ЭССЕИСТИКА
И КРИТИКА
Александр Бродский
Логос превращенного
эроса
Логика, либидо
и единство человеческого рода
Благодаря процессу глобализации человечество стало превращаться из плохо
определяемой абстракции в конкретную реальность. Разумеется, этот процесс не
мог не породить обратной тенденции: нарастания разнообразного партикуляризма: религиозного,
цивилизационного, этнического и т. д. В этой связи вполне практический
характер приобретает старинный спекулятивный вопрос: в чем заключается единство
человеческого рода? Существует ли у людей какой-либо изначальное «недифференцированное
пространство», на котором возникают и формируются известные нам различия? Ответ
на этот вопрос важен как для сторонников глобализации, так и для адептов «многополярности»,
так как первым важно четко понимать, что в культуре следует культивировать
и актуализировать во имя снятия всех барьеров; вторым — что вытеснять
и подавлять, дабы не утратить дорогую сердцу специфичность. Предлагаемая статья,
разумеется, не претендует найти ответ на этот вопрос, но представляет собой попытку
обозначить сферы, в которых, на мой взгляд, следует вести поиск.
1. Что нас объединяет
На первый взгляд, людей все разъединяет: антропологические характеристики,
язык, религиозные убеждения, обычаи, нравы и т. п. Едва ли можно назвать
хоть одну идею, ценность или поведенческую норму, которая бы разделялась всеми представителями
человеческого рода. Что же тогда позволяет говорить о человечестве как об одном
типе живых существ? Методом исключения, мы неизбежно придем к выделению лишь
двух аспектов, которые дают основания верить в единство населяющих планету
людей: во-первых, все человеческие особи могут скрещиваться между собой и давать
плодовитое потомство; во-вторых, мышление всех людей строится по одним и тем
же формально-логическим операциям.
Первое утверждение сейчас оспаривается разве что совершенно закоренелыми
расистами. Однако еще в прошлом веке многие антропологи высказывали сомнение
в возможности всеобщего скрещивания. Достоверного эмпирического материала здесь
нет до сих пор: никто не знает, кто родится, например, в результате союза австралийского
аборигена с лапландкой. Зато давно существует концептуальный фундамент сомнений
в возможности смешении рас в виде так называемой теории полигенеза, согласно которой
человечество не имеет единого истока происхождения и представляет собой собрание
весьма различных видов существ, возникших независимо друг от друга в разных
регионах.
Такие теории появились еще в XVII в. Тогда они носили исключительно
теологический смысл. Речь шла о том, что потомками Адама и Евы являются
не все люди, а только евреи, из чего следовало, что только евреи несут на себе
проклятие первородного греха и потому закрыты для благодати Божией, данной
остальным людям искупительной жертвой Христа.[1]
Мнение это высказывалось преимущественно еретиками, которые, разумеется, ссылались
на Святое Писание, где, например, утверждается, что Каин, изгнанный из семьи, ушел
куда-то, где нашел себе жену и основал города. Из этого делался вывод, что
во времена Адама уже жили какие-то другие люди (преадамиты), и от них-то и произошли
благородные христианские народы. Церковь всегда резко осуждала подобные воззрения
и отвергала «Каинов аргумент» тем, что Адам и Ева жили 900 лет и в Библии
нет указаний, что ко времени изгнания Каина Авель и Каин были их единственными
детьми.
Однако в эпоху Просвещения теории полигенеза возродились (Вольтер,
Бюффон) и стали особенно популярны у антропологов конца XIX — начала
XX в. (Вольтман, Лапуж, Гуплович). Основными аргументами в пользу поли-генеза
в это время стали морфологические различия между людьми, неравенство цивилизаций
и невозможность объяснить, как древним людям удалось столь широко расселиться
по планете, переплыв океаны и преодолев горные массивы. Поэтому многие антропологи
утверждали, что человечество не могло зародиться в одном месте от одной обезьяньей
пары, а зародилось в разных районах, в разное время и, возможно,
от весьма различных приматов. Но в наши дни на помощь противникам полигенеза
приходит генетика, которая, опираясь преимущественно на материалы по мономерным
маркерам, признает сравнительно позднее происхождение рас как локальных вариантов
единой популяции и не ставит под сомнение возможности межрасового скрещивания.
