РУССКИЙ СЕВЕР

Мария Бондарь

Открывая Командорские острова

Туманы

Туманы — визитная карточка Командорских островов, первое, с чем сталкиваются все приезжающие. Туманы и ветер. Причем и то и другое одновременно. Солнце здесь нужно ловить не мешкая. Бросать работу, детей, домашние дела и бежать греться и смотреть на становящийся приветливо голубым океан. Слегка зазеваешься и успеешь увидеть лишь неизвестно откуда взявшиеся языки дымки, коварно наползающие на солнечное побережье. А через пятнадцать минут уже почти ничего и не увидишь.

Несколько раз я пыталась встретить рассвет в Никольском, единственном населенном пункте Командор. И только однажды застала, как солнце на две минуты прорвалось между облаками и туманом. А потом все снова заволокло. Зато в пять утра через пелену особенно мистично проступают белые шары войск противоздушной обороны (и солдат в это время дремлет — не запрещает их фотографировать). Белые сферы сливаются с маревом до почти неразличимого состояния, и ты уже не знаешь наверняка, есть ли все еще этот шар, или ты просто придумываешь себе его очертания, потому что помнишь, что он там был.

Когда в туман и ветер гуляешь по песчаному побережью, кажется, что ты абсолютно один. На острове и так немноголюдно, а океан и завеса влаги, из-за которой в полутора метрах уже ничего не разобрать, обостряют ощущение затерянности до предела. Представляется, что именно в такую погоду браконьеры могли бы собираться у рек и в заглушающем все звуки шуме волн потрошить рыбу или скрывать следы ужасных преступлений (к слову, на Командорах с браконьерами все относительно спокойно, два правонарушения этого года — украденная шапка и слитый у участкового бензин, а самое крупное преступление десятилетия — попытка вывезти на теплоходе пушки с обломков пакетбота «Святой Петр», чтобы сдать их на металлолом).

Ближе к закату туманный воздух становится фиолетовым. Дорога вдоль берега виляет по песчаным дюнам, поросшим осокой. Ветер, как циркулем, чертит травой ровные круги. Пробираешься по волнующемуся песку через дымку, и чудится, что вот-вот тут материализуются духи или родные привидения (лучшего времени и места им не найти), и ты идешь и начинаешь молчаливый диалог то ли с ними, то ли с самим собой.

Увидеть духов мне не довелось. Как убежден один интересный человек, не так давно обосновавшийся на острове, они здесь усталые и грустные. Местные жители быстро приняли христианство и забыли про них. А без подпитывающей веры духи хиреют.

Зато многие командорцы верят в сам Остров. Говорят, что попадают на него неспроста, и что Остров не выпустит, пока не сделает здесь человек что-то важное для него. Моя история это подтверждает. Удивительным образом, несмотря на все ухищрения, я не уехала в срок, что оказалось в итоге очень хорошо. Вместе со мной почти две недели ждали самолет сотрудницы музея Шелехова, вот уже много лет устраивающие экспедиции с Иркутской земли по маршруту этого известного купца, Наталья и Надежда. Им пришлось менять обратный билет, и до необходимости обмена его второй раз оставался всего день. Этот день был последним и для меня, чтобы успеть на обратный рейс в Москву. В конце двухнедельного сидения на чемоданах заповедник организовал нам с ними экскурсию на остров Топорков. Там выяснилось, что Наталья двадцать лет мечтала увидеть гнездящихся там топорков — «северных морских попугаев». В день икс в Никольское прорвался всего один рейс, на котором «шелеховцы» смогли улететь, а я — нет.

Первые несколько недель на Командорах я видела небывалые сны (говорят, что это случается со многими здесь оказывающимися). Полнометражные цветные фильмы с закрученным сюжетом, в которых всплывали давно забытые, но, как оказалось, до конца не ушедшие от меня переживания. Будто мне показывали кино про меня и помогали оставить прошлое в прошлом. Кто-то приписывает контакт с подсознанием ультразвуку (на нем общаются киты в окружающих остров водах); поговаривают, что, вероятно, из-за ультразвука несколько раз пьяные люди уходили в океан. Можно считать, что сны — работа Острова. Но мне ближе всего рассуждения еще одного островитянина, который уверен, что, удаляясь от суетного континента на недоступный клочок земли с непредсказуемой погодой и совсем другим течением жизни, человек выбивается из привычного контролируемого им распорядка, сбрасывает с себя пелену навязанного цивилизацией поведения и сквозь рассеивающийся туман начинает лучше слышать свою душу. Потому и может сделать здесь человек то, что ему нужно, и может стать собой настоящим.

