весь товар перебила. Слышали бы вы, какими словами я ее угощал! Разоренье нешуточное — сплошные черепки, — а она на них топчется! Вы правильно сделали, что забили ее плетьми до испущения духо`в.

 

С ф е н е л:

Я думал: духа.

 

Г л а в к:

Право, в тот момент я сам был готов ее захлестать — до того от гнева отяжелела рука. Такая пакостница — троянский конь! Я был в отчаянье. Но вот неисповедимы же судьбы решенья: без этой кобылы мы бы сейчас не вели с вами столь милую беседу. И кузнец и столяр мне обзавидуются: «восседал с Диомедом!», «трогал львиную шкуру!». Поистине счастье ко мне заглянуло, приняв обличье несчастного животного: ведь грех смотреть — в чем душа только держится. И откуда взялась? Беда, а не лошадь: понурый одр, унылая кляча.

 

С ф е н е л (весело):

Ты ее сравнивал с троянским конем!

 

Г л а в к:

Так сколько было от нее погрома!

 

Д и о м е д:

И тебе не жалко перебитых черепков?

 

Г л а в к:

Да ведь не боги же горшки обжигают. К тому же глины у меня еще много — целая Греция.

 

 

 

ПЕСНЬ-ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Как иссякает вино славное, так и старинный

Мой иссякает рассказ. Слушайте, что расскажу

Вам напоследок за сыр, творо`г и ваше почтенье

(Пусть благодатным ваш край будет и мирным удел;

Пусть привечают певцов в ваших домах, не гнушаясь,

И воздают, не чинясь, ибо не знают певцы

Чина иного, чем гор правда, а горы высо`ки.)

В Трою уже водворен был злоумышленный конь,

Ночь разразили бойцы кличем победным, ахейским,

Зарев багряных растут первенцы, пламя гудит,

Лезет на крыши домов, и из святыни на площадь

Вещую деву Аякс тащит — на гибель себе.

Кто беспощаднее всех, спорят вожди, позабывшись.

Вот разрыватель фаланг — Неоптолем Ахиллид —

Рвется сквозь пики троян, и, от резни хорошея,

Словно отцовую мощь он обретает в бою.

Крики и стон из дверей, каши кровавой бурленье

Перекипает за край, с петель ворота летят,

Валятся башни — поток так вырывает деревья

В час наводнения, треск — каменный, кладка дрожит,

И наступает предел: рушится древняя крепость,

Равно калеча своих и наступающих строй.

Месяц рогатый висит. Из колесничных обломков

Строят троянцы редут — что Менелаю редут?!

Первым взбирается он, путь топором пролагая,

На укрепленье, и враг сбитый пощады не ждет.

Город уже обречен, улицы точно взбесились,

Мечутся с пеной у рта, и помешались мосты.

Рыжий гуляет Пожар, гривы клочки оставляя,

Где ни пройдет. Диомед, сто уже дел совершив —

Неукротимый! — себе ищет сто первое дело.

Зрит: одинокая тень, в узкий проулок скользнув,

Где потемней и куда мерзость еще не проникла,

Ярусных мимо оград шаг величавый кладет.

Царская стать у нее рубищем скрыта простецким,

На голове капюшон. «Кто ты?!» — аргосец кричит.

Мысль подтолкнула его, что Деифоб ненавистный,

Или Эней, иль Полит, кер избегая, хотят

Трою покинуть, ну что ж, он им и это устроит,

В Тартар зловещий спустив. «Эй, незнакомец, ответь,

Кто бы ты ни был, каким ты б торопыгою ни был,

Кто мне заплатит с лихвой за безутешие дней

Кровопролитных? За все, что тут случилось? За муки

Голода те, что не раз резью сводили нутро?

За Ахиллеса уход? За простодушье Аякса?

За нескончаемый пост у иноземных твердынь —

Ведь уж изверились мы, что окончание будет,

Но продолжали стоять, — кто мне заплатит сполна?

Счет предъявить мне кому? Остановись, шелудивый!

Честь невелика тебе в спину уметить копье», —

Так возвещал Диомед, но незнакомец за угол

Между разбитых телег, не обернувшись, свернул.

«Стой! — догоняет его, наглого, вепрь аргосский

В шлеме косматом и свой провозглашает закон:

— Кто мне не хочет платить, тот без желанья мне платит,

Будь он хоть сам Аполлон!» Смотрит, а сам Аполлон,

В смертного плащ облачен, взгляд на него устремляет,

Полный… не знаю чего! — и отступил Диомед.

«Милую», — молвил ему бог с высоты положенья,

Жалости тлен испытав. И человек не стерпел.

Как потемнело в глазах — ринулся он на Сминфея,

Точно вкусив белены. Тут бы ему и конец,

Но о булыжный кирпич он в темноте оступился

И распластался ничком — захохотал Аполлон.

…Страшно бывает, когда штормом настигнут корабль,

Или когда упыри воют на теплых костях,

Или в мятежную ночь, или в пустынное утро,

Или когда ты один против числа восстаешь, —

Но не бывает страшней, если смеются над нами

Лики высоких богов, свой отведя капюшон.

