ХВАЛИТЬ НЕЛЬЗЯ РУГАТЬ

Елена Сафронова. Портрет меланхоличной художницы.

Екатеринбург: Евдокия, 2017

«Портрет меланхоличной художницы» — это сборник рассказов, близких к драматургии. Такие истории хорошо бы смотрелись на сцене, в кино или в сериалах — в них есть необходимая для того острота конфликтов, быстрота действия, большое количество диалогов (один рассказ и вовсе состоит только из них), доведенные до одной черты характеры героев. Персонажи и сюжеты гиперболизированы и порой карикатурны, — но карикатурность здесь легко уживается с трагическим финалом.

Писателям свойственно говорить в своих текстах об одном и том же. Немного грешит этим и Елена Сафронова: у нее почти любого героя возьми — то журналист-корреспондент, то поэт, то критик; а в сюжетах — сплошное бытописательство. Но тема выбрана удачно: в постоянном возвращении к быту повторить один и тот же сюжет очень сложно.

Вот у Сафроновой рассказ об этакой эмансипации, освобождении жены от гнета мужа. А вот — история об ограблении. Еще есть рассказ о практике в местном управлении МВД: газета требует от нее историй покровожаднее, и одна из них случается с ее возлюбленным. В другом рассказе девицу довели до психушки. А тут студентка-филолог подрабатывает проституткой. Или — в город на отдых пожаловали спецназовцы из Чечни… Вот чернуха какая, скажет читатель. Да только нет там никакой чернухи, а в доказательство того, что автор может и так и сяк, в сборнике есть и парочка идиллических любовных рассказов — то о светлых юношеских чувствах, то о курортном романе. Но ни от одного рассказа не становится ни страшно, ни приторно-тошно. Всему спасение — гиперреализм. Это все слишком, чтобы быть настоящим.

Как-то чрезмерна и авторская лексика. Это в принципе объяснимо: некоторые рассказы являются ретроспективными — на это указывает, например, подзаголовок «Анекдот перестроечной поры» или эпиграф из песни «Тани Булановой 90‑х годов». «Крейзанутый», «алконавт», «отвяньте» — такого на улице сейчас не услышишь. И от разговорных выражений Сафронова легко может уйти в метафоричность: «Жуткий вопль огласил полночную пастораль. Но человек в кепке ломанулся сквозь молодой березняк так, словно за ним гналась не легкомысленно одетая девушка, а толпа зомби». Такая манера придает дополнительной несерьезности и ироничности текстам. Если описывать все те сюжеты, к которым обращается Сафронова, картонным, кондовым, упрямо серьезным языком — как ни крути, получится трагедия или даже репортаж. Что-то, что заставит нахмурить брови и задуматься о жестокости жизни. У Сафроновой же есть некоторая легкость: зачем в лоб, если можно по лбу? Зачем так, если можно эдак? Зачем до лампочки, если можно по барабану? В конце концов она сама, объясняя выбор названия сборника, говорит, что его предложил генератор случайных фраз. Тут уж не до серьезности. Единственный текст, в котором Сафронова предельно серьезна и даже грустна, — последний, «Школа как школа». Но это и не рассказ вовсе, а выписки из дневника, на мгновение открывающие нам совсем другого автора.

Однако привычная Елена Сафронова — она все же не такая. Она разольется медом слишком книжных метафор, расставит оловянных солдатиков — героев с искаженными лицами — и заставит их пуститься в пляс, чтобы посмеяться. Иногда, словно режиссер, хлопнет в ладоши и скажет: нет, мне не нравится. Тогда у рассказа появится альтернативная концовка. Так случилось с текстами «Милостыня» и «Бронетанковый аккорд». В «Милостыне» все просто: первая концовка — это хеппи-энд, вторая — его противоположность. И только заголовок намекает на правильный вариант для тех, кому обязательно нужно знать, «как все было на самом деле». В «Бронетанковом аккорде» все красивее: три концовки; первая — как в триллере, вторая — как в драме, третья — как в черной комедии. Вторая, правда, выглядит все же немного недокрученной: «– Эрнест… — шепнула Даша, взглянула на Перстнева. Он стоял, упершись лбом в стекло вечернего окна. Даша содрогнулась и оцепенела, увидев черную полосу, тянувшуюся от карниза по занавескам к шее писателя. Секунды растянулись в часы, и, когда Перстнев пошевелился, Даша перевела дух — просто вертикальная складка тюля выглядела как веревка!..» Самоубийства, по всей видимости, не вышло.

Альтернатива, возможность дать читателю понять точку зрения второго героя — сюжетообразующая особенность рассказов Сафроновой. В них нет как такового пуанта, переворачивающего весь рассказ с ног на голову. Однако рано или поздно читателю показывают ту же историю, только из другого конца зала, или из-за кулис, или с позиции осветителя. Так, если в гостиницу заходят снять номер на двоих мужчины в цветастых рубашках, то может выясниться, что они вчера вернулись с мест воинской службы и теперь отдыхают, а не то, что подумала про них администратор. А если юноша корчит из себя коренного москвича, он вполне может оказаться прилежным деревенским парнем. Так почти каждый рассказ раскладывается на два. Если лишить его двойного дна, сплющить, зачем-то отобрать у режиссера хлопушку и право распоряжаться съемочным процессом, то вместо незамысловатой, но обаятельной черной комедии получится какой-то сериал, подходящий для телеканала «Россия». С драмой, надрывом и для очень широкой аудитории. Но у Сафроновой все так, как оно есть скорее в жизни, чем в таких сериалах: со стебом, с лихостью, прямолинейно.

Елена В. Васильева