Поход

Узнать остров Беринга по-настоящему можно только в пешем походе. Один из сотрудников заповедника организовал себе такой перед окончательным отъездом на Большую землю. Поход планировался несколько месяцев. Был выбран надежный друг в проводники. Назначены даты… Через две недели после моего отъезда. Мне повезло. Остров не захотел, чтобы я уехала, — напустил тумана.

В поход отправлялись от Старухи, из бухты Старая гавань. Туда нас подбросили на квадроцикле. Дорога шла от села вверх, мимо озера Саранного, основной цели нерестящегося лосося. С высшей точки пути видны сразу и Тихий океан, и море Беринга, омывающее остров с противоположной от села стороны. Климат на побережье моря лучше, больше солнечных дней. Многие сетуют, что село стоит со стороны океана. Так случилось потому, что на море Беринга нет удобных для швартовки бухт. Пакетбот «Святой Петр», на котором капитан-командор Витус Беринг открыл остров, подошел к земле как раз со стороны моря. Экипаж высадился, чтобы пополнить запасы пресной воды, как они думали, на побережье Камчатки. Корабль разбило о рифы. Беринг и многие члены его экипажа не пережили зимы, их могилы находятся в бухте Командор, одной из важных точек нашего похода.

Квадроцикл уехал.

Мы пошли по тонкой мокрой кромке песка (в мокром песке меньше увязают ноги). Слева, метрах в десяти, высились вертикальные от разбивающихся об них во время сильных штормов волн стены сопок. Рядом с бирюзовой водой моря росли полынь и лопухи в половину человеческого роста. Над руслами бесконечного количества переходимых вброд рек кружили объевшиеся чайки. В реках умирал лосось.

Мы шли этот день, шли следующий. Светило солнце, с непривычки обгорали нос и щеки. Чем дальше оставались люди, тем чище, спокойнее и голубее становилось все вокруг. С моря за нами следили тюлени. На границах своих территорий останавливались песцы, провожали незваных гостей.

Мы шли мимо бухты Буян, где под ногами лежат полудорагоценные камни, мы шли мимо белых ниток водопадов, разрезающих стены скал, шли через тучу комарья, которая в безветренный день выбралась на побережье и так давно не видела людей.

Мы шли и становились такими, какие есть. Там, в нескольких днях позади, осталось все, чем можно себя обезопасить, за чем можно спрятаться — комфорт, магазины, сотовая связь. Мы были посреди огромного водного пространства, на острове, где всего 700 человек, и те от нас далеко.

Настал самый сложный день похода. Следующий домик для ночевки находился в тридцати километрах от нашего. Нужно было перейти остров поперек, а потом почти бежать по берегу океана, пока его не захватил прилив.

Десять километров болотистой тундры. Под травой могла оказаться яма, наполненная водой. В первые же десять минут пути я почти по пояс в такую провалилась. В детстве, давно-давно, я увязала в болоте в сибирских лесах. Как оказалось, страх болота с тех пор оставался со мной. А мы шли, спускаясь с сухого холма в низинку, и под ногами начинала чавкать болотная жижа. Мы потеряли тропу, подземные реки иногда выступали на поверхность, но все больше шумели где-то, невидимые. Я поскальзывалась от неуверенности, падала, вставала. Ветер дул в нашу сторону, наверно поэтому вдруг совсем близко оказался олень, не услышал нас. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, а потом он дал деру. Немного позже рядом с его крупными округлыми следами на побережье океана появились и наши. Болото всегда когда-нибудь заканчивается.

