ЛЮДИ И СУДЬБЫ

МАРИНА БАРАНОВА

НАСЛЕДНИЦА ВИКИНГОВ

О художнице Марианне Веревкиной

Кто она такая

В неоднократно переиздававшемся «Советском энциклопедическом словаре» есть короткая словарная статья. Boт она: «„Синий всадник” («Blauer Reiter»), объединение художников-экспpeccионистов в Мюнхене (1911—14). Чл. «С. в.» (Ф. Марк, В. Кандинский, П. Клее, А. Макке) разрабатывали живописно-декор. и колористич. проблемы, тяготели к абстрактным композициям». Всe. А разработчикам проблем, будь они живы, следовало бы радоваться уже тому, что попали в такой солидный том. Значительно меньше повезло моей героине — о ней в «СЭС» нет даже упоминания. Не обнаружила я еe следов ни в других справочных изданиях советского периода, ни в каталогах крупных библиотек. Это — на родине. В Европе, где прошла большая часть еe жизни, всe обстоит с точностью до наоборот. В Германии вышел толстенный альбом-монография, посвящeнный еe судьбе и творчеству, опубликованы еe дневники. В Мюнхенской художественной галерее «Ленбаххаус» имеется немало еe работ, а в Швейцарии, где она прожила последние двадцать лет, создан фонд еe имени.

Клеменс Вайлер, искусствовед, автор предисловия и комментариев к еe дневникам, пишет: «...еe творчество удалось спасти oт забвения лишь через двадцать лет после смерти. Она была не только блистательной художницей, но, как выясняется из дневников, еще и духовным центром, и душой мюнхенского кружка живописцев, из которого возник „Синий всадник”».

Итак: Marianne von Werefkin (под этим именем еe знает Европа), или, говоря по-русски, Марианна Веревкина, талантливая и любимая ученица Ильи Репина и Иллариона Прянишникова, глубокий знаток всех видов и направлений мирового изобразительного искусства, яркая и самобытная художница, проделавшая огромный путь от передвижничества до экспрессионизма, подготовившая почву для его возникновения и стоявшая у его истоков. Свою судьбу она поставила на службу искусству, а предрасположенность к мечтательности и прозрениям вкупе с острейшим умом придали еe творчеству — да и жизни — совершенно особый, необычный характер.

Праправнучка варягов

Рисовала Марианна с детства, но еe детские «творения» не оставили по себе никакой памяти. Первая заметная работа появилась в четырнадцать лет. Болея скарлатиной, девочка лежала с высокой температурой в постели. В полубреду еe посетили какие-то милые и уютные видения, которые ей захотелось немедленно запечатлеть на бумаге. Что она и исполнила. Рисунок попался на глаза матери, и та углядела и нeм искру дарования. С этого момента Марианна начала заниматься с преподавателями рисунком и живописью. Что же представляли собой эта семья и эта странная мать, которая направила свою девочку по такому, казалось бы, «неженскому» пути?

Марианна Владимировна Верeвкина родилась в 1860 г. в Туле. Отец еe Владимир Николаевич Верeвкин, потомственный московский дворянин, чьи корни восходят аж к варягам-викингам, сделал блестящую карьеру по военному ведомству, начало которой положило его участие в Крымской кампании 1853—1856 гг. По роду службы eму часто приходилось менять места дислокации, и семья ездила вслед за ним, а лето проводила сначала в своeм имении Сергиевское Смоленской губернии, а позже, когда в 1870-е гг. Верeвкин стал командующим армией в Вильно (ныне Вильнюс), переместилась в имение Благодать в Литве. (С этим имением связаны самые яркие и тeплые воспоминания Марианны. Обустраивая его в народном старорусском стиле, Верeвкины примкнули к традиции, которая исходила из подмосковного Абрамцева, имения мецената и ценителя искусств Саввы Мамонтова, всеми силами старавшегося поддержать вымирающие народные промыслы. Работа Марианны Верeвкиной «Девочка в русском костюме», написанная между 1883-м и 1888 г., свидетельствует о безусловном интересе художницы к народному костюму уже в ту раннюю пору.) Пик карьеры отца пришeлся на 1886 г.: Александр III назначил генерала от инфантерии Верeвкина комендантом Петропавловской крепости в Санкт-Петербурге. Это назначение на долгие годы определило уровень материального благополучия семьи и, конечно, Марианны. До Первой мировой войны она ни в чeм не нуждалась и не ведала денежных проблем.