По-видимому, несмотря на все расовые различия, мы относимся все-таки к одному
виду животных. Хотя некоторые вопросы, в частности вопрос о расселении,
так и не нашли убедительных ответов.
Что касается второго утверждения — тождественности форм мышления, —
то оно всегда имело большое количество противников и часто оспаривается в наши
дни. На рубеже XIX—XX вв. широкое распространение получили концепции так называемого
первобытного мышления, согласно
которым мышление дикаря строится по принципиально другим законам, чем наше, и основано
на совершенно иных взаимосвязях. Так, например, Э. Дюргейм считал первобытное
мышление исключительно коллективным, В. Бунд — аффективным, К.-Т. Прейс
говорил об особом «комплексном восприятии». Но наибольшую популярность приобрела
доктрина «дологического мышления» Л. Леви-Брюля, согласно которой первобытное
мышление управляется не законами логики, а законом партиципации (сопричастности).[2] Эта доктрина долгое время разделялась почти всеми
этнографами. А в 30-х гг. прошлого века появилась знаменитая «гипотеза
лингвистической относительности» Э. Сепира и Б. Уорфа, «строгая версия»
которой утверждает, что различные группы языков не только формируют различные картины
мира, но и существенно изменяют сами формы мышления.
Однако еще в начале прошлого века эти теории подверглись существенной
критике. Этнографы Э.-Б. Тейлор, О. Леруа. Ф. Боас, Л. Я. Штернберг
и др. утверждали, что нас отличает от дикарей лишь объем и характер знаний,
а также бо`льшая склонность
к сомнениям и критике. Если дикарь ошибается, то он ошибается по тем же
законам логики, что и мы. В середине прошлого века на структурном тождестве
мышления людей любого уровня цивилизации настаивал К. Леви-Стросс.[3]
Профессиональные логики не раз замечали, что все проявления так называемой
партиципации могут быть
описаны обычными логическими процедурами — аналогией, классификацией, обобщением
— и что отличается партиципация от нашего мышления лишь признаками, на которых
эти процедуры основываются, что само по себе к логике (формальным правилам)
отношения не имеет. Единство формальной основы всех языков утверждает «генеративная
грамматика» Н. Хомского, согласно которой «ребенок способен выучить любой язык
именно потому, что имеется фундаментальное соответствие между всеми человеческими
языками, потому что „человек повсюду одинаков“».[4] На сегодня можно считать доказанным, что различия
в мышлении людей, относящихся к различным культурам, состоят не в формально-логических
операциях, а в используемом материале, прежде всего в тех признаках,
на основании которых создаются категории и строятся классификации.
Итак, мышление и размножение, логика и сексуальность —
вот то, что реально соединяет людей поверх всех расовых и культурных барьеров.
Не является ли это доказательством того, что между этими двумя отправлениями человеческой
природы существует какая-то загадочная связь?
2. О сходстве несравнимого
Между логикой и сексуальностью, несомненно, существует определенное
внешнее сходство.
Во-первых, логическая структура мышления и человеческое либидо
одинаково абсолютны и безусловны. Абсолютность и безусловность
логики вытекает из ее формального, автономного от содержания мысли характера: логика,
как известно, не зависит ни от смысла слов, ни от объекта познания. В точном
научном выражении эта абсолютность и безусловность логики проявляется в ее
так называемой иррелевантности,
то есть в свойстве материальной импликации (А→В) быть истинной во всех случаях,
кроме случая, когда A —
истина, а B —
нет.