А день только начинался. Мы шли дальше, по дну Тихого. В отлив обнажаются каменные плиты дна, похожие на пол в каких-то древних банях. В этих местах острова образуются «непропуски» (скалы, которые можно обойти только в отлив). Если замешкаться, останешься ночевать где-то между каменными глыбами на тонкой незатопляемой полоске. Перепрыгиваешь с плиты на плиту, а вода почти неощутимо, как изменения на анимационных кадрах, подбирается к тебе. Но ты и спешить не можешь, замираешь, потому что за поворотом, на этих же угрожающих экстремальной ночевкой скалах свили гнезда бакланы, и серые трогательные птенцы оказываются в метре от тебя.

Мы шли, а уже вечерело, день, начавшийся в шесть утра, клонился к закату, до домика было еще далеко. И вот водопад, и снова река, и брод, и нужно забирать куда-то вверх и искать дорогу. И уже совсем темно, и слева внизу шумит океан. И мы бредем по темной, неожиданно теплой и ласковой тундре, постоянно валяясь в упругих кочках, и пьем чай из термоса. И растворяются в воздухе усталость, тревога, голод. И остается только путь. И уже совсем не хочется вообще куда-то приходить, хочется затеряться, пропасть во времени и пространстве, идти и идти, и чувствовать ночь, и Остров, и себя, и мир.

И вот тогда-то, на ночной дороге, в совершенной оторванности от людей и произошла встреча с Островом. Нас, отдавшихся целиком ему на поруки путникам, он на время взял с собой в бесконечный, как бег океанских волн, и тявканье песцов, и мелькание спин китов неподалеку, путь. И как только мы это почувствовали, все стало просто и понятно, и ничего уже не было страшно.

Серокрылая чайка

Представить себе Никольское без серокрылой чайки невозможно. Она заменяет здесь и голубей, и петухов, и куриц. Именно она копошится на помойке, под ее крики село просыпается, она откладывает весной на крышах яйца и потом выхаживает до осени сползшее на землю взрослеющее потомство, угрожающе пикируя на каждого, кто к этому потомству приближается.

Самые сильные и голосистые чайки выбили себе место у реки: ждут, когда уже будут разделывать рыбу и начнется жестокая схватка за потроха и головы. Голову рыбы чайка может заглотить целиком, но больше всего любит выклевывать ей глаза. Поэтому, прогуливаясь по селу, нужно быть внимательным и не наступить на безглазую нерку или горбушу.

Охотничья кровь спаниелей (командорцы любят заводить породистых собак) порой толкает этих небольших животных на благородные безрассудства, и по вечерам они гоняют переваривающих под мостом добычу птиц. Во всем Никольском спаниели единственные, кто оказывает властному поведению чаек какое-то сопротивление.

Даже многочисленные кошки Никольского на это не способны. Чайки знают, из каких окон можно дождаться остатков рыбного супа, дежурят под ними и попрошайничают. Если чайки подлетают к посту, кошки спешно ретируются: противник явно превосходит их по массе и по наглости.

Надо заметить, что, несмотря на великое искушение сытной жизни, остаются среди чаек особи, которые к селу не приближаются. Живут гордо на побережьях в заповедной части, отъедаются летом у устьев рек, где разлагается отнерестившийся лосось, зимой добывают пропитание в море. Возможно, товарищи скрывают от них существование села, понятное дело, конкуренция и так высока, или у них не хватает решимости и сил. Но хочется верить, что отказ от разлагающего изобилия выброшенных человеком продуктов — их осознанный выбор.

Метеостанция

На 700 жителей Командор приходится довольно много учреждений. Это заповедник, рота ПВО, пограничники, администрация района, школа, детский сад, больница, почта, сбербанк, церковь, котельная, магазины, бар, а еще метеостанция. В Камчатском крае метеостанций несколько, но Командорская самая важная. Она находится близко к алеутскому минимуму, месту, где формируются циклоны. Именно здесь определяется приход шторма, тумана, ветра — всего, чем Командоры славятся.

Составить прогноз помогают показатели метеозондов. Они взлетают на аэростатах в верхние слои атмосферы — где-то на тридцать-сорок километров — два раза в сутки со всех метеостанций мира. Происходит это в одно и то же время. Командорам повезло: метеозонд здесь отправляется в полет в 11:30 и 23:30 (есть страны, где это происходит глубокой ночью). Сначала метеозонд собирают: фиксируют датчики в легкой упаковке. Потом дают им привыкнуть к температуре окружающей среды, записывают показатели. В это время в отдельном помещении готовится газ, которым наполняют аэростат. Все время полета на компьютере появляются значения скорости ветра, температуры и влажности воздуха. Когда аэростат лопается, их перепроверяют и отправляют по электронке.