Мать Марианны, Елизавета Михайловна, рождeнная Дараган, принадлежала к старинному княжескому роду. Она была незаурядной творческой личностью, художником — портретистом и иконописцем. Иконы и иконостасы  еe работы до 1941 г. украшали многие литовские православные церкви. Не удивительно, что именно она не только пробудила и всячески поощряла художественные интересы дочери, но и дала Марианне первичные знания о законах изобразительного искусства. С обоими родителями до самой их смерти будущую художницу связывали глубочайшая любовь, доверие и понимание. Любила Марианна и двух своих младших братьев — Петра и Всеволода, всю жизнь сохраняя с ними душевную связь.

Заметную роль в становлении детей Верeвкиных сыграла бабушка Анна Дараган, которая была в своe время воспитательницей царских детей, а позднее с такой же мерой внутренней ответственности занималась воспитанием собственных внуков. Строгая и взыскательная, однажды оброненным нелицеприятным замечанием она сильно поколебала уверенность внучки в своей красоте, и матери пришлось потом долго восстанавливать душевное равновесие девочки.

Вешние воды

В привычном смысле слова Марианна и впрямь красотой не блистала. На фотографиях разных лет мы видим девушку, затем женщину с несколько утяжеленной и слегка выдающейся вперед нижней частью лица. Но, по свидетельству очевидцев, эти незначительные детали отступали на второй план, стоило заглянуть в ее яркие, выразительные и умные глаза, освещавшие все лицо. Будучи темпераментной, жизнерадостной личностью и явно неординарной натурой, юная Марианна всегда находилась в центре большого круга друзей и домогавшихся ее внимания поклонников.

В предисловии уже упоминавшегося здесь Клеменса Вайлера к дневнику, который Марианна вела в 1901—1905 гг. на французском языке и озаглавила «Письма к незнакомцу», можно прочитать: «Веревкина жила в своем особом мире, который она видела через призму мифов…» И дальше, в другом месте: «Она являла собой тип амазонки — сильной, воинственной, неприкасаемой девы, которую мужчине не нужно охранять и оберегать, которая не нуждается в его нежности. <...> она считала, что чистота и целомудрие придают ей особую силу, такую же, какую мифологическому Самсону придавали его волосы».

В 1880 г. двадцатилетняя Марианна начинаег брать частные уроки у Ильи Репина. Она делает определeнные успехи, пишет портрет жены мастера Веры Репиной, участвует в выставках. Но реалистическое искусство учителя ограничивает и сковывает Верeвкину, не даeт ей возможности полностью реализовать себя. «Искусство будущего — эмоциональное искусство», — напишет она позже в дневнике. Реализм же, по еe мнению, — искусство «разжeванное».

Биограф и исследователь творчества Веревкиной Бернд Фэтке утверждает: из переписки ученицы с учителем, который был на шестнадцать лет старше Марианны, явствует, что между ними существовала интимная связь. Учитывая бурный темперамент Репина и его стремление к разнообразию в общении с представительницами прекрасного пола, можно предположить, что длилась она недолго. При разрыве имели место бурные сцены, которые, тем не менее, никак не отразились на их дальнейших дружеских отношениях, продолжавшихся и после отъезда Веревкиной из России. Они ещe встречались в 1897 г. — в Венеции, где проходила выставка Репина, и в 1911 г. — в Германии. Марианна вспоминает: «…позднее он был у меня в Мюнхене и опубликовал в одном из журналов свои путевые заметки. Там он говорил обо мне как о „прекраснейшей сказке земли”».

Именно Репин посоветовал Марианне поступить в московское Училище живописи, ваяния и зодчества, что она и сделала в 1883 г., попав в класс художника-передвижника И. М. Прянишникова. Здесь она усовершенствовала своe мастерство портретной живописи, одним из лучших образцов которой стал еe «Портpет матери», написанный в 1886 г.

В 1888 г., во время охоты, облокотившись на заряженное ружьe, Марианна случайно прострелила себе правую руку. Ранение было тяжeлое, и xотя руку удалось спасти, два пальца на ней так больше никогда и не сгибались. Для того чтобы в дальнейшем писать и рисовать искалеченной рукой, Марианне пришлось придумать особую вспомогательную конструкцию. В музее Висбадена находится еe портрет кисти Репина, где она изображена с рукой на перевязи.

Лечил Верeвкину влюблeнный в неe врач-хирург Василий Владимирович Лесин. Разночинец и дворянка!.. И в общественном, и в материальном положении их разделяла пропасть. Однако влюбленный доктор не оставлял надежды. Он не смел претендовать на руку Марианны до тех пор, пока не построил «достойного ее» дома. На это ушли годы. Когда наконец Лесин счел себя вправе просить руки своей избранницы, он послал письмо ее отцу в Петербург. Владимир Николаевич, пораженный силой любви претендента, дал свое согласие и переслал его письмо дочери в Литву. Но… как это бывает в романах, письмо опоздало всего лишь на один день! Накануне Марианна приняла окончательное решение посвятить себя искусству и… Алексею фон Явленскому.

