ИЗ ИСТОРИИ ИДЕЙ

Сергей Французов

Полифония ислама

8. Трагическая разделенность:
последствия гражданских войн

Несмотря на многолетнюю борьбу Мухаммада и его последователей с курайшитами, войны с лжепророками и прочими отступниками от ислама и сопровождавшие их жертвы, мусульманская община вступила в эпоху великих завоеваний сплоченной и обретшей такое внутреннее единство, которое редко встречалось на протяжении человеческой истории даже в рядах единомышленников. В конце первого дня решающего сражения с сасанидским войском при ал-Кадисийи в декабре 636 г. еще недавно претендовавший на пророческое достоинство Тулайха (впрочем, теперь снова Талха!) вместе с соплеменниками-асадитами героически противостоял натиску боевых слонов^[1], а один из зачинщиков хадрамаутской ридды, киндитский царек (малик) ал-Аш‘ас ибн Кайс, отличился при покорении Азербайджана^[2] в первой половине 40-х гг. VII в. и стал его первым мусульманским наместником.^[3]

Сохранению стабильности и социального мира способствовало учреждение диванов^[4], то есть списков воинов-мусульман, которым (а также их вдовам) причитались ежемесячные пайки (‘ата’) в натуральном или денежном выражении, вторым праведным халифом ‘Умаром I в 637 г. Оказавшийся во главе исламской общины в конце августа 634 г. в возрасте 50 лет по воле умиравшего от сильной простуды (вероятно, пневмонии) Абу Бакра, который назначил его своим единственным преемником, этот мужчина мощного телосложения был скор на решения и не терялся перед неожиданностями, отличался активным благочестием и его же требовал от других.^[5] Ему было присуще повышенное чувство справедливости, и, видимо, потому еще до принятия ислама он выполнял функции посла курайшитов.^[6] Именно ‘Умар заложил основы Халифата как государственного образования. Однако изначально в них было заключено противоречие между универсализмом ислама как мировой этической религии и этноцентризмом арабов, осознавших себя как отдельную общность в столкновении с многочисленными народами Передней Азии и Северной Африки, но при этом сохранявших разделение на племена. Это противоречие оказалось отчетливее всего выражено в системе диванов, которая, с одной стороны, поставила размер ежемесячной выплаты в зависимость от близости к пророку и заслуг перед исламом^[7], с другой — в основной своей части была структурирована по племенному принципу. Следует отметить, что основную долю государственных доходов в первые десятилетия существования Халифата составляла отчисляемая в пользу общины и ее главы пятая часть военной добычи, которая из созданных на завоеванных территориях провинций по большей части не доставлялась в столичный город Медину, а оставлялась в распоряжении наместников. Пока у власти находился суровый ‘Умар, все они были под его бдительным контролем.

Ситуация изменилась в худшую сторону после неожиданной гибели ‘Умара в начале ноября 644 г. от руки доведенного до отчаяния раба-перса, трудившегося в Медине на оброке. Смертельно раненный ‘Умар успел назначить коллегию выборщиков из шести видных сподвижников пророка, именуемую в источниках шура, и поручил ей избрать из своей среды нового халифа.^[8] Реальных претендентов на верховную власть оказались двое: ‘Али ибн Абу Талиб и ‘Усман ибн ‘Аффан. Выбор был сделан в пользу более покладистого и терпимого пожилого ‘Усмана, в чем, несомненно, сказалась желание мусульманской элиты обеспечить себе да и всей общине передышку после жесткого курса ‘Умара. К сожалению, у благочестивого ‘Усмана, чья верность исламу и пророку ни у кого не вызывала сомнений, оказался существенный недостаток, проявившийся сразу же, как только он возглавил Халифат: склонность к непотизму. С учетом того, что он происходил из рода Омейядов (Умаййадов), остававшихся в основной своей массе враждебными пророку вплоть до взятия Мекки, эта слабость нового халифа сыграла роковую роль не только в его личной судьбе, но в мусульманской истории в целом. Вскоре представители Омейядов сосредоточили в своих руках ключевые посты в исламской империи, заняв посты наместников всех основных провинций (кроме Египта). Главой личной канцелярии халифа также оказался его сородич Марван ибн ал-Хакам, принявшийся беззастенчиво злоупотреблять своим положением. В частности, он поручил надзор за базаром Медины своему брату ал-Харису, который стал скупать привозимые туда товары по твердой цене, а продавать по рыночной.^[9] Халиф же оставался глух к жалобам на бесчинства своих подчиненных.

