ИЗ ЛИТЕРАТУРНОГО НАСЛЕДИЯ

И. В. ПЛАТОНОВА-ЛОЗИНСКАЯ

«ЛИШЬ ГОЛОС ТВОЙ ПОЕТ В МОИХ СТИХАХ...»

По материалам литературного архива М. Л. Лозинского

Настоящая публикация имеет целью ознакомить читателя с некоторыми материалами о творческом содружестве двух крупных мастеров поэтического слова. Материалы эти в разной степени интересны и полезны для историков литературы, текстологов и исследователей жизни и творчества как Анны Андреевны Ахматовой (1889—1966), так и Михаила Леонидовича Лозинского (1886—1955).

Отношения Лозинского с Ахматовой, возникшие на почве литературного общения в начале 1910-х гг., со временем, не теряя прежнего характера, стали не просто доверительно-приятельскими, а перешли в подлинную дружбу, прервать которую в силах была только смерть. Почтение, с каким Михаил Леонидович относился к Ахматовой, сказывается в его архиве на всем, что связано с ее именем. Бережно сохранялись ее письма и фотографии, рукописи ее стихов, отдельные ее записки и телеграммы, ее сумочка 1913 г., которую она называла «Мифка» (об этом свидетельствует вложенная в нее записка Лозинского. Эта сумочка теперь в Музее Ахматовой в Фонтанном доме). Изображения Ахматовой, выполненные Тырсой и Судейкиным, до сих пор украшают стены кабинета Лозинского. В последний год своей жизни, когда Михаил Леонидович тяжело болел и не выходил из дома, он старался как-то зафиксировать любого рода контакты с Анной Андреевной, записывая даты телефонных переговоров, редких посещений и т. п. И какими бы ни оказывались обстоятельства на протяжении всей жизни, Лозинский был человеком удивительной стойкости, верности и твердости взглядов. О его верности друзьям Ахматова хорошо сказала в своем «Слове о Лозинском»: «Друзьям своим Михаил Леонидович был всю жизнь бесконечно предан. Он всегда и во всем был готов помогать людям, верность была самой характерной для Лозинского чертой».

Можно смело утверждать, что не только во времена «Аполлона», «Гиперборея» и «Цеха Поэтов», но и значительно позднее, а вернее — на протяжении вceй их более чем сорокалетней дружбы, Анна Андреевна неизменно пользовалась в жизни и творчестве советом, помощью и поддержкой Лозинского. Подтверждением этому служат многие авторские материалы Ахматовой в его архиве. 21 ноября 1952 г., в день своих именин, Михаил Леонидович получил телеграмму: «Сорок лет тому назад в этот день я в первый раз поздравила Вас <,> дорогой Михаил Леонидович. Ахматова». 1954 г. был последним, когда они успели обменяться поздравлениями с днем Ангела. Его рыцарское к ней отношение отмечалось ею неоднократно и ценилось ею высоко. В архиве Вас. Гиппиуса (ИРЛИ, ф. 47, № 59) в коллективном сочинении «Цех» имеется шуточное четверостишие:

Я Ахматовой покорен,
Шарм Анеты необорен
Милой Цеховой царевны,
Анны дорогой Андревны,1

снабженное пометкой «Лозинский?». Беру на себя смелость утверждать, что эти стихи — экспромт Лозинского. Хотя следы этого четверостишия в его архиве и не обнаружены, очень уж в стиле Лозинского слово необорен. Оно встречается у него и в переводе «Божественной комедии» Данте:

Под вековечной тенью, для лучей
И солнечных и лунных необорной.

                                (Ч. ХХVIII, 32—33)

Отказа Анне Андреевне со стороны Михаила Леонидовича просто никогда не могло быть, он был, действительно, ей «покоvрен» и ею «покорён». Вспомним письмо Aхматовой к Лозинскому из Слепнева 8 августа 1913 г., где она просила его справиться в Петербурге о судьбе экспедиции с участием Гумилева, посланной Российской Академией наук в Африку. Просьба была выполнена в возможно короткий срок и надлежащим образом.