Предсказывать погоду не входит в задачи метеостанции. Но у опытных метеорологов это неплохо получается. Саша, работающая уже третий год, по высотному порыву ветра сказала, что улететь в срок у меня наверняка не получится: туман и ветер зависнут над островами на всю ту неделю, когда я бы еще могла успеть использовать обратный билет.

Заправляет аэростат газогенераторщик. Им в Никольском работает Лариса. Она получает газ из черного порошка, ловко управляется с железными баллонами. Переехала на Командоры из Алтайского края. Друг мужа рассказал про острова, муж загорелся, они поехали. На мой вопрос «зачем?» она ответила: «За романтикой».

Морские млекопитающие

Командорский архипелаг составляют два крупных острова: Беринга и Медный, два небольших: Топорков и Арий камень — и около 60 мелких скальных островков. Острова окружены сотнями гектаров акватории Тихого океана и моря Беринга.

Когда идешь в моторной лодке по океану, чудится, что мог бы пройти по нему и пешком. Поверхность воды плотная, непрозрачная, как будто твердая. Скрывает от людей огромный оживленный мир: мир китов, тюленей, морских котиков, рыб. Лишь изредка из-под разрываемой лодкой границы выглядывают два круглых глаза или пересекает ее чья-то огромная спина. Тогда-то и понимаешь, как пришла Карелу Чапеку идея книги «Война с саламандрами». Там, в морских глубинах, есть где спрятаться небывалым чудищам, а жизнь идет совсем по другим, непознанным человеком, законам.

Главная изюминка Командор — это, несомненно, киты. Вот по пути к островам с утра стоишь на палубе теплохода со стаканом растворимого кофе, найдя наконец место, где не очень качает, и вдруг видишь, как в том же направлении, что и ты, то погружаясь, то вновь выныривая, движется большая черная спина. Теплоход идет быстрее, скоро кит останется позади, а морской гигант будто чувствует это и ныряет в глубину, позволяя рассмотреть медленно опускающийся хвост. Или съездил к арке Стеллера, а на обратном пути замечаешь в воде две спины. Подходишь к ним поближе, глушишь мотор, и вот они, точно общаясь с тобой, кружат рядом. Или еще лучше. Заходишь в заповедник, а там новости — пограничники звонят, говорят, что кита недалеко от села на берег выбросило. А оказывается, просто серый кит приплыл на Командоры пообедать. Способ питания у него такой — фильтровать песок; с берега для незнающего человека он действительно выглядит как беспомощно барахтающийся в волнах. Обедает кит несколько дней, к нему в это время можно дойти пешком, чтобы, если ветер дует с берега, вновь и вновь улавливать в воздухе запах перегнивающей рыбы, сразу как кит пустит фонтан.

Встречи с китами ты ждешь с момента покупки билетов, высматриваешь их на корабле, специально ходишь на лодке, чтобы китов найти. Другое дело — тюлени. На Командорах водятся антуры и ларги. Их появление рядом — неожиданность, радостное открытие. Иногда их выносит волнами на песок, они замечают людей и шустро разворачивают обратно в глубину. На другой, незаселенной, стороне Острова, омываемой морем Беринга, тюлени отдыхают на камнях-рифах, метрах в десяти от кромки воды. Тюлень на камне похож на полумесяц на подставке. Поначалу и не поймешь, что полумесяцы — это самые что ни на есть ластоногие. Только если долго присматриваться, различишь, что луны двигаются, а иногда так и вообще плюхаются в воду. Некоторые места побережья заросли морской капустой. Проходя мимо них, то и дело замечаешь два любопытных черных глаза, выглядывающих из затемненной водорослями воды.