Нараставший социальный протест внешне принял форму хорошо известного в доисламской Аравии родо-племенного (в данном случае — антиомейядского) конфликта. Но у него было еще как минимум две составляющих: религиозно-политическая и религиозно-доктринальная. Первая из них была связана с неопределенностью порядка смены главы общины, по поводу чего пророк вообще не дал никаких указаний, а два его первых преемника оставили различные предписания. Вполне естественно, оппозиция халифу ‘Усману стала формироваться вокруг отвергнутого большинством шуры ближайшего родственника пророка (двоюродного брата, зятя и отца двух его единственных внуков) и фактически его воспитанника ‘Али, который и сам был не прочь встать во главе мусульман. Принцип передачи верховной власти среди узкого круга ближайших сородичей отвечал историческому опыту арабов, которые сталкивались с ним как в Химйаритском царстве, так и в аравийских протогосударствах и вождествах. Кроме того, немалое число верующих отказывалось видеть в пророке обычного человека, во всем подобного им и лишь по неизъяснимой воле Всевышнего выбранного для передачи Откровения. Куда доступнее им было представление о некой Божественной благодати, которая по наследству передается в роде Мухаммада, о том, что Мухаммад и ‘Али благодаря только им присущим особым качествам (например, способности творить чудеса) превосходят других людей. Отсюда оставался один шаг до их обожествления, который, согласно довольно смутному преданию, сделали обратившийся в ислам йеменский иудей ‘Абдаллах ибн Саба’ и его последователи, за что сам ‘Али, устрашившийся столь явного отступления от строго монотеизма, едва не предал их смерти. Впрочем, большинство сторонников ‘Али придерживалось более умеренных взглядов. Постепенно сложилась довольно аморфная группировка единомышленников, твердо убежденных в том, что во главе мусульманской общины и государства должен по праву находиться ближайший родственник пророка. От закрепившегося за ней наименования ши‘ат ‘Али («партия ‘Али»), или просто аш-ши‘а, происходят прочно вошедшие во многие языки мира термины «шиизм» и «шииты».

Начался процесс сложения характерного для них круга религиозно-политических понятий, прежде всего двух ключевых: ар-рида (ридан) и (ал-)имам. Первое из них, означающее «угодный»^[10], относится к тому, кого они хотели бы видеть во главе общины-государства. Принято считать, что первоначально в него вкладывался смысл «угодный верующим, общине», позже шиитские богословы приписали ему несколько иную семантику — «Угодный Богу»^[11], но думается, что оба эти смысла присутствовали в нем одновременно; упор же на одном из делался в зависимости от множества привходящих факторов. Избегая называть будущего верховного главу мусульман халифом и используя для этого термин имам («предстоящий на молитве (позже — настоятель мечети)»), шииты, по всей видимости, стремились показать, что их прежде всего заботят не суетные дела мира сего, а духовное предстояние.

Что касается доктринальной сферы, то нельзя обойти вниманием еще одну проблему, решение которой уж никак не поставишь ‘Усману в упрек. Речь идет о кодификации Корана. Божественное Откровение передавалось изустно и воспринималось на слух. Записывать по памяти проповеди Мухаммада не возбранялось, но они носили сугубо вспомогательный характер. Хранителями Священного Писания, своего рода коллективным Кораном, были сподвижники пророка, которых становилось все меньше: одни погибали в ходе завоеваний, другие угасали от болезней и старости. Поэтому когда халиф около 650 г. поручил одному из последних секретарей Мухаммада, Зайду ибн Сабиту, свести в единый список все записи пророческих откровений, которые еще можно было собрать, он и не помышлял об искажении Божьего Слова (не будем забывать, что и власть предержащая, и оппозиция были глубоко и искренне верующими), а думал лишь о том, как бы не лишится величайшего сокровища, обладателями которого по милости Всевышнего оказались мусульмане. Расхождения между записями, конечно же, вскрылись, и каждый владелец более или менее полной версии коранического текста был убежден, что как раз его список наиболее точно отражает переданное через пророка. После того как подготовленная Зай­дом редакция Корана была объявлена единственно верной, а ее идентичные списки разосланы по провинциям, среди шиитов поползли слухи о том, что из Священного Писания были специально удалены все упоминания ‘Али, а слово ал-а’имма («имамы») заменено на сходное в консонантном написании (особенно архаичным арабским шрифтом) ал-умма («община»).^[12] Хотя эти утверждения не имели под собой никаких оснований^[13], недовольные правлением ‘Усмана охотно им верили. Впрочем, Зайдова редакция постепенно стала общепринятой: как в Средние века, так и сегодня представители любых направлений и течений в исламе пользуются одним и тем же кораническим текстом.^[14]

Интересно, что в ходе нарастания противостояния между ‘Усманом и верхушкой Омейядов, с одной стороны, и основной массой верующих как в провинциях, так и в Медине — с другой, ‘Али старался держаться в стороне от конфликта, но своей антипатии к халифу не скрывал. Развязка наступила неожиданно. Несколько сотен недовольных из Египта и южноиракских городов Басра и Куфа в мае 656 г. явились к ‘Усману с жалобами на злоупотребления наместников. Тот принял их, обещал разобраться и дал им письменные гарантии безопасности. Когда ходатаи пустились в обратный путь, то случайно перехватили слугу халифа с посланием наместнику Египта, скрепленным халифской печатью и содержащим приказ жестоко их покарать. Ошеломленные невиданным вероломством, жалобщики вернулись в Медину, где выяснилось, что Марван ибн ал-Хакам составил и отослал эту грамоту без ведома ‘Усмана. Когда халиф отказался выдать Марвана на расправу, от него потребовали добровольно сложить полномочия, а в ответ на категорический отказ попытались ворваться в усадьбу ‘Усмана. В столице Халифата сохранялись патриархальные отношения между властью и подданными, так что у халифа никакой охраны не было, и держать оборону пришлось сородичам и домочадцам. После сорокадневной осады, 20 июня, сопротивление защитников было сломлено, и мятежники, в числе которых был сын первого праведного халифа Мухаммад ибн Абу Бакр, до смерти забили престарелого «повелителя правоверных». Определить, кто нанес смертельный удар, невозможно, как при расправе над императором Павлом в Михайловском замке. Ожесточение достигло такой степени, что халифа запретили хоронить на мусульманском кладбище.