Абсолютность и безусловность либидо вытекает из его изначальной
индифферентности: как доказал еще Фрейд, детская сексуальность вначале не фиксирована
на каком-либо конкретном объекте и не связана с каким-либо конкретным
органом. Все эти «конкретизации» формируются в процессе жизни. «Функция либидо
проделывает длительное развитие, прежде чем станет служить продолжению рода способом,
называемым нормальным».[5]
Во-вторых, логическая структура мысли является таким же бессознательным
элементом личности, как и либидо. Логика как наука лишь описывает и анализирует
то, что любой человек использует чисто интуитивно; подобно тому, как психоанализ
описывает и анализирует то, что на бессознательном уровне управляет поведением
человеческих особей. Можно сказать, что логические формы мышления — это тоже
некоторое «оно» в структуре человеческого «я». Разумеется, здесь не следует
смешивать бессознательное
с подсознательным.
Подсознательное — это
хранилище вытесненных из сознания воспоминаний, образов, желаний, которые, однако,
продолжают действовать на нас и определяют наши индивидуальные особенности.
Бессознательное же — это пустые, лишенные какого бы то ни было содержания формы,
общие для психической жизни всех людей. «Бессознательное, — писал К. Леви-Стросс, —
является инструментом с единственным назначением — оно подчиняет структурным
законам… нерасчлененные элементы, поступающие извне: намерения, эмоции, представления,
воспоминания».[6]
В-третьих, и логическое и сексуальное в человеке могут
быть описаны как процедуры преобразования.
Преобразования в логике — это переход от одних языковых выражений к другим,
правила логического следования; преобразования в сексуальности — это замещение
одних объектов влечения другими, механизмы вытеснения, сублимации и т. п.
Причем сексуальные преобразования могут быть описаны с помощью тех же шести
союзов, которые используются в логике: конъюнкция, дизъюнкция, строгая дизъюнкция,
импликация, эквивалентность и отрицание.
Конечно, все это — чисто внешние черты сходства, хотя, возможно,
они свидетельствуют о более глубоких связях. Понять, в чем заключаются
эти «более глубокие связи», мы смогли бы, если бы ответили на сложнейший философский
вопрос: что вообще описывает наука, называемая логикой? В наши дни ни у кого
из специалистов в этой области знания нет сомнений, что логика не имеет никакого
отношения к психологии. Весь raison d’etre этой науки как раз и состоит
в том, чтобы описывать независящие от человеческой психики правила мышления.
Развитие логики от античности до наших дней как раз и шло по пути все большей
элиминации всяких отсылок к психологии. Но далее в интерпретации логики
возникает противоречие: одни ученые утверждают, что логика описывает лишь правила
языка, языковые конвенции: другие — что она говорит о чем-то в самой
реальности. Последняя (реалистическая) интерпретации логики восходит к основателю
этой науки — Аристотелю, который полагал, что логика характеризует реальность
в аспекте существования/несуществования, присутствия/отсутствия. С современной
точки зрения существование можно считать референтом конъюнкции (существовать —
это всегда сосуществовать с чем-то уже имеющимся в наличном бытии), отсутствие —
референтом отрицания.[7] А все остальные
связки можно определить через эти две: конъюнкцию и отрицание.[8] В мире есть только конъюнкции и отрицания.
Все остальное — производно.
Эти рассуждения могут завести нас в метафизические дебри, совершенно
излишние для данной статьи. Сейчас же хотелось бы подчеркнуть только одно: обе интерпретации
логики — номиналистическая и реалистическая — вполне подходят для
отождествления ее с либидо. Разве описание нашей половой жизни не сводится
в конце концов лишь к конъюнкциям и отрицаниям?[9] Разве не заключается она лишь в принятии и отвержении
того или иного объекта? А имеют ли логические союзы какую-то референцию во
«внеязыковом мире», или же они суть лишь языковые конвенции — это для нашей
темы не существенно.
В таком объединении несравнимого — логики и либидо —
нет ничего оригинального. По сути дела, это лишь иное выражение знаменитого афоризма
Ж. Лакана «Подсознательное организовано как язык». Только я уточняю этот афоризм,
избавляя его от характерной лакановской двусмысленности: не вообще бессознательное,
а именно либидо; не вообще язык, а синтаксис. Либидо организовано как
синтаксис — вот основная мысль данной статьи.