Тюленей можно увидеть и на лежбищах морских млекопитающих. Но главные действующие лица там — морские котики и морские львы — сивучи, они выводят на лежбищах потомство. Сложно представить на Земле места, более заряженные энергией жизни. В период половой активности и роста щенков секачи, самцы морских котиков, ни секунды не находятся в покое. Они кричат на соседей и вступают с ними в схватки в надежде сохранить территорию и абсолютную верность своего гарема. Рядом с мощными самцами лежат черненькие малыши. Большую часть времени малыши проводят одни — самки уплывают за едой. Так детеныши все детство и ждут мам под рев родителя и моря. Неудивительно, что, вырастая, и они становятся нервными и раздражительными. В конце осени тысячные лежбища пустеют. Остаются там только несколько одиноких самцов. В основном это не достигший силы молодняк, а кроме того, наверняка котики-философы, решившие жить по своим законам. Печально, что, как в фильме «Лобстер», одиночкам грозит опасность. По традициям алеутского природопользования, которые сохраняются на Командорах, часть одиноких самцов забивают.

Морским млекопитающим на островах вообще жилось несладко. Пока Командоры не открыли, морскими котиками были усыпаны все побережья, счет шел чуть ли ни на миллион. А потом начался промысел, им в разное время занимались и алеуты, и казаки, и даже Русско-Американская торговая компания. Богатства здесь были огромные. Одни каланы (морские бобры) приносили целое состояние: их мех считается чуть ли ни самым ценным, у английской королевы есть мантия из него. Количество всех млекопитающих критически сократилось, а бедную корову Стеллера истребили полностью. После объявления Командор заповедником популяции медленно восстанавливаются. Например, на каждого жителя Острова уже приходится по пять каланов. Каланов можно увидеть рядом с селом лежащими на волнах, часто в обнимку. Именно так проходит вся их жизнь. Вот уж кто в ней знает толк.

В работу сотрудников заповедника входит учет популяции всех островных животных. Как оказалось, существуют каталоги, в которых сфотографированы хвосты горбатых китов и пятна косаток. У всех особей они разные, все равно что отпечатки пальцев. Любой замеченный хвост находят в каталоге, заносят встречу с ним в картотеку и так отслеживают миграцию животного. Существуют и другие способы учета и наблюдения за морскими млекопитающими. Но как бы ни старались ученые, остается уверенность, что до конца понять морских гигантов человеку никогда не получится. Потому и манят они к себе, таинственные, спокойные и миролюбивые, хранящие память о доисторических временах и знания о морских глубинах.

Лосось

Так уж устроен лосось, что где бы ни жил, нереститься стремится на родине. Табуны рыб летом атакуют командорские реки. Кижуч, нерка, горбуша — можно хватать руками, ногами или, в качестве развлечения, самодельными приспособлениями. Местные жители вылавливают рыбу сетью. Они привередливы: горбушу, например, дадут только нелюбимой собаке

По пути на нерестилище в половом возбуждении лосось полностью выпрыгивает из воды, в реках, еще живой, начинает разлагаться. Когда он погибнет, станет пищей для мальков. В сентябре малыши сплавляются по рекам к океану, еле видные в воде. Если спасутся ото всех страстно желающих ими пообедать, то лет через пять, по примеру родителей, пойдут против течения в свой последний путь.

Дети

«Тетя Маша, здравствуйте!» — слышала я из окна соседнего дома уже через неделю жизни в Никольском. В селе вообще все друг с другом здороваются (уезжая в отпуск в большие города, командорцы долго не могут привыкнуть, что этого делать не надо), дети же здороваются особенно радушно и искренне. Если не брать в расчет климат, условия жизни ребят на островах можно назвать тепличными. Здесь не нужно закрывать двери, гулять можно где угодно, все друг друга знают, конкуренции практически нет. Все новости детского сада и школы: концерты, праздники — обязательно попадают на страницы командорской газеты «Алеутская звезда». Все учреждения на острове единичны, поэтому их новости — самые важные. Все мероприятия заповедника, музея, библиотеки проводятся для одних и тех же, совсем родных, ребят. Поэтому командорские дети растут очень открытыми.