Халифат оказался на пороге гражданской войны. Под давлением повстанцев халифом был избран ‘Али, причем присягу ему принесли уже 24 июня. Из конфликта с видными сподвижниками пророка и членами шуры Талхой и аз-Зубайром новый глава мусульман вышел победителем.^[15] Но ему сразу же пришлось столкнуться с куда более серьезным противником — наместником Сирии Му‘авийей ибн Абу Суфйаном, который требовал наказания убийц ‘Усмана. Решающееся сражение произошло в 40 км к западу от Ракки, чье название не сходит сегодня с новостных лент, у развалин византийского поселения Сиффин, и, начавшись 19 июля 657 г., продолжалось девять дней, доведя противников до крайнего истощения. На рассвете 28 июля, когда победа сторонников ‘Али была близка, несколько воинов Му‘авийи вышли вперед, неся на копьях пергаменные листы Корана^[16] и призывая тем самым к перемирию. Уловка подействовала: ‘Али вступил в переговоры. Третейский суд, на который ‘Али и Му‘авийа согласились вынести свой спор о праве на верховную власть, закончился безрезультатно, но главным итогом Сиффинской битвы стало появление наряду с шиизмом еще одного направления в исламе — хариджизма. Когда вскоре после заключения перемирия войско ‘Али возвращалось в Куфу, от него отделились около 10 тысяч человек, недовольных тем, что ‘Али упустил победу из рук, и встали лагерем в селении ал-Харура’. Их прозвали харуритами, позднее за ними закрепилось наименование хариджиты (ал-хаваридж) от глагола хараджа («выходить (в том числе из повиновения, то есть восставать)»). Сами же себя они называли мусульманами, имея в виду, что только они являются подлинными приверженцами ислама. Харуриты отказались подчиняться ‘Али, особые права которого на Халифат они отрицали, и выступали за продолжение войны, после победоносного завершения которой надлежало избрать халифа, причем на этот пост мог, с их точки зрения, претендовать любой мусульманин. ‘Али удалось уговорить харуритов вернуться в Куфу, но после позорного для ‘Али завершения третейского суда^[17] они отделились окончательно и собрались в городке ан-Нахраван, в 60 км севернее Ктесифона, с тем чтобы выступить против него походом. Бесчинства отдельных хариджитских отрядов, убивавших сторонников ‘Али, заставили его подойти со своим войском к ан-Нахравану и 17 июля 658 г. принять бой с непримиримой частью хариджитов (числом 2800 человек), которые были почти полностью перебиты. После этого рубежа неизбывная вражда разделила приверженцев шиизма и хариджизма.

На протяжении первых столетий ислама хариджитские восстания вспыхивали в разных частях Халифата, но утвердиться этому направлению удалось лишь там, где были сильны традиции родо-племенной демократии: среди берберов Северной Африки, на юге и юго-востоке Аравии. Так в конце 40-х гг. VIII в. образовался имамат ибадитов, представлявших умеренное крыло хариджитов^[18], в Хадрамауте, просуществовавший до XII в. По соседству, в Омане, аналогичный имамат возник парой десятилетий позже. Одновременно с ним сформировалось ибадитское государство Рустемидов с центром в г. Тахерт, охватывавшее восток Алжира, Тунис и запад Ливии, но не продержавшееся и двух столетий. Слабость этих политических образований была связана, в частности, с отказом хариджитов от введения любых налогов, кроме заката, и создания какого бы то ни было постоянного войска, кроме племенного ополчения. Исчерпав былую непримиримость и религиозно-идеологический пыл, немногочисленные хариджиты (причем исключительно ибадиты), сохранившиеся до нашего времени, заняты сбережением своих этнокультурных традицией и богатого письменного наследия, в значительной части рукописного. Султанат Оман — единственное современное государство, большинство населения которого является хариджитским (ибадитским). Под мудрым правлением султана Кабуса оно являет собой образец стабильности и процветания, сторонясь военных конфликтов и разного рода исламских террористических группировок.^[19] Их единоверцы из числа оседлых обитателей пятиградья Мзаб в Алжире и бедуинов гор Нафуса в Ливии также не замечены в склонности к экстремизму.

Но вернемся в конец 50-х гг. VII в., когда хариджиты, еще не успевшие разделиться на различные течения, жаждали отомстить халифу ‘Али за товарищей, сложивших головы при ан-Нахраване, а заодно покарать других главных виновников смуты, положивших конец единству ислама, а именно Му‘авийу и его ближайшего советника, придумавшего уловку с третейским судом, завоевателя Египта ‘Амра ибн ал-‘Аса. Для этой миссии отобрали нескольких молодых людей, готовых пожертвовать собой. Один из них, ‘Абд ар-Рахман ибн Мулджам, на рассвете 22 января 661 г. нанес ‘Али удар мечом по голове в соборной мечети Куфы. По прошествии полутора суток халиф скончался. Присяга была принесена его старшему сыну ал-Хасану. Тем самым впервые был реализован на практике шиитский принцип передачи верховной власти среди потомков ‘Али. Однако уставшее иракское войско^[20] не горело желанием сражаться за нового халифа, имевшего репутацию жизнелюба^[21], и едва не поняло бунт. В ходе переговоров ал-Хасан и Му‘авийа пришли к взаимовыгодному соглашению. В этой связи принято упрекать ал-Хасана за то, что он «за чечевичную похебку» (то есть за внушительную денежную компенсацию) уступил Му‘авийе право на Халифат, забывая, что главным условием соглашения была полная амнистия всем участникам гражданской войны со стороны ‘Али. В мировой истории едва ли найдется подобный пример столь же бескровного разрешения вооруженного внутриполитического конфликта. Представьте себе генерала Франко, помиловавшего всех республиканцев… В данном случае Му‘авийа проявил себя как дальновидный политик, для которого интересы мусульманского государства оказались выше личных и родо-племенных приоритетов. Его веротерпимость, особенно ярко проявлявшаяся в его симпатиях к христианам и в покровительстве им, доходившем до вмешательства в христологические диспуты, также способствовала стабилизации обстановки в Халифате.