3. Проблемы Третьего Рима
Но даже если я ошибаюсь, и сходство
между сексуальностью и логикой не отражает ничего существенного, его, на мой
взгляд, все-таки допустимо использовать в качестве аналогии, чтобы провести
параллель между сексуально-психологическим формированием индивида и социально-историческим
формированием традиций и национальных культур.
Как мы знаем из психоанализа, формирование
индивидуального сознания связано с фиксацией либидо на каком-то конкретном
объекте и органе. Она может совершаться самым разнообразным образом и всегда
обусловлена какой-либо психической травмой, прежде всего разрушением изначального
симбиоза с матерью. Обратившись к истории национальных культур, мы увидим,
что формирование характерных для них смыслов и значений есть не что иное, как
процесс наполнения формальных структур мышления каким-либо конкретным содержанием,
или, говоря точным языком современной логики, связывание переменных пропозициональных
функций с какими-либо конкретными референтами. Сексуально-психологическая фиксация
объекта влечения и органа аналогична содержательному «наполнению» формально-логических
структур. Иные органы и объекты, предоставленные индивиду его жизненным опытом,
так же как иные смыслы и значения, предоставленные культуре исторической ситуацией
ее формирования, вытесняются в подсознание, или, говоря культурологическим
языком, оказываются в «зонах культурного отчуждения». Причем в культуре,
как и в индивидуальном развитии, этот процесс тоже обусловлен некими психологическими
травмами: изначально это разрушение симбиоза с природой; впоследствии —
утрата предшествующей самоидентификации.
Таким образом, формирование как индивидуальной, так и коллективной
идентичности всегда представляет собой переход от индифферентного состояния к состоянию
дифференциации, преобразование изначальной «объективной» иррелевантности в субъективную
интенцию на объект. Не случайно периоды формирования нового образа национальной
идентичности всегда сопровождаются определенным преследованием логики и ужесточением
контроля за формами сексуального поведения. Проиллюстрирую последний тезис двумя
примерами из российской истории.
Первый пример относится к рубежу XV—XVI вв., то есть
к периоду формирования Московской государственности. Обнаруженные в 80-е
гг. XV в. в Новгороде две книги по логике — «Книга глаголемая логика»
и «Логика Авиасафа» — Новгородским архиепископом Геннадием были опознаны
как еретические, а точнее — жидовствующие.
Новгородским еретикам, или так называемым жидовствующим приписывалось отрицание Троицы и божественной
природы Иисуса Христа, а также отказ от почитания икон. Разумеется, в упомянутых
книгах ничего такого не содержалось. В них просто излагались основы аристотелевской
силлогистики. Однако преподобный Геннадий усмотрел в этой аристотелевой науке
прямую опасность для православной веры: «Ино то еретикомь жидовьскаа мудрьствующимь будет дръзость, а христианству
будет спона велика».[10]
Одновременно святые отцы с ужасом обнаружили необычайную распространенность
на Руси содомского греха. Весьма характерно в этом отношении послание знаменитого
автора доктрины «Москва — Третий Рим» псковского старца Филофея великому князю
Василию III. Две беды усмотрел Филофей в Третьем Риме. Но это не
привычные нам «дураки и дороги», а, во-первых, неправильное сотворение
крестного знамения и, во-вторых, чрезвычайная распространенность содомского
блуда. По поводу этой беды Филофей пишет: «Богь сотворилъ человека и сѣмя
в нем на чадородие, мы ж сами свои сѣмена даемъ во убийство и въ
жрътву диаволу. Да сия мерзость умножися не токмо в миръскых, но и в прочих,
о них же помолчю, чтый ж да разумѣетъ».[11] Здесь мне хочется с удовлетворением отметить,
что в своем послании мудрый старец утверждает то же самое, что и я в настоящей
статье: культурная фиксация смыслов аналогична сексуальной направленности на объект,
и ошибочная манифестация главного символа христианской веры каким-то образом
связана с ошибочным способом удовлетворения либидо.
