ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Михаил Окунь

* * *

Когда с отцом мы шли Разъезжей,

То в двухэтажный старый дом

Заглядывали, взявши прежде

То, чем богат был гастроном.

И через двор дорога наша

Вела в подвал, где как итог

Сидел сапожник дядя Саша,

Военный инвалид без ног.

И хоть скребли его обиды,

Зайти к нему сам бог велел:

Он поминал свою планиду

И то мрачнел, то веселел.

Газета заменяла скатерть,

К соседям плыл гранёный звон,

Был краток век «Бычков в томате»,

А фриц, конечно, побежден!

* * *

Карповка, мост, Ботанический сад,

Зданье ЛЭТИ...

Нет уж, пичуга, — ни шагу назад! —

Вспять не лети.

Там я учился не помню чему,

Но для страны

Были зачем-то мы — сам не пойму —

Очень нужны.

Вспомнится лишь непутевый дружок,

С водкой на «ты».

Там, куда он совершил свой прыжок,

Как в Ботаническом, вечны цветы.

ВИТЕБСКИЙ ВОКЗАЛ

Бронзовые лампионы

И витраж, как водоем...

Это здесь во время оно

Тусовались мы вдвоем.

Пива со «Столичной» брали,

Выползали из такси,

И, добавив, отправлялись

Первой веткой на Руси

В Павловск, где пугливы тени,

Или в Царское, на «бал».

...Тот вокзал, где на ступени

Замертво поэт упал.

* * *

Алебастры, фонтаны, беседки —

Новодел залихватский и едкий.

И напрасно твердить слово в слово

Баснописца Ивана Крылова.

Но я твой — соглядатай, посредник, —

Летний сад, упечённый в штакетник.

* * *

В кинохронике случайной —

Блок в фуражке средь толпы.

Он бросает взгляд печальный,

Улыбается слегка,

Видя нас издалека.

И ему вполне понятен

Через век любой дебил.

Знает: мы до дна испили

Чашу, что он пригубил.

* * * 

Александру Кушнеру

Меня удивило поэта письмо.

Конечно, и содержанье,

Но даже не столько оно само,

Как факт «живого» посланья.

Кто нынче напишет, на почту снесет,

Достаточно марок наклеив?

(В чужую страну, дойдет — не дойдет,

Россия — Минсвязь — Лорелея...)

А всё ж добралось, не пропало, и вот

Конверт с Эрмитажем ярким!

И ящик почтовый, разинув рот,

Дивится такому подарку.

ЧЕЛОВЕК В ПАЛЬТО

Гляжу в окно — с какой же целью

Там человек в пальто, с портфелью,

Идет, идет который год?

Заброшен из пятидесятых?

В его плечах клубится вата,

Нелеп, как старый анекдот.

Но что-то знает, безусловно!

Не зря уверенно и ровно

Ему дается этот ход.

А я, хоть в те года родился,

Своей стране не пригодился —

Мне нечего сказать ему.

Но я спокоен в бурном мире.

Сижу тишком в своей квартире,

Не подотчётен никому.

ТУТ И ТАМ

Торчишь у кромки поля — вновь футбол.

И думаешь: хотя бы не продули

И отыграли тот нелепый гол...

И вдруг припомнишь — в этот день, в июле,

Там, на Неве, парад на все лады.

И можно было бы, приняв по сотке,

Весь день с друзьями шляться у воды

И пялиться на горб подводной лодки.

* * *

— Что за городок? — спросил Миша.

                                     В. Одоевский. Городок в табакерке

Башенок цветные крыши,

Черепаховое небо...

Что обрел ты, мальчик Миша,

Кроме музыки и хлеба?

Солнце с месяцем хлопочут,

Всё сработано по мерке.

Стал ты дядькой-молоточком

Городка, что в табакерке.

Невеселое веселье...

Да и много ли осталось?

Хоть немецкое изделье,

«Зиц!» — пружинка и сломалась.

* * *

«Бог простит, вперед того не делай!» —

говорила мне бабушка, когда озорничал.

Чем же ее на свете белом —

уж и не вспомнить — я огорчал?

«У вас голословно, у меня записано!» —

говорил один начальник давным-давно.

И тот, кто ему возражал неистово,

потом смирился и лег под сукно.

Его пример другим наука.

Как зимний лес в тайге трещал!

(Жизнь вообще несправедливая штука,

а что будет справедливой, никто и не обещал.)