Всерьез занявшись государственным строительством, Му‘авийа осознавал, что империя такого масштаба может быть только наследственной монархией, и потому сделал все, чтобы верховная власть после него перешла к его старшему сыну Йазиду.^[22] Для этого он в 676 г. во время малого паломничества в Мекку устроил невиданную прежде процедуру присяги наследнику престола, несмотря на недовольство нескольких сыновей праведных халифов, включая второго сына ‘Али и единственного остававшегося в живых внука пророка ал-Хусайна, которые не решились выступить против Йазида открыто, опасаясь расправы.

После кончины восьмидесятилетнего Му‘авийи 19 апреля 680 г. от находившего в Медине ал-Хусайна потребовали подверждения присяги новому халифу Йазиду I, но столкнулись с его категорическим отказом. Вскоре он получил послание от жителей Куфы с призывом прибыть к ним, дабы возглавить их выступление против нечестивых Омейядов, и в конце первой декады сентября 680 г. выступил из Мекки с большим караваном сородичей, в котором собрались 82 мужчины, а также их жены и дети. В этот же день назначенный наместником в Куфу ‘Убайдаллах ибн Зийад в зародыше подавил мятеж куфийцев. Известие об этом достигло ал-Хусайна в пути, но не заставило повернуть обратно. 2 октября его караван достиг местности Кербела (ал-Карбала’) под Куфой, где дальнейшее продвижение ему преградило четырехтысячное войско ‘Умара, сына Са‘да ибн Абу Ваккаса, завоевателя Ирака и одного из старейших сподвижников пророка. На предложение присягнуть Йазиду I последовал отказ, и столкновение стало неизбежным. При пятидесятикратном численном перевесе оно превратилось в бойню: 10 октября у Кербелы были перебиты все мужчины ‘Алиды, уцелели лишь два несовершеннолетних сына ал-Хасана и один ал-Хусайна — ‘Али Младший. Отрубленную голову ал-Хусайна отвезли в Дамаск Йазиду, но он восторга не выразил. Для шиитов Кербела стала центральным событием мировой истории, подобно крестной смерти Спасителя у христиан. В память о ней в первые десять дней мусульманского года, с 1 по 10 мухаррама^[23], отмечается сопровождаемый постом главный шиитский праздник, кульминация которого наступает в его заключительный день, называемый ‘ашура’. В некоторых областях (например, в Азербайджане) до недавнего времени она сопровождалась мистериями, участники которых занимались самобичеванием и даже наносили себе ножевые удары. На фоне занавеси (парде), на которой изображены основные этапы битвы при Кербеле, разыгрывается своеобразный театр одного актера — представление, называемое та‘зийе («оплакивание, плач»).^[24] Примеру ал-Хусайна и его сородичей следовали участники многочисленных шиитских восстаний вплоть до иранской революции 1978—1979 гг., в ходе которой сотни молодых людей бросались под танки шахской армии.

С битвы при Кербеле берет свое начало вторая гражданская война в Халифате. Впрочем, она отнюдь не сводилась к столкновению шиитов и Омейядов. Как и в любом масштабном внутреннем конфликте, число противоборствующих сторон превысило две. Главным действующим лицом этой войны оказался ‘Абдаллах ибн аз-Зубайр, сын одного из основных противников ‘Али, во время «дня верблюда» также отказавшийся от присяги Йазиду I. Он встал во главе открытого восстания в Хиджазе, при подавлении которого 31 октября 683 г. сгорела величайшая святыня ислама — ал-Ка‘ба, и после внезапной смерти Йазида, разбившегося при падении с лошади 10 ноября, неожиданно оказался властителем большей части Халифата. В европейской востоковедной литературе он известен как «антихалиф», но этот термин, не имеющий арабского аналога и образованный по аналогии с «антипапой», только искажает реальное положение вещей, при котором именно ‘Абдаллах был признан халифом большинством провинций и оставался в этом качестве до начала 90-х гг. VII в. Его брату Мус‘абу ибн аз-Зубайру пришлось в 685—686 гг. в Ираке жестоко подавить шиитское восстание во главе с ал-Мухтаром, главным лозунгом которого была месть за ал-Хусайна и провозглашение имамом третьего сына ‘Али Мухаммада ибн ал-Ханафийи^[25], матерью которого была не дочь пророка Фатима, а пленница из бану ханифа, захваченная во время разгрома движения лжепророка Мусайлимы.