Второй пример относится к истории
советской России. Наступление на логику в этот период проходило под знаменем
борьбы за так называемую диалектическую логику, якобы завещанную классиками марксизма-ленинизма. Впервые систематическую
пропаганду «диалектической логики» предприняла во второй половине 1920-х гг.
группа марксистов, именовавших себя «диалектиками». В споре с так называемыми
«механистами» (Л. И. Аксельрод, В. Н. Сарабьянов, А. К. Тимирязьев
и др), пытавшимися дать естественнонаучную интерпретацию марксизма, «диалектики»
(А. М. Деборин, Я. Э. Стэн, Н. А. Карев, и др.)
отстаивали тезис о гегельянской природе марксистско-ленинской философии. Спор
шел прежде всего о логике. Строительство коммунизма, утверждали «диалектики»,
выдвигает необходимость новой логики. Такой новой логикой, по их мнению, должна
стать диалектическая логика. А те, кто отстаивают традиционную формальную логику
«олицетворяют собой реакционность и враждебность, с какой идеалистическая
и цеховая наука встречает ненавистное ей „ярмо“ марксизма».[12]
Может это и совпадение, но в эти же годы в СССР впервые
началось преследование нетрадиционной сексуальности. В начале 1930-х
гг. начальник ОГПУ Генрих Ягода, подобно святым старцам XV века, обнаружил
в Стране Советов повсеместную распространенность содомского блуда. «Педерасты
занимаются вербовкой и развращением совершенно здоровой молодежи, красноармейцев,
краснофлотцев и отдельных вузовцев», — писал он в докладной записке
Сталину. А нарком юстиции Николай Крыленко дал этому явлению четкое идеологическое
объяснение: «Гомосексуализм — продукт морального разложения эксплуататорских
классов, которые не знают, что делать».[13]
Но вернемся к логике. С середины 1930-х до середины
1950-х годов она не подвергалась особым гонениям, так как в условиях
«большого террора» марксистско-ленинская идеология не нуждалась ни в какой
интеллектуальной защите. Однако в 1960—1970-е гг., началось возрождение
диалектической логики.
«Диалектики» второго призыва развернули настоящее наступление на обычную логику,
которая, по их мнению, протаскивает в советскую философию «всякие конъюнкции,
дизъюнкции и прочий неопозитивистский ученый хлам» (М. Ф. Воробъев).[14]
Особенность загадочной диалектической
логики заключалась в том, что она, во-первых, отрицала все
законы обычной логики (закон непротиворечивости, исключенного третьего и т. д.);
во-вторых, в том, что она включала в себя содержательные (мировоззренческие)
аспекты. Утверждалось, например, что элементами диалектической логики являются принцип
материального единства мира, принцип развития, изменения и т. п. Логика —
нормативная наука, поэтому она может быть только формальной. Правильность рассуждений
не зависит от содержания составляющих его высказываний. Введение в логику содержательных
аспектов означает претензию на нормативное предписывание мышлению определенного
мировоззрения. Иными словами, диалектическая
логика предписывала не только как
человек должен мыслить, но и что
он должен мыслить. А отрицание логических законов делало предписываемое мировоззрение
изначально «закрытым» для любой критики.
И как тут не удержаться от констатации удивительного факта: именно в эти
годы возобновилось массовое преследование девиантного сексуального поведения. По
обвинениям в гомосексуализме (ложным или имевшим под собой основания —
это неважно) были арестованы кинорежиссер Сергей Параджанов, главный режиссер Ленинградского
театра юного зрителя Зиновий Корогодский, поэт Геннадий Трифонов, археолог Лев Клейн
и многие другие известные деятели культуры. В сознании тогдашних властей
идеологическая «ненадежность» чудесным образом слилась с сексуальной «неправильностью».