Явление Явленского

О нем придется рассказать отдельно, ибо с этим человеком связывают Марианну Веревкину без малого тридцать лет совместной жизни, неустанных трудов, великих надежд и разочарований.

Родом из небогатой многодетной семьи военного, Алексей, согласно семейной традиции, пошел по стопам отца и поступил в кадетский корпус. В возрасте шестнадцати лет он обнаружил способности и тягу к живописи и стал мечтать о художественном образовании. Но смерть отца и материальные проблемы семьи надолго отодвинули осуществление его притязаний. Лишь в 1889 г. он выдержал вступительные экзамены в Петербургскую академию художеств. Заметив талант Явленского, один из преподавателей дал ему рекомендательное письмо к Репину. Тут-то, в мастерской Репина, и произошло знакомство Явленского с Марианной Верeвкиной, ставшее для обоих судьбоносным. «Талант его признавали, — вспоминает художница в одном из писем, — но особых успехов он не делал... Я полюбила его искусство и захотела помочь ему. Он мне понравился, хотя я знала, что он легкомысленный человек и ловелас».

Явленский получил возможность посещать ателье Марианны как в городе, тaк и в имении. Более опытная в живописи, изучавшая ее историю, Верeвкина щедро делилась своими знаниями. Он признался ей в любви — она его заверила в дружбе и готовности помогать дальше. Тем временем отец Марианны, стремящийся, по еe словам, «собственноручно убрать каждый камень с ее пути», напряжeнно и озабоченно наблюдал за развитием отношений своей дочери с молодым, привлекательным внешне, но бедным лейтенантом. Как-то в разговоре он заметил, что пенсия, которую она будeт получать после его смерти (более чем солидная по тем временам сумма), положена ей лишь до замужества. Но дочь поспешила уверить отца, что замуж не торопится (хотя ей было уже за тридцать) и Явлeнский — отнюдь не единственный, «с кем ей не скучно».

Далее молодые люди отправились вместе в имение Верeвкиных Благoдать, чтобы работать «на натуре». Жили они, как предписывал этикет, в разных домах, и тем не менее однажды произошло то, о чeм Марианна позднее вспоминала в таких выражениях: «Явленский осквернил меня, хотя смелости взять меня у него не хватило. Что мне оставалось делать со своей жизнью? Всe рассказать отцу и тем самым убить его? Вынудить моих братьев к дуэли?.. Прогнать Явленского? Я была обесчещена в собственных глазах и решила молчать, потому что с такой тайной на coвeсти для меня не мог существовать никакой другой мужчина».

Мы можем только гадать: что же это за тайна? Особенно, принимая во внимание имевшие место, по утверждению ее биографа Бернда Фэтке, в молодости любовные связи Марианны… Как бы то ни было, Веревкина принимает парадоксальное, но очень характерное для нее решение: «Я сделаю из него великого художника и покрою мой позор славой и любовью!»

В Европу, в Европу!

Явленский мечтал учиться живописи в Западной Европе, но не имел на это собственных средств. Он уговаривает Марианну, и та обращается к отцу за разрешением на гражданский брак и отъезд. Старый генерал благословляет молодых, предварительно взяв с Явленского слово мужчины и офицера, что тот никогда не оставит его дочь. В 1896 г. произошло сразу несколько серьезных событий. В январе умер отец Марианны; весной, с помощью ее связей, в чине старшего лейтенанта вышел в отставку Явленский; а 27 октября Марианна и Алексей прибыли в Мюнхен и поселились в доме на Гизелаштрассе, 23. (В дальнейшем друзья-художники будут иногда называть их «гизелистами» — по названию улицы.) Вместе с Марианной, в качестве еe горничной, приехала и совсем юная Елена Незнакомова. Она еще сыграет свою роль в нашей истории.

Квартира была просторная и, по понятиям тех лет, технически оборудованная. К примеру, в туалете имелся сливной бачок, что тогда было редкостью. Эта деталь очень интересовала кое-кого из гостей. Особенно она нравилась Василию Кандинскому, который любил лишний раз «дeрнуть за верeвочку».

Когда они прочно обосновались здесь, получили из России мебель в стиле рококо, картины, гравюры, фотографии и книги, Верeвкина приняла радикальное решение: оставить на время собственную живопись и все силы отдать на художественное образование Явленского. Еe высшей целью, как уже говорилось, было создание нового искусства, и на алтарь его она считала возможным принести всe, в том числе и свое творчество. Она видела яркую одарeнность Явленского и полагала, что он именно тот, кто с еe помощью откроет миру новую страницу в живописи. Последней, незавершeнной работой Марианны этого периода стал портрет Явленского, который висит в Мюнхенской галерее «Ленбаххауз». Moгла ли она тогда предположить, что еe «молчание» в искусстве затянется на долгие десять лет?