Четыре издания сборника стихов «Четки» в издательстве «Гиперборей» (1914, 1915, 1916 (два)), да и пятое, вышедшее в 1918 г. в издательстве «Прометей», появились на свет (как и «Белая Стая» в 1917 г.) при непосредственном участии Лозинского. Достаточно сказать, что, судя по архиву, корректуру «Четок» в листах и в верстке Лозинский просмотрел шесть раз. Он брал на себя почти всю техническую сторону подготовки книги, которую Ахматова полностью доверяла ему, не говоря уже о знаках препинания в ее стихах. В письмах тех лет к Лозинскому Ахматова, в частности, писала: «...бесконечно благодарна Вам за xлoпoты и участие. Вероятно <,> очень скоро я смогу сама поблагодарить Вас, потому что мое тверское заточение приближается к концу. <…> В Ваших письмах так много запятых, что мне стыдно писать Вам…» (15 августа 1913 г.); «...Коля писал мне о Вашем согласии заведовать четвертыми «Четками». Теперь я за них спокойна...» (6 ноября 1916 г.); «Пунктуацию в стихотворении о бессмертнике Вы указываете правильно...» (4 января 1917 г.).

Сравнивая наборные рукописи, корректурные листы и напечатанные тексты, можно заметить, что многие из поправок и вариантов принадлежат Лозинскому. Естественно, что они закреплялись в окончательном тексте стихотворения только с согласия Анны Андреевны. Например, в стихотворении 1913 г. «Tы знаешь, я томлюсь в неволе...», где вспоминается «тверская скудная земля», стихи 5 и 6 в наборной рукописи:

Так больно было уколоться
О ствол речного тростника

при подготовке «Четок» в корректуре заменены Лозинским на вписанные его рукою:

Журавль у ветхого колодца,
Над ним, как кипень, облака…

И спустя много лет, в предвоенные годы, когда готовился сборник «Из шести книг» (вышедший в 1940 г.), Ахматова советовалась с Лозинским, держа корректуру.

В его архиве сохранилась запись, содержащая три предложенные им тогда поправки, с которыми согласилась Анна Андреевна. Вот они (курсивом):

1)    В стихотворении «Ты письмо мое, милый, не комкай...» (ст. 15):

И его в твоей
Ты его в своей                                

2) В цикле «Обман» стихотворение «Я написала слова...» (ст. 12):

Тем, что должны
Тому, кто привык                         

3) «Не будем пить из одного стакана...» (ст. 11):

Но кратких
Коротких                                

В этом стихотворении, посвященном Лозинскому, обращенные к нему слова:

Лишь голос твой поет в моих стихах,
В твоих стихах мое дыханье веет.
О, есть костер, которого не смеет
Коснуться ни забвение, ни страх...

тонко и точно отражают характер их взаимоотношений. Костер их дружбы горел до 31 января 1955 г., и огонь в нем поддерживался не только на «поэтиче­ском» лугу.

Из воспоминаний жены Михаила Леонидовича — Татьяны Борисовны Лозинской: «...Ахматова оказалась хорошим и верным другом. Материально долго жилось тяжело и нам и ей. И вот, при первом большом заработке А. А. поспешила принести тогда больному М. Л. огромный торт. Боюсь, что этот торт поглотил значительную часть ее гонорара! Когда М. Л. бывал арестован <…>, А. А. неизменно проявляла внимание и заботу, не боясь неприятностей. <…> Во время повальных арестов и высылок она после ареста М. Л. не побоялась приехать ко мне, чтобы вместе обсудить, что предпринять…»

«...Последняя его помощь мне — чтение рукописи „Марион Делорм”», — писала Ахматова в своих воспоминаниях. Материалы архива дают возможность проследить хронологию этого «чтения».

Художественный перевод и, в частности, перевод пьес мастеров западного театра — вот то широкое поле, где Лозинский служил великолепным «мастером-агрономом», взрастившим на русской земле замечательные плоды. Занимаясь переводами из Гюго — пьесы «Марион Делорм» и стихотворения из сборника «Лучи и тени» — Анна Андреевна знала, что и в этом деле квалифицированная поддержка ей обеспечена.