Ко второй гражданской войне восходит зарождение крайнего течения хариджитов, представители которого получили название азракитов (ал-азарика) по имени своего основателя Нафи‘ ибн ал-Азрака, поднятое которым в 684 г. восстание охватило юг Ирана (Ахваз, Фарс, Керман) и, несмотря на его гибель в 685 г., продолжалось полтора десятка лет. Их основным принципом была социальная справедливость, доходившая до уравнительного распределения материальных благ и освобождения рабов, и принцип, обозначавшийся термином исти‘рад и заключавшийся в поголовном истреблении всех мусульман-неазракитов, которые считались неверующими, включая женщин и детей. К числу крупнейших выступлений, к руководству которых были причастны азракиты, относится грандиозное восстание черных рабов — зинджей, охватившее в 869—883 гг. Нижний Ирак и Хузистан, где они занимались тяжелейшей работой по очистке от соли некогда плодородных земель.^[26] Власти вели с азракитами непримиримую борьбу, нередко при поддержке страдавшего от их бесчинств населения, так что они полностью исчезли уже в Средние века. В наши дни исти‘рад de facto вошел в практику лже-Халифата^[27], воины которого с невиданной жесткостью уничтожают несогласных с ними мусульман.^[28]

Победа во второй гражданской войне Омейядов, правда, на сей раз представленных у кормила верховной власти ветвью Марванидов, а не Суфйанидов (потомков Абу Суфйана), превратила и шиитов и хариджитов в преследуемые религиозно-политические меньшинства. При этом приверженцы различных течений шиизма оказались куда теснее сплочены и имели духовного лидера — имама, которого рассматривали как потенциального главу Халифата. Для тех, кого впоследствии нарекут имамитами, или «двенадцатиричниками» (исна‘ашарийа)^[29], после гибели ал-Хусайна им стал уже упоминавшийся ‘Али Младший по прозвищу ас-Саджжад («Часто совершающий поклоны в молитвах») (ум. в 713 г.), затем его сын Мухаммад ал-Бакир («Вскрывающий (сущность знаний)») (ум. в 732 г.), после него — Джа‘фар ас-Садик («Правдивый») ибн Мухаммад ал-Бакир (ум. в 765 г.)…

Возникновение еще одного направления в шиизме связано с очередным провальным восстанием в Куфе в 740 г., во главе которого оказался Зайд, сын ‘Али Младшего, погибший в ходе его подавления. Его сторонники, укрывшиеся в труднодоступных областях мусульманского мира, таких как Крайний Магриб (на территории современного Марокко), Табаристан (в Южном Прикаспии) и Йеменское нагорье, выработали наиболее умеренный вариант шиитской доктрины — зайдизм. В отличие от имамитов они признают законность халифата Абу Бакра и ‘Умара, не считают имамат божественным установлением и признают возможность его передачи любому потомку ‘Али и Фатимы. Зайдитскому имамату в Северном Йемене суждено было стать самой долговечной монархией в истории ислама, просуществовавшей с 901 г. вплоть до революции 26 сентября 1962 г. Сейчас северойеменский зайдизм, приверженцев которого называют хуситами^[30] в честь сравнительно недавно погибшего проповедника ал-Хуси (ал-Хауси), не помышляет о восстановлении имамата, склоняясь к своего рода республиканскому варианту этого направления.

Одно из крайних шиитских течений, отличительной чертой которых было фактическое обожествление имама (точнее, признание его одной из эманаций Абсолюта в соответствии с гностическими представлениями), сложилось вокруг Мухаммада ибн ал-Ханафийи. По преданию, достоверность которого не бесспорна, его сын Абу Хашим ‘Абдаллах передал свои права на имамат вместе с тайной организацией Мухаммаду ибн ‘Али ибн ‘Абдаллаху, правнуку ал-‘Аббаса, одного из дядей пророка. Так зародилось ‘Аббасидское движение, которому суждено было низвергнуть Омейядов. Пока сами члены рода ал-‘Аббаса во главе Ибрахимом, сыном Мухаммада ибн ‘Али, мирно пребывали в селении ал-Хумайма к югу от Мертвого моря, их эмиссар Абу Муслим начал восстание на северо-востоке Ирана, в Хорасане. В «‘Аббасидскую революцию», как иногда называют в западной литературе это выступление, активно включились шииты-имамиты, понятия не имевшие о глубоко законспирированной организации сторонников ‘Аббасидов и рассчитывавшие возвести на престол своего имама.^[31] Нерешительность Джа‘фара ас-Садика, самоустранившегося от борьбы за власть, и колоссальный авторитет Абу Муслима, ставшего подлинно народным вождем, сделали возможным 28 ноября 749 г. принесение присяги первому халифу из династии ‘Аббасидов, брату Ибрахима, Абу-л-‘Аббасу ‘Абдаллаху, который принял тронное имя ас-Саффах («Обильно изливающий (щедроты)»). Спустя несколько месяцев был убит предводитель шиитов, участвовавших в ‘Аббасидском движении, Абу Салама, а при следующем халифе ал-Мансуре (754—775), брате предыдущего, преследованиям подверглись так называемые равандиты, приписывавшие халифам из новой династии едва ли не божественное происхождение. Очень скоро ‘Аббасиды постарались забыть о шиитских корнях своего движения и стали оказывать всяческое покровительство тому направлению в исламе, сторонниками которого оказалось большинство мусульман, предпочитавших называть себя ахл ас-Сунна ва-л-джама‘а («люди Предания и общины»). Отсюда происходят термины «сунниты», «суннизм».