Явленский записался в школу художника-словенца Антона Ажбе, где тогда уже обучались И. Грабарь, Дм. Кардовский, В. Кандинский; а Верeвкина, желая обеспечить ему соответствующую его таланту интеллектуальную атмо­сферу, открыла в их общей квартире «Розовый салон». Благодаря еe выдающемуся уму и искреннему интересу к людям сюда стали стекаться все знаменитости, кто хотя бы проездом попадал в Мюнхен. Бывали здесь Нижинский, Дягилев, Анна Павлова, Элеонора Дузе. Кроме того, Верeвкина собрала в своeм салоне круг художников, которые начиная с 1897 г. стали встречаться здесь постоянно.

Рефлексирующий Явленский был очень недоволен собой, экспериментировал, искал свой путь. Уйдя из класса Ажбе — у учителя всe чаще случались запои, — oн писал в своeм ателье, чувствуя себя одиноким и заброшенным. С Верeвкиной у него начались конфликты, приводившие обоих на грань отчаяния. В этот мрачный период Марианна поверяла свои горести дневнику: «Ни одной светлой минуты... Что он дал мне, что я так за него дрожу?.. Когда мы встретились, мы сказали друг другу: помогите мне в жизни, а я вам помогу в искусстве. Я честно выполнила своe обещание, сделала всe. Я свела его с Репиным, освободила от службы, дала ему ателье и возможность работать... вывезла за рубеж, сформировала его вкус, дала ему знания, друзей... А он что? Он разлучил меня с родными... Моя душа и нервы были раздерганы... Он уничтожил во мне всякую надежду на будущее творчество... Я не хочу, не хочу, не хочу его дальше любить!» Явленский же искал — и нашел утешение у Елены Незнакомовой. Результатом их связи стал сын Андрей. История с беременно­стью и родами несовершеннолетней Елены грозила ему большими неприятностями, а посему сохранялась в глубокой тайне. Для этого вся «семья» на целый год уехала в Россию (за счет Марианны Веревкиной, разумеется), а вернулась в расширенном составе, привезя с собой еще и сестру Елены, Марию, чтобы та выполняла обязанности прислуги, пока Елена занималась ребенком.

В течение дальнейших нескольких лет в отношениях Веревкиной и Явленского были свои взлеты и провалы. Дважды — в 1903-м и 1905 г., — когда между ними наступало «потепление», оба художника предпринимали долгие
совместные поездки во Францию, где изучали искусство импрессионизма и постимпрессионизма.

Снова к мольберту

Ни для Верeвкиной, ни для Явленского эти поездки не прошли даром. Он сделал огромный рывок в своей живописи, сменил технику, стал писать в перенятой у французов неоимпрессионистской манере. Она же с 1906 г. опять занялась живописью. «Моe искусство возвращается ко мне в более укрупнeнном виде, чем прежде» — написано в одном из дневников. Когда Верeвкина снова начала писать, она ещe была переполнена впечатлениями от работ французских художников. Но, преклоняясь во многом перед французами, она не считала их творчество конечным пунктом в искусстве, а лишь одним из его этапов, изучив который, нужно продолжать движение вперeд, к обретению себя. Она обладала уникальным даром творчески перерабатывать искусство других художников и на его основе создавать нечто совершенно новое, особенное, своe. Палитра еe увлечений и восприятий художественного мира была поистине неисчерпаема: Ван-Гог, Гоген, Тулуз-Лотрек, Эдвард Мунк и японская гравюра и резьба по дереву, любые виды народного искусства, театр... Она мощно пропускала через себя художественные достижения своего времени и щедро делилась с коллегами сделанными открытиями. Еще в 1903 г. она объясняла молодым художникам все самые существенные пoложeния
экспрессионизма, но восприняты были еe слова далеко не сразу: потребовались годы и годы, чтобы сподвижники Марианны осознали еe правоту.

К первым крупным работам 1907 г. относится картина «Осень» («Школа»). Следуя за высказываниями Ван-Гога, бывшего тогда важнейшим теоретиком цвета для молодого поколения художников Германии, она работает с шестью основными цветами — красным, синим, жeлтым, оранжевым, фиолетовым и зелeным, но добавляет в картину ещe чeрную и белую краски, стремясь в цветовую гармонию внести некий диссонанс. В то время это прозвучало как новое — и дерзкое! — слово в живописи. Еe сподвижники — Марк Кандинский, Мюнтер — пришли к такому решению лишь несколько лет спустя.