Записей с указанием даты, когда Анна Андреевна обратилась к нему с просьбой посмотреть ее перевод, в архиве найти не удалось, но имеются пометки Лозинского о том, что перевод первого действия получен им 31 октября 1952 г. Сохранена бумажная обложка, на которой рукою Ахматовой карандашом, без даты и, как она часто делала, наискосок написано: «Марион Делорм 1-ое действие». С присущей ему тщательностью во всем, за что бы он ни брался, Лозин­ский обратился к оригинальному тексту Гюго и, следуя французскому тексту на протяжении всей пьесы, записывал возникавшие у него варианты перевода параллельно соответствующим стихам, предложенным Анной Андреевной. Иногда особо помечал принятый вариант. За три дня, с 1 по 3 ноября 1952 г., им внесено в перевод первого действия не менее двадцати пяти различных изменений, согласованных затем с А. А. и вошедших в окончательный текст (опубликован в третьем томе Собр. соч. В. Гюго (М.: ГИХЛ, 1953, с. 14—166)). Закончив работу над первым действием, Лозинский пишет Ахматовой 3 ноября 1952 г.:

«Дорогая Анна Андреевна, не осудите мою попытку найти какие-нибудь пятна на солнце. Вы сами поручили мне эту астрономическую задачу. Кое-где я, вероятно, «переписах». Это значит, что от яркого света у меня темнело в глазах.

Вашей лучезарности заштатный астроном

М. Лозинский».

В это же время, т. е. осенью 1952 г. и в январе 1953 г., Лозинский занимался и переводом пьесы Шекспира «Сон в летнюю ночь». Перевод Ахматовой он просматривал параллельно своей работе. В письме Лозинскому 8 февраля 1953 г. Ахматова пишет, в частности, следующее:

«…вот два действия моей Марион, ошибок смысловых не должно быть, но впрочем — хаос! Стыдно затруднять Вас чтением моих попыток перевода, но предстоит свидание со Смирновым1  и я должна быть готова ко всему…»

В бумагах Лозинского, относящихся к работе над вторым действием, сохранился тетрадный листок без даты, на котором рукою Ахматовой карандашом выписаны пять фрагментов из текста Гюго и ее перевод, по поводу которого она хотела бы получить советы Михаила Леонидовича. Так, например, представляя перевод королевского указа о дуэлях, она спрашивает: «Довольно ли официально и торжественно?» (в устах глашатая — персонаж пьесы). Лозинский предлагает варианты перевода, несколько подправив в тексте официального указа обороты речи и устранив шероховатости в переводе отдельных реплик действующих лиц. В тексте перевода королевского указа Михаил Леонидович счел неудачными такие речевые обороты: «Всем, кто прочтет сие — привет от короля!» или: «К всем нашим подданным мы обращаем речь...», и Анна Андреевна согласилась соответственно на поправки: «...монарший наш привет!» и «К любезным подданным...». Строки в переводе указа:

А чтобы сей указ принес всем пользы много,
Мы права миловать себя лишаем строго.
Угодно нам сие —

также с согласия А. А. заменены на предложенные Лозинским:

И ни один из тех, кого наш суд осудит,
Монаршей властию помилован не будет.
Так повелели мы.

Или еще в реплике маркиза де Бришанто о разбойниках, напавших на маркиза Саверни, (сцена 1) две стихотворные строки:

И по его часам узнать хотели время,
И, кошелек отняв, с него снять это бремя —

заменили на предложенный Михаилом Леонидовичем вариант:

Чтоб кошельком его с долгами рассчитаться
И по его часам о времени справляться,

вставив в окончательном тексте слово «зоvлотом» вместо «кошельком».

После первого прочтения Лозинским перевода всего второго действия в окончательный текст вошли измененные им 35 стихов, после второго прочтения — еще 14.

В записях, касающихся сроков работы над переводом «Марион Делорм» в феврале 1953 г., Михаилом Леонидовичем отмечено с подробностями, что работа эта происходила с 9 по 23 число.

Я не буду далее перечислять все поправки и изменения, с благодарностью принятые Анной Андреевной. Их более 150. Приведу лишь одно забавное замечание Лозинского, сделанное им к строке Ахматовой (третье действие, сц. 10) «Всё б сделал я для вас, но он убийца...»:

«Это катастрофический недосмотр! Точно такой был в одном шекспиров­ском переводе, и Чуковский печатно четвертовал переводчицу. М. б. заменить так: Я счастлив вам служить, но он убийца».

Эта строка и вошла в окончательный текст.

Над переводом Ахматовой четвертого действия Лозинский работал 12, 14 и 15 февраля 1953 г. 16-го числа (именины Анны) он пишет Ахматовой:

«Дорогая Анна Андреевна, вот мои робкие замечания к IV действию. Простите резкий слог (он технически удобнее), почерк и карандаш (приходилось работать лежа). В былые годы я в этот день являлся в Царское Село, а к обеду возвращался в СПб на именины моей мамы.