Говорят, что на Большой земле выросшим на Командорах бывает сложно освоиться. Точно сказать об этом не могу. Знаю, что часть, отучившись в городах, возвращается на остров, говорят, что хотят уехать, но отчего-то все не уезжают. Другие остаются на материке, чему рады их родители (по словам старших, на острове делать нечего). Со мной в больнице лежала военный фельдшер, вырастившая в Никольском сына и дочку. Сын до сих пор на Командорах, дочь работает в крупной фирме в Питере. Приходила на процедуры прекрасная девушка, вернувшаяся в село после института и уже родившая на острове двух детей. Она становится веганом, заказывает по Интернету здоровую еду и каждый день бегает по побережью. Ее муж, тоже коренной командорский житель, водит «вахтовку» (грузовик с сидячими местами, как в автобусе). Они, кажется, счастливы.

Как и все командорцы, дети в селе любопытные. Изоляция и отсутствие громких событий подталкивает к тому, чтобы жить событиями из жизни друг друга. Когда я шла к пограничникам получать пропуск на остров Топорков (видимо, пропуск нужен из-за особого отношения к птичьему царству, другой причины вводить там пограничный режим я придумать не могу), мне встретились дети, одна из девочек, посмотрев на здание погранзаставы, спросила: «Тетя Маша, у вас там муж?» Другая ее одернула, но по глазам было видно, что ей тоже хотелось бы получить ответ. С пеленок дети привыкают, что самые интересные сериалы — те, которые разворачиваются за окнами и за тонкими стенами. За моей кто-то часто громко слушал слезливую музыку. Я упомянула об этом подруге, она рассказала, что это один из пяти детей Аграфены, Аги, харизматичной, любвеобильной, мощной женщины. Строительные работы на острове обычно ведут армяне. Один из них вряд ли догадывался, когда садился на теплоход, что он плывет навстречу своей судьбе. Худенький и невысокий, он приглянулся Аге. И началась его сложная, полная упреков и споров семейная жизнь. Попытка бегства от нее в Петропавловск-Камчатский провалилась: Ага догнала и вернула мужа. Настоящего имени его я не знаю, за глаза его называют по жене — Аганян.

В конце августа несколько детей, живущих на погранзаставе, придумали играть в свой собственный заповедник. Огородили пространство, где пытались подкармливать птичек, и водили туда экскурсии, на которые я пару раз заглядывала. Ожидаемо, что они придумали именно такую игру, потому что заповедник много занимается с ребятами. На одной из встреч они ездили смотреть приплывшего к берегу кита. Тут-то и открылся удивительный факт: вопреки распространенному мнению, увидеть кита мечтают не все. Внимание ребят распределилось: только несколько, не отрываясь, смотрели на фонтаны, другим было здорово порыться в песке и побегать от волн, третьи облепили квадроцикл. Самым же веселым из всех, что я видела, было занятие в детском саду, где старшая группа сначала по очереди, а потом хором по-китовьи верещала на весь этаж.

Гулять детям на островах обычно приходится в куртках и шапках, по-моему, они носят шапки вообще всегда. Оттого особенной удачей было попасть с ними вместе на лежбище морских млекопитающих в теплую и солнечную погоду. По пути обратно под небывалым обжигающим солнцем дети, привыкшие к ветру и дождю, обалдело кувыркались в мягких сухих кочках тундры и радовались этому простому счастью так, как мало кто сможет. И в этом-то и есть особая их сила: суровый климат может научить ценить тепло, солнечное и человеческое, и, главное, тепло отдавать. И те, кто не забывает об этих самых важных уроках до конца жизни, получают суперспособность: умение согреться и согреть ближнего даже в самый жуткий мороз.

Теплоход «Василий Завойко»

Добираться до Командор можно по-разному. Из Петропавловска-Камчатского летает маленький самолет, билет на него для тех, у кого нет камчатской прописки, стоит очень дорого. Он часто останавливается на дозаправку в Усть-Камчатске, есть вариант сесть на него там, в этом случае билет обойдется более чем в два раза дешевле, но нужно прибавить затраты на автобус. Самый интересный и экономный способ — теплоход «Василий Завойко». Летом самолет должен отправляться на остров три раза в неделю, но туман, ветер и дожди регулярно заставляют диспетчера сообщать о нелетной погоде. В ожидании ясного неба пассажиры с континента сидят на чемоданах в гостинице аэропорта «Елизово», островитяне выходят на работу в отпуск и обрывают телефон сотрудника местного аэропорта. Самолета может не быть несколько недель, в конце осени и весной — месяц.