Для изображения движущихся фигур, как отмечает в своeм капитальном труде Бернд Фэтке, многое она взяла от Тулуз-Лотрека, по-новому интерпретируя его картины и по-своему расставляя акценты. Так еe paбoтa этогo периода «Бальный зал» творческими приeмами перекликается с полотном Тулуз-Лотрека «Танец в „Мулен Руж”». А необычную, комическую жестикуляцию в небольшом рисунке цветной гуашью «Захаров на репетиции» художница заимствует у японцев, чью резьбу по дереву она в то время коллекционировала и очень любила. Танцовщику Захарову, с которым Верeвкина и Явленский дружили много лет, посвящена и более поздняя ее работа, ставшая знаменитой. Это — портрет, на котором артист изображен одетым в женский японский национальный костюм. На лицо его густо наложен грим, глаза — азиатские, узкие, и всем своим обликом Захаров напоминает японского актера театра кабуки.

В отношении техники Веревкина после десятилетнего перерыва выбрала темперу и оставалась ей верна до конца.

Примерно в 1907 г. Веревкина открыла для себя небольшой городок Мурнау, неподалеку от Мюнхена. Привлек ее уникальный колорит местности: разноцветные дома, одетые в национальные платья крестьянки, буйно разросшиеся на балконах, подоконниках и в садах цветы разных сортов — и солнечный свет, преображающий все вокруг. Можно ли было выбрать лучшее место для этюдов? В 1908 г. Веревкина и Явленский, уже жившие в Мурнау, пригласили к себе Василия Кандинского и его первую, гражданскую жену, немецкую художницу Габриэле Мюнтер, а на следующий год Мюнтер купила в Мурнау дом, чтобы все четверо художников могли жить и работать там летом.

Именно там и тогда произошло «чудо» преображения Кандинского, ставшего как будто совсем новым художником. Над причинами этого преображения искусствоведы до сих пор ломают головы. А между тем огромное взаимовлияние четырeх столь недюжинных, невероятных по творческой интенсивности живописцев не могло не воздействовать на каждого из них. «...это было чудесное, радостное время труда, — пишет Г. Мюнтер в дневнике, — с постоянными разговорами об искусстве с вдохновенными «гизелистами». <...> Все мы четверо работали... целеустремлeнно, и Кандинский именно в это время совершил свой чудесный прогресс».

Сейчас Мурнау — это целое художественное понятие для всего мира и место непрекращающегося паломничества туристов. В 2002 г. в течение полугода здеcь была открыта выставка, посвящeнная жизни и творчеству Марианны Верeвкиной.

Новое Художественное Объединение. Мюнхен

В том же, 1908 г. в кружке художников, собиравшихся в «Розовом салоне» Верeвкиной, под еe влиянием было принято важное решение. Поскольку мюнхенская художественная среда не проявляла ни малейшей готовности к восприятию их, революционных, идей в искусстве, следовало opганизовать собственное прогрессивное художественное объединение, чтобы устраивать свои выставки в Германии и за рубежом. Новое Художественное Объединение. Мюнхен (НХОМ) было создано и заработало весной 1909 г., а спустя несколько лет из eго недр родился «Синий всадник».

Будучи вдохновительницей и наставницей молодых художников, Верeвкина принципиально считала, что руководить Объединением должен мужчина. Разумеется, эту роль она предназначала Явленскому, но тот почему-то с ней не справился. Так или иначe, но к руководству был привлечeн Кандинский, а будущий его сподвижник, Франц Марк, посетив выставку НХОМ в сентябре 1910 г., остался под большим впечатлением от увиденного и тоже вскоре вступил в Объединение. Познакомившись с Верeвкиной, он писал о ней: «Марианне фон Верефкин (транскрипция немецкая. — М. Б.) — душа всего этого предприятия. <...> Что касается вопросов искусства, именно она бьeт „не в бровь, а в глаз”».

1910-й и последующие два-три года стали для пятидесятилетней Верeвкиной годами взлета. Она вновь окружена творческой молодeжью — провозвестницей «нового искусства»; еe радуют и воодушевляют успехи Кандинского, сделавшего огромный рывок; и лишь с Явленским, в которого вложено столько душевных сил, — опять человеческое и творческое несовпадение. В то время как в работах Марианны этого периода («В деревне», «Цирк» и др.) чувствуется внутренняя раскомплексованность и раскрепощенность, а взгляд художницы обращен к радости бытия, Явленский охвачен депрессией и признается в одном из писем: «Я умею точно и хорошо судить об искусстве... Но я не могу писать! Я такой плохой, жалкий художник! Вы даже не подозреваете, какой я глубоко несчастный человек!»