Можно было бы — в качестве третьего примера — коснуться
сегодняшних дней. Но лучше я, по примеру старца Филофея, об этом промолчу. «Чтый ж
да разумеетъ».
4. Апология андрогина
Едва ли стоит напоминать, что отождествление интеллектуальной деятельности
и эротического стремления, Логоса и Эроса, — одна из основ европейской
философской традиции, заложенная платонизмом и непобежденная христианством.
По мысли Платона, путь познания и путь любви являются путями к единству,
то есть нерасчлененному, недифференцированному началу. Поэтому Единство как
цель познания соответствует андрогинизму как цели любви: в знаменитой речи
Аристофана из диалога «Пир» утверждается, что первые люди являлись андрогинами,
но в результате божественного гнева были разделены на мужчин и женщин
и с тех пор стремятся с помощью эротической любви восстановить утраченную
целостность. Но сейчас важно подчеркнуть, что целостность познания у Платона
и еще в большей степени у Аристотеля достигается именно отделением
формы мышления от его содержания. Историческое значение
созданной Аристотелем логики определяется прежде всего принципиальным положением,
согласно которому правильность нашего мышления и единство нашего знания гарантируются
не традициями, авторитетами и верованиями, а исключительно формами рассуждения.
Иррелевантность логики по отношению к содержанию мышления аналогична андрогинизму
как истоку и цели половой любви.
Конечно, евангельская любовь-агапе
не имеет ничего общего с платоновской любовью-эросом. Однако в истории христианства отождествление
этих двух любовей происходило неоднократно. И оно, как правило, сопровождалось
убеждением в изначальном анрогинизме Адама. Учение о том, что Адам изначально
был андрогином и лишь потом разделен на мужчину и женщину весьма характерно
для иудаизма: его можно найти в Талмуде и каббале. Однако такое убеждение
встречается и у некоторых христианских мистиков: Якова Беме, Франца Баадера,
Иоганна Гихтеля, Готтфрида Арнольда, Владимира Соловьева. Во всех случаях учение об андрогинности
Адама служит средством сакрализации половой любви как пути воссоединения человека
с Богом.
А если Адам был андрогином, то не должны ли мы перенести это свойство
на Иисуса Христа? И вот, например, Владимир Соловьев учит, что Христос совмещал
в Себе мужское и женское начала. Мужское начало в Нем — это
Его божественная природа, или Логос, а женское — Его земная природа, или
София. (Земная природа Христа, по мысли Соловьева, исключительно женственна, так
как Он был рожден непорочным зачатием.) Христос — это Логос и София, единство
мужского и женского. И в этом своем качестве Христос — прообраз будущего
человека. «Истинный человек в полноте своей идеальной личности, очевидно, не
может быть только мужчиной или только женщиной, а должен быть высшим единством
обоих».[15]
А по словам Василия Розанова (праведным или кощунственным — не
мне судить), Христом вовсе беспол, «бессеменен». Сын Божий иррелевантен по отношению
к полу. Несмотря на свой мужской облик, Он не может быть ни мужчиной, ни женщиной.
«Это-то и есть то новое и оригинальное, почему Его и нарекли Сыном
Божиим, богочеловеком, и приняли, и поклонились Ему».[16]
Раз уж я вспомнил Владимира Соловьева, то как тут не отметить, что согласно
его воззрениям Премудрость Божия и половая любовь — это то, что в конце
концов объединяет людей в одно живое существо. Владимир Сергеевич был радикальным
«глобалистом». Без объединения рода человеческого в одно единое целое исторический
прогресс теряет свой смысл. И София Премудрость Божия — это не только
земная природа Христа, не только образ единого человека-андрогина, Адама Первоначального,
но и символ будущего объединенного человечества. Она может быть, согласно Соловьеву,
отождествлена с понятием Великого Существа в философии Огюста Конта. Родоначальник
позитивизма говорил о Великом Существе как о человечестве, ставшем в результате
научного и социального прогресса «единым живым организмом». Соловьев же считал,
что в этом процессе не меньшую роль играет половая любовь. Нас объединят наука
и либидо.