Ваш всегда М. Лозинский».

После того как был просмотрен текст перевода пятого действия, он пишет
20 февраля 1953 г.:

«Дорогая Анна Андреевна, простите мoй неряшливый гриффонаж. Но, может быть, и он на что-нибудь полезен (Вы приучили меня мыслить александрийским стихом).

Ваш М. Лозинский. <...>»

А через несколько дней, 24 февраля, Лозинский отослал Ахматовой просмотренный им текст перевода третьего действия, снабдив его письмом, в котором были такие слова: «Дорогая Анна Андреевна, возвращаю Вам, с добавлением моей жизни…» И в тот же день получил от нее написанную карандашом записку, где относительно «Марион Делорм» говорится: «Благодарю Вас, дорогой друг, мне очень больно, что Вы потратили столько времени на чтение моей Марь­оны...» и впервые упоминается о готовящемся ею «большом письме», которого Михаил Леонидович, вероятно, так и не дождался, ибо в архиве Лозинского такого письма нет.

Надо заметить, что работа над переводом «Марион Делорм» в феврале 1953 г. для Лозинского не закончилась. Из письма Ахматовой к нему 13 марта 1953 г.:

«Mой дорогой друг, простите, что задаю Вам еще несколько вопросов. Звонил Смирнов и сказал, что признаёт свою oшибку в вопросе о ремарках. Он вернул мне III-Д<ействие>. Меня начинает беспокоить его критика: вообще замечаний много, но на десятках страниц ни одной пометки, а на его листах длинные и довольно обидные объяснения, кто был Великий Мoгол, Химена и т. п. Hе знаю, чем все это кончится.

Если позволите — я еще раз попрошу Ваших советов по III—V действиям <...>. Еще раз спасибо, милый Михаил Леонидович, мое большое письмо к Вам всё растет. Я пришлю его до отъезда в Москву. Ваша Ахматова».

И через две недели, 27 марта, снова обращение к Лозинскому:

«Дорогой Михаил Леонидович, поздравляю Вас с окончанием работы. Вчера не успела расспросить, сколько времени Вы трудились над Гюго. Ведь Вы его любите, правда? Я снова прошу Ваши мудрые советы, но теперь уже виден конец работы и я повеселела. А. А. <Смирнов> крайне любезен и хвалит перевод. Сегодня переписала все поправки на этот экземпляр, что посылаю Вам, и очень устала. Надеюсь весной повидаться с Вами. Благодарю. Ваша Ахматова».

Последний просмотр всего текста перевода проводился Лозинским 28—31 марта и 1 апреля 1953 г., и из его записей видно, что в целом «Марионой» он занимался в течение девятнадцати дней. С восхищающей деликатностью Лозинский пишет Ахматовой 30/31 марта:

«Дорогая Анна Андреевна, посылаю Вам I, II, III, V. Боюсь, что на досуге, после работы над Marion, Вы напишете басню о сапожнике, пытавшемся чинить сандалии богини. Ваш М. Лозинский».

И наконец, 1 апреля 1953 г. сам Михаил Леонидович говорит в письме к Ахматовой о завершении им работы над «Марион Делорм»:

«Дорогая Анна Андреевна, сегодня я закончил свой смиренный труд. Благодарю Вас за возложенную на меня почетную обязанность и за данную мне возможность внимательно вчитаться в Вашу поистине прелестную Marion. Мне даже как-то жаль отсылать последнюю папку. Эта работа давала мне много радости, а она была не из легких: шутка ли сказать — давать Вам советы...

Ваш незапамятный друг М. Лозинский».

Ровно через две недели, 15 апреля, Лозинскому передали письмо от Анны Андреевны, написанное ею 12-го числа перед отъездом в Москву. В нем опять упоминается «большое письмо»: «...оно живет во мне и все хорошеет и становится еще вернее...», а касательно перевода «Марион Делорм» написано следующее:

«Благодарю Вас за все, что Вы сделали для меня этой весной. Конечно, я была должна отказаться от перевода Гюго — мне это не по силам, но… Вы сами все знаете. Позвоню из Москвы… <...>»

О продвижении перевода по издательским лестницам сведений в архиве Лозинского нет, но в письме Ахматовой к нему от 15 декабря 1953 г. (где она обращается теперь уже по поводу перевода с китайского («Призыв души»): «…оригиналу 2300 лет. Один Бог знает, как это должно звучать. Простите, что снова докучаю Вам своим бредом...») о «Марион Делорм» упоминается так:

«...еще раз благодарю Вас за напоминание А. А. <Смирнову> о Марион. Вы не можете себе представить, как меня тронула Ваша заботливость. Завтра позвоню…»

И опять та же подпись: «Toujours cette folle».

