ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Татьяна Вольтская

* * *

Все кажется, жив, а не умер,

Все кажется, ходишь, не спишь —

То буквы читаешь на ГУМе,

То слушаешь по`д полом мышь.

И сколько же дел неотвязных

Тебя осаждает с утра

И писем — из Праги, из Вязьмы,

Из града святого Петра, —

Как будто невидимый кратер

Гудит — дорожает бензин,

Из гроба встает император,

Соседка бежит в магазин,

И сам с непонятною ношей

Несешься вдоль елок и шпал.

А влюбишься — сразу проснешься

И вскрикнешь: «Как долго я спал!»

* * *

Одень меня в нарядную Москву,

Как в долгую лоснящуюся шубу,

Как в золото — в бесстыжую молву,

Накинь платок цветного шума.

В ВДНХ со своего плеча

Меня укутай, в соболя бульваров, —

От зеркала отпряну, лепеча —

Лицо ошпарив,

Вдруг увидав — все эти миражи,

Серпы, орлы, валы бетонной бури —

Как на служанке — платья госпожи,

Нелепы на моей фигуре.

И, улыбаясь, медленно с тобой

Хрустящею, как яблоко, порошей

Пройду к метро танцующей стопой

И с облегченьем сброшу

У поезда весь этот балаган,

Чтоб в вытертую невскую рогожу —

Волшебную, как классик полагал, —

Нырнуть, как в собственную кожу.

ЕЛАБУГА

Смерть пошла на пользу этому городку —

Подновила наличники и перила

И упавший забор поправила, как строку.

Свежевзбитое облако воспарило

Над задорным купеческим кирпичом

И воздушной резьбой, — а давно снесли бы

Это пестрое lego — и никакие всхлипы

Краеведов его не спасли бы, и обречен

Был бы каждый угол — плесени, паукам,

Если б только смерть не обтерла их влажной тряпкой,

Не покрасила стены, морщинистым их щекам

Возвращая румянец, не призвала к порядку

Покосившиеся ворота, венцы, столбы,

Водосточные трубы черные, кружевные,

Безучастную тень погасшей лицом жены и

Куполов, уцелевших случайно, крутые лбы.

Возвратилось дыхание к городу — по глотку:

Тем гвоздем, на котором женщина та висела,

Он прибит, подобно исписанному листку,

К небесам, иногда лазурным, но чаще серым.

* * *

Снег лежит, как убитый царевич.

Двор зареван. Старуха в окне.

И деревья, как жаждущий зрелищ

Темный люд, собрались в стороне.

Город мрачен, как будто в опале, —

Там труба из траншеи торчит,

Тут куски штукатурки упали

Прямо в лужу — клочками парчи.

У парадной повалится пьяный,

Помигает кортеж, матерок

Обгоняя, и — руки в карманы —

Захромает блатной ветерок:

Что-то зреет в душе его мутной,

Что-то светит — кому-то казна,

Самозваное счастье, кому-то —

Разоренье и смута. Весна.

* * *

Двор-колодец, дай глоточек, неба капельку плесни:

Плоть озябшая — не хочет, а дотянет до весны.

У окна она бледнеет, как картофельный росток,

Штукатурка перед нею и помятый водосток,

Да невидимый народец завернет на полчаса,

Населявший двор-колодец, улетевший в небеса,

Только облачко дыханья оставляя на стекле,

Только отсвет над верхами почерневших тополей,

Точно спичек обгоревших, вынутых из коробка.

И луна ложится решкой, и дорожка коротка

Из густых тире и точек — стайки девочек босых.

Двор-колодец, дай глоточек, души грешные спаси!

* * *

Год за годом нам прошлое снится,

Снится, даже когда мы не спим.

В дождевых перепутанных нитях,

Из-за каменных сомкнутых спин

То ли родичей, то ли соседей,

Одноклассников — смутно видна

Оплетенная мокрою сетью

Исчезающая страна:

В крепдешиновом платьице мама,

Доходящий от голода дед,

И несет из рассохшейся рамы

Трупным запахом бед и побед.

Все смешалось в дымящейся яме —

Вонь барака и невский гранит,

И телячьих вагонов качанье,

И Катюша, и Пушкин убит,

И, ногою пиная булыжник,

По стене оседая в углу,

Тихо воешь во тьму: «Ненавижу!»

Отзывается эхо: «Люблю!»

* * *

У людей дороги — не мороки,

У людей в подъездах чистота,

И пивная с бочкой темнобокой

Триста лет открыта у моста.

У людей что площадь, то игрушка,

У людей кофейни да цветы,

В круглых нишах бронзовые пушки,

Каменные посохи святых.

А у нас шагнешь — газоны дыбом,

Угол отвалился от стены,

И несет каким-то кислым дымом,

Не поймешь, со свалки ли, с войны.

Дует ветер, протекает слово,

Как вода, в подземных тайниках,

И дыра на месте Гумилева

Не затягивается никак.

* * *

В легком огне Твоем крепче меня держи,

В легком огне Твоем, Господи, не отпускай.

Пробегает озноб летучий по спелой ржи,

В стылой воде, как монетка, блестит пескарь.

Лес Твой померк под вечер, с гнилого пня

Свесился мох тяжелою бахромой.

С красной строки заката пиши меня,

Господи, посылай меня, как письмо,

Строчкой реки, бегущей из-под моста,

За поля, за небрежно скомканные кусты —

С вестью о том, что любая земля свята,

От Иерусалима до Воркуты.

* * *

А знаешь, все-таки спасибо,

Что май, что облако, что ты,

Что горло сжалось и осипло

От налетевшей пустоты,

Что дерево плывет украдкой,

И лучше бы не пить до дна —

Чтоб не кривиться от осадка —

Ни поцелуя, ни вина,

И что не прибрана квартира,

И что в окошке провода,

И что тебе меня хватило,

И что не хватит никогда,

Что из углов повылезали

Все призраки — как из чащоб,

Что жизнь кончается слезами —

А чем еще?