4. Поэт-знакомый
Теперь я должен констатировать, что нам действительно не всегда дано
предугадать, как слово наше отзовется.
Идею о единстве логики и либидо я предложил впервые лет пятнадцать
назад в виде двухстраничных тезисов для конференции по глобализму и больше
к ней не возвращался. Все, кто прочел тогда эти тезисы, только крутили пальцем
у виска. И только один давний знакомый по аспирантуре, в которой
я обучался в начале 1980-х гг., заявил, что «в этом что-то есть». А надо
заметить, что этот знакомый тогда уже сделался замечательным поэтом и писателем —
одним из лучших в современной России — и продолжает, слава богу,
оставаться таковым. Спустя много лет я случайно встретил этого знакомого на улице,
и он спросил: «А можно я использую твою замечательную идею в одном
своем романе? Припишу ее одному персонажу?» Я, разумеется, сначала возмутился:
«Не вздумай! Я буду преследовать тебя как Шёнберг Томаса Манна». На что он возразил:
«Подожди. Прочтешь роман — едва ли захочешь».
Примерно год назад, задумав вернуться к данной теме, я решил посмотреть,
выполнил ли упомянутый писатель свое «обещание», прочитал его последний замечательный
(как и следовало ожидать) роман и — уж не знаю, к радости или стыду, —
нашел то, что предполагал.
Действие романа разворачивается в 70-х гг. прошлого века
в провинции. И действует там один забавный, но в то же время трагичный
персонаж: доцент-философ, преподаватель марксистско-ленинской эстетики, милейший
человек, добрый, одинокий, неустроенный в бытовом плане, алкоголик. Этот доцент
очень «любит мыслить». Мыслит он довольно самостоятельно, оригинально: живи он в те
годы, например, во Франции, из него мог бы выйти вполне себе состоявшийся постмодернист.
Только здесь мыслить ему, так сказать, нечем, ибо сознание его полностью забито
проржавевшим марксистским хламом. Важнейшая деталь: этот человек — детдомовец.
А это означает, что в его голове нет ничего, кроме того, что вложило туда
государство.
Доцент поставил перед собой величественную задачу: найти образ «коммунистической
красоты», так как, с одной стороны, «бородатые классики» ничего вразумительного
про это не сказали, а с другой — со всех сторон наступает растлевающее
буржуазное искусство, которому надо что-то противопоставить. И наиболее близко
он подходит к решению этой задачи в результате следующего случая. Как-то
раз, втискиваясь в переполненный троллейбус, доцент совершенно случайно въезжает
своим портфелем в самое «представительное» место одной пожилой тетеньки. Тетенька —
втайне довольная таким вниманием — поднимает несусветный гам, поддержанный
остальными пассажирами троллейбуса: «Да я ж почти в матери тебе гожусь!
Бабу ему даже в троллейбус подавай! Охальник!» А какая у этого бывшего
детдомовца мать? Он и отвечает: «Моя мать — Россия». Нетрудно догадаться,
что` начинается в троллейбусе после этого. Получив уже от другой женщины сумкой
по лицу, доцент кричит: «Отворите немедленно дверь, водитель, я хочу выйти отсель!»
И вновь народ его понимает неправильно: «Это мы, значит, тебе сели колхозные
все тут таким, понимаешь, городским…» — грозно говорит ему «мрачный мужик-пролетарий».
Наконец, разбушевавшаяся толпа выкидывает доцента на ближайшей остановке… И вот
тут-то ему и приходит в голову та «светлая мысль», которую я излагал выше.
