ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Дмитрий Румянцев

прощание

Бог не выдаст, свинья не съест. Homo homini lupus est.

Post coitum omne animal triste

est. Я — чудище со слезой. Ты — жена мне, коза-козой

в услуженье жестянки-жисти.

  В век железный повсюду жесть, голубь носит благую весть:

«Зла любовь! За козла, однако...»

Человек человеку — вий на краю четырех стихий

под Козою из Зодиака.

  Человек человеку — брат, человек человеку — Брут,

человек человеку — трагос.

На скуле я отер слезу, будь счастливой да слух разуй:

человек мирозданью — голос.

   Пусть на козлах лежит бревно, человечеству — всё равно,

что тиха во пруду водица...

Ах, Аленушка-стрекоза, как напрасно я это знал

и почто отхлебнул из копытца? —

в лужах скалятся волчьи лица…

извечная баллада

     Я не пройдусь в «испанском сапожке»

разлук, как ты на новых лабутенах

средь манекенов, нищих, полисменов

к круизной яхте на большой реке...

...с бутылкой виски, с жилкой на виске

запомнившей, что я «писака хренов»,

я буду жизнь чернить в черновике,

перебелю и дам в чистовике.

     Чистосердечно скажем, что и ты,

из сердца гул любви спустив в аорту,

отправивши меня три раза к черту

и заложив швартовы на кнехты,

не вышла слишком в море dolce vita

из быта, ссор, обедов общепита,

и распря наша не «бхагават-гита»,

но вот передо мной явилась ты…

     И горько мне теперь, когда наш сын

так сиротливо тычется в коленки,

признать, что, да, я проглядел все зенки:

все фильмы, клипы, телепобасенки,

все книги, но не понял красоты…

     Изменчивой, обманчивой, как плоть,

необъяснимой, словно гениальность,

та, что, случась, на черепки распалась,

но в сыне после нас еще живет...

пока «Титаник» под воду идет,

играют музыканты, все смешалось:

fatal error... но излучает жалость

Господь

и к лодке, что опасно накренилась,

(к нам) по воде неузнанным идет…

другу стихотворцу

   небрежение публики только на пользу

для поэта: когда заедает среда,

вот ты дуешь в себя, словно в полую гильзу,

гиблым порохом пахнешь, — беда,

  и обшлаг твой прожжен, как пустая эпоха,

и не надо писать, чтоб тиран не отверг,

три сонета за день оскорбительно плохо:

чистовик твой, что чистый четверг,

   кто запомнит твой голос? наверно, довольно,

чтоб кобзарь, да сизарь, да школяр-обормот,

что с того? все случилось… не больно-то больно,

и слепит тебя утро воскресных суббот.

*  *  *

Идут медвяные снега. Зима идет, длинна и ясна,

огромным праздником прекрасна. Осколком западных вальгалл.

Мука. А значит, будет мышь следить метель небесных хлопьев,

и ты, парадной дверью хлопнув, по снегу медному следишь.

Все получается пока — и новый год, и vita nova,

и Рождество, и снег, и слово, оставленное на века.

Горит восток зарею новой...

И под вагоном не-путевым звенит хип-хоп товарняка…

*  *  *

выпил на ночь горчащих лекарств

и простуда уже не случится

мотылек как заправский икар

в солнце лампы что в сердце стучится

     я к утру буду трезв и здоров

сердце станет пылающим углем

про волхвов и сиянье даров

монитор отворивши погугли

     а искусство что уксус-искус

и свеченье во мраке, за этим

мотылек что крылатый иисус

догорая стучится в бессмертье

этот мрак словно губка для уст

     эта ночь точно вечность на вкус