В 1910 г. был написан «Автопортрет» Веревкиной, который сразил Явлен­ского наповал и не оставил равнодушными других художников. Все внимание Марианна сосредоточила на своем лице и, в частности, на глазах. В них — провидческий огонь, и легкая одержимость, и то, что в стихах Цветаевой названо «дуновением вдохновения». Еще раньше Веревкина утверждала: «Мир художника — в его глазах, которые, в свою очередь, формируют его душу. <...> Воспитать эти глаза, а через них достичь душевной тонкости — высший долг художника». Для Явленского эта работа послужила своеобразным вызовом. Он предпринял потом три попытки создать свой автопортрет, что удалось ему лишь спустя два года.

Раскол и создание «Синего всадника»

Пока простодушная Верeвкина пребывала в некоторой эйфории по поводу «солнечной атмосферы и товарищеской отзывчивости внутри Объединения», пока она ездила вместе с Явленским сначала на Балтийское море, а затем во Францию, в кружке назрел раскол. Август Макке, Василий Кандинский и Франц Марк загорелись желанием освободить его от «балласта». К нему причислили некоторых молодых художников, которым покровительствовала Верeвкина. Дело было затеяно непростое, да и с точки зрения этики небезупречное по отношению к отсутствующей. Дебатировались разные варианты, вплоть до выхода из кружка самих «закопёрщиков». В 1911 г. Кандинский и Марк стали издавать художественный альманах, который назвали «Синий всадник». Втайне от большинства членов НХОМ готовили они и выставку картин с тем же названием. Кандинский написал в ноябре свою новаторскую абстрактную работу и назвал еe «Композиция 5», с подзаголовком «Страшный суд». Полотно было явно эпатажным, кроме того, его размеры составляли около четырeх квадратных метров, что значительно превышало установленные раньше самим же Кандинским ограничения для картин, представляемых на выставки. Расчет автора был очевиден: жюри не примет работу, чем и облегчит группе Кандинского выход из Объединения. Так оно и случилось.

Верeвкина, недавно вернувшаяся из Франции и не подозревавшая, что за еe спиной плетутся интриги, защищала работу Кандинского, что называется, «с пеной у рта», но переубедить остальных членов жюри ей так и не удалось. Кандинский и Марк не только сами покинули НХОМ, но и увели с собой многих художников.

18 декабря 1911 г. одновременно и под одной крышей галереи «Танхаузер» открылись первая выставка «Синего всадника» и последняя — НХОМ. И если в 1910 г. в НХОМ входил 31 художник, теперь их осталось лишь 8. Только после посещения выставки «Синего всадника» у Верeвкиной закрались подозрения в еe спонтанности. Слишком уж хорошо та была подготовлена! В 1912 г. Верeвкина и Явленский тоже вышли из НХОМ и стали «вольными птицами». Но в том году oбa принимали участие во всех акциях «Синего всадника», просуществoвaвшeго до Первой мировой войны; современниками они всегда упоминались в одном контексте с ним; а приятельница Веревкиной, известная немецкая поэтесса Эльза Ласкер-Шулер посвятила Марианне стихи, где образно называет ее «Синего всадника» «всадницей»...

Эмигрантка

В августе 1914 г. Германия объявила России войну и правительство потребовало высылки русских из страны. Было решено перебираться в Швейцарию, и вскоре «семья» отбыла туда в следующем составе: Явленский, Елена с сыном, Мария и Веревкина. Кончилась благополучная и независимая жизнь с путешествиями и коллекционированием дорогих предметов искусства. Отныне им следовало привыкать к новым «предлагаемым обстоятельствам». Пенсия Марианны или, как она говорила, «денежные средства, необходимые для беззаботной жизни художника», были сокращены вдвое. Та же участь постигла и скромную пенсию Явленского.

Они нашли пристанище в Сант-Пре, небольшом поселке на берегу Женевского озера. Это «захолустье» раздражало Явленского, и он постоянно роптал, так и не справившись с новой ситуацией. Веревкина же быстро осознала все кардинальные перемены, произошедшие в ее судьбе, и с головой ушла в искусство. В работах своих она больше не пыталась шокировать зрителя: они стали более повествовательными и самоуглублeнными.

Тем временем сбережения Верeвкиной, которыми в Мюнхене управлял один из ее друзей, подходили к концу. Уполовиненная пенсия поступала нерегулярно. При всeм желании Марианна больше не могла быть материальной поддержкой и опорой Явленскому. Тому пришлось искать новые ориентиры в жизни, и он не растерялся. Своим агентом Явленский избрал 25-летнюю Эмми Шaйеp, бoгaтyю дочь фабриканта, тоже художницу. Верeвкина своe отслужила.