С момента своего возникновения суннизм существует как совокупность правовых школ, различия между которыми сводятся к методам рассмотрения правовых казусов с опорой на основной по объему источник мусульманского права — хадисы, то есть предания о словах и поступках пророка Мухаммада. До нашего времени сохранилось четыре таких школы с названиями по именам их основателей — выдающихся исламских факихов: ханафитская, восходящая к Абу Ханифе ан-Ну‘ману ибн Сабиту (699—767), маликитская — к Малику ибн Анасу (713—795), шафи‘итская — к Мухаммаду ибн Идрису аш-Шафи‘и (767—820), ханбалитская — к Ахмаду ибн Ханбалу (780—855). Не вдаваясь в детали, следует отметить, что ханафитская школа, получившая преобладание среди тюркских народов и единственная традиционная у мусульман России, отличается наиболее широким применением суждения по аналогии (кийас), а также дозволением обращаться к обычному праву (‘адат, или ‘урф), а ханбалитская школа выступает за буквальное следование тексту хадисов (би-ла кайфа — «не задавая вопроса „как“) и сведение к минимуму рационалистических методов толкования. По единодушному мнению суннитских правоведов, халифом мог быть избран любой курайшит, и при восшествии на трон очередного ‘Аббасидского халифа созывался совет численностью от двух до девяти наиболее видных факихов, который утверждал кандидатуру халифа. Таким образом, с формально-правовой точки зрения ‘Аббасидский халифат если и был монархией, то выборной.^[32]

Сложение ханбализма происходило в специфических условиях, сложившихся в ‘Аббасидском халифате после очередной гражданской войны, которая в прямом смысле слова стала братоубийственной, ибо в ней за верховную власть в Халифате сражались два сына Харуна ар-Рашида (правда, от разных женщин): ал-Амин (на престоле в 809—813 гг.), унаследовавший титул халифа, но обладавший реальной властью только над областями, расположенными к западу от Ирака^[33], и ал-Ма’мун (халиф в 813—833 гг.), получивший в управление все восточные земли. Принято считать, что победа ал-Ма’муна и гибель (возможно, вопреки его воле) его несчастного брата привели к торжеству иранского элемента над арабским в Халифате. Однако похоже, что за ал-Ма’муном стояли влиятельные шиитские силы, исполняя волю которых он в 817 г. провозгласил своим наследником восьмого шиитского имама ‘Али ибн Мусу ар-Рида, стал чеканить монету с его именем и поменял официальный цвет одежд и знамени с черного на почитаемый шиитами зеленый. Однако это вызвало раскол в халифатской элите и народные суннитские волнения, в разгар которых по дороге в Багдад, близ г. Тус, в 818 г. ‘Али ибн Муса скончался, скорее всего, будучи отравлен.

В 827 г. ал-Ма’мун провозгласил официальным учением рационалистическую богословскую доктрину школы му‘тазилитов (ал-му‘тазила), основные положения которого заключались в неприятии антропоморфизма (человекоподобия Аллаха, вытекавшего из буквального понимания некоторых стихов Корана) и в навязывании тезиса о сотворенности Корана. Данная доктрина не была шиитской, но пользовалась симпатией в шиитских кругах: не случайно она сохранилась у зайдитов в Северном Йемене, как и большинство му‘тазилитских сочинений.

Несотворенность Корана вызвала резкое неприятие суннитских ученых, прежде всего Ахмада ибн Ханбала, подвергавшегося преследованиям властей и даже публичному бичеванию за резкую критику му‘тазилитов. В противостоянии этой рационалистической философской школе происходило сложение ханбалитства, в котором закрепилось неприятие всяческих мудрствований в исламе, в частности шиитских.

Ситуация усугубилась, когда Багдад, столица ‘Аббасидского халифата, заметно ослабевший и утративший фактический контроль над большинством провинций, в 945 г. оказался в руках иранского (дейлемитского) по происхождению рода Буидов, исповедовавшего шиизм имамитского толка. Халиф, потерявший в результате переворота светскую власть, пожаловал младшему из трех сыновей родоначальника этого рода, Ахмаду, титул верховного эмира и почетное прозвище Му‘изз ад-Даула («Укрепляющий государство»). Утвердившиеся более чем на столетие на территории Ирака и Ирана Буиды не создали единого государства; под их контролем сложился пестрый конгломерат автономных владений.

Сунниты в Багдаде и в других городах Ирака начали выражать протест против возвышения шиитов, которым единоверцы Буиды стали оказывать покровительство, и вскоре, начиная с 949—950 гг., суннитско-шиитская рознь приняла форму открытых столкновений. Организованные суннитами погромы регулярно прокатывались по населенному шиитами торгово-ремесленному багдадскому кварталу Карх, а шиитские отряды, прорвавшись в суннитский квартал Баб ал-Басра, устраивали там в отместку кровавые схватки. Зачинщиками антишиитских акций, как правило, выступали ханбалиты. Особую остроту ханбалитско-шиитское противостояние приняло после 963 г., в котором Му‘изз ад-Даула узаконил празднование ‘ашура’.^[34] Оно вылилось в догматические формы в 1017—1018 гг., когда халиф ал-Кадир (991—1031) выступил перед багдадцами и провозгласил своего рода «символ веры», получивший по его имени название ал-Кадириййа. Он включал в себя поддержку основных положений ханбализма и осуждал как му‘тазилизм, так и любое догматическое богословие, закреплял догмат о четырех «праведных» халифах^[35] и приверженность взглядам первых мусульман (салаф).^[36] Таким образом, тысячу лет назад возник салафизм как особая исламская доктрина, представляющая собой своего рода «крайний суннизм», если под эпитетом «крайний» подразумевать нетерпимое отношению ко всем тем, кто с данным учением не согласен.