«Тьму заключает рассвет, день продолжают потемки,

Ясным неясное мерь, в желуде дуб различай», —

Учит мудрец, но не впрок юношам эта забота:

К Трое железо манит, белая роза цветет.

 

 

СЛОВАРЬ

Аполлоний Родосский — автор поэмы «Аргонавтика» (о плаванье греческих героев за золотым руном).

Аргос (Арголида) — область в Пелопоннесе; у Гомера этим словом иногда именуется весь Пелопоннес.

Арес — переменчивый и неуступчивый бог войны.

Арпы, или Аргирипа — город, основанный Диомедом в Италии.

Ахейцы — одно из древнейших греческих племен, пришедшее с севера, завоевавшее исконное население — пеласгов — и смешавшееся с ним.

Вещая дева — Кассандра, дочь царя Приама, троянская прорицательница, словам которой никто не верил. В ночь падения Трои Кассандра укрылась к храме Афины Паллады, обняв как заступницу ее деревянную статую. Аякс, сын Оилея, совершая неслыханное святотатство, вытащил оттуда непорочную деву вместе со статуей.

Витиеватый рисунок — здесь: татуировка.

Гарпии — хищные полудевы-полуптицы.

«Где твоя грива?» — у греков было в обычае отращивать длинные волосы, посвящая их какому-нибудь богу, а по важному поводу срезать их в честь его, тем самым как бы жертвуя частью себя.

Главк — сын Сисифа, жил в Потниях около Фив, погиб, возможно, в Потниях, возможно, в Иолке на соревнованиях колесниц, устроенных Ясоном в поминовение по его дядьке Пелию.

Говорящий тростник — здесь: папирус. Не путать с мыслящим тростником Тютчева.

Дарданцы — трояне.

Деифоб, Полит — знатные троянцы, дети Приама.

Желудь хиосский — Хиос считали предположительной родиной Гомера.

Илион — другое название Трои.

Керы — демоны-кровопийцы; похитители душ с полей сражений и вообще всех, кто погиб от насильственной смерти.

Кирка — «в косах прекрасных богиня ужасная», солнечная нимфа.

Ливия — греки так называли всю известную им часть Африки.

Македонец — Александр Великий.

Мелос — напев, мелодия.

Пик — знаменитый охотник и объездчик коней. Влюбившись в нимфу Каненту, то есть «Певчую», Пик отверг притязания на него Кирки — за это был обращен ею в дятла.

Пиндар — греческий лирик. Его стихи пел Пан («Медное небо // не откроется перед ним, // но что доступно для смертного племени, // в том исплавал он блеск до предельных берегов»).

Посейдон — черновласый колебатель земли, брат Зевса. Ему приносили в жертву отборных коней.

Посейдоновы стены — защитные укрепления вокруг Трои; Посейдон наравне с Аполлоном считался их строителем.

Приам — царь Трои во время ахейского нашествия, убит Неоптолемом, сыном Ахилла.

Птица, взлетевшая с левой стороны, — дурная примета.

Ресовы кони или, точнее, кобылицы — гордость фракийского царя Реса, сына Эйонея. Согласно Гомеру, Диомед и Одиссей не перебили захваченных лошадей, а угнали их в свой лагерь. Но Гомер также упоминает о золотых доспехах, в которых якобы сражался Рес, и ни слова не говорит о зловещих рунах.

Рутулы — латинское племя.

Сад Гесперид — здесь: предельно далекое место.

«Семеро против Фив» — название драмы Эсхила.

Сминфей («Мышиный») — одно из обрядовых имен Аполлона, указывающее на древнейшее его почитание в образе мыши или хозяина мышей.

Сократ — афинский мудрец.

Солон — афинский законодатель.

Сон из слоновой кости — считалось, что сны, вылетевшие из ворот из слоновой кости, сбивают с толку.

Темеса — город в Южной Италии.

Тидей — калидонский герой, участник похода «семерых против Фив». Афина Паллада, благоволящая к Тидею, хотела дать ему бессмертие, но, убедившись в его свирепости и кровожадности, передумала.

Тидид — Диомед, сын Тидея.

Умащенные кудри — признак изнеженности.

Фемистокл — афинский флотоводец и государственный деятель; жители города подвергли его остракизму — «почетному» изгнанию: то ли слишком был хорош, то ли слишком много себе позволял, а, скорее всего, и то и другое.

Фермопилы — ущелье, в котором триста спартанцев во главе с Леонидом сражались с целой армией персов.

Фракия — обширная страна на северо-востоке Греции, у берегов Геллеспонта (Дарданелльского пролива) и Пропонтиды (Мраморного моря).

Хозяин ветров — Эол, один из титанов, при которых человечество знало золотой век.

Целая Греция — здесь: в Греции мало земледельческих и лесных угодий, зато глины хватает. Поэтому там развились керамические промыслы.

Эринии — богини мщения, преследующие человека за пролитую им кровь.