Жизнь в Сант-Пре Алексея категорически не устраивала, и он неодно­кратно пытался снять квартиру в Цюрихе. Наконец это ему удалось, и «семья» прожила там полгода — с осени 1917-го до весны 1918 г. Примерно к этому времени относится картина Верeвкиной «Вихрь любви», в которой исследователи усматривают биографические мотивы. Расположенная в центре композиции женская фигура в белом, одиноко стоящая среди целующихся пар, — явно сама Марианна. И трудно здесь не прочитать более чем основательный намeк на еe несчастливую жизнь с Явленским. Ещe в Сант-Пре пришлось ей делить их тесное жилище с новой подругой Алексея — Шайер, в Цюрихе же «всe опять повторилось сначала»: подруги сменяли одна другую. Но когда Явленский заболел, тут пригодилась Марианна. В очередной раз проявила она заботу и подыскала место с подходящим Явленскому климатом. Это был полудеревенский курортный посeлок — Аскона.

Аскона

«Семья» поселилась в старом замке на берегу озера — и вскоре Явленский ожил, болезнь отступила. Позже он вспоминал три гoдa, прожитые в Асконе, как «самые интересные в своей жизни». Нужно было добывать средства к существованию, ведь после революции 1917 г. в России выплата художникам «царских пенсий» автоматически прекратилась. Верeвкина подрядилась работать на некий фармацевтический концерн. Работа была связана с разъездами, и дома она стала бывать реже. Явленского же «одолевали» дамы. Шайер предложила ему материальную поддержку, имея виды на него самого и его искусство. А его семнадцатилетний сын Андрей под давлением Елены Незнакомовой требовал, чтобы oтeц узаконил свои отношения с матерью. Так оно в дальнейшем и произошло. В 1921 г. Шайер устроила Явленскому выставку его работ в Висбадене. Он был так очарован городом и его жителями, что задумал там остаться. В марте 1922 г. он письменно сообщил Веревкиной о своем решении и известил ее о разрыве. Тогда же он отправил письмо Елене и Андрею, призывая их к себе. Веревкина была потрясена, чувствовала себя оскорбленной и униженной. К этому добавилось глубочайшее разочарование в Явлен­ском. Почему он не поступил как мужчина и не сказал ей все в глаза, а спрятался за письмом? Да и кроме того... В их кругах достаточно снисходительно смотрели на связь с прислугой и даже на факт усыновления ребенка от прислуги. Но брак!.. Это был мезальянс, которого аристократка Веревкина внутренне принять не могла. С отъездом Явленского она погрузилась в тоску полного и, как казалось, окончательного одиночества.

Свою боль она смогла преодолеть лишь когда, спустя время, познакомилась с Эрнстом Альфредом Айе из Берлина. Руководствуясь какими-то, одной ей ведомыми ассоциациями, она стала называть его — Санто. Первую их встречу восторженная Веревкина, которой было в ту пору шестьдесят лет, описывает в таких выражениях: «И чудо произошло, я вижу и встречаю его наяву, именно его, мой тип, моего Санто. Я встречаю его в Асконе, и это в тот момент, когда я была мертва и слепа, и все казалось мне безразличным и никчемным. <...> Открываю глаза — и... мой живой Caнтo стоит передо мной. Он думает, старуха, видимо, свихнулась, но это не важно... Я снова стала художником».

Как тут не вспомнить пушкинское: «И может быть, на мой закат печальный / Блеснeт любовь улыбкою прощальной».

Блеснула — и осветила вечер еe жизни. Они не смогли поселиться вместе, только встречались, но встречи их были счастьем. Айе оказался истинным другом и много помогал Марианне. Умирая, она завещала ему большую часть своих картин.

Однако, кроме лирики и душевных переживаний, жизнь требовала от художницы ежедневных забот о «хлебе насущном», и она придумывала разные способы заработать на него. Так она стала рисовать почтовые открытки, a потом либо продавала их туристам, либо расплачивалась ими в лавке вместо денег. Всe больше контактов находила Верeвкина с местными жителями, которые очень уважали «свою» художницу и называли еe «баронессой» или «асконской монашкой». Живопись еe асконского периода проста по форме, но поражает глаз насыщенностью цвета. Она часто обращается к темам труда, изображая за работой рыбаков, пастухов, сборщиков картофеля. Но социальных мотивов в еe полотнах нет — это просто картины жизни. В 1924 г. несколько асконских художников, включая Веревкину, объединились в группy «Большая Медведица» и стали устраивать выставки своих работ в крупных городах Швейцарии, а в 1928 г. — и в Берлине.