1. Большаков О. Г. История Халифата. II: Эпоха великих завоеваний (633—656). М., 1993. С. 63—64.

2 Речь, разумеется, идет о нынешнем Иранском Азербайджане. Советский Азербайджан, обретший в 1991 г. независимость, занимает историческую область, которую арабы называли Арран.

3. Frantsouzoff S. Histoire sociale et politique du Hadramawt au cours du Haut Moyen-Âge (IV^e—XII^e siècle de l’ère chrétienne) / Introduction et traduction arabe ‘Abd al-‘Azîz Bin ‘Aqîl. Sanaa:
Centre Français d’Archéologie et de Sciences Sociales, 2004. P. 140).

4. Это слово пришло в арабский из среднеперсидского, где оно означало «список». Затем, расширив семантику, им стали называть то место, где оставляют списки, то есть канцелярию, позднее — совещательный орган при мусульманском монархе (наподобие государственного совета). Когда в Россию при Екатерине II вместе с модой на все восточное пришли мягкие невысокие предметы мебели, на которых восседали в том числе члены такого рода советов, за ними закрепилось наименование «диван».

К первоначальному значению данного слова восходит закрепившее в письменной культуре мусульманских народов понятие поэтического дивана, то есть антологии стихотворений.

5. Большаков О. Г. История Халифата. II. С. 30.

6. Большаков О. Г. История Халифата. I: Ислам в Аравии (570—633). М., 1989. С. 76.

7. Наибольшее жалованье получили вдовы пророка (от 12 000 дирхемов в год, причитавшихся ‘А’ише, до 6000, положенных бывшим пленницам), тогда как самым заслуженным ветеранам ислама, включая самого ‘Умара I, было назначено 5000 дирхемов, а минимальное годовое содержание составило 200 дирхемов, что не превышало прожиточного минимума. Восходящий к сасанидской драхме дирхем представлял собой серебряную монету весом около 4 г. (Большаков О. Г. История Халифата. II. С. 137—138, 146—148) .

8. Некоторые современные мусульманские идеологи неправомерно рассматривают шуру как первый мусульманский парламент или по меньшей мере как прообраз такого представительного органа, упуская из виду, что ее члены были назначены главой государства, а не избраны народом (ср.: Большаков О. Г. История Халифата. II. С. 156).

9. Там же. С. 202—204.

10. От глагола радийа — «быть довольным». Форма с определенным артиклем, ар-рида, как правило, относилась к ‘Али, а после его гибели — к тому, кого шииты (или одна из их группировок) признавали своим духовным лидером.

11. См. об этом подробнее: Грязневич П. А. К вопросу о праве на верховную власть в мусульманской общине в раннем исламе // Ислам. Религия, общество, государство / Отв. ред. П. А. Грязневич, С. М. Прозоров. М., 1984. С. 161—174.

12. Петрушевский И. П. Ислам в Иране в VII—XV веках (курс лекций). Л., 1966. С. 107, 270—271.

13. Во-первых, в Коране ни родственники, ни сподвижники Мухаммада не упоминаются, во всяком случае по именам. Странно, если б для ‘Али было сделано исключение. Термин имам в тексте мусульманского Писания встречается крайне редко. Само это слово не было расхожим среди сподвижников пророка. Поэтому трудно согласиться с утверждением, что сторонники ‘Алидов «считали, видимо не без оснований (курсив мой. — С. Ф.), фальсифицированной так называемую Усманову редакцию Корана» (Прозоров С. М. Ислам как идеологическая система. М., 2004. С. 281) .

14. Редкие расхождения, притом минимальные, в огласовках отдельных слов между чтением Хафса и принятом в Магрибе чтением Варша не в счет.

15. Речь идет о так называемом «дне верблюда» — сражении, состоявшемся под Басрой 9 декабря 656 г. Свое название оно получило от того, что ‘А’иша, люто ненавидевшая ‘Али, во время него сидела в паланкине на верблюде и криками подбадривала воинов. Вдову пророка ‘Али не тронул, да и с побежденными обошелся весьма гуманно: и так немало мусульман с обеих сторон, включая Талху и аз-Зубайра, полегло на поле брани. Он явно осознавал ненормальность сложившего положения и стремился всеми силами вывести исламскую общину из междоусобицы.

16. К сожалению, при описании этого ключевого для мусульманской истории события из книги в книгу переходит одна и та же ошибка: упоминаются свитки Корана, прикрепленные к копьям (см., например: Большаков О. Г. История Халифата. III: Между двух гражданских войн (656—696). М., 1998. С. 58). Между тем в отличие от Торы Коран никогда не имел формы свитка; самые первые его списки представляли собой толстые стопки прямоугольных пергаменных листов, не сшитых между собой и не переплетенных, так что лист с нужным стихом можно было легко и быстро вытащить из стопки.

17. Арбитр со стороны ‘Али согласился, что ни ‘Али, ни Му‘авийа не достойны занимать пост халифа, тогда как арбитр со стороны Му‘авийи признал право на халифат за своим господином. Юридическую силу могло бы иметь только единодушное мнение обоих арбитров, но моральная победа Му‘авийи была налицо.

