ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Александр Городницкий

ПОЭТ

Поэт, Провидения вестник,

Печалью богов не гневи.

Тебе бы придумывать песни

О радости и о любви.

Тебе бы кифару настроить

На счастье и мир вековой,

Но дым догорающей Трои

Качается над головой.

И снова живется нам плохо,

И тонкая рвется струна.

Идет за эпохой эпоха,

Идет за войною война.

И снова, зимою и летом,

На раны нам сыплется соль.

А значит, призванье поэта —

Принять на себя эту боль.

Препятствовать войнам бесславным,

Над павшими плакать навзрыд,

Писать неизменно о главном,

А главное — то, что болит.

РАЗЛИЧИЕ В ВОЗРАСТЕ

Различие в возрасте, в раннем заметное детстве,

В пору увядания станет заметно опять,

Когда закисает в кадушке вчерашнее тесто,

О прожитой жизни уже бесполезно вздыхать.

Мы в зрелые лета, друзей и любимых встречая,

В любви и работе, не глядя обычно назад,

Различие это, как правило, не замечаем,

Ни в тридцать, ни в сорок, ни даже еще в пятьдесят.

Редеет листва, улетают от холода стаи,

И видим мы все же, в потерях своих не вольны,

Что год или два — это разница все же большая:

Тому, кто моложе, становимся мы не равны.

Тебя обгоняю я, если считать хорошенько,

На четверть оставшейся жизни, а после — на треть,

И, как ни мала между нами пока что ступенька,

Мне эту ступеньку обратно не преодолеть.

От боли и хворости в старости некуда деться.

Шумя перекатно, в моря убегает вода.

Различие в возрасте, в раннем заметное детстве,

Приходит обратно, похоже, уже навсегда.

* * *

И в снег, и в дождик, и зимой, и летом,

Поднявшись утром или спать ложась,

Смотрю я на знакомые предметы,

Стоящие на книжных стеллажах.

Приглядываюсь к выцветшему снимку

Вдоль Ладоги блокадной колеи.

Вот фото с однокурсницей в обнимку —

Следы моей распавшейся семьи.

Листаю позабытые страницы

Из питерских студенческих времен:

Здесь компас мой из первых экспедиций

И института Горного погон.

Любил я почему-то безделушки,

Их из далеких привозил земель.

Вот баховский сидит чугунный Пушкин,

Вот «Крузенштерна» моего модель.

Припомнится, как, напрягая снасти,

Гудел норд-оста сумеречный вой.

Вот фотоснимок на СП-17,

Где я стою в кухлянке меховой.

Кораллы из тропических атоллов,

Куда попасть опять не суждено,

Тот аппарат подводный, на котором

Я погружался некогда на дно.

В кипящей бездне и метельном гуде —

Повсюду мне отчаянно везло.

Когда умру, придут чужие люди

И выкинут всё это барахло.

И снова солнце освещает полки,

И я смотрю, проснувшись поутру,

На жизни разноцветные осколки,

Которую я вновь не соберу.

СТАРОСТЬ

За окном улетает стая.

Осень топчется у ворот.

Ничего теперь не читаю,

А вот раньше — наоборот.

Очертания побережий

В свете утренней синевы.

Никуда я теперь не езжу,

И не тянет уже, увы.

Не ступить мне ногой на судно.

Впереди не видать ни зги.

Мир сжимается поминутно:

Были мили — теперь шаги.

Мне до прочего нету дела.

Старость тем и нехороша,

Что стремительно вянет тело,

Но быстрее его душа.

Что становится быт несложным:

Ложка каши, глоток воды,

И практически невозможно

Видеть дальше своей беды.

ЗА ЧТО МЫ ЛЮБИМ ЦАРСКОЕ СЕЛО

За что мы любим Царское Село?

За то, что здесь берет свое начало

Поэзия российская. Светло

И радостно она здесь зазвучала.

Здесь смуглый и курчавый лицеист

Грызет перо, не зная о Дантесе,

И в первый раз влюбленный гимназист

Цветы подносит юной поэтессе.

Здесь будущие канцлеры, пока

Безвестные, проходят обученье,

Чтобы в руке рука через века

Шагали вместе власть и просвещенье.

Спеша Россию вывести из тьмы,

В Отечестве души своей не чаяв,

Здесь начинали лучшие умы,

И Лермонтов здесь был, и Чаадаев.

Над Павловском закат светился, ал.

Звенели лейб-гусарские гитары,

И Карамзин, тогда еще не старый,

Историю России начинал.

За что мы любим Царское Село,

Отмеченное милостями Бога?

Отсюда электричество пошло,

И первая железная дорога.

Добро всегда здесь побеждало зло.

Отсюда путь наш европейский начат.

И, если бы и дальше нам везло,

Могло бы повернуться все иначе.