ХВАЛИТЬ НЕЛЬЗЯ РУГАТЬ

Евгений Эдин. Дом, в котором могут жить лошади.

М.: «Э», 2018

Второй книгой в серии «Критик Валерия Пустовая рекомендует» стал сборник малой и средней прозы красноярского писателя Евгения Эдина. «Дом, в котором могут жить лошади» назван по одноименной «повести-телеспектаклю», в которой главным героем становится этакий человек без лица, без дома, без времени, без семьи — «профессиональный беглец», как его называет бывшая жена, человек «в постоянном отъезде», как он характеризует себя сам. Когда-то давно он снялся в кино, стал двойником одного из героев, отточил навык подражания узнаваемым людям. Но вместо работы в студии или в театре Юрий Сентябрев чинит старые телевизоры. Семья отвернулась от героя после нескольких его походов за несбывшимися мечтами и невыполненных обещаний. И даже та, что все же рискует им очароваться, в конце концов понимает, что измениться он не может.

В этой долгой и некомпактной истории происходит многое, но действия героев сменяют друг друга как будто очень медленно; вот так возьмешься пересказать и потеряешься — а что же там произошло-то, в повести? Где событие? Но это иллюзия, на деле композиция повести выверена, имеет завязку, кульминацию, развязку, все как надо. Эта повесть, как и остальные тексты Эдина, подчеркнуто нединамична: от сюжета до структуры предложений, которые все как на подбор — простые, а сложносочиненных и сложноподчиненных почти нет. Здесь каждая фраза произносится в задумчивости, повисает в застывшем холодном воздухе и медленно рассеивается. Одно из свойств прозы Эдина — медитативность, что часто соседствует с усталостью и разочарованием в жизни. Даже веселье у героев с налетом светлой грусти: они-то знают, что весело только сейчас, а потом вновь будет как всегда — серые будни, сонное состояние, кризис, вечный поворот чуточку не туда. Вот, например, собрались мужики на рыбалку, разговорились о том, что выбрали неправильные пути жизни, повернуть бы вспять, — но решают сбросить напряжение и сыграть на гитаре «Hotel California». И хорошо вроде становится, но в будущем все равно как-то пусто.

«Сентябрев смотрел на его руки, слушал голос и думал, что да, Сорочкин промахнулся, вот это — его, настоящее; но так было со всеми.

— Харэ орать, мужики! Дайте порыбачить, — взмолился мужик, стоявший со спиннингом за завесой тумана.

— Велком ту зе хотел Калифорния! — подхватил Сентябрев с улыбкой, приобняв Сорочкина, и помахал мужику бутылкой. — Сач э ловли плейс!

Всходило солнце; к обеду обещало распогодиться».

Герои Эдина думают о том, как все надоело, как было бы неплохо куда-то уехать, но страшно делать резкие движения и что-то менять. И в этой внешней серости, но внутренней честности кроется парадокс. Отчетливая безысходность прозы Эдина не топит читателя в пучине тоски, а озаряет его светом; кажется, только потянешься перевернуть страницу — и вот они, лучи.

«Так спокойно и радостно было на душе, а на сердце лежала тихая печаль. Тихие, усталые полки маршировали по площади и уходили прямо в небо. <…>

„И правда, каждый — один, — подумал Курт, — и проживет одну жизнь среди миллиардов других, соприкасающихся, но в главном одиноких, отдельных, трудных, но все-таки прекрасных, бесценных жизней, как жизни тех, кто сейчас, промаршировав, возвращался домой, в небо с рассеянным светом“».

Но среди типичных для Эдина героев с одинаковым мироощущением, которых иногда с трудом отличишь друг от друга, к середине сборника появляются совсем иные персонажи — какие-то драчуны. Они будто решают, что вышедшая наружу ярость может все переменить в один момент. Герои рассказов «Давай, Сэмо», «Родина», «Репетиция парада», «Кнапнугель», конечно, не осознают, что их драки — это гипертрофированные события, отчаянные попытки изменить жизнь. Курта из «Репетиции парада» вообще подначивают друзья. Все происходит спонтанно, а читатель только и успевает опомниться и осознать, что герой уже машет кулаками, самурайским мечом или битой.

В начале сборника, насколько можно судить по опубликованным ранее текстам Евгения Эдина, расположены самые новые произведения, а вот последний рассказ «Небесный Снайпер» был напечатан еще в 2009 году в журнале «Новый мир». Рассказы постарше более многословны, затянуты, их сюжет может быть не до конца ясным, где-то даже проявляется какая-то фантастика. Исходя из хронологии, последние тексты — это «детство» писателя Эдина, рассказы из середины сборника — юношество и подростковый бунт, а самые первые произведения, включая заглавную повесть, — наиболее зрелые тексты. Кое-что в них иногда все равно хочется сократить, но пусть лучше и дальше продолжают сверкать в застывшем воздухе своим несовершенством, потому что отточенность и ровность — это, кажется, почти смерть.

Елена В. Васильева