18. Своим названием они обязаны ‘Абдаллаху ибн Ибаду (2-я половина VII в.), одному из своих лидеров, который вел переписку от имени общины с омейядским халифом ‘Абд ал-Маликом (695—705). Их умеренность по сравнению с другими направлениями хариджизма, в частности с азракизмом, о котором речь пойдет ниже, заключалось в том, что они не причисляли к «неверным» мусульман-неибадитов и считали допустимым вступать с ними в брак и поддерживать гражданско-правовые отношения.

19. Что касается государственных приоритетов, то Оман — единственная в мире страна, в которой существует Министерство культурного наследия и рукописей. Из собственного опыта общения с коллегами-оманцами автор этих строк вынес убеждение в том, что представители их интеллектуальной элиты уделяют особое внимание скрупулезному изучению своего и общехариджитского прошлого.

20. После «дня верблюда» ‘Али не вернулся в Медину, с тех пор навсегда лишившуюся статуса столицы Халифата, а остался в Ираке, сделав своей резиденцией город Куфу, с той поры ставший оплотом шиизма.

21. По преданию, он женился и разводился более 60 раз.

22. Ал-Хасан, который по соглашению являлся наследником Му‘авийи, скончался в 45 лет весной 669 г. от какой-то болезни органов пищеварения. Официальная шиитская точка зрения, согласно которой второго имама отравили, по всей вероятности, несостоятельна (Большаков О. Г. История Халифата. II. С. 144—147). Так стал складываться один из шиитских догматов, приписывающий всем имамам мученическую кончину.

23. 1—10 мухаррама 61 г. хиджры соответствуют 1—10 октября 680 г.

24. Такой занавес, попавший с послевоенной ленинградской барахолки в семью будущего востоковеда, ныне служит одним из украшений ближневосточной коллекции Кунсткамеры.

25. Сам Мухаммад ибн ал-Ханафийа оставался в стороне от этой борьбы в Мекке и благополучно пережил гражданскую войну.

26. Они являлись государственными рабами ‘Аббасидского халифата. Интересно, что восстания рабов такого масштаба не знали ни Древняя Месопотамия, ни Древний Восток вообще. Впрочем, сегодня очевидно, что рабовладение представляло собой не отдельную формацию, а один из укладов в рамках древней, средневековой и капиталистической формаций, о чем помимо восстания зинджей свидетельствует пример южных штатов США до Гражданской войны.

27. Это обозначение представляется точнее, нежели скалькированная с западных СМИ аббревиатура ИГИЛ (Исламское государство Сирии и Леванта), тем более что топоним Левант (от французского Levant — «Восход») в отечественной традиции принято употреблять в историко-культурном, а не в политическом контексте. Арабский аналог этого сокращения Д-’А-‘И-Ш чужероден для русской речи, а полное название, к которому оно восходит, — ад-Даула ал-исламиййа фи-л-‘Ирак ва-ш-Ша’м («Исламское государство в Ираке и Сирии») — чересчур громоздко.

28. Причем в отличие от азракитов, которые не трогали «людей Писания» — иудеев, христиан и зороастрийцев, лже-Халифат поставил одной из своих приоритетных целей полное искоренение христианства на подвластных ему территориях.

Разумеется, сам термин истри‘рад, тесно связанный c хариджизмом, приверженцы лже-Халифата не используют, но типологическое соответствие их действий этому принципу налицо.

29. Это название закрепилось за ними, поскольку они признают только 12 имамов, которые, начиная с четвертого, являются прямыми потомками ал-Хусайна, и верят в то, что двенадцатый имам, Мухаммад ибн ал-Хасан ал-Худжжа («(Божественное Доказательство»), исчезнувший в малолетнем возрасте в подвале (сирдабе) отцовского дома в тогдашней столице Халифата Самаре в 874 г., возвратится в конце времен в роли мессии (ал-Махди) .

30. В Южном Йемене, населенном суннитами, их называют на диалекте аз-зуйуд.

31. Кроме того, их ввел в заблуждение расплывчатый лозунг, под которым проходило это движение: его целью провозглашалось возведение на престол ридан мин ал Мухаммад («Угодного (Богу и людям) из рода (пророка) Мухаммада»).

32. Напрашивается невольная аналогия с формальными избирательными процедурами на разных уровнях в СССР, формой правления в котором в соответствии с Конституцией была парламентская республика.

Впрочем, иногда исламская «машина для голосования» давала сбой. В 908 г., когда требовалось проголосовать за малолетнего ал-Муктадира (а достижение зрелости, наступавшей по средневековым понятиям лет в 14—15, считалось обязательным условием для возведения на халифский трон), один из факихов, включенный в совет выборщиков, отказался это сделать и поплатился головой.

33. Разумеется, кроме мусульманской Испании, в которой после прихода к власти ‘Аббасидов сложился самостоятельный Омейядский эмират, и ряда территорий Крайнего Магриба.

34. См. подробнее: Михайлова И. Б. Средневековый Багдад (некоторые аспекты социальной и политической истории города в середине X — середине XIII в.). М., 1990. С. 33—34, 101—102.

35. В соответствии с ним ‘Али почитался (а не проклинался), но исключительно как обычный (хотя и благочестивый) человек, во всем равный остальным трем халифам.

36. Михайлова И. Б. Указ. соч. С. 44.

Продолжение следует