У теплохода нет четкого расписания. Даже сотрудники в одну и ту же минуту называют разный день выхода (проверено лично). Летом бывает, что он курсирует четыре раза в месяц, а бывает, что и один, если его, например, отправляют забирать рыбаков с Оссоры (куда забросили их в конце мая, по рассказам, забив практически весь трюм вместо провианта ящиками бьющегося груза. Действительно, прожить можно и на рыбе, главное — не заскучать).

Я ждала отхода недолго: неделю. Пока не подняли якорь, наблюдала, как пристает другой теплоход — «Сосновка». Запомнила необычное для судна, будто вечно тоскующее по уютной земле, название. Уже в Никольском узнала, что это второй корабль, регулярно курсирующий на острова. Он не берет пассажиров, зато привозит еду и не прекращает навигацию даже зимой.

Еду в село доставляют только по морю. О теплоходах много говорят, обсуждают дни прибытия в чатиках. После швартовки корабля атакуют магазины — добывают не совсем пожелтевшие огурцы и еще не просроченный замороженный до состояния камня кефирчик. С овощами и молочными продуктами на острове туго, стоят они в несколько раз дороже, чем на континенте. Пассажиры «Василия Завойко», которые едут навестить родственников, часто везут мешки овощей. Сетки с картошкой на чистом кафеле недавно отстроенного здания морвокзала — именно так соотносится жизнь на островах и на континенте.
От Петропавловска до Никольского теплоход идет 36 часов. Но если начинается шторм, судно отстаивается в бухте. Однажды осенью армянские строители простояли так две недели. Заканчивалась еда, их укачало вусмерть. Когда шторм таки прекратился, ехать на Командоры они наотрез отказались.

Вообще-то, кормят на теплоходе вкусно и сытно. Это особая гордость экипажа. Три раза в день по радио объявляют бортовое время и приглашение к принятию пищи в тесный кубрик. Помощник капитана даже специально интересовался у меня, нравится ли мне теплоходный стол. Я ответила, что да, но первые два раза было немного голодно. А он сказал, что их проверенный годами кок-азербайджанец гульнул на Дне рыбака, как вдруг объявили отплытие. Его на корабль-то погрузили, но пока не очухался, готовить за него пришлось женщинам экипажа: уборщице и колоритной Тамаре, отвечающей за пассажиров.

На обратном пути выяснилось, что кока уволили. На его место пришла супружеская пара средних лет. С женщиной я немного поговорила, она отчаянная путешественница с озорной улыбкой, в каких только местах не готовила. Когда мы выгружались, она пронеслась мимо по трапу с большой кастрюлей. Встретила ее, идущую обратно, уже на выходе из порта. «Там свора маленьких», — радостно сказала она.

Я шла на острова трое суток. В первую ночь в качку попыталась выбраться на палубу, меня вместе с тяжелой железной дверью понесло за волной, к поручням. Когда корабль наклонился обратно, я заскочила в помещение и больше по ночам никуда не высовывалась. Проснулась в бухте Китовой. Пассажиры, зажмурившись, стояли на вовсю припекающем солнце, наслаждаясь непривычным для них курортным днем.

На этом судне шел бывший и. о. директора заповедника, специалист по морским котикам, как и все биологи, похожий на объект изучения. В юности он сбежал на острова от распределения, уверенный, что не больше, чем на три года, а провел среди Тихого океана уже четверть века. Говорит, что Командоры — это такое место, откуда уехать сложно и совсем не из-за перебоев с транспортом. Шла на острова и удивительная женщина Людмила Николаевна, потерявшая двоих взрослых сыновей, но продолжающая замечать поэтичность мира. Можно заслушаться ее рассказами о лежбищах млекопитающих, где сивучи, как вожатые в детском лагере, одергивают не в меру раскричавшихся морских котиков, и будто бы парящими над землей голубыми очертаниями острова Медного. Своего нынешнего мужа, трепетно о ней заботящегося, она встретила в пятьдесят лет, через двадцать после развода. Вдвоем они круглый год живут на метеостанции вулкана Мутновского. Несколько лет назад купили участок под Краснодаром, ее старший сын должен был помогать его отстраивать. И погиб. Людмила с мужем ехали на первую годовщину его смерти к ее маме, которая родилась на острове Медном до ликвидации там села, а сейчас сторожит по ночам краеведческий музей, и к третьему сыну.

