ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Владислав Шихов 

Santa Maria dell Neve

Мне снилось, что над римским Эсквилином

В начале августа кружится снег,

То озаряясь вдруг сияньем дивным,

То пропадая в сумраке навек.

Казалось бы, едва, куда как скупо

Снежинки осыпаются на склон,

Но вот уже почти готовый купол

И сорок ионических колонн.

Пускай снежинок — лишь четыре вида:

Пластинка, столбик, звездочка, игла,

Но вот уже капелла и апсида,

И колокольня, и колокола.

Как незаметно в воздухе возникла

И светится в мозаике, во льду

Базилика — прекрасней базилика,

Цветущего в божественном саду.

Я дочкам показал — Екатерине

И Анне, — где у северной стены

В семейном склепе крепко спит Бернини

И видит ослепительные сны.

Джованни спит и видит сновиденья,

И, кажется, мы тоже видим их —

Великие его произведенья

Из удивительных миров иных.

Слоняясь от фонтана до фонтана

(Тритона, Пчел и Четырех великих рек),

Он любит отдохнуть в тени платана,

Послушать Рим, не поднимая век.

В конце всегда, хотя совсем не близко,

Бредет без сил, чтоб напоить слона,

Несущего громаду обелиска,

И чашу на двоих испить до дна.

* * *

Городок в Тоскане —

Как почивший в бозе.

Трещинки на камне,

Патина на бронзе.

Никого на piazza,

Пусто на piazzetta —

Словно все боятся

Солнечного света.

Только тень платана

Распласталась зыбко,

Да на дне фонтана

Золотая рыбка.

Via бесподобно

Тянется, как знамя.

О, моя Мадонна

С горькими слезами!

Истинно: что было,

То всегда и будет.

Если не забыла,

Пусть потом забудет.

Глупо ждать чего-то

От судьбы, от века.

Не поможет почта,

Не спасет аптека.

Остается кьянти

Или карминьяно.

В каждом варианте

Есть своя нирвана.

На воде, на суше,

В городе и чаще

Что свободы лучше?

Что разлуки слаще?

НЫРЯЛЬЩИК

Вот так и смерть, да, может быть, вот так.

Иван Бунин

На винноцветном том просторе,

Как при Гомере, тот же блеск!

Смотреть бы и смотреть на море

И слушать бесконечный плеск.

Стоять бы и стоять на камне

В предвосхищении прыжка.

О, неужели это канет —

Виденья, ветер, облака?

Я помню в Пестуме гробницу,

Чья роспись вызывала дрожь.

Ныряльщик там похож на птицу,

Точней, на ласточку похож.

Такой стремительный, стрельчатый

Из света в сумрак переход

В четыреста восьмидесятый

До нашей эры горький год.

Во тьму, пронизанную светом,

Во мрак в убранстве дорогом

Нырнуть бесстрашно в мире этом,

А вынырнуть уже в другом.

* * *

Из восемнадцатого века

Мне речи Лейбница слышны

В защиту прав не человека,

Но гуманоида с Луны,

Когда бы чудная машина

Его на Землю принесла...

Немыслима его личина,

Неведомы его дела.

Не знаю, где его там носит,

Но всё ж на Лейбница слова,

Надеюсь, явится и спросит:

«Какие у меня права?»

* * *

Доставая в сумерках дрова,

Я нашел в поленнице случайно

Ящерку, заметную едва,

Скрытую, как призрачная тайна.

Словно веточка, она спала

В воздухе уже совсем осеннем

С жалкими крупицами тепла,

Что уносит тяжким дуновеньем.

Спящую, я в дом ее занес

Осторожно, чтоб не испугалась.

Рядом с яблоками на поднос

Положил невиданную радость.

Что ей снится? Может, остров Крит,

Как она разнежилась на зное,

Или как созвездие горит,

Или, может, что-нибудь иное.

Спи спокойно. В сумрачные дни

Мы еще поборемся с безумьем.

Ничего — теперь мы не одни.

Ничего — теперь перезимуем.