«Он увидел эту мысль, словно напечатанные тезисы, — и первый
был о том, что половозрелые люди всегда тянутся друг к другу
<...> они могут даже зачать, невзирая на различия возрастов и рас —
хоть юный алеут с опытной эфиопкой, хоть взрослый пигмей с такой же англичанкой…
Это как-то резко проступило после эпизода со старухой, вдруг показавшей публично,
что она — женщина и могла иметь отношения с мужчинами…
С другой стороны, мужчина-рабочий-труженик… не знал сути наречия „отсель“,
но своим гневом он демонстрировал внелогические основания человеческих коммуникаций…»
Доцент был безмерно благодарен этому случаю в общественном транспорте,
натолкнувшему его на столь глубокие мысли. «Он произнес вслух слово „единство“.
Единство! Он соединил несоединимое — логику и либидо!»
И тут вышедший вместе с доцентом из троллейбуса мальчик делает
в его сторону знаменитый непристойный выпад рукой с поднятым средним пальцем.
Доцент смотрит на этот палец — символизирующий одновременно единицу и половой орган — и понимает,
что он обрел искомый идеал, нашел-таки образ коммунистической Красоты.
Я тоже верю, что этот жест символизирует то, что объединяет нас поверх
всех культурных и расовых барьеров. И он непременно будет начертан на
знамении объединившегося человечества — человечества, ставшего одним Великим
Существом, Софией Премудростью Божией.
1. Впервые эти взгляды были изложены кальвинистским богословом
Исааком ла Пейрером в книге «Преадамиты» («Praeadamitae», Amsterdam.
1655), но, очевидно, существовали и раньше. Например, подобное мнение упоминается
в обвинении, выдвинутом инквизицией Дж. Бруно.
(См.: Тычинин В. К. К учению о единстве рода человеческого.
Разбор возражений т. н. полигенистов // Странник, 1915, № 11. С. 78).
2. Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М., 2015.
3. Леви-Стросс К. Первобытное мышление. М., 1994.
4. Хомский Н. Картезианская лингвистика. М.,
2005. С. 131.
5. Фрейд З. Введение в психоанализ. Лекции.
М., 1989. С. 216.
6. Леви-Стросс К. Структурная антропология. М.,
2011. С. 236.
7. См., например: Бродский И. Н. Отрицательные
высказывания. Л., 1972.
8. То есть формулу, содержащую дизъюнкции, импликации и т. д.
всегда можно преобразовать в такую формулу, в которой останутся только
конъюнкции и отрицания.
9. Не случайно в традиционной медицинской и биологической
литературе слово «конъюнкция» употребляется как синоним полового способа размножения,
существующего наряду с делением и почкованием.
10. Послание архиепископа Геннадия Новгородского Иоасафу,
бывшему архиепископу Ростовскому // Казакова Н. А., Лурье Я. С. Антифеодальные
еретические движения на Руси XIV — начала XVI в. М.—Л., 1955. С.
315.
11. Филофей. Послание к Великому князю Василию, в немъ
же о исправлении крестнаго знамения и о содомском блудѣ //
Библиотека литературы Древней Руси / РАН. ИРЛИ; Под ред. Д. С. Лихачева,
Л. А. Дмитриева, А. А. Алексеева, Н. В. Понырко. СПб.,
2000. Т. 9. Конец XV — первая половина XVI века. С. 360.
12. Карев Н. За материалистическую диалектику. М.,
1930. С. 261.
13. Цит. по: Кон И. С. Клубничка на березке:
Сексуальная культура в России. http://fanread.ru/book/9753389/.
14. Цит. по: Бродский И. Н., Козлова М. С.
О природе диалектических противоречий (некоторые итоги дискуссий) // Вопросы
гносеологии, логики и методологии научного исследования. Л., 1972. С. 64. Хочу
подчеркнуть, что авторы обзора дискуссии, из которого взята цитата, были резкими
противниками «диалектической логики».
15. Соловьев В. С. Смысл любви // Соловьев В. С. Полное
собрание сочинений. 2-е изд. В 10 т. СПб., 1911—1914. Т.
7. С. 24.
16. Розанов В. В. Люди лунного света. Метафизика
христианства // Розанов В. В. Сочинения. В 2 т. Т. 2. М., 1990. С.
47.