Швартовалось наше судно в туманное промозглое утро, я не прочь была натянуть вторые перчатки. Людмила Николаевна вынесла на ветреную палубу цветочки в земле и сказала: «Им тут жить, пусть привыкают».

Закат

Самый большой праздник для командорцев — свободный горизонт на закате. В эти очень редкие вечера солнце, уходя, устраивает удивительные световые шоу. Люди подтягиваются к побережью, каланы приплывают поваляться на разноцветных волнах, чайки рассекают яркие облака. Абсолютная идиллия.

Организованный островной праздник, на который я попала, проходил не так красиво. В конце июля командорцы отмечают День рыбака, в начале августа — День аборигена. Обычно в это время относительно тепло, но лето 2017-го везде выдалось так себе. В День рыбака висел туман и было почти морозно. Около моста через Гаванку установили сцену. Для детей устроили квест с подсказками под мостом и на ошейнике всюду носившейся за ними собаки. Для взрослых — лотерею, соревнование по разделыванию рыбы и конкурс рыбной ловли, единственным участником которого в этом году стал командорский батюшка, все время облаченный в черное. С удочкой в беспросветном тумане он выглядел особенно колоритно. Ко дню проведения праздника солнце не показывалось уже полторы недели. Каждое прощание с солнцем на Командорах может быть очень надолго.

Поэтому провожать светило надо торжественно. Самое козырное место для этого — между причалом со старыми ржавеющими кораблями и чертовой ванной — глубокой ямой между скал, похожей на жуткий бурлящий котел. Нужно пройти немного вдоль побережья к открытым отливом камням — столовой куликов: они подкрепляются кружащимися у гниющей морской капусты мошками. Рядом, у большого кострища, иногда собираются подростки.

Если во время заката по небу ходит дождевая туча, она проливается цветным дождем. Я видела такой за день до отъезда. Приехала на велосипеде к теплоходу покупать билет, завернула на знакомую тропу. Солнце садилось, а справа от него приближался от горизонта к Никольскому розово-фиолетовый дождь. Уже серым ливень добрался до побережья, хорошенько промочил меня напоследок.

Зато следующий день, день отъезда, стал самым летним из всех. На прощание Командоры подарили мне припекающее солнце, голубые, накатывающиеся на песок волны с мелькающими в них тюленями и уже чуть осеннюю — зелено-желто-красную — теплую тундру.

Теплоходы на самом деле провожают не так, как поезда. Почувствовала это, когда махала рукой первому рейсу, на котором должна была уехать. Ночь, старый причал, в тумане видны лучи от фонарей судна. Туман немного приглушает звуки. А на причале суета, подъезжают машины, выгружают тюки, в них в основном икра, рыба и варенье из морошки. Тюки передают за борт, еще разок объясняя, кому что и в каких количествах предназначается. Кто-то уезжает с острова навсегда, с ним, не замолкая, перешучиваются друзья — тут у всех отличное чувство юмора — и говорят, что когда-нибудь придет теплоход и за ними.

Мой пришел через месяц. Полтора часа, пока он грузился, совсем близко, для меня в последний раз садилось командорское солнце. Разрушенные постройки рядом с причалом его загораживали, приходилось бегать на нос корабля. На безоблачном небе растушевался пастельный закат. Солнце ушло, капитан приказал отдать швартовы. То поднимаясь на волнах, то падая, нос теплохода постепенно удалялся от командорского, в этот день столь дружелюбного берега. Берега, куда стремятся романтики, авантюристы и, по определению капитана, бичи, берега, где солнечные лучи ценнее золота и даже, пожалуй, ценнее так ожидаемых здесь посылок, берега, где умеют встречать и умеют отпускать, понимают, что после остановки порой нужно идти дальше, берега, который уже через двадцать минут стал почти неразличим в сумраке, а через полчаса так и совсем пропал из виду.