Несмотря на постоянную нехватку денег, Верeвкина очень живо oткликалась на нужды культурной Асконы. Когда в 1922 г. здесь был открыт городской музей, она подарила ему несколько собственных полотен и картины своиx знаменитых друзей. Вообще, не дарить она не могла. Только в свой асконский период она раздарила в общей сложности около 500 оригинальных paбoт. А ведь для того, чтобы иметь возможность написать их, ей приходилось делать долги. Нo пopoй у Марианны всe-таки появлялись средства (например, от продажи предметов из их общей с Явленским художественной коллекции в Мюнхене), и тогда она предпринимала то, о чeм мечтала много лет. В 1925 г., например, ей удалось вместе с Санто поехать в Италию. Они посетили Рим и побывали в Ватикане, в соборе Святого Петра, посмотрели Перуджу, Сиенну, Неаполь и долго ещe потом были полны впечатлениями от этой поездки.

Радость доставляла работа, радость приносили визиты родных. В 1929 г. Марианну навестили племянницы-певицы Мария и Стася, а почти сразу после их отъезда — любимый брат Петр. Заботы о них требовали сил и времени, но зато они развеивали одиночество, позволяли чувствовать себя нужной. На протяжении многих лет Веревкина вела дневники и писала письма родным, друзьям и знакомым, коллегам по искусству.

Два последних десятилетия своей жизни она постоянно боролась с нуждой, но в один прекрасный день к ней неожиданно пришла помощь: в 1927 г. некая состоятельная чета из Цюриха купила на благотворительной выставке работу совершенно неизвестной им Веревкиной. На следующий год эти люди приехали к художнице, чтобы познакомиться с ней. Звали их Диего и Кармен Хагман. Личность Веревкиной произвела на них поистине грандиозное впечатление; оба, что называется, подпали под ее человеческое обаяние и стали ее вернейшими друзьями. Осознав всю затруднительность материального положения художницы, супруги решили помогать ей, регулярно покупая ее картины. Надо сказать, что с их стороны это было исключительно актом доброй воли: в живописи они разбирались слабо, оценить по достоинству талант Веревкиной были не в состоянии, да что там, некоторые ее вещи буквально приводили их в шок. И тем не менее... Для стареющей, начинающей прихварывать художницы в материальном отношении это стало спасением. Между ними завязалась переписка, продолжавшаяся практически до последних дней жизни Верeвкиной. С Хагманами Марианна делилась своими мыслями и переживаниями, им рассказывала о всех важных и значительных поворотах cвoей судьбы. В дальнейшем эти письма стали ценнейшим материалом для воссоздания ее биографии.

Между тем в 1933 г. к власти в Германии пришли фашисты. Бывших сподвижников Верeвкиной разметало по Европе. Пауль Клее был уволен из Академии искусств в Дюссельдорфе и переехал в Швейцарию, в Берн. Кандинский бежал из Мюнхена в Париж. В одном из писем оттуда вдове Ф. Марка он просит: «Если снова встрeтите Марианну фон Верефкин, передайте ей мой привет. Я безмерно восхищаюсь ее смелостью и еe вечно молодой энергией...» А Явленский? Обрел ли он вдали oт Марианны счастье и душевный покой? Судя по тому, что он периодически предпринимал попытки наладить с ней отношения, вряд ли. Разрыв с Верeвкиной мучил его, нечистая совесть разъедала душу. Он тяжело заболел и свои страдания воспринимал как Божью кару за «эгоистическое прошлое». Наконец, весной l936 г. он обратился с просьбой к базельскому коллекционеру Карлу Оберштегу навестить Верeвкину и испросить у неe прощения для себя. Оберштег выполнил просьбу и в письме дословно передал ответ Марианны: «Я без горечи думаю о Явленском. Я всe преодолела и ничего не хочу заново возрождать. Явленский стал для меня чужим, но я знаю, что он больной и несчастный человек, поэтому я молюсь за него».

Последний год своей жизни Марианна Верeвкина ничего уже не писала. Она совсем ослабела и большую часть времени проводила в инвалидном кресле. Дочери хозяйки квартиры, где она жила, ухаживали за ней. Умерла она утром в воскресенье, 6 февраля 1938 г. Незадолго до смерти к ней приехал из Милана православный священник, отец Иоанн Куракин, который причастил и соборовал еe. Почти все жители Асконы провожали в последний путь свою «монашку». К похоронной процессии присоединились служители католиче­ской и протестантской церквей, а колокола католического собора звонили — в знак уважения к покойной — по православному обычаю.

В 2002 г. в Мюнхене произошло знаменательное событие: одна из улиц баварской столицы, расположенная в своеобразном эпицентре искусства, между крупнейшими художественными музеями, получила имя Марианны Веревкиной.