ПОЭЗИЯ
И ПРОЗА
Татьяна Вольтская
* * *
Все кажется, жив, а не умер,
Все кажется, ходишь, не спишь —
То буквы читаешь на ГУМе,
То слушаешь по`д полом мышь.
И сколько же дел неотвязных
Тебя осаждает с утра
И писем — из Праги, из Вязьмы,
Из града святого Петра, —
Как будто невидимый кратер
Гудит — дорожает бензин,
Из гроба встает император,
Соседка бежит в магазин,
И сам с непонятною ношей
Несешься вдоль елок и шпал.
А влюбишься — сразу проснешься
И вскрикнешь: «Как долго я спал!»
* * *
Одень меня в нарядную Москву,
Как в долгую лоснящуюся шубу,
Как в золото — в бесстыжую молву,
Накинь платок цветного шума.
В ВДНХ со своего плеча
Меня укутай, в соболя бульваров, —
От зеркала отпряну, лепеча —
Лицо ошпарив,
Вдруг увидав — все эти миражи,
Серпы, орлы, валы бетонной бури —
Как на служанке — платья госпожи,
Нелепы на моей фигуре.
И, улыбаясь, медленно с тобой
Хрустящею, как яблоко, порошей
Пройду к метро танцующей стопой
И с облегченьем сброшу
У поезда весь этот балаган,
Чтоб в вытертую невскую рогожу —
Волшебную, как классик полагал, —
Нырнуть, как в собственную кожу.
ЕЛАБУГА
Смерть пошла на пользу этому городку —
Подновила наличники и перила
И упавший забор поправила, как строку.
Свежевзбитое облако воспарило
Над задорным купеческим кирпичом
И воздушной резьбой, — а давно снесли
бы
Это пестрое lego — и никакие всхлипы
Краеведов его не спасли бы, и обречен
Был бы каждый угол — плесени, паукам,
Если б только смерть не обтерла их влажной
тряпкой,
Не покрасила стены, морщинистым их щекам
Возвращая румянец, не призвала к порядку
Покосившиеся ворота, венцы, столбы,
Водосточные трубы черные, кружевные,
Безучастную тень погасшей лицом жены и
Куполов, уцелевших случайно, крутые лбы.
Возвратилось дыхание к городу — по глотку:
Тем гвоздем, на котором женщина та висела,
Он прибит, подобно исписанному листку,
К небесам, иногда лазурным, но чаще серым.
* * *
Снег лежит, как убитый царевич.
Двор зареван. Старуха в окне.
И деревья, как жаждущий зрелищ
Темный люд, собрались в стороне.
Город мрачен, как будто в опале, —
Там труба из траншеи торчит,
Тут куски штукатурки упали
Прямо в лужу — клочками парчи.
У парадной повалится пьяный,
Помигает кортеж, матерок
Обгоняя, и — руки в карманы —
Захромает блатной ветерок:
Что-то зреет в душе его мутной,
Что-то светит — кому-то казна,
Самозваное счастье, кому-то —
Разоренье и смута. Весна.
* * *
Двор-колодец, дай глоточек, неба капельку плесни:
Плоть озябшая — не хочет, а дотянет до весны.
У окна она бледнеет, как картофельный росток,
Штукатурка перед нею и помятый водосток,
Да невидимый народец завернет на полчаса,
Населявший двор-колодец, улетевший в небеса,
Только облачко дыханья оставляя на стекле,
Только отсвет над верхами почерневших тополей,
Точно спичек обгоревших, вынутых из коробка.
И луна ложится решкой, и дорожка коротка
Из густых тире и точек — стайки девочек босых.
Двор-колодец, дай глоточек, души грешные спаси!
* * *
Год за годом нам прошлое снится,
Снится, даже когда мы не спим.
В дождевых перепутанных нитях,
Из-за каменных сомкнутых спин
То ли родичей, то ли соседей,
Одноклассников — смутно видна
Оплетенная мокрою сетью
Исчезающая страна:
В крепдешиновом платьице мама,
Доходящий от голода дед,
И несет из рассохшейся рамы
Трупным запахом бед и побед.
Все смешалось в дымящейся яме —
Вонь барака и невский гранит,
И телячьих вагонов качанье,
И Катюша, и Пушкин убит,
И, ногою пиная булыжник,
По стене оседая в углу,
Тихо воешь во тьму: «Ненавижу!»
Отзывается эхо: «Люблю!»
* * *
У людей дороги — не мороки,
У людей в подъездах чистота,
И пивная с бочкой темнобокой
Триста лет открыта у моста.
У людей что площадь, то игрушка,
У людей кофейни да цветы,
В круглых нишах бронзовые пушки,
Каменные посохи святых.
А у нас шагнешь — газоны дыбом,
Угол отвалился от стены,
И несет каким-то кислым дымом,
Не поймешь, со свалки ли, с войны.
Дует ветер, протекает слово,
Как вода, в подземных тайниках,
И дыра на месте Гумилева
Не затягивается никак.
* * *
В легком огне Твоем крепче меня держи,
В легком огне Твоем, Господи, не отпускай.
Пробегает озноб летучий по спелой ржи,
В стылой воде, как монетка, блестит пескарь.
Лес Твой померк под вечер, с гнилого пня
Свесился мох тяжелою бахромой.
С красной строки заката пиши меня,
Господи, посылай меня, как письмо,
Строчкой реки, бегущей из-под моста,
За поля, за небрежно скомканные кусты —
С вестью о том, что любая земля свята,
От Иерусалима до Воркуты.
* * *
А знаешь, все-таки спасибо,
Что май, что облако, что ты,
Что горло сжалось и осипло
От налетевшей пустоты,
Что дерево плывет украдкой,
И лучше бы не пить до дна —
Чтоб не кривиться от осадка —
Ни поцелуя, ни вина,
И что не прибрана квартира,
И что в окошке провода,
И что тебе меня хватило,
И что не хватит никогда,
Что из углов повылезали
Все призраки — как из чащоб,
Что жизнь кончается слезами —
А чем еще?