Галантнейший Лозинский отвечает Ахматовой через два дня:

«Дорогая Анна Андреевна, спасибо за огромное удовольствие, которое я испытал, читая Ваш перевод Цюй-Юаня. Он поистине прелестен. Замечаний, как видите, у меня почти нет. Это так, полузамечания. Единственно существенный вопрос — о мужском роде китайской души. Тут я мог высказать только свои догадки.

Ваш всегда М. Лозинский.

Пожалуйста, извините чудовищную внешность прилагаемых листов!»

Кроме пьесы «Марион Делорм», как видно из материалов архива Лозинского, Ахматова переводила из сборника стихов Гюго «Les Rayons et les Ombres» («Лучи и тени») стихотворение XXXIX, «Toute espevrance, enfant, est un roseau...». В начале осени 1952 г. Лозинскому был передан машинописный текст стихотворения на русском языке. В нем три строфы, по 6 стихов в каждой. В ст. 10 рукописная поправка — синими чернилами зачеркнуто слово «сияющий» и чернилами же печатными буквами исправлено на «и огненный». Подписи Анны Андреевны нет, только машинопись: «Перевела А. Ахматова». 24 сентября 1952 г. Михаил Леонидович записал для себя замечания, касающиеся просмотренного им перевода, и предложил Анне Андреевне по телефону варианты.

Строфа I, ст. 5—6

А. А. — 5) Что колыбель, что смерти ложе,

            6) Равны пред вечностью они.

М. Л. — 5) И колыбель, и смерти ложе...

             В ст. 6 предложил в соответствии с французским текстом и для рифмы использовать слова: сродни, искони.

Строфа II, ст. 1, 3, 4

А. А. — 1) Я видел некогда с душою ослепленной...

М. Л. — 1) (отмечая в скобках: «нехорошо: С душою. К тому же: С Альционой») Я некогда впивал душою ослепленной...

А. А. — 3) В созвездьях небеса и море с Альционой...

М. Л. предлагает «И небо со звездой», но рядом ставит знак вопроса, так как не считает такой вариант вполне удачным.

А. А. — 4) И огненный цветок таинственных ночей...

М. Л. в черновике отмечает для себя: «смысл не тот» и рассматривает два варианта:

И огненный цветок        

Окончательно выбирает последний.

Строфа III, ст. 2, 5, 6

А. А. —   2) Не утешай его, пускай он слезы льет...

М. Л. —  2) Не спрашивай его, о чем он слезы льет…

А. А. —   5) Дитя, следы невзгод и гнёта

             6) Слеза с собою унесет.

М. Л. отмечает себе: «(нехорошо: 4 — гнетет, 5 — гнёта)» и предлагает вариант:

            5) Слеза всегда смывает что-то

            6) И……………………. невзгод.

Свои поправки и соображения относительно перевода Михаил Леонидович доложил Ахматовой вечером того же дня по телефону. Изменения, внесенные ею, были также сообщены Лозинскому по телефону, о чем имеется его краткая запись: «тлф 25.IX.52». Этим же числом датирован и окончательный вариант согласованных с ним и принятых изменений (подчеркнутое предложено Лозинским):

Строфа 1 — 5: Ведь колыбель и смерти ложе

                    6: Отвека на земле сродни.

Строфа II — 1: Я некогда впивал душою ослепленной...

                — 3: Звезду на небесах, над морем Альциону

                — 4: И пламенный цветок среди лесных теней.

Строфа III — 1: И если близ тебя, дитя, рыдает кто-то,

                 — 2: Не спрашивай его, о чем он слезы льет...

                 — 5: Слеза всегда смывает что-то

                 — 6: И утешает средь невзгод.

В напечатанном же тексте несколько иначе:

Строфа III — 2: Не спрашивай его, ЗАЧЕМ он слезы льет...

                 — 6: И УТЕШЕНИЕ несет.

Но из материалов архива М. Л. Лозинского не видно, кому принадлежат эти последние две поправки.